Пути неисповедимые

Когда пришло время Кате уезжать, Женщина осторожно предложила:

– Может быть, лучше тебе одному проводить Катю!

– Ну что ты! Она обидится!

Проводив Катю и возвращаясь с причал, Доктор, не чувствуя прежнего одиночества после расставания, оживлённо говорил, что уже завтра Катя будет дома и надо будет вечером не отлучаться, ждать её сообщения, как доехала. Весь вечер он говорил только о ней и поделился, что никак не может решиться рассказать ей о родителях.

Женщину потрясла открытая ей тайна происхождения Кати; и она уже не казалась избалованной эгоисткой, а стало жаль её.

– Сегодня ночью мне не спалось, я много думала о том, что ты мне рассказал, и пришла к выводу, что ты правильно поступил. Это знание только усложнит ей жизнь, внесёт в душу смятение. Подумай ещё…, – задумчиво произнесла Женщина, когда они на следующее утро прогуливались по лесу.

– Ты так считаешь? Мы подумаем об этом вместе.

Он рад был разделить эту тайну с ней. И теперь уже она задумывалась: рассказывать? Не рассказывать? Эта история показалась бы неправдоподобной, в неё трудно было бы поверить, если бы её рассказал кто-то другой. Появилось желание приласкать Катю, и теперь, когда та выходила на видеосвязь, она первой бросалась к экрану.

– Катя, доченька, здравствуй! Всё ли у тебя благополучно?

И, прежде чем уступить связь Доктору, они принимались болтать о пустяках: о городских и домстаровских новостях, о выступлениях, о последней моде, о причёсках.

Глава пятая

Из-за необходимости получать разрешение на въезд и выезд и дороговизны проезда, жители элитной касты редко отлучались из своих городов, не говоря уж о перемене местожительства, для чего требовалось специальное разрешение, поэтому связи между городами, даже в пределах одного сектора, были слабы.

Жить в постоянных разъездах понравилось: новые города, новые знакомства. Гастроли в Мире Абсолюта были редки, да в них и не было особой нужды: при высоком уровне голографической техники концерт из студии любого конца Мира Абсолюта, смотрелся так, словно зритель находится в концертном зале. Но живое присутствие на концерте всё же ничем не заменить, поэтому труппе везде были рады, и концертные залы были переполнены. Их тепло встречали, прекрасно размещали, окружали вниманием, в их честь устраивали приёмы, возили на экскурсии.

В тот сезон труппа гастролировала по западным секторам злитной касты.. Члены труппы шутили:

– Отсюда и до Острова Высших рукой подать. Вот возьмём и «ошибёмся», и перелетим через пролив…

Но когда новых знакомцев спрашивали, приходилось ли им там бывать, как там? Удивляясь вопросу, те неизменно отвечали:

– Нет, конечно. Не приходилось.

Когда аэролёт поднимался в воздух, они пристально вглядывались в сторону Острова, но, кроме пятна Звезды на небе, разглядеть нельзя было ничего.

Из гастролей труппа вернулась осенью в пору бабьего лета. Стояли чудесные дни, прохладные утром и жаркие к полудню. По возвращении всему составу труппы предоставили краткосрочный отпуск. Пока не испортилась погода, Катя решила, не откладывая, съездить в домстар. В одном из западных секторов труппу с экскурсией свозили на старинный завод по производству шампанских вин. Вся продукция завода поставлялась на Остров Высших, но их угостили вином и даже разрешили приобрести по несколько бутылок. Катя накупила подарков и сладостей и рано утром, едва рассвело, первым рейсом вылетела в ближайший от домстара городок. Прилетела удачно: успела на первый рейс речного судёнышка, обслуживающего домстар. В начале второй половины дня уже была на месте.

Женщина первой увидела её, сходящую по трапу, и громко позвала:

– Катя! Катя!

Клонясь под тяжестью сумки на один бок, Катя выбралась из толпы и направилась к ним.

– Как мы рады видеть тебя!

Лица всех троих сияли радостью. Доктор забрал у Кати сумку:

– Ого! Что ты туда наложила?

– Пока секрет, – лукаво улыбнулась.

Подошли к гостинице.

– Номер я тебе заказал.

Чтобы не толпиться в вестибюле гостиницы, присели на скамейку перед входом.

– Осенью здесь так хорошо! – воскликнула Катя, оглядывая, обступающие со всех сторон, освещённые солнцем деревья в осеннем уборе и клумбы поздних хризантем.

– В нашей школе лучше… – грустно произнёс Доктор, остро чувствуя, как он стосковался по школе, по детскому гомону, по бесконечным школьным заботам. – Когда ты там была в последний раз?

– Давно. Но перед гастролями ко мне приезжала старшая мамочка, расспрашивала о вас, говорила, что вас все помнят, передают приветы и пожелания здоровья.

– Спасибо, Катя. Не забудь поблагодарить её и передать всем мои добрые пожелания.

Вечером пригласили друзей – Администратора и Преподавателя, и в комнате Доктора устроили пирушку. К кровати придвинули стол, принесли из холла стулья, в буфетной столовой взяли красивые бокалы и блюдо под привезённый Катей торт. Тесно уселись за столом. Преподаватель разлил шампанское, поздравил с праздником – посещением их Катей, воплощением молодости, красоты и свежести. Не спеша, дегустируя, выпили. Вино было превосходным, никто такого раньше не пил.

Администратор предложил сходить в поход к озеру в заповеднике, с ночёвкой в домике на его берегу. Предложение весёлой компанией было принято на «ура» и, чтобы не терять золотые деньки, решено было отправиться, не откладывая, завтра же.

Утро ушло на сборы, в поход выступили только после обеда. Когда дошли до места, солнце уже склонялось к верхушкам деревьев, в неподвижной глади озера отражались позолоченное закатными лучами небо длинные тени деревьев, обступивших берега.

Все проголодались, сразу принялись хлопотать об ужине, однако, обнаружилось, что солнечные батареи разрядились и плита не работает, а освещение тусклое, в полнакала. За дело взялся Администратор, и через полчаса на перекладине между двумя вбитыми в землю рогатинами над небольшим костерком закипел чайник. Доктор и Преподаватель таскали хворост, женщины под навесом накрывали на стол. Ужинали когда солнце уже село. От озера тянуло свежестью, в неподвижном воздухе ощутимо пахло прелой листвой. Лес погрузился в глубокую первозданную тишину.

Протянув руку через проход между кроватями, и осторожно тряся за плечо, Женщина с трудом разбудила Катю.

– Катя, проснись, – испугано шептала. – У нас кто-то ходит…

– Где? Кто? – подскочила на кровати Катя, со сна не соображающая, где находится.

– Прислушайся…

Сначала было тихо, а потом, громко топая, кто-то пробежал по комнате.

– Наверно, кабан… Он давно бегает…

Послышалось громкое сопение и как будто даже похрюкивание.

– Забрался под мою кровать… Вдруг прыгнет?! – испугано шептала Женщина.

– Надо посмотреть…

– Не вставай!.. набросится!.. Дождёмся утра…

Женщины шептались, а по комнате, не таясь, по-хозяйски расхаживал зверь.

– Надо прогнать!

Храбрая Катя босиком добежала до двери, распахнула её, на бегу нажала на выключатель и запрыгнула на кровать. Никого. Осторожно свесилась, заглянула под обе кровати. Под своей увидела что-то тёмное. Протянула руку, прикоснулась, отдёрнула:

– Ай!

– Что! Что! Укусил?! – всполошилась Женщина.

Повалившись поперёк кровати, Катя, еле выговаривая, хохотала:

– Ёж…, Ёж…

Женщина недоверчиво посмотрела, заглянула под кровать, потом схватила полотенце и, низко наклонясь, оттуда выкатила колючий клубок, завернула его в полотенце и выкинула за порог. Захлопнула дверь, уселась на кровать и тоже засмеялась.

– Кабан…, злой кабан, – стонала от смеха Катя.

В домике с дощатыми перегородками было всё слышно, и вскоре на пороге их комнаты появился помятый со сна, кое-как одетый Доктор.

– Что у вас случилось?!

– Ёж…, – еле выговорила Женщина.

– Кабан…, – хохотала Катя.

Все проснулись, искали ежа, но тот сбежал. Утром проспали. Разбудил Администратор, вернувшийся с рыбалки. Он прилёг поспать, остальные принялись чистить рыбу, разводить костёр, варить уху. Пока женщины суетились у костра возле ухи, под навесом над столом появился большой рисунок: две уморительно смешные, босые и растрёпанные женщины с криком: «Кабан! Укусит!» – убегают от перепуганного, со стоящими дыбом иглами, маленького, симпатичного ёжика, улепётывающего от них в противоположную сторону.

После обеда бродили по лесу. Набрали белых грибов, пожарили их над костром. Вечером выпили последнюю бутылку шампанского и уселись играть в карты, а Кате не хватило партнера, и она ушла под навес и сидела там в темноте. Ощущая душой осеннюю грусть увядания природы, она тихо пела. Игроки прислушивались. Наконец Преподаватель не выдержал, предложил:

– Может быть, тоже посидим на воздухе?

– Сдаётесь? – победно воскликнула Женщина, игравшая в паре с Администратором. – Признавайте своё поражение!

– Какое поражение?! О чём речь?! – делано изумился Доктор, всегда играющий плохо. – Объявляется временное перемирие!

Преподаватель присел за столом под навесом, стал негромко – вначале подлаживаясь, а потом более уверенно – подпевать. Катя подсела к нему поближе. У Преподавателя оказался приятный голос и хороший слух. На два голоса они пели одну песню за другой. Другие тоже попробовали подпевать им, но, почувствовав, что портят пение, умолкли и слушали. Доктор расслабленно сидел на лавке, прислонясь к стене дома и положив руку на плечо сидящей рядом любимой женщины, и про себя повторял: «Ах, как хорошо…, как хорошо…» Настоящее счастье всегда простое и бесхитростное…

Вечером следующего дня проводили Катю. Не уходя в салон судна, она стояла на корме, и, пока судно не скрылось за излучиной реки, они видели белое пятно её свитера.

* * *

Вернувшись из домстара, Катя по видеосвязи связалась со старшей мамочкой, сообщила, что виделась с Доктором, и попросила её приехать помочь ей выбрать мебель. В первый же выходной день мамочка, всегда с готовностью откликающаяся на её просьбы, приехала, и они отправились в мебельный салон покупать новую мебель, взамен выданной бесплатно, когда они с подругой после окончания школы поселились в этой квартирке, и где, после замужества подруги, она осталась жить одна. Теперь у неё появились средства на то, чтобы заменить мебель новой более дорогой. В магазине они долго изучали каталоги, рассматривали образцы и, наконец, приобрели мебельный гарнитур. К вечеру служба быта старую мебель увезла, привезла и расставила новую. После того, как они с мамочкой по местам повесили картины и, вдоволь, налюбовались новым интерьером, Катя предложила:

– Такую покупку нужно отпраздновать!

Спустилась в столовую, заказала в квартиру ужин на троих, купила вина, пригласила соседа-художника, и они весело попировали.

Ночевать старшая мамочка осталась у Кати. Разложив новый удобный диван, они улеглись вместе, и Катя подробнейшим образом рассказывала жадно слушающей мамочке, как интересно и весело погостила в домстаре, с эгоизмом молодости не замечая её страданий при восторженных отзывах о любимой женщине Доктора, пока, в конце концов, мамочка, не выдержала и прервала:

– Расскажи, где была на последних гастролях.

С замужеством подруги их дружба не прервалась. У подруги подрастала дочка. Вернувшись из поездок, нагруженная игрушками Катя отправлялась в гости в семью подруги, и с удовольствием возилась с малышкой: носила на руках, играла, рассматривала с ней картинки, помогала матери кормить и укладывать спать.

– Пора тебе, Катя, выходить замуж и родить своего ребёночка, – говорила подруга.

– Пора, – соглашалась. – А за кого?

– За того, кого любишь.

– Никого я не люблю…, – вздыхала, – наверное, и не полюблю… никогда.

– Так-таки никто и не нравится?

– Почему? Многие нравятся…

– Вот и выходи за того, кто нравится больше всех. Зря ты не пошла за нашего школьного друга. Я недавно видела его: идёт с малышом, весь сияет. Поговорили с ним, тебя вспомнили. Говорит – счастлив.

– Он был другом Георга…

– Пора забыть! Прошлого не вернёшь.

Она жила жизнью интересной, насыщенной: концерты, разъезды, новые знакомства в различных секторах Мира Абсолюта, посещение там театров, экскурсии, весёлые пирушки. Было много друзей и поклонников, некоторые помнили её ещё по выступлениям в ДРВ и стремились встретиться при её возвращении в родной город, но она никого так и не смогла полюбить, однако не отказывалась от мысли иметь семью и обязательно родить ребёнка. Согласно закону о «Сохранении элитного генофонда в касте Э», чтобы не допустить нежелательного генного сочетания у новорождённого, девственность невесты считалась необходимым условием для получения разрешения на брак с правом иметь ребёнка. Закон преследовал цели сугубо практические, но соблюдение его выработало в людях элитной касты целомудренно-ответственное отношение к рождению ребёнка.

То, что труппа выдвинута на отборочный конкурс для выступлений перед представителями Высших во время зимнего горнолыжного сезона, было воспринято с воодушевлением, как лестное почётное признание её мастерства, но те, кто помнил выступление хора перед Высшими в кафедральном соборе города-музея, отнеслись к этому настороженно.

Начались бесконечные репетиции. Ожидали приезда отборочной комиссии. Наконец, прибывшая комиссия придирчиво прослушала репертуар и объявила, что все номера включены в программу выступлений. Жители города поздравляли, гордились ими.

Катя поспешила поделиться радостью с Доктором, и несколько дней подряд пыталась связаться с ним, но он не отвечал на вызов. Тогда, за дополнительную плату, она узнала номер связи с Преподавателем. Тот сообщил, что тяжело больна Любимая Доктора, и он неотлучно находится при ней. Съездить в домстар возможности не было; она уехала, так и не поговорив с Доктором, но надеясь, что свяжется с ним из горнолыжного курорта.

Разместили артистов просторно, с большим комфортом. В их распоряжение был отдан целый горнолыжный комплекс. Свободное от репетиций время они катались на лыжах и коньках.

Разбили на небольшие труппы, и, согласно графику выступлений, сменяя друг друга, они летали в горнолыжные курорты Высших. Прилетали с небольшим запасом времени, чтобы только успеть перед выступлением переодеться, а улетали сразу после концерта и, фактически, ничего, кроме концертных залов не видели и с Высшими не общались. Концертные залы по архитектуре были различны, каждый уникален, но все поражали роскошью и обилием живых цветов среди зимы. Публики на концерты собиралось мало, да и та вела себя «чрезмерно раскованно», – так деликатно называли артисты её поведение: во время концерта пересаживалась с места на место, а иные разговаривали, повернувшись к сцене боком, и отрывались от разговора только, чтобы снисходительно похлопать. Такое отношение вызывало недоумение с оттенком обиды, однако, вслух высказать его никто не решался. После выступлений, артисты спрашивали у своих руководителей, как они считают: понравился ли концерт? Те пожимали плечами:

– Что вы хотите – это же Высшие! У них утончённый вкус, перед ними и не такие как мы выступали, не нам чета… Надо стараться…

Но когда сезон закончился, и каждого уезжающего с курорта Высшего, попросили оценить программу отдыха, все они, даже те, кто не посетил ни одного концерта, оценили концертную программу на «отлично».

А поговорить с Доктором Кате не удалось: в горнолыжном комплексе, где проживали артисты, был установлен режим изоляции, и выходить на связь с кем-либо артистам не разрешили.

Глава шестая

Судьба вновь соединила их лишь для того, чтобы, вскоре, разлучить навеки. А может быть, для того, чтобы потом, в жизни вечной, они уже не разминулись никогда…

Всё началось со слабого покашливания. Он настоял, чтобы она обратилась к врачу. Обследование выявило тяжёлое заболевание. Лечение не давало результатов, ей становилось всё хуже. Она лежала в отдельной палате, а он неотлучно находился рядом и бросался исполнять все её желания. Он донимал врача, заискивал, умолял применить ещё какое-нибудь лечение.

Прошёл месяц, её состояние ухудшалось. Она уже не вставала, лежала беспомощная, беззащитная.

В обществе Мира Абсолюта считалось неприличным продолжать жить при тяжёлом состоянии здоровья. Законом было установлено, что человек имеет право на лёгкое умирание. Ответственность за исполнение закона и право на принятие решения «о достойной смерти» – эвтаназии, возлагалось на врачей.

Её перестали лечить. Медперсонал был раздражён, но ничего нельзя было сделать: больная изо всех сил цеплялась за жизнь, а рядом с ней неотлучно находился Доктор. Он сидел на стуле рядом с постелью, держа её руку, а если ненадолго отпускал, больная начинала беспокойно шевелить пальцами, двигать рукой по постели – искала его руку. Вся связь с жизнью и миром, который, постепенно делался всё более чуждым, для неё сосредоточилась в его руке.

Однажды, он почувствовал слабое шевеление её пальцев в своей ладони. Преодолев дремоту, посмотрел в лицо. Глаза, ставшие огромными, её милые и дорогие глаза, смотрели на него осмысленно и внимательно, губы шевелились. Привстал со стула, склонился, пытаясь расслышать, что она говорит, но разобрать ничего не смог.

Больше она не приходила в себя и вскоре умерла. Измученному страданием и бессонницей Доктору ввели успокоительное, и он провалился в долгий, тяжёлый сон. Когда проснулся, её тело уже увезли в крематорий. Чтобы смерть не омрачала минуты живых, покойников в крематорий увозили по ночам.

* * *

…Жизнь лишилась смысла. Каждой клеткой своего существа ощущая глубокое неизбывное горе, Доктор долгими ночами в одиночестве, без мыслей, оцепенев, сидел за столом. В смутные тоскливые предрассветные часы ложился в постель и забывался в полусне-полубреде.

Приехала Катя. Её присутствие несколько отвлекло его, облегчило существование, но с её отъездом тоска опять навалилась; тоска по умершей, тоска по минувшему, ушедшему, страх и тоска перед лицом надвигающейся старости и смерти,

…Как-то, когда ночь уже перевалила на вторую половину, он с исстрадавшейся душой находился в лоджии. Перед ним под снежным покровом спала земля; отступив от здания, стеной стоял зимний прозрачный лес; ласково и утешительно мерцали звёзды на небе, а луна, освещающая землю светом призрачным, потусторонним, уже склонялась к горизонту. Казалось, весь мир был исполнен печали, нежности и любви. И он вдруг почувствовал такую близость к природе, что заплакал от умиления. Внезапно, он ощутил мгновенное, до самых глубин естества озарение – Бог есть. В этот миг он ясно почувствовал Его таинственное присутствие. И Бог – это любовь. Только с любовью могла быть создана такая красота мира. Если бы мир был построен по закону разума, то для целесообразного исполнения определённых функций было бы достаточно одного-двух видов деревьев, трав, насекомых, зверей, птиц, рыб. Создать такое обильное, щедрое, расточительное разнообразие жизни могла только любовь. Красота – это одно из выражений любви Бога. Сам земной мир свидетельствует о Боге-любви, а предназначение людей – служить Ему и созданному Им миру.

Состояние светлого потрясения не оставляло Доктора. Настроение его стало переменчивым: на смену безысходной скорби и ощущению своей беззащитности перед жизнью, приходило радостное изумление окружающим миром. Никогда ещё он не испытывал такой полноты ощущений, никогда раньше он так глубоко не понимал чувства и побуждения других людей.

Пришла весна. На опушках зазеленела трава, на деревьях лопались почки, всё оживало. С восторгом и умилением Доктор рассматривал первый найденный цветок подснежника, радовался отчаянному, напористому жужжанию случайно залетевшей в лоджию большой зелёной мухи и чириканью воробьёв на ветках. Созерцание для него стало способом соединения души с природой, со всем миром.

Неожиданно, не предупредив, приехала Катя. Тревога не оставляла её после того, как в прошлое посещение она застала Доктора в состоянии отчаяния, и, как только появилась возможность, она приехала. Он обрадовался, но не удивился, сказал:

– Это Бог послал мне радость.

Катя приехала утром, но уже вечером, последним рейсом, ей нужно было возвращаться.

– Катя, так много мне открылось важного, так много нужно тебе объяснить… Жаль, что я не объяснил тебе этого, когда ты была маленькой, но я и сам не понимал ничего, – уже при встрече сказал взволнованно.

Они гуляли по лесу. Вышли к поваленному зимней бурей дереву и сидели на нем среди обступивших деревьев, покрытых блестящей нежной молодой листвой; приятно пригревало солнце. Доктор долго и сбивчиво говорил, делясь новым знанием, верой в Бога-любовь. Рассказал, как ему открылось это знание и как, оказывается, прекрасен мир, если душа полна любви к нему.

– Я утомил, наверное, тебя, – наконец, сказал конфузливо.

– Конечно, нет! – заверила горячо. – Но это так сложно… – добавила.

– Просто, совсем просто! Только понять нужно сердцем! – произнёс с жаром.

К его радости, она задумчиво и серьёзно ответила:

– Я не совсем поняла. Но очень хочется в это верить…

Она видела, как Доктор переменился: смотрит ласково и восторженно, на глаза часто набегают слёзы, стал излишне, до услужливости, предупредителен, и каким-то совершенным простецом. Она привыкла, что он всегда окружает заботой её, теперь же ей хотелось заботиться о нём.

Доктор всё более проникался ощущением всеединства мира, грозного величия жизни и чувством любви к Богу-создателю всего сущего. Мысль, что он обязан объяснять это другим, завладела им всецело. Все знания, накопленные в течение жизни, теперь ему казались ничего нестоящими, в сравнении с вновь открывшимся, и он благодарил Бога за дарованное прозрение.

Он стал общителен, разговорчив. Любой же разговор переводил на разговор о Боге-любви, лицо его при этом делалось ласковым и добрым. Вначале его слушали с вежливым вниманием, потом он стал казаться назойливым чудаком. Он винил себя, что недостаточно убедителен, и поэтому его не понимают, отказываются слушать.

Не желая того, Доктор нажил недругов. Однажды, находясь на веранде, когда там было много народу, он, не без умысла, затеял спор с учёным-биологом, всю свою жизнь посвятившим выведению различных видов биороботов.

Для крупных учёных существовали в высокой степени комфортабельные домстары закрытого типа. Этот же учёный, хотя служил науке верно, с полной отдачей сил, открытий не совершил, и потому, когда пришло время, был помещён в домстар открытого типа. Но, попав из привилегированного Академгородка в обычный домстар, где, к тому же, проживали и представители массовой касты, он почувствовал себя глубоко уязвлённым. Держался он со всеми высокомерно, ни с кем в домстаре не дружил. Как и большинство учёных, его мало волновало то, что не имеет отношения к чистой науке. Чувство снисходительного превосходства к не принадлежащим к их сословию, было присуще всем работникам науки Мира Абсолюта. Утверждение Доктора, что первоосновой жизни является любовь, а не разум и логика, и, что разум, если он не руководствуется любовью, способен причинить только вред, вызвало в душе учёного столь непримиримую неприязнь, что при каждом случае он стремился уязвить и высмеять Доктора.

Другим непримиримым врагом Доктора стала женщина из массовой касты. В один из вечеров Преподаватель, отправляясь на чаепитие, пригласил с собой и Доктора. На этот раз тот не отказался, только спросил:

– Удобно ли без приглашения?

– Они будут польщены. Но нужно взять с собой что-нибудь вкусное к чаю.

Встретили их радушно. В холле, из принесённых из комнат небольших столов, составили один общий. Установили кипящий самовар и вазочки с купленными в складчину пирожным, печеньем, конфетами. Все чувствовали себя свободно и расковано, вели себя непринуждённо. Мужчины и женщины уселись попарно. Говорили, смеялись, и было шумно. Одетые кричаще и ярко накрашенные, старые морщинистые и ещё вполне моложавые женщины кокетничали напропалую. Мужчины были галантны, остроумны, их шутки и остроты – грубые и незатейливые – вызывали громкий смех. Холодно-отчуждённое отношение окружающих уязвляло выходцев из касты М и, как бывает в таких случаях, сплачивало.

Задавала тон и распоряжалась всем, в прошлом административный руководитель, женщина властная, самолюбивая. Она усадила Доктора рядом с собой и, стараясь завладеть его вниманием, много говорила. Ей хотелось, чтобы все видели, что она может вести беседу и вполне соответствовать людям элитной касты. Когда она, жеманясь, говорила о том, что нужно всегда считать себя молодым, тогда и чувствовать себя будешь соответственно, он видел перед собой её сморщенную шею, ярко нарумяненные щёки, следы помады на чайной чашке, и ему становилось неприятно. На её замечание, что женщины касты Э не следят за собой и не применяют косметику, он деликатно возразил: