Очищение

– Отец Брендан, – Ева запнулась. – Кстати, у вас интересное имя. Вы его приняли, когда стали католическим священником? Так как оно уж точно не русское.

– Нет. Я его получил с рождения. Мои родители тоже католики, они приехали сода из Англии. Отцу предложили здесь работу, от которой он не смог отказаться. Потом перевёз свою жену, и уже здесь через несколько лет родились я и мой брат. И, если честно, я влюблён в эту страну и в этот город, думаю, это судьба.

– Интересная история. А ваш брат разделяет эту любовь?

– Он переехал обратно в Англию.

– Отец Брендан, иногда наше подсознание играет с нами в интересные игры. Оно может говорить нам намного больше, чем мы можем понять. Может посылать нам сигналы, которые мы не в состоянии верно расшифровать. Это что-то вроде интуиции или шестого чувства. Иногда мы можем общаться с человеком, внешне вполне привлекательным, но что-то внутри нас вызывает тревогу и говорит нам об опасности. Подумайте, у вас никто не вызывал таких чувств? Не обязательно сегодня или вчера и даже не в этом году. Постарайтесь вспомнить, может, года два-три назад вы кого-то встречали?

– Ох. Это слишком сложно, я даже не знаю…

– Не торопитесь. Подумайте. Подышите свежим воздухом и не обращайте на меня внимания. Давайте просто пройдёмся.

Несколько минут священник шёл рядом с Евой, не говоря ни слова. Он полностью погрузился в свои мысли, нахмурив наполовину седые брови. Седина полностью покрывала и волосы на его голове, что выглядело весьма странно, так как священник казался ещё вполне молодым человеком для седых волос, не старше сорока лет. Отец Брендан обладал внушительным ростом и, как часто бывает у высоких людей, слегка сутулился. Он казался худым, но точно сказать что-либо о его фигуре было весьма сложно из-за рясы. Затем он резко остановился и изумлённо взглянул на Тайнову.

– Это так странно. Я совсем забыл о том случае. Только это было давно, года три назад, может, больше. Я, как обычно, был в церкви. И вдруг увидел, что около ворот стоит мужчина спиной ко входу. Стоит очень странно, как в оцепенении, не шевелится. Я решил подойти, возможно, ему требовалась помощь. Но не успел я поравняться с ним, как он что-то сказал и плюнул на пол, а потом ушёл. Я не видел его лица, только спину. Он был в костюме коричневого цвета, высокий, крепкого телосложения. Но это всё, что я помню.

– А что именно вас насторожило? То, что он сказал?

– Скорее, что он плюнул. Это было сделано с такой ненавистью, выглядело так, словно этим действием он пытался выразить весь свой гнев. Как при ссорах люди иногда плюют, дабы показать, насколько они презирают обидчика. Не знаю, как объяснить.

– А что он сказал?

– Я точно помню слово «способ». Я был далеко, а он говорил почти шёпотом. Как бы про себя. То ли «найду способ» и потом ещё несколько слов, то ли «нашёл способ». Но слово «способ» он точно произнёс. Но больше ничего, он быстро ушёл, а я через несколько дней и вовсе забыл про этот случай, и, если честно, не знаю, почему вспомнил сейчас.

– Спасибо. Это, возможно, поможет нам в будущем. Если вы увидите этого человека ещё раз здесь, незамедлительно позвоните мне, – Ева протянула священнику свою визитку. – И если среди прихожан или новых лиц вы заметите кого-то подозрительного, тоже звоните. Запомните: это может спасти жизни ни в чём не повинных людей.

– Хорошо, – священник принял из рук следователя карточку и внимательно посмотрел на неё, словно пытаясь запомнить номер.

– И ещё одно. Мне нужен список всех прихожан вашей церкви.

– Я уже говорил вашему коллеге, что чаще всего люди приходят сюда инкогнито. Они не обязаны говорить свои имена. Я могу дать вам список постоянных прихожан. Но это ничего вам не даст. В них я уверен.

– Вы всё-таки составьте список. И как можно скорее.

* * *

– Ева Александровна, – кричала вслед Тайновой Татьяна, пытаясь нагнать её в коридоре, – вам невозможно дозвониться.

– Говори, что случилось.

– Вам несколько раз звонил следователь Голова.

– А почему не перезвонил мне на мобильный?

– Он звонил, но говорит, что вы его выключили или он был недоступен.

– Этого не может быть, – Ева достала телефон из кармана плаща. – Батарея села. Он оставил свой номер телефона?

– Да, вот, – Таня протянула Тайновой розовый листок с цифрами.

– Спасибо, – пробормотала Ева, открывая дверь своего кабинета. – Таня, а где карта?

Девушка занервничала и с опаской поглядывала на следователя.

– Таня, не смотри на меня как на единорога. Где кар-та?

– Какая карта, Ева Александровна?

– Которая висела у меня на стене, вот здесь. Такая большая.

– Такая разорванная и исписанная?

– Она самая.

– Я её выкинула.

– А зачем?

– Вы меня попросили её снять и выкинуть полгода назад.

– Я на тот момент была вменяема?

– Не знаю. По вам обычно это сложно определить.

– Мне нужна новая, такая же большая.

– Хорошо, я закажу в канцелярии.

– Нет. Её принесут через год. Возьми деньги и сходи купи, потом поможешь мне повесить.

– Хорошо, – Таня взяла деньги и положила в карман своих узких брюк. – А как срочно это нужно сделать?

– Пять минут назад.

– Поняла.

– И купи ещё канцелярские гвозди и красную тонкую ленту.

– Так точно, капитан.

Тайнова не слышала последних слов своей помощницы, она уже набирала номер телефона следователя Головы:

– Здравствуйте, Голова.

– Здравствуйте. Долго я ждал звонка. Я назначен следователем по делу «Георгин», хотел передать вам всю имеющуюся информацию, но сейчас я уже еду на опознание тела жертвы. Сегодня прибыли её родители из Москвы. Вы хотите присутствовать?

– Родители? Вы опознали личность жертвы?

– Да. Я хотел вам заранее всё рассказать, но сейчас я уже на полпути в морг.

– Через сколько назначено опознание?

– Через двадцать минут.

– О боги, – Ева нервно вздохнула и покачала головой. – Я не успею. Буду через час в вашем отделении. Прошу, не начинайте с ними беседовать без меня. И очень прошу, будьте повежливее, я не хочу, чтобы они думали, что едут на допрос.

– Хорошо. Я постараюсь. Ева Александровна, но вам нет необходимости ехать к нам в отделение, я могу привезти родителей жертвы к вам.

– Знаете что? Ваша фамилия вам подходит. Везите их сюда сразу после опознания тела.

Ева отключила связь и откинулась на спинку стула, пытаясь вспомнить про важное дело, о котором она сегодня забыла.

«Я ехала в машине и думала об этом. Нужно будет сделать что? Что-то важное? Я думала о том, чтобы не умереть и… Точно! Нужно поставить уведомления в ежедневнике на приём лекарств и пищи. Надо выпить антибиотики».

Но в планы в очередной раз вмешался телефонный звонок.

– Слушаю тебя, Зобов!

– Капитан Тайнова, у меня для вас хорошие новости. Мы нашли прекрасный вздутый труп, он печально плавал по одному из каналов.

– Здорово, – печально ответила Ева. – Надо не забыть купить по данному случаю праздничный торт.

– Я знал, что вам понравится. Предполагаем, что это наш клиент. У него отсутствует кисть правой руки, но проблемы в том, что тело слишком долго находилось в воде и опознание может затянуться. Сейчас буду пробивать по базам пропавших за последнее время мужчин в возрасте от двадцати до тридцати пяти лет, может, удача мне улыбнётся. «Патолог» тоже обещал потрудиться. Буду держать в курсе дела.

– А что там со свидетелем?

– Она в шоке. Ещё раз повторила в точности всё, что говорила до этого. Пока у нас тупик. Будем надеяться на нашего пловца.

– До связи.

Тайнова подошла к пока ещё пустой доске и с грустью подумала о том, сколько на этот раз фотографий убитых девушек, детей, мужчин будет здесь висеть.

– Сколько бы ни было, это всё равно слишком много. Но любому действию есть противодействие. Верно, Альберт Эйнштейн? – вслух произнесла девушка и повесила три первых фотографии.

– Итак, что мы имеем. Олеся, сбежавшая из детдома. Есть два предположительных варианта развития событий, приведших к твоей смерти. Первый: ты хотела встретиться со своим убийцей. Ты его знала, доверяла ему и поэтому абсолютно спокойно ушла с ним туда, где впоследствии он тебя убил. Второй вариант: ты, как утверждает твой друг, просто сбежала погулять, насладиться своеобразной свободой и тогда совершенно случайно встретилась с убийцей. Но почему ты пошла за ним? Ты была осторожна. Значит, он должен был чем-то привлечь тебя, но чем? Как он тебя контролировал? Наркотиков и других психотропных средств в крови обнаружено не было, хотя есть и такие, которые быстро выветриваются, но они стоят дороже и приобрести их в нашей стране очень трудно, если только ты не медик, химик или ветеринар. Ветеринар? Хм… – Ева сделала запись в своём блокноте. Она почти всегда разговаривала вслух, начиная расследовать новое дело, так она старалась задействовать как можно больше чувств: слух, зрение, осязание. Ева верила в своё подсознание. – Но как тогда ты ввёл этот препарат? Хлороформ? Сразу нет, тогда были бы ожоги кожи и дыхательных путей. Тогда укол. Но видимых следов патологоанатом не обнаружил. Стоит ещё раз поискать? Хм… Возможно, он просто не заметил, мог свою роль сыграть человеческий фактор. Стоит заострить на этом внимание и поискать возможные раны от уколов на других жертвах, – Ева сделала ещё одну запись. – Чёрт, слишком сложно для второго варианта, исключать нельзя, но слишком сложно. Скорее всего, ты его знала, Олеся, знала и пошла за ним. Так почему ты никому о нём не рассказывала и не писала в дневнике? Хотела оставить что-то для себя или стыдилась чего-то? Ты ведь необычная девушка: умная, осторожная, с обидчиками агрессивная. Ты бы не доверилась любому. Так в чём его сила? Чем он тебя увлёк? Тем же, чем увлёк первую жертву? – Ева посмотрела на второй снимок. – Пока я тебя мало знаю, но ты совсем не похожа на Олесю. Во-первых, у тебя есть родители, которые живут в Москве. Ты явно старше и самодостаточнее. Зачем ты приехала в этот город? Из Москвы? Ты молода, значит, либо учёба, либо работа. А из Москвы сюда приезжают учиться и работать только либо конченые романтики, либо любители творческих профессий. Художница? Возможно… Итак, девочки, у вас разные интересы, разные жизненные ситуации и мечты. Внешне вы совершенно не похожи. Так почему именно вы? Даже для подражателя нужны жертвы определённого психотипа. Так что же в вас его привлекло? Что между вами общего? Что нашёл он, чего не вижу я? А ещё ты, – Тайнова смотрела на фотографию отрубленной или отрезанной, а это огромная разница, кисти руки. – Ты сейчас самый загадочный персонаж данной истории: мужчина лет двадцати – тридцати пяти, и это всё, что сейчас можно про тебя сказать. Что тебя вообще связывает с девочками? Нет, ребята, вы все настолько разные, что не можете быть случайными жертвами. Он за вами долго следил, и вы как-то связаны, и я должна выяснить, как.

– Ева Александровна? Я карту купила, а ещё я видела у входа в здание двух плачущих людей, думаю, они идут к вам. Вы ведь любите беседовать с рыдающими людьми, – Татьяна стояла у входа в кабинет с огромным свитком бумаги. – Так мы сейчас будем вешать карту?

– Нет. Спрячь её пока у себя и сделай чай с какой-нибудь успокаивающей травой.

– Травой? – Таня недвусмысленно улыбнулась.

– Прекрати. Ты знаешь, о чём я. Не знаю, с мятой или мелиссой, с чем там обычно пьют чай для успокоения?

– Ева Александровна, у меня нет ни травы, ни мелиссы, ни чая! Вы постоянно пьёте кофе, как сумасшедшая, поэтому сейчас я беспомощна.

– Так найди чай! Не беси меня, только не сейчас!

– Ой, они уже идут. Удачи вам!

Таня скрылась с огромным свёртком бумаги, и Ева надеялась, что она ушла на поиски чая.

Через пару минут в холле приёмной Тайнова увидела их. Женщина лет шестидесяти находилась почти в бессознательном состоянии, глаза от постоянных слёз заплыли, а на веках прослеживались следы поражения кожи от неоднократных протираний платком. Она еле шла, и если бы не мужчина, который вёл её под руку, то точно бы упала. Сам мужчина был либо ровесником, либо старше женщины на пару лет. Он абсолютно седой, невысокого роста, но подтянутый для своих лет человек. Мужчина не плакал, но всё его тело, лицо, движения показывали внутреннюю борьбу агрессии с бессилием от утраты любимого человека. Тайнова училась, как вести себя в подобных ситуациях, но не знала, как им помочь. Не знала, как можно помочь родителям, которые только что лишились своего ребёнка.

– Здравствуйте. Проходите.

– Марина Викторовна, Владимир Алексеевич, это следователь Тайнова Ева Александровна. Ева Александровна, это Марина Викторовна и Владимир Алексеевич, родители Светланы, – Ева поняла намёк Вадима, теперь она знала, что жертву звали Светлана.

– Проходите, садитесь, – Ева пригласила их в свой кабинет и, когда гости устроились, продолжила: – Я не понимаю, насколько вам сейчас сложно, и не пойму до тех пор, пока сама не стану родителем, но всё же в данной ситуации вы должны понять и меня, если хотите наказать убийцу вашей дочери. Я хочу его найти не меньше, чем вы, на это у меня свои причины, но мне нужны ответы. Для этого я должна знать о вашей дочери всё, даже то, что, как вам может казаться, не имеет большого значения. Сейчас, именно в данную минуту, вы должны ради своей дочери рассказать мне всё.

– Что вы хотите знать? – первым грубым низким голосом заговорил мужчина. Ева посмотрела на следователя Голову, так как она совершенно не знала историю жертвы, и Голова понял намёк.

– Расскажите нам о Светлане. Насколько мы знаем, она училась в государственном университете кино и телевиденья нашего города?

– Да, – продолжил отец. – Сколько помню, она всегда хотела быть актрисой, я это увлечение не особо понимал, но мать всегда её поддерживала.

– А почему она приехала обучаться именно в наш город, а не осталась в Москве? Насколько мне известно, она первоначально поступила в Российский университет театрального искусства и доучилась там до второго курса. Почему она так резко ушла и перевелась сюда? – Голова говорил мягко, с тем сочувствием, с которым только мог говорить следователь, навидавшийся всего в своей жизни. Но Ева заметила одну деталь. Важную деталь. В тот момент, когда Голова говорил о переводе их дочери в университет в другом городе, плачущая мать буквально на секунду замерла и с силой сжала руку своего мужа, словно не давая ему наговорить лишнего. С другой стороны, это вполне мог быть нервный тик на фоне пережитых событий.

– Она тогда сказала, что чувствует, будто сможет раскрыть весь свой потенциал только в этом городе и что сердце зовет её сюда, ну а когда Свету приняли в этот вуз на второй курс без каких-либо проблем, мы не были против, – мужчина спокойно договорил и опустил свой взгляд.

Тут в разговор вступила Тайнова:

– У вас есть ещё дети?

– Да, старшая дочь. Ирина. Её зовут Ирина, – говорил только отец, и этот факт смущал Еву.

– Почему она не приехала с вами? Они со Светланой не были близки? – ещё раз Тайнова заметила, как мать сжала руку отца.

– Нет. Они очень любили друг друга, просто у Ирины своя семья: муж и сын. Внук ещё совсем маленький, чтобы его оставлять одного.

– Сколько лет вашему внуку?

– Пять лет, – отец говорил, уставившись в пол. Он явно не хотел иметь зрительного контакта со следователем.

Тайнова понимала, что отец говорит полную ересь. Может, Ирина и не приехала бы на опознание тела её любимой сестры из-за ребёнка, которому нет и года, ну, два года, но не пять лет. В этом возрасте его вполне можно оставить с отцом. Значит, она не приехала по другим причинам. И эти причины были весьма серьёзными, если старшая дочь решила оставить своих пожилых родителей один на один с такой трагедией. Тут два варианта: либо она конченая сука, либо ненавидит сестру. Тайнова чувствовала, что родители что-то скрывают, но не могла понять, что именно и как это может относиться к делу.

Еве не раз приходилось допрашивать родственников убитых людей, и всегда, абсолютно всегда её вводил в ступор тот факт, что они постоянно врали и врут. Врут по мелочам, как им кажется. Но каждая их ложь впоследствии приводит к тому, что поймать преступника становится буквально невозможно. В её практике было столько случаев, когда она, держа в руках растерзанного ребёнка, смотрела в глаза его родителей, а они врали. Врали о том, что жена изменяла мужу или муж изменял жене, и брошенные любовник или любовница в состоянии аффекта принимали решение отомстить предателям посредством их ребёнка. А они не хотели говорить, прикрывая свои собственные грешки. Эгоизм. Но всё это замедляет следствие. Ева никогда не понимала таких людей, но хорошо чувствовала их ложь. Жаль только, чувства следователя никогда не учитываются в суде и на них сложно положиться при расследовании.

– Владимир Алексеевич, мы ведь знаем, что ваша старшая дочь не приехала на опознание по другим причинам, – Ева понимала, что блефует, но сейчас это был необходимый блеф. – Так… – Тайнова не успела закончить свою мысль, как в диалог вступила мать:

– Я всегда воспитывала своих детей одинаково! Они обе хорошие девочки! Ирина тут ни при чём. Зачем вы сейчас нас мучаете? В тот момент, когда мы должны найти упокоение своей душе, вы нас мучаете! Бог вас накажет за это!

– Хорошо бы он нас не наказал до того, как мы найдём убийцу вашей дочери, Марина Викторовна, – Ева ненавидела религиозных фанатиков всем сердцем, будь то терроризм или единичный случай вспышки религиозной активности, в обоих вариантах всегда страдают люди, при терроризме – много людей, при семейной фанатичной религиозности – один, обычно ребёнок.

– Владимир Алексеевич, – Ева видела, что отец больше настроен на сотрудничество, чем мать, – расскажите нам всё, от этого зависит, как скоро мы найдём убийцу вашей дочери.

– Мы не знаем, честно! Если бы я знал хоть что-нибудь, что помогло бы вам найти этого изверга, я бы всё рассказал! Но ничего не знаю! Светочка моя, – отец начал рыдать, – Светочка моя всегда была особенной, а я не замечал. Всё говорил, что актёрство – это не дело. Да мать тоже на словах поддерживала, но считала это делом неприличным, вот только что мы, тупые старики, можем понимать? Вот Ирка её всегда поддерживала, направляла. Это она помогла ей поступить в университет. Света нежная, людей любила, искала в них добро. Верила в жизнь и в любовь. Думала, что исправить что-то может, думала, что люди могут быть добрее. Всегда рядом со мной была, а потом прибежала и сказала, что уезжает, что к вам в город поступила без потери курса. И говорит мне, мол, там я буду счастлива. А я что? Говорит, что будет счастлива, я и поверил! Я же не знал, что нам с матерью потом придётся её тельце четвертованное опознавать, – отец уже не говорил, а орал, не пытаясь сдерживать истерику. – Четвертовали, изуродовали лицо, обесчестили, так что я теперь могу сделать? Что могу? Сказали бы мне тогда: «Решай: она или ты?» Я бы без раздумий себя выбрал! А теперь что я могу сделать?! – отец, не сдерживая слёз, дрожа всем телом, опёрся на плечо жены.

Монолог постепенно превращался в истерические вопли. В таком состоянии, в котором сейчас находились потерпевшие, узнать что-либо о жертве и её жизни было невозможно. Но Ева чувствовала, что мать что-то недоговаривает, и с этим стоит разобраться. Она вопрошающе посмотрела на коллегу, но тот лишь слега покачал головой в знак отрицания.

– Следователь Голова, вы можете проводить родителей Светланы?

– Да. Конечно.

– Только потом вернитесь.

– Хорошо.

После Ева больше никогда не видела лиц этих людей, но всё же слышала их голос, по крайней мере, одного из них.

Она обессиленно опёрлась на спинку стула, размышляя над только что услышанными словами. Информации было немного, но всё же чёрная дыра постепенно рассеивалась, приобретая хоть какую-то форму.

– Чай с бергамотом подойдёт? – смущённо сказала Татьяна, смотря в маленькую щель приоткрытой двери.

– Если только он может воскрешать людей… Заходи.

– Я никак не могу понять, как вы к этому привыкаете? Я всё слышала и сама еле сдерживала слёзы… А… А девушку что, правда разрезали?

– Правда.

– Да уж, чай с бергамотом точно не поможет. А я могу чем-нибудь помочь?

– Давай повесим карту.

К тому моменту, как девушки закончили с картой, в кабинет к Тайновой снова зашёл Голова, он, не спрашивая разрешения, сел на стул и уставился на доску с фотографиями изуродованных людей.

– Я не знаю, как ты, Тайнова, а я с таким впервые сталкиваюсь. Ты рассмотрела все снимки с места обнаружения трупа? А её лицо, что это за психопатия такая?

– Татьяна, спасибо, можешь идти, – помощница бросила мимолётный взгляд на пришедшего мужчину и без звука покинула кабинет. – Ты ещё не знаешь про остальных жертв. Про руку сама пока ничего не знаю, звонил Зобов, говорит, труп нашли, эксперты работают. Про первую обнаруженную девушку расскажу чуть позже. А сейчас я хочу знать всё про Светлану. Я правильно понимаю, что вы так быстро опознали тело, так как она находилась в розыске, и инициаторами были не её родители?

– Да. По имеющемуся у меня отчёту о пропаже девушки заявили её парень, Михайлов Илья Сергеевич, и её подруга, Ибрагимова Ада Юрьевна. Я уже вызвал их на повторный допрос. Должны подъехать через час.

– Значит, у нас есть час, чтобы ты поделился со мной всем, что есть у вас по этому делу. Что по поводу тела?

– Патологоанатом говорит, что при жизни девушка не страдала хроническими болезнями, не курила, не принимала наркотиков и не злоупотребляла спиртным. По отчёту экспертизы смерть наступила две недели назад, причина смерти – асфиксия дыхательных путей. После смерти тело было разрублено на шесть частей, предположительно топором. Но что характерно и что совершенно не укладывается в моей голове: раны на её лице были нанесены при жизни. То есть он сначала её изуродовал, затем задушил и впоследствии расчленил. Грёбаный ублюдок. Никаких следов других внешних воздействий не обнаружено.

– Следы изнасилования?

– Патологоанатом затрудняется сказать, так как область гениталий сильно повреждена. Около 7 колото-резаных ран в области половых органов, также нанесённых после смерти жертвы. Можно твёрдо сказать, что убивал он её не на месте обнаружения тела, так как крови почти не было, значит, он перевёз жертву.

– Чем были нанесены раны? Что они говорят?

– В области гениталий и разрезы на лице – ножом с длинным тонким лезвием. Вот, держи, здесь полный отчёт.

– А кто обнаружил тело?

– Двое мальчишек десяти и семи лет. Играли с мячом недалеко от места, один из них заметил нечто странное, похожее на манекен, они решили подойти и рассмотреть получше, а когда старший понял, что это такое на самом деле, то побежал к родителям. Они, естественно, не поверили. Отец старшего мальчика пошёл проверить, что увидели дети, а когда сам во всём убедился, то вызвал полицию. Мы уже допросили свидетелей и проверили на возможную причастность отцов. Но у них есть алиби. Один на момент пропажи и предполагаемого времени убийства жертвы был в деловой поездке. Другой все вечера проводит с семьёй. Жена подтвердила его показания.

– Рядом есть церкви?

– В непосредственной близости нет.

– Но ему было важно привезти тело именно туда. Почему?

– Подальше от места своего жительства, чтобы замести следы?

– Тогда почему он выкинул второе в другом районе? Ведь мы обнаружили вторую жертву раньше, чем первую. Зачем так рисковать и менять схему избавления от жертв, тем более что третья жертва найдена тоже в другом районе? Он уверен в себе и в своей безнаказанности. Вот, возьми, – Ева протянула собеседнику папку. – Здесь вся имеющаяся информация и отчёты по второй жертве. Её звали Олеся, и она сбежала из детдома, после чего была найдена убитой. А про третьего ничего пока не известно.

– Она была изнасилована. Ну, хоть точно можем исключить женщин из списка убийц.

– Да, и я почти уверена, что наш неизвестный в обычной жизни импотент, а возбуждается только в момент сексуального садизма. И он ненавидит женщин. Винит их в своей неполноценности.

– Но третья жертва вроде мужчина. Тут явная нестыковка.

– Не вроде, а мужчина. Но убийца может быть неопределённой сексуальной ориентации. Его могут возбуждать фантазии, связанные как с женщинами, так и с мужчинами. Или он гей. Что тоже вполне вероятно. В момент полового созревания он мог осознать своё влечение к лицам своего пола, но строгое воспитание и нормы социального поведения вызывали в нём внутренний конфликт. В последующем отношения с женщинами так и не складывались, что вылилось в агрессию по отношению к ним, какую мы видим в первых двух случаях, а третья жертва – это уже выбор зрелого убийцы с точным осознанием того, какой тип жертв он предпочитает.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».