Повесть о государевом слонопасе

– Да ладно, ладно тебе, – сказал он. – Шуток не понимаешь. Сразу видно – не русский. Очень мне надо убивать тебя… Хотя, должен признаться, задаток на это дело я уже получил.

Фариз неподвижно стоял с вытянутой рукой, не понимая, как реагировать на его заявление.

– Никита – дружок твой – поспособствовал.

– Никита? – удивился Фариз и опустил кочергу. Горячий конец нырнул в дождевую лужу и недовольно зашипел. Белое облачко пара поднялось вверх и быстро растаяло.

– Он самый, красавчик.

– Почему?

– Говорит, что ты у него жену увёл.

Фариз промолчал.

– Говорит, что за границу хочешь её увезти. В Персию…

– И что? Меня за это убить надо? А тебе-то вообще какое до всего этого дело? В Персию, или не в Персию… Тебе-то что?

– Свой интерес имею… – задумчиво сказал Соловей и махнув головой в сторону спросил: – Этот что ли слон государев?

– Этот, – подтвердил Фариз.

– Здоровая скотинка, нечего сказать. Для такой зверюги одного бочонка, может, и не хватит совсем…

– Какого бочонка?

– С порохом.

– А зачем порох?

– Чтобы взорвать.

– Кого?

– Кого, кого? Слона, конечно. Чего тут непонятного?

– Вот этого?

– Ну а какого же ещё. На Руси, почитай, никаких других слонов и нет. Слышал я, правда, что на севере в старину жили какие-то волосатые слоны – мамонты. Но, думаю, врут люди. Выкопают из земли гигантские рога с костями и думают, что слоновьи…

– А ты думаешь они чьи?

– Не знаю… Может быть, какого-то зверя морского… Говорят, в Студёном море водятся такие звери. Под водой плавают, а потом на землю выходят и норы роют. Вот люди в этих норах их рога и находят.

Разговор странным образом перескочил с криминальной на научную тему. Похоже, что популярная зоология интересовала собеседников больше, чем смертоубийство, но их прервал неожиданный далёкий выстрел.

– Палят чего-то, – сказал Фариз.

– Это стрельцы балуются.

– Почему балуются? Может быть, они злодея ловят.

– А может и злодея, – лениво согласился Соловей. – На Москве злодеев, что грязи… – И возвращаясь к главной теме прерванной беседы, спросил: – С моим-то интересом как поступим?

– А какой у тебя интерес?

– А разве я не сказал?

– Нет…

– За границу хочу уйти…

– А я-то тут при чём? Уходи.

– Один не смогу. Мне помощник нужен. – Соловей повернулся к собеседнику правой щекой. – С таким пачпортом меня на первой же заставе арестуют и на сук подвесят.

– А если с помощником? Не арестуют?

– Если напролом переть, то, конечно. А если с умом действовать, то глядишь и проскочишь… Можно, например, меня снизу под телегой привязать. Пограничники в грязь без нужды падать не будут, чтобы под каждую телегу заглядывать. Или, например, в мешок с мукой зарыться…

– В муке задохнёшься.

– Ну тогда в сено спрятаться… В крайнем случае заставу можно и стороной обойти. Да мало ли способов, как границу пересечь. Главное, чтобы напарник был надёжный.

– А ты думаешь, что я надёжный? – ухмыльнулся Фариз. – Ты же меня убить хотел. Деньги взял.

– Ну так не убил же. Кстати, эти деньги тебе пойдут. За помощь.

– А ты как же без денег?

– Обо мне не волнуйся. В Москве не пропал – и в Персии не пропаду. К тому же у меня кой-чего припасено…

Фариз ничего не ответил. Честно говоря, он и сам уже подумывал о возвращении домой: что-то в Москве холодно стало. А как же Лиза? Она ведь тоже хотела с ним уехать. И на кого он слона оставит? Никита с ним один не справится. И как ему вообще теперь эту семейку понимать? Жена слона хочет взорвать. Муж вообще – его самого собрался убить… Хорошо ещё, что они одного человека наняли. А пройдёт несколько дней, увидят, что он заказы выполнять не торопится, и других злодеев найдут. А новые долго размышлять не станут: один слона завалит, а второй – укротителя… Нет, бежать надо из этой ужасной Московии. Назад – в Персию… А там что? Шах! Спросит: что это ты, Фариз, так рано ввернулся и мой подарок без должного присмотра оставил? Или хочешь меня с русским царём поссорить? И на кол! И это ещё в лучшем случае – на кол, а то повелит кожу с живого содрать… Бр-р-р… Подумать страшно…

– Ну что? Берёшь меня с собой? – прервал его размышления Соловей.

– Договорились, – ответил Фариз. – Только тебе немного подождать придётся: или когда ваш царь меня домой отправит, или когда мой шах меня обратно вызовет… Ну или когда я сам решу, что могу слона без своего присмотра оставить.

– Понятно, – сказал Соловей. – Только и меня пойми. Я ведь тоже долго тянуть не смогу. Мои клиенты могут для тебя и других – более шустрых исполнителей подыскать.

Слон, который оказался невольным препятствием на пути к лучшей жизни для нескольких людей, виновато поднял хобот и попытался протрубить в своё оправдание, но вместо этого громко чихнул. Слякотная московская осень оказалась сильнее могучего организма.

***

Слон серьёзно заболел. С каждым днём он всё сильнее чихал и кашлял. Фариз поил его горячим вином, поддерживал огонь в железных корзинах, пытался как мог утеплить неуютный зверинец. Но холодный ветер задирал края самодельной парусиновой палатки и выдувал с трудом накопленное тепло.

Никита старательно помогал ему. Вместе с остатками водочного похмелья постепенно выветрилась и обида на бывшего приятеля. Казалось, что зря он всё это затеял. Фариз, может быть, и не писал ту записку, а Лиза, может быть, и не читала её вовсе, а так просто случайно подобрала с пола и положила в сумку. Вдобавок ко всему и со слоном проблемы начались. Что будет, если он помрёт? – думал Никита. – Опять в Земский приказ возвращаться. На жёсткую дубовую скамейку, к перу и чернилам. Марать пальцы, переписывая бесконечные бумаги, разбираться в чужих скучных делах, мечтать о повышении жалования на три копейки… Тоска зелёная! Болото!

Фариз тоже думал. Никиту он не боялся: если сразу не убил, то и теперь не убьёт. А вот, как объяснить русскому царю, почему он не уберёг ценный подарок. И что Алексей Михайлович ещё напишет по этому случаю шаху. Может оказаться, что из-за несчастного животного испортятся межгосударственные отношения. Не дай бог, ещё война начнётся. И по более мелким поводам между государями конфликты случались. А тут всё-таки целый слон – предмет очень даже крупный и заметный.

В отличие от мужчин Лиза думала мало. Она покорно ждала и тихо надеялась на скорую развязку. Но дни тянулись скучно и медленно. Никита каждый вечер возвращался домой поздно, быстро ужинал, неласково бурчал себе под нос о проблемах на работе и заваливался спать. Подруга, информированная о всех делах, происходящих на пять вёрст вокруг Красной площади, рассказала, что слон заболел и не сегодня-завтра сам околеет без посторонней помощи. И тогда уж, наконец, свершится задуманное – откроется дорога к светлой новой жизни, и всем будет хорошо. Кроме Никиты, конечно. Да и он, как видится, скорее всего не пострадает.

Но неожиданно, как это обычно и бывает на Руси, произошли несколько событий, которые изменили планы героев нашей истории.

Первое событие случилось непосредственно в царском дворце.

Придворный лекарь – англичанин Самюэль Коллинз получил из Лондона письмо, содержание которого он сообщил государю лично во время утреннего осмотра. В послании говорилось, что в английской столице началась эпидемия бубонной чумы. Масштаб заболеваний значительно меньше, чем был во время эпидемии «чёрной смерти», почти за триста лет до этого, но тоже весьма значительный. Городские власти организовали по этому поводу специальную санитарную службу. Когда кто-нибудь умирал, били в колокол, и на этот скорбный звук приходил специально обученный чиновник – «искатель смерти». Он осматривал труп и определял причину. Если фиксировалась смерть от чумы, то дом вместе со всеми обитателями закрывался на 40-дневный карантин, а у дверей выставлялся караул, который следил, чтобы люди не разбегались раньше срока. На стене заразного дома рисовали красный крест и делали надпись «Господи, помилуй нас».

Как водится, с принятием социальных ограничений начала процветать коррупция. Для «искателей смерти» это было самое доходное время: за небольшое вознаграждение они фиксировали вместо чумы другую причину смерти, и эпидемия свободно распространялась по городским трущобам. К тому же, малограмотный народ считал причиной смертельной болезни не каких-то маленьких блох или переносящих их крыс – с ними они давно уже свыклись и научились жить в близком соседстве, – а иные, неведомые силы.

Шибко умные говорили про ядовитые испарения земли, необычную погоду и заболевания домашней скотины. Но им мало кто верил. Большая часть лондонских обывателей не сомневалась, что причиной страшной напасти является комета, появившаяся в осеннем небе и висевшая там до января 1965 года. А шибко глазастые разглядели даже мелкие подробности: сияющее в ночной вышине чудовище имело змеиное тело и голову орла, на шее у него висел полумесяц, а на спине блестела огромная морская раковина с семью кровавыми звёздами.

Комету видели все, и версия о её главном участии в появлении страшной болезни была наиболее популярной.

Наблюдали страшную комету и жители русской столицы. К счастью чума до них, по причине установления холодной погоды, не добралась, но всякие разные страшные слухи по городу начали расползаться. Москвичи говорили о войне, вспомнили монголо-татарское иго и ожидали появления из сибирских степей нового Мамая или Батыя. Подмосковные крестьяне опасались холодной бесснежной зимы, неурожая озимых и голода. Особо нервные граждане принялись скупать соль, муку и овёс (спички и керосин в те далёкие времена ещё не изобрели). Цены на рынке подскочили, но продержались не более двух-трёх дней. Тема предстоящего дефицита продуктов питания не прижилась: урожай в конце лета был собран неплохой, и кое-какие запасы на чёрный день в амбарах и погребах имелись.

Комета продолжала висеть в ночном небе, но ничего ужасного не происходило. В общественной жизни столицы возникло короткое затишье, которое своей неопределённостью ещё больше взволновало беспокойные сердца московских обывателей. А, как известно, если возникает спрос, то обязательно появится и предложение.

Временный информационно-слуховой вакуум заполнил мало кому до того известный Маркел – обычный юродивый, побирающийся на ступенях Покровского собора. Это место ещё со времён Василия Блаженного почиталось русскими людьми, как наиболее правдивое средство массовой информации. Потому и слова, брошенные в толпу юродивым, были восприняты коренными жителями и гостями столицы не как бред сумасшедшего, а как разумная гипотеза, требующая внимательного осмысления и публичного обсуждения.

Своей короткой и сбивчивой речью Маркел перевёл внимание граждан от «небесной планиды, являющей собой творение и умысел божий, а посему никакого вреда народу православному причинить не могущей», к богомерзкому зверю, засланному проклятыми иноверцами на святую Русь явно с недобрыми намерениями.

У сумасшедшего тут же появились сторонники и толкователи, которые подхватили свежую идею и напомнили православным, что подобное в России уже происходило. Почти сто лет тому назад иноземцы привезли в Москву точно такого же слона и тоже в качестве подарка русскому царю – Ивану Васильевичу. После чего законный государь скончался, Борис Годунов зарезал маленького Димитрия – последнего царевича из рода Рюрика, Москву захватили ляхи, и вообще с тех пор на Русь посыпались всякие несчастья… А Иван-то Грозный был ещё тот государь, о-го-го, – не чета нынешнему… И вот дождались – опять такой же слон, и опять из-за границы. Как бы снова чего не вышло…

В чём заключалась логическая связь была между убиенным царевичем и слоном Ивана Грозного, ни сам слабоумный Маркел ни его толкователи не объясняли, но этого и не требовалось. Каждому русскому человеку и без того ясно: все беды его родины проистекают от заграницы…

Среди посетителей многочисленных лавок и кабаков торговой площади завязывались дискуссии, которые часто перерастали в жаркие споры, а иногда и в драки, на тему – что есть слон. Просто такое большое животное или орудие вражеского влияния? Мнения разделились примерно поровну, но в одном оппоненты оказались единодушны – слон есть животное нечистое. И главная его опасность – в том, что он производит в своём нутре нездоровый воздух, и выпускает тот воздух в столичную атмосферу посредством богомерзкого хобота. А нынешний экземпляр вдобавок к этому ещё чихает и кашляет. А Никитка Мамонтов, что при нём в слонопасах состоит, и этот басурманский нехристь-укротитель находятся со слоном в близком контакте. Весь день во рву сидят, а потом наверх вылазят и свободно по городу ходят, как ни в чём не бывало, с людьми общаются и иноземную заразу разносят.

Утром посыльный доставил извещение: Богдан Матвеевич Хитрово вызывает Никиту Мамонтова на доклад в Земский приказ.

– Как живёшь-здравствуешь? – спросил боярин, решительным жестом останавливая протокольный поклон.

– Не жалуюсь, мой государь, – ответил Никита, пытаясь казаться бодрым и не показывать волнения от неожиданного вызова.

– Как царский подарочек? В порядке?

– В полном порядке. Жив и здоров.

– А я вот наслышан, что не очень-то он и здоров…

– Есть маленько… Простудился…

– Да уж, не жарко у нас. Тут и самому впору простудиться от такой непогоды. А он ведь зверь южный.

– Мы его тёплым вином отпаиваем и угольными грелками обогреваем.

– Толково придумали. Хвалю.

– Рад стараться, Богдан Матвеевич.

– Старайся. И дальше старайся, Никита. Будет тебе за это от меня и государя нашего, Алексея Михайловича, благодарность. Ну а если не справишься – сам знаешь, что может быть… Тогда уж не взыщи.

Никита насторожился. Что-то нехорошее и опасное послышалось ему в словах начальника. Как бы с должности слоновьего пастуха не слететь и прямиком в Сибирь не отправиться, обычных коров пасти. И это ещё может оказаться не худшим вариантом…

– Случилось что-нибудь, Богдан Матвеевич? – спросил Никита, пытаясь прояснить ситуацию.

– Да уж, случилось… Слыхал – в Англии эпидемия бубонной чумы началась?

– Да. Что-то такое купцы болтали между собой.

– Никто не знает, от чего она происходит. Учёные люди говорят, что вроде бы как от грязи, мух да мышей. Лондон, конечно, город побольше Москвы будет. Значит и грязи там больше. Вот чума и завелась… Но и у нас этого добра тоже хватает…

– Да уж, хватает, – угодливо поддакнул Никита.

– Но я не об этом, – продолжил Хитрово. – Это пускай грамотеи думают, что да от чего. А нам с тобой надо спокойствие в столице поддерживать. На то я есть боярин Земского приказа, а ты, если ещё не позабыл, – этого же приказа подьячий.

– Я всегда готов, Богдан Матвеевич… – начал Никита, но начальник поднял ладонь, приказывая ему замолчать и слушать.

– Юродивый Маркел, тот который у Покровского собора на рву побирается, слыхал наверное? – Никита кивнул. – Так вот, этот юродивый начал народ баламутить. Говорит, что чума происходит не от грязи и даже не от мух, которые у нас на холоде и так все передохли, и даже не от кометы, как англичане полагают… А от иноземного слона…

– Как слона?

– Да вот так. Как слышал…

– При чём тут слон? И почему тогда мы с Фаризом не заболели?

– Вот и я говорю, что слон тут не при чём. А государь интересуется… Помнит, что с царём Борисом приключилось… От этих убогих не знаешь, чего и ожидать-то. Могут ведь и беду накликать… Сечёшь мою мысль?

Никита молчал. Все его радужные мечты рушились в эту секунду. Государь, конечно, у нас самодержавный, но к народной молве прислушивается. Не ровен час, новый бунт поднимется, наподобие медного или соляного. Только этот пострашнее будет. Тут разговор не о деньгах идёт, а о самой человеческой жизни. Из-за какого-то слона помирать до срока никому не охота.

– И что же мне теперь делать? – спросил он.

– Есть у меня одно решение, – сказал Богдан Матвеевич. – Но для этого тебе придётся на некоторое время уехать из города.

– Далеко? – Никита с ужасом представил себе картину, как по заметённой снегом степи еле-еле бредёт слон. Толстые ноги оставляют в колючем снегу глубокие круглые отметины. Никита идёт за ним, стараясь ступать след в след, чтобы глубоко не проваливаться. Слон хоть и больной, но шаги у него шире человеческих, вот и приходится Никите прыгать из лунки в лунку, как зайцу… Вот на горизонте показались башни Казанского кремля. Но им не туда. Государь повелел вывести слона ещё дальше от Москвы – в Сибирь…

– Не очень. Тут поблизости. Есть одна деревенька в три двора – на реке Клязьме, по ту сторону от Лосиного острова. Водой поплывёте: вверх по Яузе до большого болота, что рядом с Мытищами, через дорогу на Троицкую Лавру. А оттуда недалеко – семь вёрст – наискосок через лес, пешком дойдёте. В старину там волок был, корабли с товаром таскали. Так что для слона дорога вполне пригодная. Я уже распорядился. На месте вас мой человек встретит. Слона в сенной амбар поставите. А для тебя уже избу приготовили. Я сказал, что личный государев слуга едет, так что недостатка тебе ни в чём не будет. Встретят лучше, чем самого Алексея Михайловича.

Боярин засмеялся и одобрительно хлопнул Никиту по плечу. На сердце немного полегчало: всё-таки не Сибирь, и на том спасибо. А Богдан Матвеевич продолжил:

– Есть только два условия. Одно простое, а второе посложнее. Первое – для секретности пойдёшь не под своим именем. В подорожной я тебя прописал не Мамонтовым, а Никитой Петровым Большим. Думаю, что ты это легко запомнишь…

– А второе?

– Второе сложнее: работу надо сделать быстро и тайно, сегодня ночью…

– Собраться не успею, Богдан Матвеевич.

– А что тебе собирать-то? Твоё дело солдатское – подпоясался и в путь.

– Жене надо сказать, чтобы в дорогу собрала.

– А вот это ни под каким видом. Никто знать не должен, а уж баба твоя – тем более. Завтра же вся Москва болтать будет, куда мы зверя упрятали. Не приведи господи, если людишки поднимутся да искать его пойдут. Тут уж их ничем не остановишь… Ночью сегодня отправитесь, когда стемнеет, чтобы никто не видел. Проснутся малахольные утром, а слона-то и нет. Покричат об этом на площади денька два-три и забудут. Надеюсь чума из Англии до наших краёв так быстро не доберётся. А там и зима настанет. Наших морозов ни одна чума не выдержит…

– А Фариз? Его-то куда?

– О нём не беспокойся. Его ещё на рассвете в Посольский приказ вызвали, подорожную грамоту оформлять. Наверное, уже домой топает. Как раз сегодня в Астрахань стрелецкий полк вышел, ну и он с ними. Под присмотром, так сказать, для надёжности.

«Вот тебе, Лиза, и заграница, – подумал Никита. – Улизнул твой полюбовник. Новую зазнобушку пошёл искать… Пусть бога своего басурманского благодарит, что жив остался. Да и на мне греха нет, слава тебе, Господи».

***

Вечером погода испортилась. Подул сильный холодный ветер. Временами накрапывал мелкий противный дождь. Пришёл посыльный, принёс сообщение, что на Москва-реке рядом с Беклемишевской башней причалил большой плот с гребцами. Всё готово к отплытию.

Никита ещё раз проверил прочность деревянных сходен. Вот шуму-то будет на весь Торг, если в самый ответственный момент доски подломятся, и слон грохнется сверху о каменное дно Алевизова рва.

В тусклом красноватом свете догорающей угольной грелки появился Соловей.

– Уходишь? – спросил он.

– Ухожу, – ответил Никита.

– А басурманин где?

– Домой отправился.

– На Тверскую?

– Нет. В Персию.

– В Персию-ю-ю…

– Назад к своему шаху.

Соловей сдвинул шапку на лоб и в задумчивости почесал затылок.

– А я твоё поручение выполнить не успел… Что делать будем? – спросил он.

– А ничего не будем. Видать, сам Господь его уберёг… Помиловал…

– Выходит, что так… – согласился разбойник. – Слушай, барин. Я тебе задаток не отдам. Заказ не по моей вине сорвался.

– Себе оставь… Или пожертвуй на какое-нибудь богоугодное дело.

– На какое ещё дело?

– Ну, я не знаю… Тебе решать… В монастырь пожертвуй или в церкви пудовую свечу поставь, чтобы Господь грехи твои отпустил.

– Ещё чего. Попы и без моих денег обойдутся… Я делом займусь, надоело в подземельях прятаться. Но и на белый свет с моим-то клеймом тоже не покажешься… Говорят, рядом с Серпуховской дорогой на берегу Пахры-реки каменоломни устроились: белый камень для Москвы добывают. Стройматериалы – выгодное дело. Вот туда и подамся.

– Желаю успеха, – сказал Никита.

Соловей ничего не ответил, повернулся и ушёл в темноту, но через минуту появился снова.

– Слушай, барин, сказал он. Чтобы уж между нами никаких проблем не осталось, я тебе ещё одну вещь должен сказать…

– Ну, говори быстрее, а то мне идти пора.

– Мне твоя жена тоже заказ сделала… На смертоубийство…

– Какое… смертоубийство? – заикаясь спросил Никита. – «Неужто Лиза с Фаризом меня убить задумали»? – подумал он.

– Не тебя, не бойся, – сказал Соловей, как будто подслушал мысли собеседника. – Слона твоего.

– Слона-а-а? А он то ей чем не угодил?

– Не знаю. Только сказала: слона взорви, и чтобы никто больше не пострадал. Жалеет она тебя, наверное, – значит любит… Да и басурманина этого, видать, тоже жалеет…

После этого он ушёл совсем и больше уже не появлялся. Не знаю, как обустроилась его дальнейшая жизнь: работал ли он в каменоломне, на цементном заводе или ещё где-нибудь. Надеюсь, ничего трагического с ним больше не произошло. Могу только заметить, что мой родной дед Сергей родился в городе Подольске Московской губернии в 1902 году. Он был коренным жителем этого города и имел довольно распространённую среди русского народа фамилию – Соловьёв.

К середине следующего дня Никита со слоном оказались на месте. Маленькая деревенька уютно пристроилась на высоком берегу Клязьмы в окружении светлых сосновых лесов. В амбаре, набитом до верха пахучим сеном, слону стало немного легче. Сухая мягкая трава кормила и согревала больное животное, но равнодушная природа взяла своё. С наступлением морозов слону стало хуже. От слабости он даже перестал кашлять. Тихо лежал в темноте амбара и время от времени жалобно вздыхал. Когда Никита заходил к нему, открывая большие скрипучие ворота, слон здороваясь пытался поднять хобот и протрубить, но сил у него хватало только на жалобный протяжный выдох. Наконец силы иссякли совсем, и он умер.

Миссия, порученная Никите Большому (Мамонтову) царём, на этом закончилась естественным образом. Гонец, который через день мотался верхом на лошади между деревней и Москвой, привёз последний приказ: слона тайно похоронить, не привлекая постороннего внимания, а слонопасу ждать дополнительного высочайшего указания.

Песчаный грунт не успел глубоко промёрзнуть и копался легко. Задача облегчалась ещё тем, что Никита решил выкопать могилу внутри амбара, прикрываясь от непогоды дощатыми стенами и крышей. Но и при таких благоприятных условиях работать пришлось целую неделю. Труднее всего было вытаскивать землю из глубокой ямы и насыпать кучей в углу амбара. Поначалу Никита хотел обойтись без помощника, памятуя о секретности царского приказа, но на второй день понял, что не справится, и позвал на помощь местного глухонемого парня, понадеявшись, что тот даже под пыткой рассказать ничего не сможет.

Не менее трудным делом оказалось свалить гигантскую тушу в яму. Не смотря на холодную погоду, слонятина начала портиться и сильно пованивала. Никита решил разрубить тушу на куски, но без хорошего топора и мясницкого опыта только искромсал толстую кожу и перемазался кровью. Вспомнил Соловья Разбойника, который хотел слона взорвать, и пожалел, что у него нет пороха.

Решение предложил глухонемой помощник, оказавшийся толковым парнем. Через мощную кровельную балку, сработанную из цельного соснового бревна, он перекинул верёвку. Один конец верёвки обмотал вокруг слоновьих ног, а к другому для противовеса подвязал несколько мешков, наполненных землёй. Никита раскачивал мешки, а помощник рычагом подталкивал слоновью тушу к краю ямы, пока сухой песчаный грунт не осыпался и не утянул бренные останки на дно могилы.

Через день место погребения обозначал только невысокий скорбный холмик, на вершине которого лежали сложенные косым крестом жёлтые бивни. Их Никита вырубил из черепа слона, чтобы представить начальству как доказательство, что задание выполнено полностью.

На этом, в принципе, можно было бы и закончить повесть о государевом слонопасе и таинственной находке, сделанной при строительстве гаражного погреба. Но хотелось бы поставить окончательную точку в этой истории.

Никита прожил ещё несколько дней в деревне, ожидая гонца с высочайшим повелением о своей дальнейшей судьбе. Но на этот раз царский указ доставил не обычный посыльный, а близкий родственник – тесть Андрей Данилович Косолапов. Появился он в деревне под вечер на нескольких повозках и не один, а в компании с дочерью Елизаветой и внучкой Ириной. Грузовые сани были наполнены разными припасами, одеждой и новой домашней утварью. В дополнение к материальным ценностям Андрей Данилович с поклоном вручил Никите грамоту, свёрнутую трубкой в кожаном непромокаемом футляре.