The way of Kawana

Сладкая музыка разворачивается на подостывшем булыжнике влажных мостовых после тумана, и терпкий привкус одиночества плавает за кулисами этих улиц. В мостовых еще не высохла влага и морось. Блестит роса на камнях. Старый город очень мал. Он непозволительно крошечен и невелик. В нем самая большая достопримечательность, это кафе и ветвистая слива. Она как королева украшает центр маленького пяточка в депо. И конечно, аллеи. Когда я чувствую пустоту, я брожу по ним в парке, и он меня заполняет, как наполовину пустой, наполовину полный водой стакан. Если взять с собой чашку с чаем, то они заполнят тебя до краев. В этом парке поселилась волчья ягода и прутья ежевики, лиственницы и крыжовник. А еще одиночество и тоска. Но с каждым разом она хорошеет, и ты не замечаешь, как она тихо скребется в твою дверь, в твое сердце. Ты можешь сказать ей нет, а можешь открыться. И тогда самые тоскливые моменты, кажутся пустой игрой воображения, а ежевичный сад заполняет ее. Ту пустоту, которая в тебе осталась, которая хочет оставаться одна, и ничто больше неважно: ты знаешь, что все уходит и возрождается, что все начинается и заканчивается, что всему виной сиюминутная прихоть. И это тоже утихает, укладывается; в тебе остается только ветер и шум листвы. И колючие елкие ветви в сладких ягодах на шипах. Волчьи ягоды и тишина. Покой, который переполняет тебя изнутри. В нем есть всё и ничто не остается незанятым. Каждая мелочь, – столь важная, – переполняет тебя и становится пылью, сиюминутной игрой и незначащей перстью. Блажь дорог, пройденных тобой, этой жизнью, всего лишь дым, туман, ноль, ничто. И только то, что внутри, остается важным. Как подостылые кирпичи на мокрой брусчатке, мостовые в росе, – завтра их покроет пыль. А через день или два, снова упадет дождь. Осадки внутри иногда находят путь наружу, но только не здесь. В этих скверах и улочках падает яблоневый дым и лепестки миндаля весной. Сыпется звездная пыль под лунной тенью, сверкают звезды. Сырная луна пачкает своим маслом дома и асфальт. Горят зеленые фонари. Осадки внутри, осадки снаружи только прибавляют им красоты. Как разбросанные звезды, отражаются в осколках огни и фары. Здесь можно бродить вечность, не успев обернуться и сказать «подожди». Здесь особенно свежи и печальны дожди. И даже когда плавает в лужах персть и листва, кажется, что запах коры, встречает новый день. И новая ночь – other sun. Быстро приходит, не отпускает и бережет. Ты дорог ей, а она твоя. В этом пустом, тихом месте, распускаются сны и ночуют звезды. When you painting someone’s heart. Пыль дорог, роса на цветах, ежевичный сад, парк наполовину пустой, наполовину полный, – здесь, со мной. Я все еще не отвык, все еще привычен к этим полям булыжников и цветам фар. Таких, как я называют граф Ноль. У меня ничего нет и только пустота мой извечный друг, материя моего числа. Но к старости я буду чертовски богатеньким стареньким старичком. У меня будет, где жить и две квартиры, с которых я буду получать проценты. Я буду всегда прилично одет и от меня будет пахнуть Hugo Boss. От меня и сейчас так пахнет. Но все это ненужно и бессмысленно, бесполезно к старости. Что я говорю… Прости. У многих нет даже одной квартиры. Life of ambition. You really all my ecstasy. Она никогда не кончается, и все, что нужно делать, закрыть глаза и представлять, что все это не с тобой, что все хорошо, и так будет.

Я хотел тебя повеселить. Но я не весел и грустен. И все, что у меня есть это пустота, наполненная лунным светом, звездная пыль и тишина. Шепот слив и акаций, шелест софорового тоннеля, зеленых огней. В тумане, развидняемого стрелками на ветровом стекле. Медленное раскачивание такси и скрежет кресел, стакан молока на ужин в позднюю ночь. Дым сигарет и плавающий танец, – где-то вдали, за кромкой горизонта, в этой поездке домой.

Я умею читать стихи по книгам, и в эту ночь, почти под утро будет не до сна. Я хотел тебя повеселить, но все эти книги о поэзии и грустной любви. Я гоню их прочь от тебя.

Только ночь и чай согревают меня. Я – граф Ноль. В этом есть только грусть и немного теплой мелодии. Знойного лета, весны и тревог. Жар и сырость бесконечных дорог. Я почти ничто, и только то, что во мне не дает потускнет и забыться. Ноль – мое имя, ноль – моя страсть. Ноль – мое лето. Ноль – моя кладь.

Тысяча лье под водой в двадцать раз больше, чем голубая лагуна, но даже там, водится опасная рыба, от которой нет спасения. Я хотел порадовать тебя, но принес только разочарование и хандру. Печаль сродни быстрой реке. Ты не вспомнишь ее. Она потеряет ориентиры и унесет тебя вспять, только если ты забудешь о том, где находишься. Это быстрый мир. Он скоротечен, и проходит так же, как песок сквозь пальцы. Время. Единственное, что неизменно. Память стирается, горят дороги, горят дома. Поезда сходят с путей. Единственное, что остается надежда. Но она тоже уйдет, когда не станет нас.

Но не все так мрачно. Even though we know is forever changing. Even though we know the lain wait. Even though we know the hidden danger. I hope is not to late…

«Все, что тебе нужно – любовь». Джон Леннон. Умный парень. Но получил пулю в спину. Я думаю просто так. Потому что был нечто большим.

Вот почему…

Ночь растягивается, как пастила. И чай бодрит.

За окном чересполосица зажженных и потушенных окон. Они как тени от светлячка. В банке из-под черной туши. Наваливаясь, расползаются облака, и только чистая, безоблачная полоса над крышами полна редких звезд. Млечный путь. Здесь он виден невсегда, но если подолгу смотреть в темно-синее небо, можно его представить.

Южная ночь захватывает музыкой чернил и пением цикад. Здесь полно густой, липкой ночи. За плотно затворенными окнами, видна лишь лунная тень и ее свет. Он обливает наполовину скрытый во тьме двор. Самое время уйти и уснуть, но разве можно оставить красоту ночных фонарей, поблескивающих на акриле авто и в лужах мостовых? Только тишина и редкий шорох шин, проезжающих машин.

Только иногда, только случайно, лишь единожды за всю ночь пройдет прохожий. Это тихий район. Он полон ночных акрид и май, – в нем так легко раствориться на улицах. В этих больших и тесных проулках, на ширине дорог. Всюду лишь тишина и покой. Ничто не нарушает привычный ритм спящих домов, новостроек и пятиэтажных хрущовок. Что-то древнее есть в таких домах, – антиквар за рюмкой Мак Фэйл. Сигара, пылящаяся на книжной полке. Далекий отзвук причуд, растертых в золу и прах. Что-то еще есть в усталых мощах, приюте, пристанище для вешних лет, трудов и обложек вчерашних газет. На медных пепельницах и часах Эбель. Что-то далекое и растерянное обретает новую жизнь. Все, что скопилось на полках, в чуланах шкафов, на старых коврах и венге дубовой мебели, массивных столах и комодах, на булле и тумбах, лежит в правах обожания и желания разбавить строгий ритм запыленными, пахнущими свинцом и чернилами книг, – пахнущих древесной корой и лаком, старым клеем и затхлой листвой, – вещами, в которых остановилось время.

В таких домах не встретишь гейзерных кофеварок и белый хайтек. В них нет хромированных кронштейнов и окон. Только розетки самых новых форм и расцветок. Хромированные кронштейны заменены медными и бронзовыми в патине. На столе ручная Tre Spade и фарфоровые чайнички: старый аптекарь и фортепьяно. Чаши для фруктов и Ботаника. Что-то есть в этих коричневых бронзовх блюдах с такой же патиной как на кронштейнах занавесок, – уют и тепло. Старый климат вальяжных, богатых причуд, медленных музык, старых пластинок и клекот чаек. Если бы тут не было все этой роскоши, можно подумать, бельевые веревки из распушенного, жесткого шпагата красовались бы прямо за окном. Но все это в маленьком доме, в одном из зажженных окон. И я думаю, глядя на него, что оно ничем не лучше сотен других.

Еще пара десятков из них пылают матовым желтым и квелым зеленым светом. В одном до сих пор не сняли гирлянды, и они пылают сиреневой мишурой.

Странный народ – полуночники. У них всегда находится чем заняться, пусть даже и сидеть на кухне, глазея в люстр конфетницы an & angel deco.

А если вы не курили на кухне поздней ночью, вы потеряли добрую половину вашей жизни. В то время, когда лунный свет и огонек фонарей медленно ползет по набранному потолку… От одного раза обои не пожелтеют, и никто не скажет, выйди вон. Че-ерны-е обо-и, гря-язная посу-уда… Это как в песенке. Только все чисто кругом и сверкает, вымытая посуда, желтая губка чопорно лежит на блестящей раковине. Полуночники, странный народ. Они все трут, чистят и вымывают за ночь. А потом закуривают.

Дым медленно ползает по an & angel deco, в полотенце с декоративным орнаментом, вьется в воздухе, плавает ленточками в азалиях и орхидеях на полке. Сквозь стекло видны днища горшков и фигурок с обезьянками. Что-то сладкое в этом дыму и липнут губы от сладости. Вишня или дарк крим, не имеет значения. Все подходит в эту ночь. Только краешек лунного света и музыка ночных фонарей. Все уходит, оставляет, не трогает, не будоражит. Все мягкое и теплое. Тишина и уют. В этой ночи хочется раствориться. И ты растворяешься, как мармелад. Пару кусочков сахара в кофе. Он горяч и душист. С гвоздикой. Немного ванили и корицы, – акриды и нектар для меланхоликов, пачули и анестетик для наркоманов. Славный конец дня, завершение вечера и продолжение ночи. В ней вся красота меланхоликов и хандрён. Все, что не сказано, затеяно, затаенно, все спускается этой ночь в дыму и сплетается с воздухом. Все, что начато и продолжается, что закончилось и осталось внутри, сходит на нет, растворяется. Распускается лентами красок в кувшине с водой. Уходит и освобождает место для нового. Растворяется вместе с тобой.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.