Сокровище

– У тебя – проблемы, – повторил он. – И очень серьезные.

– Почему? – насторожилась Марина.

– А что, если в этой странице сказано, где искать сокровища?

23

Скворцов сидел на стуле, вперившись в черный экран. Он уже видел, как двойника вывели из здания и усадили в лимузин. Ничего интересного. Потом Ковалев закрыл ноутбук, изображение пропало.

– Скворцов! – прошелестел слабый голос.

Скворцов встал и подошел к кровати.

– Я здесь, – он склонился над Виноградовым. – Можете говорить громче. Сиделка глухая, как вы и приказывали.

Мутно-серые глаза с тоской смотрели на Скворцова из-под немигающих воспаленных век.

– Врачи дают мне месяц, – сказал Виноградов.

Слеза потекла по изъязвленному лицу. Щека задергалась; соль разъедала оголенное мясо, причиняя боль.

– Они врут, – Виноградов попытался улыбнуться, но щека продолжала дергаться. – Две недели, не больше. Видишь? Если Господь решил покарать, ничто не поможет. Ни деньги, ни место в списке «Форбс». Ничто!

– В Израиле есть клиника. Я узнавал. У них – неплохие результаты, – Скворцов приосанился и старался говорить бодро. – Не надо терять надежду.

– Надежду? На что? На чудо? Ты же – атеист.

– Я говорю о вас.

– Надежды у меня не осталось, – слеза доползла до уголка рта; Виноградов слизнул ее языком. – Но есть – вера. Я знаю, что меня спасет. Десница Иоанна Крестителя! Рука, которая крестила Христа и касалась его головы!

Скворцов выпрямился, огладил пиджак.

– Не уверен, что у Иоанна Крестителя было три правых руки. Но даже если так, мы испробовали все.

– Да. Испробовали, – согласился Виноградов. – И ни одна не помогла. Потому, что они – фальшивые.

– Скажите, где искать настоящую. И я ее найду.

Виноградов покрутился на подушке, пытаясь принять наименее болезненную позицию; волосы на затылке вылезли, кожа гноилась.

– Ты слышал про рыцарей Мальтийского ордена?

– Про то, как они перебрались в Санкт-Петербург?

– Они привезли с собой три священные реликвии ордена. Десницу Иоанна Крестителя, Филермскую икону Божией Матери, писанную евангелистом Лукой, и часть древа Креста Господня.

Скворцов кивнул.

– Реликвии хранились в церкви Зимнего Дворца. А после революции были вывезены в Европу, где их следы затерялись. Потом десница якобы нашлась. В черногорском монастыре, в Цетинье. Но мы там уже были.

– У меня только одно объяснение, – прохрипел Виноградов и показал глазами на трубочку. Скворцов помог ему вставить трубочку в рот. Виноградов сделал несколько глубоких затяжек, после чего его голос стал звучать более отчетливо. – Павел Первый был не настолько глуп, чтобы выставлять святыни на всеобщее обозрение. Он заменил их копиями. А подлинники – до сих пор где-то здесь, в Санкт-Петербурге.

– Где именно?

– Если бы я знал, то не мучился бы так! – Виноградов подался вперед, намереваясь подняться. Оторвался от подушки на целых два сантиметра. – Найди мне десницу. Прошу! Я отдам тебе все, что у меня есть.

– Я сделаю все, что смогу, – заверил Скворцов.

По ослабевшим мышцам Виноградова пробежала дрожь. Он без сил рухнул обратно на подушку. Рот искривился гримасой боли. Но в мутно-серых глазах поселилась надежда.

24

Марина от досады стукнула кулаком по столу.

– Я уже говорила! Сокровища – это миф!

Митю это вовсе не смутило.

– Неважно, веришь ты в них или нет! Главное, что верит кто-то другой, – Митя насупился и припечатал. – Тот, кто убил отца.

– Ты думаешь… – у Марины перехватило дыхание. Она по-другому посмотрела на документ. Подтянула к себе и ткнула пальцем. – Ты думаешь, все – из-за этого? Глупости!

– Тебе звонят и молчат в трубку, – наседал Митя. – Квартиру обыскивали.

– Нет. Теперь я думаю, что мне показалось.

Марина попыталась отгородиться от реальности; в детстве она так пряталась под одеялом; но струйка холодного воздуха все-таки заползала, всегда непонятно откуда. И только отец мог ее остановить; подойти, услышав ворочанье дочери, и подоткнуть одеяло.

Сейчас отца не было. Но струйка ползла. В словах Мити была правда.

– А если – нет? – продолжал он. – Если кто-то охотится за этим письмом?

Это действительно многое объясняло.

– Я завтра же отнесу его в полицию, – заявила Марина.

– Пф-ф-у! – Митя с шумом выпустил воздух. – Не сработает!

– Почему?

– Надо сделать это широко. Сообщить всему миру. Тогда смысл охоты пропадет. Кому нужен секрет, если его все знают?

Марина погрозила Мите пальцем.

– А ты соображаешь!

– Я должен заботиться о тебе. У тебя есть компьютер?

Марина оглянулась, неопределенно махнула рукой.

– Да, там, в углу. Я накрыла его салфеткой, чтобы не пылился.

Митя уже стоял у окна. Он снял салфетку и с недоумением уставился на Марину.

– Вот эта рухлядь?

– Рухлядь? Ну, знаешь! Я купила его четыре года назад.

– Четыре года? – Митя рассмеялся. – Да это же – вечность!

25

Вор вольготно расположился напротив Сильвера. Третий громила, у которого месье Жан стянул пистолет, вытянул ноги и, будто бы случайно, задел вора; при этом – не переставал сверлить его грозным взглядом.

– Говори, – сказал Сильвер.

Вор подался вперед.

– Мой господин! Мне бы не хотелось обременять ваших высокоинтеллектуальных спутников совершенно лишней для их волосатых ушей информацией.

Смахивало на вызов. Сильверу хватило бы пальцев на обеих руках и одной оставшейся после давнишнего покушения ноге, чтобы пересчитать людей, которые осмеливались говорить с ним в таком неподобающем тоне. Но этот вертлявый субчик определенно чем-то очаровывал. Была в нем какая-то завораживающая легкость. А может, дело в том, что в свое время, давным-давно, Сильвер очень любил выступления Арутюна Акопяна; непревзойденный артист работал на сцене с засученными рукавами и доставал из воздуха то колоду карт, то платочек; сам Акопян говорил «платочка», но Сильвер уже тогда понимал, что это – лишь еще один способ отвлечения зрительского внимания. Молодой Петр Силантьев, вдохновленный искусством Акопяна, даже пытался тренироваться и преуспеть в нечестной карточной игре; ровно до тех пор, пока его однажды крепко не побили; тогда-то он окончательно осознал: талант – талантом, но грубая сила – лучше. Особенно – когда речь идет о перемещении денежных знаков из одних карманов в другие.

Сильвер выпил рюмочку, взял нож и вилку, отрезал кусочек селедки и закусил, всем своим видом показывая, насколько поглощен этим занятием. Потом коротко махнул – ножом и вилкой – в разные стороны. Громилы все поняли. Они поднялись и ушли за столик в противоположном конце зала, оставив над головой вора черную тучу мысленных угроз.

– Что за секреты? – спросил Сильвер.

– Помилуйте! Разве в этом городе для вас есть какие-то секреты? – вопросом на вопрос ответил вор.

– Для меня – нет. Но тебя я вижу впервые.

– Потому, что я очень тихий и скромный юноша, – проворковал вор.

– Переходи к делу!

Месье Жан только этого и ждал – заинтересованности.

– На прошлой неделе, – начал он, – недалеко от Московского вокзала, один человек, испортивший зрение над умными книгами, завершил свой жизненный путь.

– Помогли? – сразу ухватил суть Сильвер.

– Чисто по-дружески. Нож в сердце.

– Хочешь знать, кто его подрезал?

Вор поморщился.

– У старика была привычка иметь пустые карманы. Между нами говоря, считаю, что это – правильно. Хотя, с профессиональной точки зрения, – очень грустно. Он все носил в портфеле. Мне нужен портфель.

– Что в нем?

– Термос, бутерброды, носовой платок, старые бумаги. Ничего такого, что могло бы вас заинтересовать.

Сильвер приподнял бровь.

– Хочешь меня обмануть?

– Боже избави! – заверил вор. – Я понимаю, что даже мысль об этом может быть очень опасной для здоровья.

– Я проверю, что там. В портфеле.

– Вы меня опередили! Я сам собирался просить вас об этом.

– Допустим, я найду портфель, – Сильвер потянулся за графинчиком. – Что взамен?

Месье Жан положил на стол узкие кисти, поиграл тонкими длинными пальцами; они порхали над темным дубом, как крылышки колибри, зависшей над цветком.

– Вот эти вот гениальные руки. Когда вам будет угодно и где вам будет угодно.

Сильвер ощерился. Цена его устраивала.

26

Марина положила трубку на рычаги. Она и не ожидала, что все окажется так просто. Декан согласился, причем – очень быстро.

– Договорилась. Завтра актовый зал будет в моем распоряжении. Ровно в полдень. На один час.

– Здорово! – отозвался Митя, не отрываясь от компьютера.

– Куда уж лучше! Придут от силы пять человек. И это называется «сообщить всему миру»?

– Не волнуйся! Я работаю над этим.

Марина подошла к Мите и заглянула ему через плечо. То, что она увидела на экране, повергло в шок.

– Ты с ума сошел! Я – серьезный историк! Как я потом буду людям в глаза смотреть?

– С улыбкой, – невозмутимо отвечал Митя.

– Немедленно удали! – потребовала Марина.

– И не подумаю. Я разослал приглашения всем своим друзьям. А их – пять тысяч.

– Твои друзья приедут из Москвы?

– Есть из Питера. У меня аккаунты – во всех социальных сетях. Кроме того, я веду свой блог.

– У тебя есть собственный блог? – с нескрываемым презрением спросила Марина.

– А что в этом такого? – парировал Митя. – Как выяснилось, Павел Первый тоже его вел. Только на бумаге.

– Павел Первый вел дневник, – Марина сделала ударение на слове «дневник».

– В чем разница?

– Блог – для бездельников. А дневник – для истории. Видел бы отец… – это казалось ей неотразимым аргументом.

Но Митя и тут не растерялся.

– Он бы меня одобрил. – Митя ни разу не обернулся на сестру; что-то выстукивал на клавиатуре, открывал новые окна и перетаскивал «мышкой». – Мы пропустили обед. Скоро ужин.

– Яичница! – возвестила Марина. – С помидорами.

– О! Фирменное блюдо. Еще пару лет, и ты научишься варить макароны.

Марина окатила гневным взглядом кудрявый затылок, развернулась и, нарочито громко топая, ушла на кухню.

Митя продолжал выжимать из компьютера соки четырехлетней давности. Судя по всему, результат ему нравился. Что бы Марина ни говорила о репутации ученого, сейчас нужно было привлечь внимание.

27

Виктор сидел на лавочке и читал газету, поглядывая поверх листов на дверь под вывеской «Корсар». Он насчитал уже две подгулявшие компании и три влюбленные парочки, покинувшие заведение, а вор все никак не выходил. Правда, Виктор слышал разговор месье Жана с Сильвером; Валентин задействовал все технические возможности, трансляция была безупречной, но Виктору не хватало визуальной информации. Он знал, что вор может перегнуть палку. И тогда…

Разумеется, разобраться с тремя бандитами, не прошедшими специальную подготовку, не составляло особого труда; полторы секунды, и у каждого из них появилась бы дырка в переносице диаметром девять миллиметров; а уж медленная тупоконечная пуля, выпущенная из пистолета Макарова с близкого расстояния, оставила бы выходные отверстия размером с небольшое блюдце, но что дальше?

Телевизионные сюжеты, журналистские расследования, следствие. Много шума. А для работы группы поиска требовалась абсолютная тишина. Ни слова. Ни взгляда. Ни намека, что они вообще существуют. Поэтому Виктор нервничал.

Наконец дверь открылась, и вышел вор.

Месье Жан поплыл по улице, вихляя бедрами, что, по мнению Виктора, выглядело чересчур вызывающе.

Виктор долго делал вид, что старательно складывает трепыхающуюся на ветру газету, и наконец дождался.

Под красными буквами «Корсар» появились двое громил в черных кожаных куртках: один пялился по сторонам, изображая праздное гулянье, а второй – шагал целеустремленно, ни на секунду не отрывая взгляд от спины вора.

Виктор вздохнул с облегчением, поправил гарнитуру.

– За тобой – хвост!

– Вижу, – ответил вор. – Два упитанных борова с мозгами, заплывшими жиром. Сбросить?

– Ни в коем случае. Пусть думают, что у них все под контролем. Не води их домой. Переночуй в гостинице.

– Не волнуйся, мамочка! – заверещал вор в наушнике. – Я уже взрослый. Найду, где переночевать.

Виктор свернул газету, сунул под руку.

– Я ухожу. Страховки больше нет. Будь осторожен!

– За меня не беспокойся! – ответил вор.

Виктор улыбнулся. Месье Жан доставлял определенное беспокойство, но если касалось работы, – делал ее безукоризненно.

Виктор еще раз посмотрел на громил. Оценил. И по походке, по движениям головы и рук, – понял. У них приказ – только следить. Ничего опасного. Можно возвращаться.

Виктор зашагал в противоположную сторону.

28

Командор расправил плечи. Все это время он стоял, согнувшись, уперев кулаки в край компьютерного стола, и слушал переговоры: сначала – Виктора с вором, потом – вора с Сильвером, потом – опять Виктора с вором.

– Мы можем проследить, что будет дальше, – сказал Валентин. – Этот терминал подключен к камерам наружного наблюдения всего города. От магазина к магазину, от ресторана к ресторану и так далее.

На экране появился месье Жан; громилы следовали за ним на почтительном расстоянии.

Командор показал на вора.

– Он – всегда такой несерьезный?

– Он – веселый, – робко вступился Валентин.

Анна положила руку на плечо командора.

– Вообще-то, у него есть некоторые психоэмоциональные отклонения… И довольно существенные.

Командор резко развернулся; так, чтобы рука Анны покинула его плечо.

– Что это значит? Он – безумен?

– Скорее, балансирует на грани, – ответила Анна. – Но работа не дает ему соскользнуть на темную сторону.

– Месье Жан, – командор покачал головой. – Откуда это взялось?

– Его зовут Андрей Бука, – объяснил Валентин. – Молдаванин. Начал воровать с трех лет. Ему слишком часто приходится менять имена. Настолько часто, что бывает трудно запомнить. Поэтому с каждым разом он выбирает все более… Экстравагантное.

– Глупо, – сказал командор.

– На мой взгляд, «Сильвер» тоже звучит не очень, – возразил Валентин.

– Ох, уж эти русские воры в законе! Придумывают себе красивые клички, а хоронят их под какими-то простецкими фамилиями. Кстати, почему он Сильвер? Неужели этот узколобый читал «Остров сокровищ»?

– В девяносто втором, во время четвертого покушения, ему взрывом оторвало ногу, – сообщил Валентин. – Так что, похоже, Стивенсона он читал. Да и ресторан называется «Корсар».

– Четвертого покушения? – переспросил командор.

– Всего было около десяти, – поведал Валентин. – Он – живучий. И очень опасный.

Командор усмехнулся.

– Около десяти! Это значит, что с ним работали дилетанты.

Из колонок донесся громкий скребущий звук. На экране замелькал, увеличиваясь и опять уменьшаясь, красный круг с восклицательным знаком в центре.

– Что это? – спросил командор.

– Система автоматического оповещения. Она запрограммирована на поиск и распознавание ключевых слов.

Валентин пробежался по клавишам; открылся подозрительный сайт. На экране возникла яркая картинка: здесь все было в беспорядке. Мальтийские кресты, открытые сундуки, набитые золотом, пальмы и пиратский флаг – «Черный Роджер». Череп и кости.

Командор сощурился. Охлопал себя по карманам, достал из футляра очки, но надевать не стал: держал на отлете.

– «Хочешь узнать, где спрятаны сокровища Мальтийского ордена? Приходи завтра, в двенадцать ноль-ноль, в актовый зал исторического факультета…». – Командор убрал очки в карман. – Такое часто бывает?

– Бывает всякое… – начал Валентин.

По экрану, от левого обреза к правому, поплыла мультяшная блондинка; пышные формы распирали весьма лаконичный купальник; за широкий кожаный ремень были заткнуты кривой кинжал и пистолет; блондинка прижимала пальчик к ярко-алым губам и время от времени подмигивала. Она доплыла до правого обреза и скрылась; тут же снова появилась, опять слева.

– Но такого еще не было.

– Мы должны как-то отреагировать? – спросил командор.

– Мы реагируем на каждый сигнал, – ответил Валентин. – Я свяжусь с Виктором.

29

Блондинка путешествовала по сети. За считанные миллисекунды она добралась до комнаты с белыми стенами и появилась на огромном экране. Выпрыгнула с левой стороны и поплыла направо.

Скворцов выглядел озадаченным.

– Даже не знаю, как это расценивать.

– Как знак! – заявил Виноградов.

Своей подчеркнутой вульгарностью блондинка напомнила жену; он не видел ее полтора года, и уже год тянулся склочный бракоразводный процесс; поэтому Виноградов обозначал ее не иначе, как словом «бывшая».

– Похоже на бред сумасшедшего, – вставил Скворцов.

– Тогда послушай бред умирающего, – со злостью сказал Виноградов. – Пошлешь туда людей. Мне нужно знать все!

Скворцов кивнул.

30

Марина сидела в маленькой комнате, смежной с актовым залом, и отчаянно трусила. Из-за двери доносился ровный гул: так шумел Финский залив поздней осенью.

Марина не боялась публичных выступлений; она неоднократно читала студентам лекции, подменяя заболевшего отца, но тогда было совсем другое дело. Она рассказывала общепризнанные факты; то, что собиралась сделать сейчас, было преступлением против науки.

Господи, что я творю? – думала Марина. – Может, еще не поздно убежать? Нет, убегать нехорошо, тогда достанется Мите. Лучше я… Лучше я… Потеряю сознание! Да! Упаду в обморок – чем не выход?

Она огляделась и прикинула, как лучше расположиться на полу, изображая из себя трепетную тургеневскую барышню. Но комната, где отдыхали лекторы в перерывах между «сорокапятиминутками», была слишком маленькой; пришлось бы лечь по диагонали, и то – подогнув ноги. Собственно, а почему бы и не подогнуть?

Дверь открылась, и Митя прервал ее размышления.

– Готова?

Марина что-то промычала в ответ.

– Хорошо. Я тоже готов, – сказал Митя. – В зале – полно народа. А ты говорила – никто не придет. Надо было продавать билеты.

– Что ты со мной делаешь? – всхлипнула Марина.

– Иди!

Митя взял ее под руку и вытолкнул в зал. Теперь…

…оставалось пройти несколько шагов до трибуны. Ноги заплетались, но Марина с этим справилась. Бурные рукоплескания помогли. Марина неловко взошла на трибуну.

– Здравствуйте! – сказала она. И добавила. – Друзья!

«Друзья» замолчали и уставились тремя сотнями пар разноцветных глаз. Митя расположился за пультом управления и оттуда показал большой палец.

Публика собралась самая разнообразная.

Ковалев сел в седьмом ряду, строго по центру. Открыл ноутбук, нацелил встроенную камеру на трибуну и тихо спросил.

– Вам хорошо видно?

Справа и слева от Ковалева сидели молодцы в серых костюмах – люди Виноградова.

Месье Жан пришел пораньше и занял место в первом ряду. Из правого угла пятого ряда за каждым его движением следили двое громил Сильвера; само здание университета казалось им смертельно скучным, а уж актовый зал и перспектива слушать какую-то лабуду и вовсе нагоняла сон; но за вором приказано было следить, и они старались, как могли.

Где-то на двенадцатом ряду слева, среди молодежи, устроились черноволосый Мануэль и желтолицый нервный Юзеф; они шли за Мариной и Митей от самого дома на Марсовом поле.

Между зрительскими рядами, поднимавшимися кверху амфитеатром, и возвышением, на котором стояла трибуна, неторопливо расхаживал Виктор. На шее у него висел бэджик с надписью «Пресса»; такой яркой, что моментально приковывала к себе внимание. Виктор держал в руках большой профессиональный «Кэнон», постоянно фотографируя и закрывая аппаратом лицо; таким образом, он был в самом центре событий, оставаясь при этом незамеченным.

Марина начала выступление. Начала издалека, рассказывая то, что и так было известно. Про образование в 1080-ом году госпиталя в Иерусалиме. Про 1099-ый год и Первый крестовый поход, в результате которого мирные врачеватели превратились в воинственную и могучую силу; стали военно-религиозной организацией, но тяги к лечению не утратили. Про то, как в 1187-ом году, после изгнания из Святой Земли, рыцари перебрались на остров Родос, построили там неприступную крепость и занялись откровенным пиратством, наводя ужас на всех торговцев, пересекавших Средиземное море. Про то, как в 1522-ом году на Родос высадилось двухсоттысячное войско Сулеймана Великолепного, и семь тысяч рыцарей в течение шести месяцев доблестно выдерживали жестокую осаду, после чего им, воздав воинские почести, с оружием и непосрамленными знаменами, позволили отступить на Сицилию. Про то, что уже через семь лет они обосновались на Мальте и принялись за старое – громить и грабить проходящие суда. Отдельно Марина заострила внимание слушателей на том, что рыцари давали три обета: послушания, бедности и безбрачия; поскольку обет безбрачия предполагал отсутствие наследников, все имущество рыцаря после его смерти отходило к ордену. Это была плавная «подводка» к сокровищам.

Марина быстро прошлась по Мальтийскому периоду, помянула недобрым словом Наполеона, мимоходом, по пути в Египет, захватившего в 1798-ом году Мальту; и добрым – Павла Первого, предложившего рыцарям убежище в Санкт-Петербурге.

– Существует гипотеза, – сказала Марина и тут же оговорилась. – Не признанная официальной наукой! Так вот, существует гипотеза, согласно которой рыцари Мальтийского ордена перевезли все свои сокровища сюда, в Санкт-Петербург.

Ковалев неожиданно поднял руку и, пользуясь наступившей тишиной, спросил.

– Всего лишь гипотеза?

– Она пока не получила подтверждения, – сказала Марина.

– Одну минуточку! – остановил Ковалев. – Так они перевезли или нет? Сокровища здесь, в Санкт-Петербурге, или – в другом месте?

Повисло молчание. Все ждали продолжения.

Виктор незаметно сфотографировал Ковалева. Потом, уловив на двенадцатом ряду неподдельный интерес, быстро снял Мануэля и Юзефа. Громил он давно уже запечатлел; на всякий случай; это были те же самые, что вчера вышли из «Корсара» вслед за вором.

– Я не знаю, – честно ответила Марина. – Но вполне допускаю такую возможность. У меня есть документ, который разыскал в архивах мой отец. Этот документ может многое объяснить.

– Что за документ? – не унимался Ковалев. Едва ли это был его собственный интерес; скорее, транслировал то, что слышал в наушнике.

– Письмо Натальи Александровны Суворовой неизвестному адресату, – сообщила Марина. – В письме она рассказывает о последних днях жизни своего мужа, цареубийцы Николая Зубова.

– Вы нам его покажете? – спросил Ковалев.

– Разумеется. Для этого я вас и пригласила. Будьте добры! – Марина повернулась к Мите. – Задерните шторы.

Митя нажал кнопку на пульте управления. Шторы поползли, закрывая окна.

– Покажите документ, – сказала Марина.

Митя положил склеенное письмо на площадку, включил проектор. На большом белом экране позади Марины возникло бледное изображение документа: желтая бумага, местами тронутая плесенью, и чернильные буквы. Марина взяла указку.

– Очень плохо видно. Пожалуйста, выключите свет.

Митя потянулся к пульту. Рука зависла над выключателем… Вдруг! Свет во всем зале погас сам, без его участия. Наступила темнота.

31

Экран внезапно стал черным.

Виноградов не мог понять, что случилось. Он ловил каждое слово Марины, каждый звук; интонацию и любой нюанс речи; обстановку в зале и шум за кадром. Сказывалась многолетняя привычка анализировать прежде всего поток информации, а потом уже – проблему в отдельности.

– В чем дело? – спросил Виноградов. – Скворцов! В чем дело?

– Наверное, прервали трансляцию, – предположил Скворцов.

– Нет! Я слышу звук! Ты слышишь звук?

Скворцов прислушался. Из динамиков доносились гул, отдельные фразы, потом раздался отчетливый вскрик; что угодно, но только не голос Марины.

– Где картинка? – закричал Виноградов.

– Я разберусь, – Скворцов поднес мобильный к уху.

Виноградов откинулся на подушку. С одной стороны, все шло не так, как надо: он не узнал то, что хотел. С другой – все шло именно так, как надо. Кто-то, пока неизвестно, кто, хотел помешать раскрытию тайны; это означало, что тайна есть.

Если бы ее не было вообще, Виноградов был бы бессилен. Но, коли она существует, Виноградов докопается. Это – в его силах. Впереди – целых две недели.

32

В актовом зале внезапно загорелся свет, и картина стала ясна.

Докладчика за трибуной – нет, изображения документа нет и самого документа – тоже нет. Митя стоял рядом с проектором и потирал рукой стремительно набухающий синяк под правым глазом; пока только бодро-румяная опухоль; но пару дней спустя она обещала перерасти в огромный полноценный фингал, сияющий как минимум четырьмя из семи цветов радуги.