Повесть о государевом слонопасе

Застеснявшись собственных мыслей, Лиза густо покраснела, и чтобы утаить смущение, низко наклонив голову, незаметно мелко перекрестилась где-то на уровне живота, сложила пальцы правой руки щепотью, а левой ладошкой прикрыла сберегающий жест от посторонних взглядов.

Фариз вежливо отвернулся и перевёл взгляд на небо, как будто заинтересовался серыми облаками, низко повисшими над Москвой и обещавшими в скором времени мелкий и противный дождик.

А Никита Петрович так ничего и не заметил. Он взял дочку за руку и подвёл к слону. Девочка протянула ему морковку. Слон осторожно взял угощение хоботом за зелёный хвостик, с удовольствием засунул в рот и как будто в знак благодарности кивнул головой.

– Ой, тятенька, смотри: слон у меня морковку взял, и спасибо мне сказал, – радостно закричала девочка и захлопала в ладоши.

Фариз присоединился к ним и стал рассказывать, как у него на родине люди ездят на слонах верхом, как на лошади. А потом взял и неожиданно для остальных сам забрался на слона и уселся верхом на толстой шее, свесив вниз ноги в смешных сапогах с длинными загнутыми носками.

Лиза стояла в сторонке, боясь пошевельнуться. Она чувствовала, как кровь, разрумянившая щёки, отхлынула назад, куда-то в низ живота, колени ослабли и подогнулись. Чтобы не упасть она опёрлась спиной о большую плетёную корзину с запасом слоновьей еды.

***

Через несколько дней погода наладилась. Появилось солнышко, вернулось тепло и постоянные зрители к ограде слоновника. Но в дружной семейке Мамонтовых что-то разладилось.

Поначалу это было не заметно. Никита вставал рано утром, проглатывал впопыхах ломоть хлеба с мёдом, выпивал кружку молока и уходил на службу. Домой приходил поздно вечером, ужинал и ложился спать. Если раньше, когда он был простым подьячим в приказе, Никита каждый день обедал дома, то теперь всё чаще пропускал дневную трапезу. Говорил жене, что ест вместе с Фаризом прямо в зверинце то, что им купцы приносят, или для экономии времени ходит в ближний кабак на Красной площади. Жалование хорошее – от чего же в кабак не сходить. Главное, чтобы выпивать там не начал, по кабакам-то с иноземцами шляясь. Но знакомые люди сказали, что у басурман это дело под строгим запретом находится, так что беспокоиться особо и нечего.

Но нет. Нет покоя в душе у Лизы.

Мужа видит редко, вроде бы даже скучает без него. А он придёт, уставится в тарелку с кашей и всё о своём слоне дурацком долдонит. Слон – то, да слон – сё… Ездить верхом на нём выучился. Иришка – маленькая ещё – слушает рассказы отца, радуется, дурочка. Сам государь, говорит, вчера приходил на персидский подарок посмотреть. Посмотрел сверху вниз, в ров, и ушёл. Ничего не сказал.

Но главное-то не в этом – сказал там что-то Алексей Михайлович или не сказал, отметил мужнино старание или вовсе его не заметил. Не интересно ей всё это вдруг стало… Не выходит из памяти этот чёртов персиянин. Обворожил. Спать ложится, глаза закрывает, а он перед ней стоит в своём белоснежном тюрбане с пером и так улыбается, что аж дрожь по всему телу пробегает. И смотрит чёрными глазищами так пристально, как будто раздевает её всю до ниточки. Ночью проснулась – вроде бы голос его на дворе услышала, вроде бы даже звал он её к себе. Вставала, за дверь выглянула проверить… Но нет, не было там Фариза. Только куст сирени на ветру ветками скребёт по дощатому забору, да засов на старых воротах расшатался – поскрипывает… Надо бы Никите сказать, чтобы завтра починил.

Не понятно с чего это вдруг, стала она на муженька своего ворчать, а иногда и покрикивать. Скрипучие ворота – это, конечно, только повод. Они и до этого уже года два как скрипели, да никому не мешали. Но кроме ворот нашлись и другие недостатки в скромном мамонтовском хозяйстве. А потом и сам глава семейства узнал, что не такой уж он замечательный. Тоже мне, важная должность – государев слонопас. Стыдно и рассказать-то кому при случае. У других-то мужья получше карьеры сделали. У Наташки Степановой муж, хоть и моложе Никиты будет, а уже старший подьячий в Стрелецком приказе. А Танька Карманова, – ну та, которая похудеть всё никак не может, скоро в дверь не пролезет, – вообще на днях хвасталась, что её Димку стрелецким сотником сделали. А у Лизкиного муженька непутёвого – ни чина достойного, ни звания, ни перспектив. Когда это ещё государь слоновье войско создавать будет… Болтовня одна вечная… Жили без слонов и дальше проживём. И Литву с поляками воевали, и Смоленск взяли тоже безо всяких слонов. И ничего себе – нормально взяли.

Как ни пытался Никита объяснить жене перспективы своей нынешней должности, ни чего у него не получалось. А всё потому, что не в слоне было дело, а в его дрессировщике. Крепко засел в голове и в сердце московской сударыни-барыни иноземец и выталкивал оттуда законного мужа руками и ногами.

Лиза уже несколько раз под всякими предлогами ходила на Красную площадь. То ей надо было купить материи на новое платье, то туфельки для дочки. Огурцы созрели – нужны заморские пряности для модного в этом сезоне рецепта засолки. Придумать причину, чтобы отлучиться из дома, – не проблема. Мужики, они ведь все дураки, чего скажешь тому и верят… Но не к этому стремилась Лизина душа. Очень хотелось ей встретить ещё разок Фариза, а если удастся и обмолвиться с ним словечком.

В прогулках по торговым рядам её всегда сопровождала Иринка, для маскировки и возможного оправдания. Несколько раз они подходили к зверинцу и смотрели вниз на слона. Девочка просовывала голову между прутьями ограды, радостно кричала сверху отцу и махала рукой. Он отвечал ей быстро и делал вид, что очень занят. Фариз, когда был рядом, широко улыбался, смотрел вверх и принимал разные смешные позы, стараясь повеселить девочку и других зрителей. Сердце у Лизы в такие моменты замирало, она мечтала, что всё это представление делается только для неё и ради неё.

Никто до сих пор не понял, да, наверное, никогда и не поймёт, что притягивает друг к другу мужчину и женщину. Мы практически ничего не знаем о физике человеческих отношений. Учёным не удалось пока что из всего многообразия частиц, волн и электромагнитных полей, окружающих и пронизывающих тело человека, выделить те самые гипотетические флюиды, а тем более измерить их мощность и определить вектор направленности. В каком органе человеческого тела производится необъяснимая сила любви? Поэты всегда считали, что в сердце. Но сердце – это всего лишь насос, перекачивающий кровь по сосудам. Физиологи полагают, что в мозге. Но мозг сам по себе сложный агрегат, изрезанный глубокими извилинами, контролирует все действия организма, и в недрах какой извилины таится любовная сила – непонятно. Ясно только, что где-то там она всё-таки есть. Сидит и ждёт своего часа, пока рядом не окажется подходящий объект. И тогда уж сразу во всю мощь прорывается наружу бурным потопом, круша мосты и плотины на своём пути. Это называется «любовь с первого взгляда», она-то и приключилась, по всей видимости, с нашей Елизаветой.

С Фаризом тоже самое получилось несколько по-другому.

Его любовь следует классифицировать как «благоприобретённую, обдуманную и осмысленную». Её тоже можно сравнить с бурным потоком, но поток этот накапливается постепенно перед плотиной, набирая энергию и мощь, и только потом прорывает заграждение и устремляется вниз по ущелью, сметаю по пути прибрежные деревни и даже города.

Нет ничего удивительного в том, что красивая молодая женщина сразу понравилась иностранцу. Так ведь часто бывает, особенно, когда ты приезжаешь в другой город или страну: новая необычная природа, архитектурные сооружения и люди, кажутся тебе с непривычки очень красивыми. И только пожив некоторое время в новом месте, ты начинаешь замечать мелкие недостатки – проходит первичная эйфория и наступает прозрение… Но если во время первого знакомства Фариз лишь поверхностно оценил Лизину красоту, то с каждой новой встречей обнаруживал всё новые и новые черты для восхищения и обожания.

«И что тут прикажете делать? – Мысли и чувства переполняли голову Фариза. Казалось, что ещё немного, и они начнут вылезать наружу сквозь складки чалмы, и все сразу увидят о чём он думает. – Нехорошо любить чужую жену, в особенности жену друга. А мы ведь с Никитой – друзья. Об этом даже в ихней Библии сказано: «Не возжелай жены ближнего своего». Это, конечно, христианская заповедь и меня не касается, но всё-таки —грех! … А если это любовь? Ведь, когда люди любят друг друга, – в этом не может быть греха. Она так смотрит на меня, что сразу видно, чьей женой она хочет быть, а чьей нет».

Фариз и Лиза встретились в лавке торговца заморскими пряностями.

Небольшое помещение было завалено коробками и мешками с разноцветным зельем. Экзотические ароматы поднимались струями под потолок, где перемешивались в фантастическом коктейле такой густоты и насыщенности, что казалось, его можно было разливать по бутылкам и проставлять прямиком к царскому столу.

Других людей в тесной лавочке не было, если не считать вечно сонного торговца, одуревшего от своего ароматного товара, и маленькой девочки, которая послушно ждала мать на улице и играла с пушистым котёнком.

Фариз вежливо, как старой знакомой, поклонился Лизе. Она смутилась и не знала, как себя вести с посторонним мужчиной в отсутствии мужа.

– Здравствуй, божественная Лиза-ханум, свет моих очей, – сказал персиянин. – Мне очень приятно видеть тебя снова. Блеском своей красоты ты осветила этот маленький магазинчик и заставила эти благоуханные порошки сверкать подобно драгоценным камням.

Никита Мамонтов, её законный супруг, хоть и имел дворянское происхождение, знал грамоту и кое-что из других наук, но за все годы, что прожил с ней под одной крышей, не сказал и десятой доли тех красивых слов, которые за две минуты произнёс иноземец.

«Вот что значит заграница, – подумала Лиза. – Не то что наши лапотники, хоть и в сапоги обутые».

– Здравствуй, Фариз, – тихо ответила она, и, прикрываясь ладошкой, посмотрела собеседнику в глаза. Потом, застеснявшись неловкого жеста, как будто прятала что-то неприличное, опустила руку вниз и посмотрела открыто.

– Вот решила огурцы солить по новому рецепту, – заговорила Лиза быстро, словно оправдываясь. – Подруга научила. Надо только пряностей купить. Китайских или ещё каких-то. Названия такие необычные. Я пыталась запомнить, но никак не получается. Подруга мне их на бумажке написала, чтобы ничего не перепутать. Вот…

Лиза зачем-то протянула Фаризу сложенную несколько раз бумажку, как будто хотела подтвердить этим, что её сегодняшний визит на рынок объясняется исключительно хозяйственной необходимостью.

Фариз взял бумажку, развернул и внимательно прочитал написанное.

– Хорошие пряности, – утвердительно сказал он, – придают кушаньям аромат и остроту. Только с перцем поосторожнее. С непривычки можно и язык обжечь.

Он вернул записку хозяйке. Она приняла бумажку и кончиками пальцев почувствовала, что у неё в ладони уже не один, а два листочка. Пока Лиза соображала, что произошло, Фариз поклонился и вышел на улицу. Иришка, заигравшись с котёнком, его не заметила.

К сожалению, бумага не долговечна, и послание Фариза не сохранилось до наших дней. Можно только догадываться, ориентируясь на сказки «Тысяча и одной ночи», в каких красочных и замысловатых выражениях он описывал свои отношения к русской барышне и какие аргументы выдвигал, приглашая её на первое тайное свидание. Жаль конечно, что у нас нет подлинного артефакта, иллюстрирующего повседневную жизнь предков. Но, если отбросить восточный колорит, то можно предположить, что в записке было сказано примерно то же, что современные молодые люди пишут своим возлюбленным в коротких сообщениях с применением, несколько более сложных инструментов чем гусиное перо и чернила из дубовых орешков.

За ужином Лиза сказала мужу (первый раз в их совместной жизни наврала), что дочка немного простудилась. Странно, конечно, простудиться в середине лета в тёплую погоду. Но ведь дети такие нежные и восприимчивые к разной заразе. Она отвела её к родителям, и сама хочет сегодня туда пойти ночевать. Поздно уже, конечно, но брат обещал встретить-проводить, так что Никита может не волноваться и ложиться спать, а завтра, Бог даст, Ирочка поправится и вернётся домой. Никита, доверчивая душа, и выяснять ничего не стал.

А дочка уже с обеда сидела дома у лучшей Лизиной подруги – девушке смелой и потому, наверное, пока ещё незамужней. Отец её несколько лет назад утонул по пьяни в Москва-реке, и с тех пор жили они вдвоём с матерью, прокармливаясь доходом от мелкой торговли. Держали на Красной площади лавчонку с разным женским рукодельным товаром: нитками, пуговицами, кружевами и прочей ерундой. С этой подругой Лиза делилась своими сокровенными переживаниями. Она-то и надоумила её согласиться на тайную встречу с иноземцем, коли уж он сам в своей симпатии объяснился и даже записку передал. Кроме романтического интереса был у подруги и коммерческий расчёт: если у Лизки с её басурманином всё сладится, и он её к себе за границу увезёт, то она ей сможет оттуда напрямую товар посылать с купеческими караванами. Тогда можно будет и торговлю расширить, а при удачном раскладе и самой за иноземного купца замуж выйти и за границу уехать.

Фариз жил не далеко, в начале Тверской улицы. На то жалование, что ему положил Алексей Михайлович, он вполне спокойно снял целый дом, без соседей, с приходящей служанкой и дворником.

Солнце опустилось в стопку серых мятых, как нестиранные простыни, облаков, растянувшихся вдоль горизонта. Уходящее на ночь светило, оставило на память о себе яркую красную полосу, предвещавшую назавтра ветреную погоду. Было тихо. Запах тёплой дорожной пыли перемешивался с ароматом цветущего жасмина, дымом от летних кухонь и вкусом печёного хлеба. Прячась в тени дощатых заборов, заросших лохматыми кустами и ещё не познавших европейскую моду садового дизайна, Лиза незаметно прошмыгнула в калитку Фаризова дома.

В садовой беседке был сервирован небольшой круглый столик. На нём стояли разноцветные тарелки и чашки, наполненные орехами, засахаренными фруктами, изюмом разных оттенков и размеров. Длинные и узкие горлышки серебряных кувшинов отражали яркие огоньки нескольких толстых свечей. Вокруг столика прямо на дощатом полу в беспорядке лежали цветастые подушки, вышитые замысловатыми узорами. Среди них удобно разместился хозяин домика, странным образом подогнувший под себя кренделем обе ноги и опёршийся на согнутую в локте руку.

– Здравствуй свет очей моих, ненаглядная Елизавета. Проходи, присаживайся, – сказал он и свободной рукой указал на противоположенную сторону столика.

Лиза огляделась, но ничего похожего на стул или скамейку не заметила. Пришлось последовать примеру хозяина, но сидеть с вывернутыми наружу коленями было неудобно, да и странная поза показалась ей неприличной. Она села боком, привалившись на левое бедро, и поджала под себя плотно сведённые ноги.

– Угощайся, – предложил Фариз, наливая ароматный напиток в серебряную чашку. – Извини за скромное угощение, но это лучшее, что я мог достать в Москве. Если бы мы были в Персии, стол был бы несравненно богаче. Но у вас тут ничего кроме яблок не растёт.

– Почему не растёт? – обиделась Лиза. – У нас много чего растёт. – И как школьница, которую учитель заподозрил в невыученном уроке, стала перечислять: – Земляника, малина, смородина, крыжовник… У нас и вишня растёт, только кислая. А в Измайлово, говорят, у царя есть теплицы, где даже зимой много чего растёт, даже виноград.

Фариз ничего не ответил, улыбнулся и кивнул головой. Лиза смутилась и замолчала.

Потом они ели угощения, запивая сладким напитком, похожим на компот. Фариз рассказывал о своей стране и о своей жизни. Оказалось, что он совсем не персиянин, а представитель какого-то другого народа. Вот только какого, Лиза так и не запомнила, но узнала, что родился он в знатной семье, почти что царского рода. А потом была война, их город захватили враги, и его семья покинула родной дом. Они долго скитались по разным странам (кстати, тогда-то Фариз и выучил разные языки, включая русский, – некоторое время он путешествовал с новгородскими купцами), пока не поступил на службу во дворец к персидскому шаху. Знание иностранных языков очень пригодилось. Сначала шах назначил его своим личным переводчиком, а потом стал давать и более ответственные дипломатические поручения.

Лиза слушала не перебивая. Истории, которые рассказывал Фариз, казались волшебными сказками, совсем не похожими на её привычную московскую жизнь в маленьком деревянном доме с неинтересным бесперспективным мужем, бесконечными заботами о домашнем хозяйстве и опостылевшей экономией на мелочах… Надоело! А когда он начал читать стихи Омара Хайяма, пересказывая своими словами философские изречения древнего восточного мудреца, Лиза не выдержала и от жалости к себе расплакалась.

– Ну вот почему так, – всхлипывала она, – у вас там за границей всё так хорошо устроено. И еда вкусная, и одежда красивая, и люди добрые. А у нас? … Мужики все грубые, слова ласкового не услышишь. Только и знают, что есть да спать… Холодно у нас. Это сейчас – летом – хорошо и тепло. А зимой… Снегом всё вокруг завалит – не пройти, не проехать… Денег вечно не хватает. Дров купить надо, шубу, свечей… После обеда уже темно. Хочешь в темноте сиди, а хочешь спать ложись… Муж вечно на службе пропадает. Думала, в должности повысят – заживём как люди. Вот, вроде бы, повысили – государево поручение исполняет. А что толку? Утром вскочил – и к своему слону этому дурацкому. Вечером приходит – и все разговоры опять про этого слона. Долго вы ещё с ним возиться будете?

– Не знаю, – ответил Фариз и погладил Лизу по плечу, от нежного прикосновения у неё аж дыхание перехватило. – Наверное, когда Никита сам со слоном управляться научится, и я стану не нужен. Или, когда шах меня назад к себе призовёт.

– И ты уедешь?

– Конечно уеду. Я же на службе.

– А я как же?

– Сам не знаю… Если бы мог, я бы тебя и Иришку с собой забрал.

– Ну так и забери.

– Ты же замужем?

– Ну и что, что замужем? Уедем с тобой и всё. Ты же меня не бросишь?

– Нет, радость моих очей, я тебя никогда не брошу.

– Ну и поехали тогда.

– Когда?

– Да хоть сейчас! Иришку только у подруги заберём.

Фариз с удивлением посмотрел на неё. Ему ещё никогда не встречалась такая смелая и отчаянная женщина.

– А как же слон? – сказал он. – Нет, я должен до конца выполнить поручение. А то как бы мне мой государь голову по возвращении не отрубил… Да и тебе за компанию.

– Ох уж этот слон, – застонала Лиза. – Как он мне надоел. А давай его убьём!

«Вот это женщина! – подумал Фариз восхищённо. – Не то что наши. Только в Московии можно встретить такую. Ради любимого человека она не то что слона, она целое войско перебить может», – а в слух сказал:

– Нельзя. Это большой грех… Надо подождать.

Лиза вздохнула и вытерла руками слёзы, сами собой побежавшие по щекам. Дефицитные немецкие пудра и румяна, которыми её перед свиданием щедро намазала подруга, расползлись радужными кляксами. Девушке стало ещё обиднее, от смущения она уткнулась лицом в ладони и зарыдала.

***

Настало время познакомить вас, дорогой читатель, ещё с одним интересным персонажем нашей истории – Соловьём Разбойником. Сразу замечу, что к былинному антигерою и главному противнику первого русского пограничника Ильи Муромца он не имеет никакого отношения.

До сорока лет наш Соловей был хорошо известен торговцам и покупателям Охотного ряда под именем Соловьёва Сергея Алексеевича. По современной классификации его можно было бы отнести к представителям малого бизнеса. Основу своей индивидуальной предпринимательской деятельности он построил на мелкооптовой и розничной торговле разнообразной битой дичью – утками, зайцами, кабанами и прочим подмосковным зверьём, которое промышлял в окрестных лесах или скупал по дешёвке у местных охотников. Лет пятнадцать тому назад его жена померла в родах, не оставив Сергею ни одного наследника. С тех пор он жил бобылём на съёмных московских квартирах или в собственном домике в деревеньке Костино, затерявшейся в дебрях Лосиного острова. Здесь он потихоньку браконьерствовал, постреливая заповедную царскую дичь. Свежее мясо столичные обыватели всегда уважали, посему и доход Сергей Алексеевич имел хоть и небольшой, но стабильный. На себя много не тратил и к зрелому возрасту скопил кое-какой капиталец.

Всё бы хорошо, но беда, как говорится, пришла откуда не ждали.

За два года до прибытия на Русь персидского слона случилась в Москве очередная заварушка, которая в отечественной истории получила название – Медный бунт.

Война с Речью Посполитой – та самая, в начале которой геройски погиб стрелецкий сотник Пётр Мамонтов – затянулась дольше, чем планировали. И, чтобы поправить финансовое положение, правительство Алексея Михайловича организовало денежную реформу – начало чеканить мелкую медную монету, приравняв её в цене к серебряной копейке. Поначалу курс новых денег держался на требуемом уровне. Вот только жалование населению выплачивалось медью, а налоги с граждан собирались серебром. И через несколько лет случился обвал. Летом 1662 года медные деньги обесценились сразу почти в 30 раз. Все накопления, которые русские люди традиционно откладывали на чёрный день, в одночасье пропали.

Тут же, как водится, нашлись виноватые. Главным злодеем народная молва объявила близкого к царю, а потому и самого ненавистного, князя Илью Даниловича Милославского, состоящего в сговоре с несколькими членами Боярской думы. Самостийная подпольная группа оппозиционеров оперативно выпустила и расклеила по городу «воровские листы», в которых члены антинародной преступной банды объявлялись государственными изменниками и польскими шпионами. Кроме титулованных бояр в злодейскую группировку присовокупили и человека купеческого звания – Василия Шорина, обвиняемого в делании фальшивых денег.

Разгромив и разграбив для начала московский дом Шорина, толпа возмущённых горожан отправилась искать правды – естественно, как водится – к самому Алексею Михайловичу, на царскую дачу в Коломенское. Не испугавшись шумной делегации, государь вышел к народу и пообещал – опять же, как всегда – во всём разобраться по справедливости и наказать виновных в людских несчастьях. Успокоенные манифестанты повернули обратно. Но тут им на смену к загородному дворцу подошла более агрессивная и более многочисленная толпа. Основу её составляли мелкие торговцы, мясники, пекари, портные и прочие городские обыватели среднего класса, зарабатывающие на жизнь собственным трудом. Среди них и оказался наш знакомый – Сергей Соловьёв.

Подогревшись для храбрости вином, он вместе с остальными выкрикивал в адрес злодеев ругательные слова и требовал от царя выдать сейчас же изменников на народную расправу, и грозился, что «коли государь тех бояр им не отдаст, то они сами начнут их имать, по своему обычаю».

Но «свой обычай» в России обычно складывается не в пользу обиженных. Подоспевшее для защиты царя войско загнало безоружную толпу в реку. Свыше тысячи человек утонули, 150 арестованных в тот же день повесили на ближайших деревьях и воротах, а остальных царь приказал пытать и судить. Наказания были разные: кому руку отрубили, кому ногу, а кому только пальцы. Сергей Соловьёв ещё легко отделался. Его били кнутом и выжгли калёным железом на правой щеке «буки», что значит – бунтовщик, и сослали на вечное поселение в Сибирь.

До Сибири клеймёный преступник не дошёл – сбежал по дороге и вернулся в Москву. Открыто он жить уже не мог и скрывался в потайных местах Торга на Красной площади. Говорили, что есть несколько подземных ходов, которые соединяют обширное подполье Храма Василия Блаженного с Алевизовым рвом и проходами внутри толстых Кремлёвских стен. Кормился Сергей с тех пор воровским промыслом и выходил в торговые ряды только по ночам. Знакомые купцы из жалости и уважения подкармливали его, снабжали одеждой, деньгами, и между собой прозвали бывшего коллегу Соловьём Разбойником.

Современные учёные любят проводить эксперименты по исследованию человеческого общества. Например, они выяснили, что если маленькую группу вроде бы одинаковых людей изолировать от окружающего мира на необитаемом острове, то через некоторое время в их среде объявятся собственные лидеры, неудачники, бунтари, тихони и прочие социальные элементы, присущие большому человеческому миру.

Если бы подруга Лизы Мамонтовой участвовала в подобном эксперименте, то наверняка попала бы в группу беспокойных активистов. Тихая розничная торговля пуговицами и нитками тяготила её, душа требовала широты. Девушке не сиделось на месте, от чего доходы галантерейного бизнеса неуклонно снижались. Однако, в противовес им расширялись неформальные связи и налаживались контакты с постоянными и временными посетителями торговых рядов, протянувшихся вдоль Кремлёвской стены. В число таких знакомых входил и Соловей, который иногда пользовался услугами галантерейной лавочки для мелкого ремонта своей одежды.