Повесть о государевом слонопасе

В беспокойном мозгу Елизаветиной подруги созрел многоцелевой план. Его успешная реализация позволила бы: во-первых, успешно разрешить романтические переживания Лизы; во-вторых, ускорить её отъезд с любимым персиянином за границу; и, как следствие, наладить расширенную поставку первосортного импортного товара в её торговую точку.

А для этого надо было… всего-навсего – избавиться от слона.

Исполнителем столь ответственного и деликатного поручения мог стать Соловей Разбойник, о котором рассказывали, как об отчаянном бунтовщике против царя. Говорили, что за умеренную плату он с радостью выполнит любое задание, лишь бы от этого случился вред и обида для государевой власти.

Встреча Лизы с Разбойником состоялась в тёмном углу галантерейной лавки, закрытом от посторонних глаз шторкой из бумажного полотна, расшитого крестиком.

– Ну и что же ты, красавица, от меня хочешь? – спросил Соловей, присаживаясь на небольшой сундучок, окованный для надёжности железными полосками. – Зачем меня искала?

– Я хочу, чтобы ты слона убил, – без предисловия ответила Лиза, пытаясь в полумраке рассмотреть лицо своего подрядчика.

– Слона-а-а… Это какого же слона? Того, что царь во рву держит?

– Да его самого.

– И чем же тебе слон не угодил? Зачем ты ему смерти желаешь? Он же творение божие. Бессловесное. Не человек совсем…

– А это не твоя забота. Скажи только: можешь его насмерть убить или нет?

Соловей некоторое время молчал, как бы обдумывая заказ, а потом сказал:

– Если слон живой, то его конечно можно и мёртвым сделать. Вопрос только, каким способом… Тебе каким требуется?

– Мне без разницы. Лишь бы быстрее, и чтобы насмерть.

Соловей помолчал, перебирая в уме известные ему способы убийства крупных животных, и, стараясь показать заказчику свою профессиональную грамотность, медленно растягивая слова сказал:

– Слон – зверь крупный… Хорошо бы в него из пищали пальнуть. Но проблема – где её взять-то пищаль эту? … Да и грохота много будет от выстрела… Хотя нет. Пищаль, наверное, не подойдёт… У слона шкура толстая – пуля может и не пробить.

– А если кинжалом или пикой какой-нибудь острой? – спросила Лиза, показывая свою заинтересованность в успешном выполнении заказа.

– Нет. Я же сказал: у него шкура толстая… Если пуля не пробьёт, то пика уж подавно.

– А если отравить?

– Чем?

– Ну откуда я знаю… Ядом каким-нибудь…

– Нет. Я – охотник. Отрава – это не мой метод. Это тебе надо колдунью какую-нибудь найти. Только я сомневаюсь, что у нас в Москве есть знатоки по слоновьим ядам. Наши колдуньи в основном бабские проблемы решают: приворотное зелье, например, сварить или от соперницы избавиться… – Соловей помолчал и добавил: – А может, его взорвать?

– Как взорвать?

– Обыкновенно – бомбой. Набить бочонок порохом, запалить и взорвать. Шуму, конечно, много будет, но оно, может быть, и к лучшему… Главное только бочонок к слону поближе подкатить, а самому подальше убежать.

– А зачем убегать?

– Да ты что, красавица, не понимаешь ничего что ли? Если бочонок с порохом взорвать, он не только слона он весь ров вокруг разворотит.

– А как же Фариз?

– Какой Фариз?

– Персиянин, слоновий укротитель.

– Ну, если он рядом будет, … то и он, конечно, … взорвётся.

– А Никита?

– Какой Никита? Что-то у тебя там в зверинце мужиков многовато… А это ещё кто такой?

– Это мой муж… Государев слонопас.

– Кто, кто? – засмеялся Соловей. – Слонопас? Это что ж, который слонов пасёт?

– Ну… вроде того… Его сам Алексей Михайлович на эту должность назначил.

– Слушай, —сказал Разбойник, с трудом сдерживая смех, – если у тебя муж государев слонопас, так чего ж ты его не попросишь слона убить? Ему это дело как-то сподручнее будет. Да и тебе дешевле. Я-то у тебя за услугу денежку попрошу, а он так – полюбовно.

– Нет, – твёрдо сказала Лиза. – Я его просить не буду.

– Чего так? Разлюбила? Или он на другую глаз положил?

– А это уже не твоё дело. Твоё дело так слона убить, чтобы кроме него никто не пострадал. Понял?

– Чего ж тут не понять. Дело, видать, житейское… Тогда точно взрывать надо. Только ночью, когда в зверинце нет никого. Твой-то слонопас, надеюсь, ночевать домой приходит?

– Да, каждый день.

– И персиянин, я полагаю, не в яме со слоном спит?

– У него дом на Твер… – сказала Лиза, и сообразив, что сболтнула лишнее, оборвала фразу, прикрыла рот ладошкой.

– Ну вот и хорошо, – сказал Соловей. – Осталось только о деньгах сговориться. Задаток нужен – пороху купить. Говорят, он подорожал в последнее время. Много на войну с поляками уходит, будь она неладна.

– Деньги я принесу, – сказала Лиза. – У меня немного на чёрный день отложено, а если не хватит, … я у Фариза попрошу, ему государь хорошее жалование платит.

Соловей с интересом посмотрел на неё, но говорить ничего не стал. А Лиза, обрадованная столь удачно завершившимися переговорами, совсем потеряла бдительность и даже не заметила, что проговорилась.

***

Утром по пути в зверинец Никита случайно встретил тестя.

– Здравствуй, Андрей Данилыч, как поживаешь?

– Хорошо, слава тебе господи.

– А супруга твоя – моя любимая тёщенька?

– И у неё всё вроде бы в порядке. Говорит только, что навещаете нас редко.

– Как редко? Лиза же к вам на днях Иришку приводила…

– Когда это приводила? Что-то я не заметил… – начал было возражать Косолапов, но не договорив замял окончание фразы. Мужчина он уже был взрослый и быстро сообразил, что в семье у молодых вышла какая-то нестыковка, и сейчас лучше будет – не нагнетать.

– Как не заметил? Она ж у нас приболела. Лиза с ней к вам ночевать приходила, – пояснил Никита и тоже замолчал. Семейного опыта у него было меньше, чем у тестя, но молодые мозги работали быстрее и тоже почувствовали что-то неладное.

Андрей Данилович сдвинул на затылок шапку. Посмотрел на солнце, уже довольно высоко поднявшееся над московскими крышами, тыльной стороной ладони почесал лоб, вроде бы пытался что-то припомнить и одновременно прикрывал глаза от ярких лучей. Потом хлопнул ладонью по лбу – вспомнил значит – и, надвинув обратно шапку, сказал:

–Так это ж я, видать, на дежурстве в тот день был… Ну да… У меня ж как раз ночная смена была… Утром вернулся, а жена и говорит: вот незадача —Лизка с Иркой только что были. Ушли, тебя не дождались. Куда-то им срочно понадобилось. Думали, говорит, у девочки простуда, но ничего, – всё вроде бы само собой обошлось.

Он ещё раз сдвинул на затылок шапку и вытер лоб, смахивая несуществующие капельки пота.

– Жарко сегодня, наверное, будет… Небо совсем ясное, ни облачка… А моя-то старуха дождь обещала. Говорит, по всем приметам дождь должен быть. Ты как, не слышал? Будет или нет?

– Не знаю, – ответил Никита, подозрительно глядя на тестя: что-то хитрый чёрт не договаривает, про погоду вспомнил и глаза отводит.

– Дождь – это хорошо… После дождя грибы пойдут. Вот, думаю, в воскресенье за грибами сходить. Мне Степан Однорукий – ты же знаешь Степана-то, соседа моего? – обещал богатое место в Марьиной роще показать. Далековато, конечно, но говорит, там боровички ранние пошли. Хочешь – суши, а хочешь —в засолку. Врёт, наверное, кто ж свои грибные места другим показывает… Как думаешь? Врёт или правду говорит?

– Не знаю, – сказал Никита, пытаясь понять зачем это родственник перевёл разговор на другую тему. Да и когда это Андрей Данилыч – солидный по всем понятиям и не последний в своей слободе человек – грибами стал забавляться. Холопское занятие – не по чину это ему будет.

– А вот и посмотрим, – рассмеялся Косолапов и хлопнул себя обеими руками по животу, округлившемуся под высоко повязанным кушаком. – Вот придёте к нам с Лизкой на Рождество, разговеемся с тобой по чарочке и грибочком солёным закусим. Вот и узнаем тогда – соврал Степан или нет.

В соседней церкви надтреснутым голосом неуверенно звякнул колокол. Андрей Данилович как будто ждал этого сигнала.

– Ого! – серьёзно сказал он. – Уже звонят. Ну, мне пора, а то опоздаю. Ты, того – бывай, покедова… Иришку от меня поцелуй.

Он хлопнул рукой Никиту по плечу, повернулся и быстро пошёл прочь, стуча по-солдатски подкованными каблуками сапог по дощатому тротуару. Никита не успел ничего ответить, а тесть уже свернул в ближайший переулок и скрылся за покосившимся забором.

«Странно, – подумал Никита. – Чего-то Данилыч от меня скрывает. Дежурство какое-то ночное приплёл… Не рядовой ведь ярыжка, а давно уж в губных целовальниках ходит… Может солдатку какую-нибудь вдовую на стороне завёл, и шастает к ней по ночам, а бабе своей втирает про дежурства. Он ведь у нас мужичок-то ещё крепкий. Вон как побежал, не остановишь».

Постояв ещё немного, он попытался найти логическую связь между простудой дочки, ночным дежурством и солёными грибами, но ничего толкового не придумав, смачно плюнул в дорожную пыль и пошёл на службу, в сторону Кремля.

Первая половина дня прошла обычным чередом. Зрители кидали слону морковки и зелёные яблоки. Никита торговался с поставщиками сена, пытаясь выкроить и себе небольшой прибыток. После полудня к Москве подлетела одинокая чёрная тучка, закрутила по Красной площади несколько пыльных воронок, разогнала беспечных зевак, лениво погремела грозой и быстренько, как будто торопилась по делам, пролилась на широкую спину слона тёплым коротким ливнем. Снизу Никите был хорошо виден рваный край чёрного облака на фоне голубого неба и неуверенно блеснувшая одинокая молния. Раздался приглушённый толстыми стенами Алевизова рва треск электрического разряда, и вместе с ним в его голову вернулась беспокойная мысль о детских болезнях, ночных дежурствах и белых грибах.

Надо Лизу расспросить, решил он и пошёл домой обедать.

В доме никого не было. Жена с дочкой, наверное, куда-то ушли. Получив новую государственную должность, он редко появлялся тут днём, и его прихода никто не ожидал. На дубовых досках стола, накрытый чистым полотенцем с вышитыми красными петухами, лежал каравай хлеба. Глиняный кувшин с квасом, давно уже потерявший родную крышку, прикрылся расписным чайным блюдечком с отбитым краем.

Острый солнечный луч пробивался сквозь маленькое окно и вычерчивал на чисто вымытых досках пола белый перекошенный квадрат с чёрным крестом оконной рамы посередине. В соседней церкви беспричинно звякнул колокол. Глядя на оконный крест, Никита машинально перекрестился, но подумал, что делает какую-то глупость, сплюнул и чертыхнулся.

Под окном на лавке лежала хозяйственная сумка Лизы, которую она часто брала на прогулку с дочкой. Обычно сумка, набитая разной женской и детской ерундой, походила на раздувшийся рыбий пузырь, но сегодня она сдулась и расплющилась как опавший осенний лист. Длинный кожаный ремешок упал на пол, да и сама сумка повисла на краю лавки – того и гляди свалится. Никита нагнулся, чтобы перевесить её на крючок возле двери, – из бокового кармашка с оторванной застёжкой-палочкой выпал листок бумаги, аккуратно сложенный в четыре раза.

Опытный читатель, воспитанный на лучших авантюрных романах мировой классики, конечно, сразу догадался, что это была за бумажка, а для менее искушённых поясню: это была та самая любовная записка Фариза.

Уж чего-чего, но такого коварного удара под ребро Никита совсем не ожидал. Жизнь вроде бы стала налаживаться, жалование прибавили, в скором времени, глядишь, государь всерьёз слоновьим войском озаботится. И вот Никита Петров сын Мамонтов уже не просто какой-то там непонятный слонопас, а командир эскадрона, или как там правильно по-военному слоновьи отряды называются. А дальше, бог даст со временем, состоится и Его величества государев Всея Руси слоновий полк. И это тебе уже не дьяк какой-то приказной, а целый окольничий. А там ещё один шаг – и вот Никита Петрович – уже боярин…

И это всё благополучие Лизка-дура хочет взять и бросить? Мало того – хочет взять и променять на какого-то безродного иноземца? Вот уж точно – дура!

Никита выскочил на улицу и быстро зашагал прямо по середине пыльной мостовой, не задумываясь о том куда и зачем он идёт. Извозчики встречных и попутных повозок придерживали лошадей и кричали ему, чтобы освободил дорогу. Он нехотя принимал в сторону, но потом снова возвращался на середину проезжей части, шарахаясь от пешеходов на дощатом тротуаре.

Разные мысли передумал он за несколько часов бесцельного кружения по Москве. Развод с молодой женой отверг сразу: православная церковь разводов не одобряет, требует для этого представить веские причины. Бесплодие жены – явно не подходит. Супружеская измена? Замучишься доказывать. В любовную записку никто не поверит. Бумага, как говорится, – всё терпит. Мало ли что на бумаге написать можно. Скажут, – ты сам эту записку написал и в сумку подкинул, чтобы неугодную жену в монастырь сослать. Нет, голубчик, если мы из-за каждой подмётной писульки будем жён в монастыри ссылать – на Руси глины не останется, чтобы кирпичи для крепостных стен лепить. Взял жену – следи, чтобы не баловалась. Можешь даже побить её, если заслужила, но разводиться – не моги.

Может убить её тогда, неблагодарную?

Нет! Не хочу я её убивать. В чём она таком виновата, чтобы смертью карать? В том, что персиянину приглянулась? … Да и Иришка – как она будет без матери расти? И что ещё тесть с тёщей скажут? Скажут: сам виноват, не любил их дочку, не заботился о ней… А женщине много ли надо. Сказал ласковое слово – вот она и растаяла, как свечка на солнце.

Это всё укротитель её с толку сбивает! Записочками околдовывает! Они это умеют, иноземцы проклятые. Книжки сочиняют, стихи разные, срамные. Слава тебе господи, что до нас эта пакость ещё не дошла. Спасибо государю – Алексею Михайловичу – да святым отцам православным, что не пускают эту заразу на Русь-матушку. Людишки наши слабы, а бабы особенно, зря их только грамоте учат. Начитаются немецких книжек и захотят всякое-разное, как у них там заграницей… Слыхал я, наши ребята из Посольского приказа рассказывали, что там на Кукуе-то в Немецкой слободе творится. Срамота сплошная.

Надо персиянина убить.

Дурная мысль неожиданно стрельнула в голове, как пробка из бутылки с перебродившим квасом, которую забыли в тёплом уголке за печкой.

А что? Так и надо сделать! Прикончить гада, и делу конец. Нечего наших баб совращать и к себе переманивать. Что у них там в Персии своих баб что ли не хватает, на наших зарятся… Оно и понятно: наши покрасившее ихних будут – и лицом, и фигурой… А они, говорят, своих жён в тряпки с головы до ног заматывают, чтобы, значит, не видел никто. Если бы красивые были, то, наверное, не заматывали. Чего красоту от людей скрывать…

Точно – убить его гада надо! Вот только как? Не самому же… У меня и не получится, наверное. Хорошо бы подходящего человека для такого дела сыскать. Тут бы Андрей Данилыч мог кого-нибудь присоветовать, не зря же его который год губным выбирают. Он всех местных ушкуйников наперечёт знает. Но нет, его нельзя…

Переполненный преступными замыслами, к вечеру оказался Никита в одном из кабаков, неподалёку от Красной площади. Внутри душного помещения было темно. В центре зала дымила печка, не понятно для чего растопленная в летнее время. Через низкие почерневшие от старости потолочные балки перетекали тонкие струйки сизого дыма. В смрадной атмосфере питейного заведения вполне можно было обойтись и без водки – посиди минут пятнадцать, вдохни поглубже, голова сама собой закружится.

Никита сидел уже второй час. Перед ним стояла квадратная бутыль толстого зелёного стекла, из которой он иногда плескал по нескольку глотков в кружки, подставляемые извечными кабацкими попрошайками. Опрокинув в беззубый рот благотворительную порцию, попрошайки кланялись благодетелю и, почтительно пятясь задом, удалялись в облюбованный ими дальний угол, старались не мешать хорошему человеку думать его скорбную думу. Лишь один забулдыга – тот, который с ввиду не достиг ещё самого дна социальной пропасти, в поношенной, но вполне опрятной одежде, – задержался и присел на край грубой деревянной лавки по другую сторону стола.

Завязался неторопливый разговор. Собеседник, заинтересованный в увеличении дозы алкогольного подаяния, проявлял повышенную внимательность к страданиям молодого барина, и после третьей чарки, уловив суть проблемы, позволил себе задать несколько осторожных уточняющих вопросов. Он, кажется, узнал Никиту – видел его на днях в слоновнике, и догадался о каком злодейском иноземце тот рассказывает. Два хороших уважаемых человека, подкреплённые значительным количеством традиционного русского напитка, всегда поймут друг друга, а при необходимости и окажут требуемую помощь, если не делом, по причине общего расслабления организма, то уж мудрым советом, всенепременно.

Вместе с последними каплями, выпавшими из квадратной бутылки, было принято окончательное и бесповоротное решение: басурманина надо кончать! А исполнить эту деликатную работёнку сможет один надёжный человечек, из местных, за довольно-таки умеренную плату. А если при этом будет затронут и государев интерес, то можно даже скидочку выпросить. Уж очень он обижен на Алексея Михайловича, государя нашего самодержавного и великого князя.

Солнце уже закатилось, стемнело, и настало самое время для деловой встречи и проведения переговоров с Соловьём Разбойником.

– Ну и что ж ты, красавчик, от меня хочешь? – спросил Соловей, поворачиваясь к Никите изуродованной щекой. Шрам, похожий на вторую букву славянской азбуки, подтверждал бессрочную лицензию, выданную государством на разбойную деятельность, и свидетельствовал о профессиональных способностях его владельца.

– Одного гада надо убить, – сказал Никита, стараясь чётко выговаривать слова.

– А сам-то ты что? … Боишься?

– Почему боюсь? Я не боюсь. Просто – он мне друг.

– Во дела… Так кто он тебе: друг или гад? Ты бы уж определился для начала.

– Не друг он мне больше. Он мою жену увезти хочет.

– Куда?

– В Персию.

– Далеко… А она?

– И она хочет с ним уехать… Наверное…

– Так может быть это и к лучшему? Пускай себе едут. Им в радость, и тебе спокойно. Зачем тяжкий грех на душу брать.

– Нет… Я её люблю…

– Тем более. Любишь —отпусти на волю. Может быть ей с тобой плохо.

– А чего это ей со мной плохого-то? Я не пью, не гуляю… Сегодняшний день – не в счёт… Это я так – с горя выпил… Жалование всё до копеечки домой приношу. Вот недавно – в должности меня повысили, а потом – ещё повысят.

– С чего это ты так решил?

– Как с чего? А с того самого. Мне сам государь обещал… Так и сказал: служи, Никита, а я тебя своей милостью не забуду.

– Так ты что, мил человек, в Кремле служишь, что ли?

– Почти… Рядом с Кремлём – во рву.

– Землекопом?

– Каким ещё землекопом? И не землекопом вовсе. Я государев слонопас!

– Кто, кто? – засмеялся Соловей.

– Не важно, – отмахнулся Никита. – Слона государева пасу… Так ты берёшься его убить или нет? Отвечай, не томи!

– Кого убить? Слона?

Разбойник утирал выступившие от смеха слёзы, довольно редкие для его суровой профессии. Уж очень весёлая история закрутилась вокруг царского подарка. Это же тот самый Никита, о котором говорила давешняя барышня, та что взорвать слона хочет. Это, значит, как раз муж её… Ну и дела творятся на белом свете, прости Господи.

– Какого слона? – возмутился Никита. – Слон-то тебе чем помешал?

– Мне? Ничем. Слон, как слон. Я его, правда, толком-то и не видел. По понятным причинам не могу днём в людных местах появляться. – Он постучал согнутым пальцем по страшному шраму на щеке.

Никита тряхнул головой, приводя в порядок рассыпавшиеся мысли.

– Укротителя надо убить, – сказал он твёрдо.

– А-а-а… – протянул Соловей. – Это того, который у тебя жену отбил? Тогда понятно… Так бы сразу и сказал.

– Я и сказал. Это ты меня всё путаешь со своим слоном… А откуда ты, кстати, про мою жену знаешь?

– Как откуда? Ты же сам и сказал.

– Я? – удивился Никита и икнул. – Значит точно – не жить ему, собаке.

– Басурманина убить можно, – сказал Разбойник после недолгой паузы. – Чего ж его не убить-то. Он же нехристь. У него и души-то нет.

– Это почему же души нет?

– Как почему? У некрещёного души никогда не было и быть не может. Откуда ж она у него возьмётся, если он в бога не верует.

Соловей медленно с чувством перекрестился. Никита хоть и был сильно пьян, но заметил, что в словах и действиях собеседника затаилась ехидная ухмылка, как будто он втихаря посмеивается над ним: вот ведь дурачок-заказчик подвернулся, с такого и денег можно срубить побольше.

– У них свой бог, – ответил Никита, стараясь не поддаться на провокацию.

– Какой ещё свой?

– Ма-маго-метанский…

– Бог у всех один, – подытожил Соловей философский спор, не давая ему разрастись в бестолковую пьяную болтовню. – Ладно, паря, берусь я твой заказ выполнить. Только мне аванец нужен. Для подготовки, так сказать, акции. Половину денег сейчас, а половину после окончания работы.

– Хорошо, – согласился Никита и кивнул головой. – По рукам. Только у меня сейчас с собой денег нет. Ни копеечки. Последние вот на эту отраву выгреб… – Он постучал ногтем по горлышку пустой бутылки. – Через неделю задаток принесу. Подождёшь? … Ну крайний срок – через десять дней. Когда жалование выплатят. Скажи только – куда?

– Ты же со слоном во рву будешь? – почёсывая давно нестриженную голову спросил Соловей.

– Ага. Где ж мне ещё быть-то?

– Вот я тебя там вечерком сам разыщу, когда стемнеет. Заодно и на слона твоего взгляну.

– А как же ты туда проберёшься?

– Ну это уж не твоя забота. У меня в Кремле свои ходы имеются.

***

В том году холода наступили довольно рано. Ещё вроде бы август в полном разгаре, а кажется, что на дворе уже октябрь. Слон, привыкший к жаркому климату, от резкой перемены погоды простудился и заболел. Он больше не задирал толстый хобот и не трубил победно на всю округу. Тихонько прислонившись к холодной кирпичной стене, он жалобно чихал и кашлял. Купцы, снабжавшие слона провизией, прикатили несколько бочек красного вина. Фариз разбавлял его горячей водой с мёдом и поил больного.

Вечером укротитель задержался в зверинце дольше обычного – пытался защитить от непогоды государев подарок: натянул между стенками рва большой кусок парусины, наподобие палатки, и разжёг для тепла в нескольких железных корзинах древесный уголь.

Стемнело. Торг на верху давно затих. Иногда со стороны Красной площади доносился неуверенный стук колотушки озябшего сторожа или нестройная песня загулявших пьяниц, которым любая погода всегда нипочём.

В тёмном углу палатки появилась фигура. Она как будто сама собой свернулась из болтающегося полотняного края, а может быть, вылепилась из наклонной кирпичной кладки. Фигура постояла неподвижно, приглядываясь к обстановке и, убедившись в безопасности, вышла на освещённое место. Её тень от пламени костра прыгнула в сторону и беспокойно заметалась по стенам зверинца. Живой Соловей Разбойник был раз в десять меньше своего чёрного растрёпанного двойника и от этого показался Фаризу маленьким безобидным человечком.

– Тебе чего? – спросил он спокойно, но для верности положил ладонь на рукоятку тяжёлой чугунной кочерги, которой только что ворошил горящие угли. Его уже два раза пытались ограбить местные бандиты, прознавшие о высоком жаловании, назначенном царём иноземному гостю.

– С тобой повидаться, – ответил Соловей.

– А ты кто?

– Человек.

– Вижу, что не верблюд. А как ты сюда попал, человек?

– Пришёл.

– Да ты, как я погляжу, не очень-то разговорчивый… Ну, повидался? Так иди себе дальше.

Соловей сделал два шага навстречу. Фариз демонстративно покрутил кочергой в железной корзине. Угли вспыхнули красным светом и затрепетали злобными раскалёнными бабочками, которые быстро погасли, выпустив на волю облачко маленьких искрящихся мошек.

– Да ты брось кочергу-то, – сказал Соловей.

– Почему? – спросил Фариз.

– Обжечься можешь.

– Да уж как-нибудь поберегусь, не волнуйся.

– Ты один? – спросил Соловей.

– Нет. Я со слоном.

– Смешно, – хихикнул Разбойник и приблизился ещё на пару шагов. – А Никита где?

– Не знаю. Домой, наверное, ушёл. А тебе что, Никита нужен?

– Нет. Я уж с ним повидался, намедни. И сговорился…

– О чём?

– Чтоб убить тебя, нехристь! – театральным голосом прорычал Соловей.

Фариз выхватил из корзины кочергу и выставил её перед собой наподобие бердыша. Красный раскалённый кончик почти упёрся в грудь незваного гостя.

– Осторожно, – сказал тот. – Рубаху прожжёшь, а у меня сейчас как раз с одёжкой плоховато.

– Ещё шаг – и рубаха тебе больше не понадобится, – сказал Фариз, поднимая конец кочерги к перебитому в давней драке разбойничьему носу. Раскалённый металл высветил на правой щеке страшный шрам в форме «буки». Соловей отшатнулся назад.