Пути неисповедимые

– Всему своё время. И в увядании есть своё очарование. Главное – оставаться естественной…

Покрываясь красными пятнами, женщина внезапно умолкла и отвернулась от него. Она была обидчива, а невинное замечание Доктора задело её.

Психиатр домстара, женщина по природе любопытная и склочная, считала своим долгом быть в курсе всех настроений и взаимоотношений между жителями домстара. На консультациях она у пациентов выспрашивала обо всём происходящем в домстаре и, когда находила нужным, требовала от администрации принятия мер. Женщина касты Масс, считающая себя оскорблённой, при случае, пожаловалась ей на Доктора. Та начала наводить справки, расспрашивать о нём. Наконец, вызвала Доктора на внеочередную консультацию и сама завела речь о Боге-любви. Не чувствуя подвоха, а только видя перед собой заинтересованного, внимательного слушателя, он говорил живо, горячо. Она всё выслушала и холодно спросила:

– Как вам в голову могло прийти, что миром правит не Высший Разум Абсолют, а какой-то Бог-любовь?

Он растеряно умолк.

Психиатр доложила главному врачу о якобы невменяемости Доктора и поставила вопрос об эвтаназии.

– Но он же совершенно здоров и ещё не прожил у нас гарантированные законом пять лет, – слабо возразил главврач.

– Поведение его представляет угрозу спокойствию домстара. Вспомните: по его вине мы уже нарушили «Закон о культуре смерти», когда умирала его…, – замялась, подбирая слово, и презрительно закончила, – пассия… Вы послушайте его бред: «мир создал Бог-любовь»! Он отрицает главенство разума! Не хватало ещё, чтобы в нашем домстаре свила гнездо секта божников!

Главврач посмотрел с недоумением: о существовании таких сект он не знал. В раздумье прошёлся по кабинету. Ему тоже докладывали о необычных высказываниях Доктора, но он счёл их безобидным чудачеством, однако, он и сам опасался психиатра.

– Подготовьте обоснование, – проговорил неохотно.

Внезапная смерть Доктора привела в смятение обитателей домстара. Все как-то притихли, говорили осторожно, с опаской; не собирались шумными компаниями на веранде; выходцы из касты М перестали сходиться на общие чаепития.

Вызванная Преподавателем, приехала Катя. Пока ехала, не могла поверить в смерть Доктора, ведь, не так давно, она видела его крепким и даже весёлым. Ей казалось, что это какая-то ошибка, и, когда приедет, увидит его на пристани среди встречающих. Когда судёнышко причалило, заметила на берегу Преподавателя, а сама глазами всё искала Доктора. Подошёл постаревший, ссутулившийся Преподаватель, сказал, что хочет передать последние записки Доктора и, может быть, она возьмёт на память что-нибудь из его вещей. Молча, дошли до корпуса.

Вещи, сложенными, лежали на столе в комнате Преподавателя. Катя перебрала их, откладывая в его пользование носки, полотенца, рубашки. Себе взяла только две общие тетради с записями, запонки и красивый футляр с заколкой для волос. Открыла футляр, рассмотрела заколку: ничем не примечательная, она, как будто где-то видела такую же. Подумала, что, по-видимому, заколка эта принадлежала Любимой женщине Доктора.

Спросила, можно ли сходить в комнату Доктора. Прошли к дежурной по этажу, взяли ключ, открыли. Катя вошла, остановилась, огляделась и только тут поверила, что Доктора больше нет на свете. Комната стала чужой и холодной, в ней уже не чувствовалось его присутствие. Слёзы лились из глаз. Неприкаянно постояла посередине комнаты, потом, как бы прощаясь, провела рукой по подушке на кровати, по столу; присела в кресло и гладила подлокотники. Вошёл Преподаватель, поднял за плечи и вывел из комнаты.

* * *

Старшая мамочка корпуса «Малышка» проверила, все ли дети после обеда уснули, а когда спускалась по лестнице на первый этаж, увидела стоящую у окна в холле Катю, и заспешила к ней.

– Катя, дорогая девочка, как же я тебе рада! Рассказывай: здорова ли? Давно ли была у Доктора?

– Доктор умер, – заплакала Катя.

Мамочка молча, как-то по-птичьи, не мигая, уставилась на неё, всё более бледнея.

– А-а-а-а! – вдруг громко, по-бабьи застонала, и стала валиться на бок.

Известие о смерти Доктора быстро разнеслась по школе. Директор собрал коллектив учителей. Память Доктора почтили минутой молчания. Многие плакали.

После переполоха, случившегося из-за её обморока, старшей мамочке на три дня дали отпуск. Она приехала к Кате и все три дня жила у неё. Они вместе укладывались на широкий Катин диван и, не в силах уснуть, долго вспоминали Доктора и прошедшие, такие счастливые, годы. Мамочка жаловалась, что без него в школе всё меняется в худшую сторону: курс психологической адаптации к детям применяют без разбору, и не стало прежнего порядка; отменены, введённые Доктором, школьные праздники. В конце концов, Катя засыпала, а мамочка до рассвета лежала без сна: донимала боль в груди.

Утром Катя торопилась на репетицию, а мамочка, не привычная к безделью, оставшись одна, стирала, штопала и готовила обеды. За эти дни они очень сблизились. Как память о нём, Катя подарила ей одну из запонок Доктора.

Утром четвёртого дня Катя провожала её до посадочной площадки. Низенькая мамочка тяжело опиралась на её руку, горбилась, шаркала ногами. Прощаясь, с тяжёлым вздохом попросила:

– Катя, не забывай меня. Навещай, хоть иногда.

* * *

После смерти Доктора Катя жила с постоянным ощущением в душе холода и тревожного беспокойства. Однажды попала под дождь с пронизывающим ветром и сильно простудилась; несколько дней перемогалась, но всё-таки вынуждена была обратиться к врачу. Обследованием было выявлено резкое снижение иммунитета и нервное расстройство.

Лечебница находилась на окраине города. В просторных кабинетах множество диагностической и лечебной аппаратуры, светлые холлы, широкие коридоры, по которым прогуливались малочисленные больные. Среди них в первый же день обратила внимание на девушку возрастом немного старше её самой. Обычная девушка – аккуратная, приятная, миловидная; из всех её выделяло не сходящее с лица страдальческое выражение. Они познакомились. Девушка эта уже два месяца лечилась от депрессии, случившейся после того, как её принудительно избавили от беременности и стерилизовали за то, что решилась обзавестись ребёнком вне брака. Рассказывая об этом, девушка плакала, и, вообще, глаза у неё постоянно были на мокром месте.

В курс лечения входили и развлекательные мероприятия. Один раз в неделю в лечебницу с концертом приезжали артисты, а в конце Катиного лечения состоялась экскурсия в соседний городок касты Э – НГЭ-1, в Академгородок, где в неограниченных по финансированию университетах, проводились фундаментальные научные исследования, обеспечивающие научно-техническое могущество Мира Абсолюта. НГЭ-1 был городом учёных и крупных администраторов, координировавших деятельность промышленных мегаполисов касты Масс. Большинство выпускников технического факультета школы «Луч Абсолюта» поступали в технические вузы этого города.

Электробус колесил по городу; как водится, в достопримечательных местах останавливался, экскурсанты выходили из него, экскурсовод вёл за собой и показывал, рассказывал, а все слушали и осматривали. Город был уютный, чистый. Просторно раскинувшись по берегам горной реки, выше по течению которой находился их город НГЭ-2, НГЭ-1 живописно вписывался в холмистый ландшафт; дома не выше семи этажей, коттеджи среди садов, много цветов – всё очень походило на их родной город. Посетили экскурсанты и лабораторию со сложнейшим научно-техническим оборудованием.

В завершение экскурсии было дано два часа свободного времени. Многие направились в кафе и кондитерские, а новая знакомая позвала Катю за собой. Вела она уверенно, как будто знала город; несколько раз они сворачивали с одной улицы на другую. Найдя нужное здание, знакомая сказала, что пусть Катя никому не говорит, но она не вернётся домой, и если Катя тоже хочет уехать, то здесь находится пункт по вербовке в другие секторы Мира Абсолюта. Девушки вошли в здание. В вестибюле на стенде висело объявление, в каком секторе требуются работники.

Они читали объявление, когда вдруг за их спинами раздался голос незаметно подошедшего мужчины:

– Вам, что – не нравится наш город?

Новая знакомая, отчего-то испугалась, отошла от стенда, быстро пошла по длинному коридору и завернула за его угол. Мужчина рассматривал Катю внимательно, с подозрением, а она растерянно стояла, поджидая девушку, но та всё не возвращалась. Не дождавшись, направилась на выход. Шла медленно, оглядывалась, надеясь, что знакомая догонит, но та так и не появилась. Уехали без неё.

Часть четвертая

Глава первая

Прошло два года. За это время концертная труппа побывала в Северном и Центральном секторах Мира Абсолюта. Вернувшись в родной город, в ожидании новых гастролей артисты ждали решения куда, в какие края поедут в этот раз и усиленно репетировали.

Новая заявка на гастроли удивила и вызвала недоумение. Особенность состояла в том, что, кроме городов элитной касты, предстояло дать концерты и в некоторых мегаполисах касты М. О предстоящих гастролях было много разговоров, но, в конце концов, все в труппе сошлись во мнении, что будет интересно увидеть иной мир, иных людей. Было невдомёк, что с участием гастролей труппы, идеологами Мира Абсолюта проводится некий проверочный эксперимент.

О том, что труппе нужен художник-оформитель, Катя сообщила соседу, и тот сразу же обратился к руководству с просьбой включить в неё. И руководство труппы в его лице, не ожидая того, обрело помощника, как никто, умеющего всё устроить, обо всём договориться. Особенно пригодились эти его способности во время гастролей в мегаполисах массовой касты. Люди, робеющие перед представителями элитной касты, с простым в общении художником чувствовали себя непринужденно.

Между Художником и Катей уже давно установились дружеские, лёгкие, ни к чему не обязывающие отношения. Не раз он просил её позировать. Она же, смеясь, неизменно отказывалась:

– Не хочу, чтобы меня изобразили в виде абстрактного пугала.

– Ну, что можно создать в элитной касте, если единственный способный чувствовать человек и тот не желает позировать, – полушутя сетовал Художник.

Гастроли в касте М были расписаны на два месяца. В мегаполисах труппа выступала на самых больших сценах, и аншлаг был полный. Но публика заполняла залы не для того, чтобы насладиться музыкой, а чтобы, при случае, можно было похвастать, что был на концерте, видел элитных, но ни то, ни другое не понравилось. Людям, с малых лет воспринимающим музыку только как грохот эстрады и вульгарные непритязательные песенки, никогда не слышавшим классическую музыку, симфонии и инструментальные концерты казались нагромождением звуков. Публика, не способная оценить бельканте, слушая арии из опер и хоры, скучала. Кате было предложено спеть несколько песен из её репертуара исполнения в ДРВ, но и эти песни успеха не имели. Тогда, посовещавшись, руководство труппы выбрало несколько наиболее пристойных песен из репертуара касты М и поручило молодым исполнителям разучить их. Исполнение «туземных песенок» – так называли их сами исполнители – в конце программы, когда публика уже томилась ожиданием окончания концерта, было столь неожиданным и контрастным по отношению к предыдущим номерам, что им с бурным восторгом долго хлопали и не отпускали со сцены.

Города-мегаполисы ошеломили гигантскими размерами и однообразием. Построены они были на равнинных местах. На громадных пространствах, расчерчивая на одинаковые квадраты, перпендикулярно друг другу тянулись бетонно-асфальтовые сумрачные каньоны улиц. Длиной от одного перекрестка до другого, высотные дома были похожи на громадные кирпичи без каких-либо архитектурных украшательств – прямые углы, плоские поверхности. Внутри каждого квадрата пункт водоснабжения, теплопункт с котельной и отходящими от него заизолированными трубами, здание прачечной, небольшой спортивный зал с огибающими его беговыми дорожками и либо здание детского сада, либо столовый комбинат. Дворы полностью заасфальтированы и забетонированы, и только возле стен домов, как что-то здесь чуждое, – чахлые кусты. Средства передвижения по городу – подземное метро и сходящиеся к его станциям движущиеся посередине улиц ленточные транспортные дорожки.

В центре каждого мегаполиса – возведенный на холме Храм Абсолюта, архитектурой, позолотой купола, мрамором стен и колонн, красотой витражей в окнах, резко контрастирующий с бетонно-асфальтовым окружением.

Там же, в центре мегаполиса, на десятки тысяч зрителей массивный квадратный голографический театр с зеленым высоким куполом. Неподалеку от него большое здание Дворца Симпозиумов со стеклянными стенами и просторно раскинувшийся спорткомплекс. А на берегу неширокой реки любимое место горожан – оазис живой природы, обширный парк с аллеями деревьев, клумбами и прудами.

Повсюду – над входами в учреждения, над балконами жилых домов, над местами посадки на транспортные дорожки, при входе в метро и флюгерами вращающиеся над торчащими выше жилых домов трубами котельных – флаги, но не белые шёлковые полотнища с золотой Звездой Абсолюта, развевающиеся в касте Э, а белые щиты с нарисованной Звездой.

Со всех сторон мегаполисы окружали заводы, фабрики склады, базы хранилищ. Направляясь туда утром, а вечером возвращаясь, людские потоки шли по улицам, стеной стояли на движущихся дорожках, эскалаторах и в вагонах метро. Мегаполисы в эти часы походили на разворошенные гигантские муравейники.

Чтобы поближе ознакомиться с жизнью жителей мегаполиса, артисты побывали в показательном молодёжном общежитии: комнаты на три-пять человек, общие удобства в конце коридора, в подвальном этаже – комната отдыха, кинозал и спортзал; на первом этажа столовая, как и все в городах М, стандартная: цементный пол, широкие окна, ряды разноцветных пластмассовых столиков со стульями, ажурная пластиковая стенка, отделяющая от столового зала механизированную раздачу. Без выбора блюд, стандартные завтраки, обеды и ужины, приготовленные из искусственных или консервированных продуктов, обильно сдобренных вкусовыми добавками.

Проживающим в небольших, уютных, утопающих в зелени городах, выходцам элитной касты мегаполисы касты М показались угнетающе безликими и однообразными, к тому же их мучила постоянная головная боль от запахов дезодорантов и пластиковой гари, сочащейся из высоких труб котельных. Раздражало и коловращение многолюдных масс на улицах, а люди, по-клоуновски раскрашивающие свои лица, казались смешными и непонятными. Здесь было смешение всех рас, но и угольно-чёрные, и жёлтые, и белые были неуловимо похожи между собой: одинаково ходили, слегка выворачивая на стороны колени, одинаково говорили, протяжно произнося конец фразы, одинаково глядели – или откровенно бесцеремонно или, скользя взглядом, не замечая; одинаково громко, как-то вызывающе, смеялись и все не имели понятия об уступчивости, деликатности, терпимости, вежливости, как это понималось это в элитной касте. Казалось, что с этими людьми у них общий только язык, да и тот, из-за насыщенности сленгом, они понимали с трудом. Уже через месяц все в труппе с нетерпением ждали конца гастролей.

Художник, хотя и соглашался с мнением товарищей, но был более снисходителен. Во всё время пребывания в мегаполисах он испытывал какое-то внутреннее напряжение, необычайный творческий подъём; здесь ему почему-то – самому не понятно, нравилось. Вместо сумрачных жилых районов-квадратов – плоских и прямоугольных, в его воображении поднимались залитые светом гигантские районы-пирамиды из каскадно поднимающихся домов. На их крышах под прозрачными кровлями сады-оранжереи, воедино соединенные перекинутыми между домами ажурными мостиками. Вместо уныло-прямолинейных улиц представлялись радиальные улицы, соединяющие районы-пирамиды и широкие кольцевые проспекты с движущимися по ним транспортными дорожками со сходами непосредственно к подземным поездам метро. На месте забетонированных площадей возле спусков в метро, воображение рисовало просторные площади с цветниками и скверами, где среди живой зелени возвышаются монументальные скульптуры или живописные фонтаны из водных струй и причудливых цветов-блюм. Вместо полутемных длинных и низких уличных подземных переходов – закругленные лестничные спуски, с высокими сводами и стенами, украшенными мозаикой и барельефами. И везде весёлые, нарядные, приветливые люди.

Испытывая острое желание работать, творить, он исчертил два альбома набросками, сознавая, что они не понадобятся ни здесь, ни в элитной касте. Ему не дано было знать, что в другой части планеты, в Мире Великого Востока, в светлых прекрасных городах среди множества воплощенных гениальных проектов есть и сходные с его идеями и мечтами.

* * *

В первые же дни гастролей массовой касте Художник близко сошёлся с девушкой по имени Ханума. Как-то Ханума пригласила Художника и Катю к себе домой. Подъезд дома, где она жила, удивил убогостью: маленький вестибюль, цементный пол, крашеные стены, длинный узкий коридор с множеством разноцветных пластиковых дверей, тусклое освещение

Художник принёс с собой сладости, напитки и лёгкое вино. Они с девушкой хлопотали в кухне-прихожей, готовя закуску, а Катя была оставлена в комнате.

С недоумением она рассматривала жилище, в подобном которому жили миллионы людей. Здесь можно было спать, есть, привести себя в порядок, но жить в том смысле, как это понимали люди элитной касты – с ощущением надежности и защищенности, получая удовольствие от комфорта и обладания не функциональными, но приносящими радость любимыми вещами и принимать гостей – так жить здесь было невозможно. Здесь нельзя было даже отдохнуть в одиночестве: в личной жизни постоянно присутствовало телевидение. Как только вошли в дверь квартиры, автоматически включилось телевидение и зазвучала ритмическая музыка. Звук нельзя было приглушить, но можно было выключить телевидение полностью; однако, оплата производилась таким образом, что, чем меньше работало телевидение, тем выше был почасовой тариф.

По дороге Ханума сказала, что живёт вдвоём с подругой, а та ушла в ночную смену. Осматриваясь, Катя удивлялась, как в такой маленькой комнатке можно жить вдвоём. Заинтересовали стоящие на полке небольшого формата книги в мягких переплётах. На корешках – фамилии известных авторов. Сняла с полки одну. На титульном листе прочитала: «Полное собрание сочинений». С недоумением перелистала – все произведения автора были представлены в виде пересказа сюжетов. И другие оказались такими же. Ещё на полке стояли толстые, изрядно потрепанные, томики сборников комиксов.

Кухонька представляла собой небольшой закуток без окна, где поместились небольшая плита для разогрева с белой стеной-телеэкраном над ней, а на боковой стене – навесной шкафчик с посудой. Разложив по тарелкам съестное, Ханума и Художник вернулись в комнату. Разместились, с трудом втиснув стол в проходе между кроватями.

Натуральная пища Хануме не понравилась, показалась безвкусной, не ароматной, о чем она объявила, поморщившись. Катя заговорила о книгах. Ханума оживилась, заявила, что знает великое множество книг и принялась пересказывать новинки – запутанные сюжеты детективов. Катя спросила:

– А книги – те, что на полке, вы тоже читали?

– Не один раз, – последовал ответ. – Назовите автора, и я вам все его книги перескажу.

Катю, большую любительницу вдумчивого чтения, это обескуражило и рассмешило. Стало жаль девушку, любящую читать, но не знающую, что такое настоящая книга, девушку, так старающуюся им понравиться.

Во время разговора, Ханума сорвалась с места, и со словами:

– Какую кнопку нажать? – бросилась к стене-телеэкрану.

Художник и Катя смотрели, не понимая. Не дожидаясь ответа, Ханума нажала одну из трёх кнопок опросного пульта возле экрана. Вернулась на место, пояснила, что им с подругой присвоено звание самых активных участниц опросов их дома, и за это снижена оплата за телевидение.

– Вы что же, все подряд передачи смотрите? – озадаченно спросил Художник.

– Нет. Мы просто по времени следим за концом передач, чтобы не прозевать и нажать кнопку. Однажды я так торопилась домой, чтобы успеть нажать, что упала в коридоре, – залилась смехом, сделавшись очень милой.

От телевизионного шума и запаха, источаемого огромным букетом искусственных цветов, у гостей разболелась голова.

Вышли во двор квадрата, со всех сторон окруженный огромными, примыкающими друг к другу, жилыми домами. Возле домов на разноцветных пластиковых скамейках, поперечными линиями расчерченных на места для одного человека, сидели отдыхающие на свежем воздухе. Прошли мимо близко стоящими зданиями котельной и прачечной, обошли спортплощадку, где занят был каждый пятачок: круглые сутки здесь бегали, прыгали, накачивали мышцы. Людей во дворе было много, но каждый стремился обособиться от других.

Всё, что могло заинтересовать, они осмотрели в первые дни пребывания, и осматривать в Городе стало нечего. В свободные от выступлений вечера Художник, Катя и Ханума прогуливались от гостиницы, мимо Дворца Симпозиумов до парка, и обратно. Как-то на афише Художник вслух прочитал:

– «Конкурс герников! Незабываемое зрелище!» Герники…, герники…, – припоминал значение слова.

– А, грыжники! Это здорово! Пойдёмте смотреть, – тотчас подхватилась Ханума.

В заполненном публикой большом зале с подиумом уже шло представление. Возле прохода нашли свободные места.

Под грохот музыки по одному на подиум выходили обнажённые и полуобнажённые мужчины и женщины и демонстрировали тела с гормонально выращенными остроконечными икрами ног, с неестественной формы задами, разных размеров грушевидными грудями, с щеками круглыми, как яблоки, и губами дудочкой вытянутыми далеко вперёд или надутыми, как две сардельки, с носами, узкими и горбатыми, как клювы, или растянутыми по щекам. Словом, какая фантазия пришла человеку на ум, то он, с полным на то правом, и воплотил на своём теле. Согласно ГЗА (свода Главных Законов Абсолюта), тело человека является его главной неотъемлемой собственностью и каждый СГА (Свободный Гражданин Абсолюта) волен распоряжаться им, как хочет, при одном условии – новое лицо он обязан зарегистрировать в полиции.

Публика держалась непринужденно, каждого конкурсанта встречала аплодисментами, свистом, смехом, улюлюканьем. Чем больше понравилось – тем больше шума. После каждого герника-грыжника на подиум выходил кланяться специалист гернитолог, автор-воплотитель образа; ему тоже хлопали и свистели. Конкурсантам на подбородок наносили трудно смываемый почетный знак – фиолетовую извилистую линию.

Людям массовой касты нравилось наносить на лица различные рисунки-знаки: простенькие, такие как кружочки, звёздочки, цветочки, извилистые линии и требующие художественного мастерства сложные многоцветные рисунки. В каждом шопе можно было приобрести специальные тюбики разноцветных помад.

Художник хохотал до слёз и заразил смехом не только Хануму с Катей, но и сидящих рядом. Наконец, заметив, что на них оглядываются, они покинули зал, но, и, выйдя на улицу, не могли унять смех.

– В нашем городе самые лучшие грыжники! – отсмеявшись, хвастливо заявила Ханума, чем вызвала новый взрыв смеха.

– А ты что же отстаешь? – смеясь, спросил Художник.

Нимало не смущаясь, Ханума задрала край кофточки и показала пёструю татуированную змею, кольцом обвившую её пупок. Не замечая их смущения, она со смехом втягивала и надувала живот, отчего змейка шевелилась.

– Наверное, больно было вживлять? – насмешливо поинтересовался Художник.

– Не-а. Моя змея приклеенная, – поправила кофточку.

– А у тех тоже приклеено?

– Нет. Там настоящее, подкожное. Перед конкурсом проверяют.

* * *

Телевидение намертво вросло в жизнь людей касты М. Как работать, отдыхать, есть, спать, ходить, танцевать, причёсываться, умываться, чистить зубы и обувь, наносить знаки на лицо – не было частички быта, в которую не вмешивалось бы телевидение.

Если бы произошло невероятное, – вдруг прекратились телевизионные передачи, люди потеряли бы все жизненные ориентиры, не знали бы, как организовать и чем наполнить свою жизнь. Реальная жизнь без телевизионных подсказок показалась бы им унылой, бессмысленной, и даже нереальной, а это могло привести к всеобщему недовольству. Огромные и небольшие телеэкраны светились везде, где могли находиться люди: на улицах, в общественных местах, во всех помещениях квартир. Техника телевидения достигла такого уровня, что не нужны были специальные телеэкраны – изображение проецировалось на любую белую поверхность. Преклонение перед телеведущими не знало границ. Их улыбки, интонации, телодвижения становились эталоном. Верили им без тени сомнений, ни одно произнесенное с экрана слово, не подвергалось критике, а если человеку что-то не нравилось, но телевидением это было похвалено, то возникало сомнение в своей оценке: « я что-то недопонимаю». Абсы были убеждены, что самые нужные, главные люди не те, кто кормит и одевает, а люди публичные – телеведущие, политики и артисты. А из артистов особенно те, кто развлекает, веселит, смешит.