Давайте петь вместе

Её нужно было спасать, но беспокойная Настенька была слишком поглощена собственными проблемами и переживаниями, чтобы отвлекаться на чужие, и нуждалась в помощи ничуть не меньше, чем её пасмурная подруга.

Отчего так пессимистично? Вот вам пример любви, неоднократно воспетой инженерами слова, выдающимися творцами-слагателями, любимцами муз, великими литераторами, романистами, поэтами и ещё многими другими достойными людьми. Любовь должна быть тождественна счастью, быть его сопутствующим синонимом (почему нет, если любовь взаимна и беспрепятственна?), должна пробуждать в любящей душе восторг, трепет, нежность, страсть, ликование, здоровую активность, альтруизм и прочее-прочее доброе и хорошее. Страшна та любовь, которая с самого своего возникновения лишена препятствий, развивается легко и быстро, не наталкиваясь на искусственно созданные помехи, не вымученная, не заслуженная, а потому токсичная, деструктивная, патологическая. Над влюблённой коалицией Дарья-Влад, Настенька-Сашок витал зловещий дух проклятой музы, которая щедро одаривала своих подопечных чарующей гениальностью распада.

Гнусные мысли безжалостно добивали несчастную Настёну. Да что же плохого, собственно, произошло? Сашка был предельно нежен и заботлив, но всё это было похоже на один трудовой день из его обязательной рабочей смены. А где, спрашивается, непередаваемые ощущения и бурные эмоции?

Какие к чёрту эмоции, если он пишет песни всем пробегающим через его постель шлюхам! Ну, пусть не всем, и всё равно ведь пишет. Песни красивые, безусловно, а самое главное, что в своём коротком содержании они передают суть Сашкиной жизни. И эта суть примерно такая: сегодня Лиза, завтра Света, а послезавтра неплохо бы поменять позу. Фу, как мерзко! Как убого! Как грязно и избито!

По шаблонным представлениям наивной Насти чистая любовь (а её любовь была безоговорочно чистая, доверчивая и непорочная) не может быть такой тривиальной, такой обыденной, такой неодухотворённой!

Настенька закрыла лицо руками и отчаянно застонала. Гулкий её голосок потонул в осторожных ладонях, предусмотрительно изолирующих всякий шум, способный потревожить родительский сон. Мягкий треск телефона (Настенька предусмотрительно убавила громкость звонка по тем же причинам) заставил её вздрогнуть. Резким движением она сняла телефонную трубку и нетерпеливо приложила её к уху.

– Где тебя носит? – с лёту выпалила хрипловатым шепотом Настя. – Сколько можно тебе звонить?!

– Что-то случилось? – удивлённо спросила Дарья, чувствуя, что Настёна вот-вот взорвётся от переизбытка разнородных чувств.

– Случилось! Мы с Сашкой… Ну, того… Короче, ты поняла…

– Поняла, – мрачно протянула Дарья и тут же прикрыла трубку ладошкой, чтобы не услышала мама. – Вы предавались любви в гараже, между делом выкуривая по сигарете.

– Угадала.

– Не угадала. Просто мы там были после вас. Накурили так, что дышать было невозможно, про всё остальное я уже молчу.

– И тебя волнует только это? – всхлипнула в трубку Настя икающим от волнения голоском. – Твоя подруга в кои-то веки стала полноценной женщиной, а ты…

– Ты не пила случаем? – перебила Дарья, придав своему голосу как можно больше суровости.

– Пятьдесят грамм для успокоения совести, – призналась Настя и как-то догадалась, что Дарья морщит нос. – Послушай, Дашка, как ты думаешь, я правильно поступила?

– Не знаю, – ответила подруга. – Ты, главное, никогда ни о чём не жалей. Сашка у нас мальчик опытный. Лучше него не смог бы никто.

Настя прокрутила через себя слова Дарьи и, поняв, что они не лишены смысла, слегка воодушевилась.

– Главное, чтобы этот паршивый кобель тебя не обрюхатил, – не удержалась от искушения Дарья и добавила-таки и без того в несладкую бочку ложку отменнейшего дёгтя.

– Нет, ну ты просто невыносима! – жалобно простонала Настенька, странным образом почувствовав облегчение от едко-язвительной реплики подруги. – Всё вывернешь задом наперёд.

– Учу тебя премудростям жизни, – тёплым усталым голосом ответила Дарья.

– От тебя веет умиротворением и здоровым счастьем, – отметила чуткая Настя, и лицо её невольно растянулось в мечтательной улыбке.

– О да. Жизнь не перестаёт радовать меня милыми сюрпризами.

– Жизнь или Влад? – уточнила Настя.

– И то, и другое. Он посвящает мне песни и влюбляет в себя ещё больше. Господи, Стаська, если бы ты только слышала эти песни. Эффект наркотического экстаза, не меньше. Я пьянею от них, он меня ими зомбирует. Никогда не думала, что способна вдохновлять человека на такие шедевры! – восторженно-одухотворённо воскликнула Дарья. – У нас с Владом сейчас такая замечательная пора в отношениях! Такое эдемское счастье! Такое чувство, будто у нас с ним медовый месяц. Даже не верится, что несколько дней назад я с ним даже разговаривать не хотела.

– А вот у нас с Санечкой всё наоборот, – пожаловалась с тяжёлым грустным вздохом Настенька. – Сначала любовь до гроба, а потом…

– Что – «потом»?

– Ну, пока ничего, но какое-то предчувствие мучает, – призналась капризная кокеточка страдальческим голосом

– Стаська, спокойно, – скомандовала Дарья, и Настёна учуяла в её решительном голосе те самые генетически заложенные фельдмаршальские нотки. – У тебя просто депрессия. В конце концов, девственности не каждый день лишаешься. Сашка тебя не бросит, если ты этого, конечно, боишься.

– И этого тоже. Сама знаешь, у нас всё так спонтанно началось. Ни цветов тебе, ни серенад под балконом.

– Если ты будешь мечтать только об этом, то на всю жизнь можешь остаться старой девой.

– Старой девой? – с удивлением переспросила Настя. Удалила трубку от уха, пытливо посмотрела в её ровные дырочки (что она хотела там увидеть!), затем снова приложила к уху и несколько спокойнее повторила: – Старой девой? Ты сказала: «старой девой»?

Дарья, проигнорировав вопрос, сухо откашлялась в трубку.

– Нет, я не верю, – Настенька замотала тёмной головой. – Наша феминистка заговорила о горестях старых дев!

Дарья фыркнула в трубку, но предпочла ничего не отвечать.

– Да-а уж, искорежила тебя жизнь, – беззлобно заметила Настя, с радостью ощущая в себе прилив здорового легкомыслия и беспечности (воздействие алкоголя или влияние верной подруги?) – Ещё пару недель назад ты имела иное мнение по этому вопросу.

– Имела, имею и от своих слов не отказываюсь. Я слышу, ты взбодрилась. Значит, мой долг перед отчизной выполнен.

– Не хочешь ли ты сказать, что умываешь руки? – преувеличенно сурово поинтересовалась Настенька, которая ещё не собиралась прощаться и у которой было ещё много чего сказать.

– Именно, – легко ответила неблагодарная ведьмочка. – Устала, хочу спать. Между прочим, нам с Владом пришлось делать генеральную уборку гаража. После вас там был страшный кавардак. Не могу понять, как Сашок мог такое допустить: на его священном синтезаторе валялась смятая пачка из-под сигарет, а высыпавшаяся табачная шелуха – ты не представляешь! – забилась между клавишами! – с театральным ужасом воскликнула Дашенька.

– Интуиция мне подсказывает, что не только уборка гаража заставила вас с Владом задержаться допоздна, – скабрезно заметила Настёна и, не дав подруге возможности оправдаться (или, может, похвастаться), добавила: – Ладно, иди дрыхнуть, нытик! Отпускаю!

Настя снисходительно улыбнулась и царственным жестом опустила трубку на рычаг.

Глава тринадцатая

– Ты знаешь, какое сегодня число? – метался по квартире Влад, на ходу натягивая на себя брюки (брюки он надевал в исключительных случаях).

– Какое? – спросил Сашка, равнодушно следя за суетливыми перебежками приятеля.

– Месяц сегодня, – вынырнул из комнаты Стас с сигаретой, зажатой между тонкими пальцами. – Уже всю голову мне пробил, пожаловался он.

– Месяц? – переспросил Сашка и тут же хлопнул себе по лбу. – Точно! Мы же с ними познакомились месяц назад.

– Вот-вот, – вздохнул Влад, на секунду останавливаясь и прекращая свою бестолковую беготню. – Я бы и не вспомнил, если бы не мой отец.

– Отец? – удивился Сашка, не уловив никакой логики между этими двумя понятиями.

О чудесный спаситель, Илья Воинов, наградивший своих сыновей брутальной красотой! Дивный человек, с ранних лет воспитывавший в детях мужскую изворотливость. Даже его прозорливая жена не раз шла на поводу его изысканной предусмотрительной лести. Он бы многому ещё сумел научить своих драгоценных мальчишек – житейской мудрости, праведной лжи и прочему-прочему – если бы не его больное сердце, которое уже сейчас холодным своим стуком отмеряло последние дни его вольной жизни.

– Да, – подтвердил Влад, глазами бегая по комнате в поисках неизвестно чего. – Не помню, как зашёл разговор, но он мне вдруг сказал, что женщины помнят всё: день знакомства, день первого поцелуя и тому подобную чепуху. И если мы настроены удержать их около себя, то тоже обо всём этом должны помнить. Вообще, женщины все такие символистки! – с горечью воскликнул Влад. – Помнится, Эльвира однажды устроила мне грандиозный скандал, когда я… – он запнулся и неприятно поморщился. – Ладно, это всё дрянь. У меня тут другая беда, – фыркнул Влад, пальцами расчёсывая свои волосы. – Послезавтра у Дашки «днюха»!

– Весело, – мрачно покачал головой Сашка. – А мне она ничего не сказала, даже Стаська словом не обмолвилась. Что же я один, как дурак, без подарка?

– Лучший подарок она получит от отца – тачку, так что мы со своими мелочами в пролёте.

– А что за машина?

– «Жигули» какие-то, – Влад запихнул деньги в карман и бросил взгляд в большое во весь рост зеркало в коридоре. – Модель точно не знаю. Послезавтра увидим.

– Круто, – вздохнул всеми позабытый Стас, задумчиво терзая в пальцах неподкуренную сигарету. – Мне бы так отец расщедрился.

– А тебе ещё учиться надо, – Влад взъерошил волосы брата и скомандовал Сашке: – Пойдём.

– Куда? – удивился тот.

– Как – куда? За подарком Дашке.

– А говорил: «в пролёте», – передразнил Сашка, нехотя оторвав пятую точку от дивана.

Он попрощался со Стасом, по-мужски крепко пожав его смугловатую руку, и вместе с Владом двинулся в путь.

– Как ты думаешь, что ей может понравиться? – озадаченно спросил Влад.

Они шли вдвоём по серой пыльной городской дороге, по щербатым плитам тротуара, давно уже нуждавшимся в починке. От узорчатых чугунных ограждений, отделяющих своим замысловатым плетением проезжую часть, пахло свежей краской. Встречный мужчина, уже с утра находившийся в лёгком подпитии, стал посреди дороги с сигаретой в зубах и теперь хлопал себя руками по карманам, видимо, в поисках спичек. Он окликнул приятелей и заплетающимся языком попросил огонька. Сашок услужливо протянул ему присвоенную себе отцовскую зажигалку, выпустил отработанным щелчком пламя и, наспех выслушав витиеватые слова благодарности от забавного пьянчужки, пустился вдогонку за беспричинно спешащим Владом.

– Честно говоря, даже и не знаю, – сказал Сашок, нагнав товарища и продолжая прерванную беседу. – Но, что бы ты ни купил, приправь это цветами. Сам знаешь, как девчонки любят эти веники.

Влад немного задумался и понимающе кивнул.

– Ну а сегодня, что будем делать? – спросил он. – Вроде месяц, надо как-то отметить.

– Сводим их в «Лилию», – рационально заявил Сашка. – Посидим, расслабимся. Сам говоришь: все бабы – символистки. Девчонки обрадуются, конечно. Главное – внимание.

Разобравшись с планами на вечер, друзья приступили к штурму магазинов, размышляя на ходу, что можно подарить Дарье. Только не духи, нет, слишком обыденно; не косметику – в ней Влад совершенный ноль (эх, как жаль, что рядом нет отца, он бы уж помог в этом разобраться); впрочем, у Влада имелась приличная сумма, на которую он мог позволить себе купить нечто более ценное и изощрённое, чем летучий запах или недолговечная краска. Нутро музыканта, дегустатора изысканных созвучий, человека, звуками искушённого и ими наполненного, отправило необходимый сигнал в мозг и заставило принять единственно правильное решение. Взгляд наткнулся на красивый чёрный с серебристыми кнопками магнитофон (о, дивный звук, чудесная музыка, которые теперь будут ласкать маленькие девичьи ушки!). Японское чудо с английскими обозначениями на блестящей панели радостно сверкало и соблазняло переливающимися в свете весеннего солнца колонками.

– Берём! – решительно сказал Влад молоденькой продавщице в светло-серой униформе с белым воротничком.

Сашка схватился за сердце.

– Что ты творишь? – в отчаянии прошипел он. – Это же сумасшедшие деньги! Купи ей коробку конфет и ромашку, только, ради бога, не дари ей эту штуку! – Сашка дрожащим пальцем указал на магнитофон. – Лучше купи новую гитару, но только не выкидывай деньги на эту бабёнку!

– Не будь жмотом, доброжелательно улыбнулся Влад, жестом прося продавщицу упаковать покупку. – Дашка заслуживает намного больше, чем этот магнитофон. Почему я не могу сделать ей приятное, если у меня есть такая возможность?

Сашка в отчаянии пытался заламывать руки (выходило это смешно, впрочем, голубоглазый бес всегда старался исполнять исключительно комичные роли), он нервничал и злился, даже пытался закурить, однако же, продавщица (пухленькая невысокая блондиночка) вежливо напомнила ему, что здесь этого делать не положено, и Сашка был вынужден спрятать сигареты в карман.

– Ну, чего ты кипятишься? – миролюбиво спросил Влад, когда оба вышли из магазина и направились в сторону дома Воиновых. Влад бережно прижимал к себе коробку с подарком и теперь казался успокоившимся и удовлетворённым. – Знаю, что ты Дашку немного недолюбливаешь, но это ещё не повод так злиться.

– Я не злюсь, – криво усмехнулся Сашок. – Просто ты сейчас глупость делаешь. Твоя Дашка – маленькая пиявка, стервоза и неврастеничка. Полбеды, когда ты тухнешь в гараже, мучаясь над очередным посвящением. У меня иногда мысль возникает, что нашу группу не «Нефертити» надо было называть, а «Дашенька», – Сашка пренебрежительно ухмыльнулся. – Теперь у нас каждая песня о Дашке. Но это ещё ладно. Хуже то, что ты сейчас в подкаблучника превращаешься, готового ради этой бестии всем пожертвовать. Это не по-мужски Влад. Это недостойно!

– Недостойно чего? – сухо спросил Влад, раздражаясь и мрачнея. – Или, по-твоему, было бы лучше всю жизнь оставаться безмозглым ветреником, кобельком и балагуром? – Влад явно намекал на особенности Сашкиного поведения. – Нет, приятель, взрослеть надо, меняться, становиться серьёзнее.

– Всё, брейк, – ответил Сашка, ощутив в их разговоре первые повышенные нотки. – Каждый за себя. У меня своя точка зрения, у тебя – своя. На этом и разойдёмся.

Они действительно разошлись. Сашка отправился домой к себе, Влад – к себе. Им обоим предстояло собраться с мыслями и духом, чтобы подготовиться к предстоящему вечеру. По крайней мере, готовился Влад, готовился он морально и физически, тренировался перед зеркалом, репетировал подготовленную речь и планировал своё феерическое выступление. Свою знаменательную речь, которая, конечно же, разозлит Сашку, обрадует Дашеньку и станет значимым рубежом в его, Воиновской, жизни.

Влад предчувствовал счастье, предчувствовал его, безусловно, ошибочно, но подобные заблуждения свойственны людям влюбленным, а потому наивным и доверчивым. Влад чётко видел, что подходит к порогу новой жизни, более осознанной и ответственной, закрывая дверь в жизнь прошлую, в которой свободолюбивый Сашка предпочёл задержаться, как выяснилось впоследствии, на очень много лет.

Предвкушение счастья трепало нервы и вызывало лёгкий зуд в музыкальных пальцах, жаждущих тревожного колыхания струн. Но нет, Влад сегодня не собирался брать гитару в руки: боялся увлечься и забыться в объятиях эфирной Неферии, оставив без внимания Неферию материальную и осязаемую.

Вечер подкрался быстро и незаметно. Влад позвонил Сашку, сказал, что сейчас к нему заскочит, чтобы потом вместе отправиться на свидание.

Внутри что-то дрожало и дёргалось, что-то зловещее и холодное. Сашка был бодр и весел, об утреннем разговоре не вспоминал и казался весьма довольным жизнью, впрочем, он всегда был ею доволен, а все перепады его аристократического настроения объяснялись неутомимым актёрским духом, жаждущим сцены.

Будущие кумиры неврастеников, фетишистов, садомазохистов и прочих извращенцев встретили своих пассий в условленном месте и торжественно сообщили им, что идут в «Лилию», где будут праздновать первую знаменательную дату их совместной жизни.

– Мальчики, вы такие милые, – лепетала нежно-розовая Настя, жадно сжимая Сашкину руку. – Как приятно, что вы вспомнили.

Сашка приторно-сладко улыбнулся своей подруге, а Влад чмокнул Дарью в нос, который она хотела сморщить, но не успела.

На самом деле «Лилия», кроме своего исключительного символического оттенка и ностальгической знаковости не представляла ничего интересного и была похожа на душную, затуманенную табачным дымом тюрьму среди майской свежести и солнца.

Маленький альянс расположился за угловым деревянным столиком (тот, за которым они сидели ровно месяц назад, был бессовестно занят) и приступили к изучению меню. Остановились на десерте, коктейлях и мороженом (ох, уж эти безобидные тошнотворные сладости, которые почему-то так обожает женский пол).

Дарья много курила, Сашка много говорил, Настенька много смеялась, Влад много думал. Сумрачная «Лилия» дурманила, коктейль расслаблял, мороженое обжигало язык. Влад подозвал официантку и потребовал шампанского. Буквально через секунду распечатанная бутылка «Надежды» стояла на столе.

Сашка рассказывал третий по счёту анекдот, подзадориваемый Настенькиным звонким смехом, Дарья сдержано улыбалась. Влад взял ложечку от мороженого и, требуя к себе внимания, постучал ею по бокалу. Все притихли и посмотрели на него.

– Я хочу кое-что сказать, – немного смутился Влад, выдержав торжественную паузу. Его чёрные глаза отливали желтоватым золотом в сумрачном свете лампы и казались огненно-зеркальными.

Сашка, сообразив, что Влад сейчас начнет извергать розово-пряную патоку, предусмотрительно натянул на своё лицо маску недовольства.

– Все вы прекрасно понимаете, по какой причине мы сегодня здесь оказались, – начал издалека свою заранее подготовленную и тщательнейшим образом отработанную перед зеркалом речь Влад. – Помните тот столик? – указующий взгляд устремился в нужном направлении. – Мы пили водку, говорили всякие глупости, мой ангел недовольно фыркал весь вечер, – его глаза с лёгким доброжелательным укором уставились на Дашеньку. – И, конечно же, никто из нас не мог подумать, что это безобидное рандеву принесёт столько перемен, столько впечатлений, столько нового и удивительного!

Дарья осторожно разглядывала Влада сквозь полуприкрытые ресницы, нежилась в бархатистых волнах его голоса и радостно-тревожно представляла себе окончание столь вдохновлённой и пылкой речи. Настенька подперла рукой пылающую щёку и с детским восторгом, внимательно и сосредоточенно слушала Влада.

– Моя жизнь кардинально изменилась с того самого дня, – продолжал он. – Я стал совершенно другим человеком, – Сашка угрюмо кивнул в подтверждение его слов. – Только теперь, когда я тебя встретил, – Влад взял Дарью за руку и проникновенно заглянул в её тёплые, влажно-искрящиеся глаза, – я понял, что никогда и никого так не любил, никогда и никем не был так серьёзно увлечён. Ты – мой самый дорогой человек на земле. Я тебя очень люблю, безумно люблю, неизлечимо!.. Для меня ты – единственная женщина на свете, одна ты, только ты и никого кроме тебя!

Голос Влада утонул в торжественной тишине, которая была прервана аплодисментами Насти.

– Горько! – заорала она, умилённо ощерившись. – Горько-о!

Дарья залилась румянцем, потупив свой девственно-смущённый взгляд. Влад, нежно улыбаясь, влюбленный, одухотворённый, откровенно счастливый, ласково прильнул к ней. Обхватив её горячее пылающее лицо ладонями, он нетерпеливо прижался губами к её дивному рту, долго терзал её бледную розовость, восторженно изучая каждый миллиметр разгорячённой кожи.

– Боже мой, как романтично! – протянула Настя и красноречиво посмотрела на Сашку: мол, один уже снизошёл до признания, когда же соблаговолит ваше величество?

Сашка демонстративно проигнорировал взгляд подруги, хотя на всякий случай ободряюще похлопал её по коленке, словно отвечая: «Не расстраивайся, и на твоей улице перевернётся фургончик с конфетами».

Дарья тем временем осторожно выскользнула из объятий Влада, крепко сжала его руки и истерическим шёпотом, интимным и осторожным, быстро сказала:

– Я тоже тебя люблю, очень-очень. Я ещё тогда тебе хотела сказать, в гараже, но испугалась, что ты моих чувств не разделишь, и предпочла промолчать. Мне тогда так страшно стало, когда я вдруг представила, что ты мои слова обсмеёшь, не поверишь мне, не воспримешь серьёзно!

Он обнял её, вздрагивающую и взволнованную, осторожную и пугливую девочку, и по-отечески поцеловал в макушку.

– Как же это красиво, Санечка, – задумчиво пробормотала Настенька с налётом бело-невинной зависти, наблюдая за бестолковой ребяческой возней Дарьи и Влада. Они то и дело перешёптывались, хихикали, вздыхали, тыкались губами друг в друга, неловко промахивались, выглядели смешно и глупо, а самое главное – были переполнены ни с чем не сравнимым счастьем, неизмеримым, уникальным, бесконечным (и это сказано не для красного словца, так оно взаправду и было).

Весь оставшийся вечер Влад и Дарья сидели, сцепив под столом руки, только изредка отпуская друг друга, чтобы выкурить сигарету или глотнуть коктейля. Под конец изрядно захмелевшая Настя даже прослезилась, а разжалобившийся от спиртного Сашка начал её успокаивать. Затем они решили оставить влюблённую парочку наедине, а сами отправились в гараж для продолжения романтического вечера.

Уставшие, влюблённые, довольные Влад и Дашенька пристально разглядывали друг друга сквозь сгущающийся туман «Лилии». Влад был одурманен хмелем, жаждал любви и источал одержимость. Ему не хватало воздуха, и душа его нуждалась в самопожертвованиях, ему хотелось осыпать маленькую нимфу золотом своего влечения, своей страсти и одержимого фанатизма; ему хотелось вылечить её от хронического одиночества и здравомыслия, осыпать сладким призрачным счастьем, которым был переполнен сам и от которого не знал, куда деться. Ему была неинтересна та обыденная жизнь за пределами им выдуманного сказочного мирка, в котором он воздвиг хрустальный пьедестал зеленоглазой богине, такой холодной и такой недоступной. Ему было мало чувствовать её рядом, ему хотелось раствориться в ней, рассыпаться мелкими кристаллами в её голубой крови. Ему было отвратительно хорошо, как бывает хорошо алкоголику в момент сильнейшего похмелья завидевшего искрящийся бокал, наполненный холодным пенным пивом; или подсевшему наркоману в жесточайшей ломке, вводящему яд в изрешеченную вену.

Этот нежный яд сидел сейчас подле него, встряхивал лунными волосами и клялся в любви и верности.

Какой чудесный майский вечер! Какой упоительно-миролюбивый город! Какое чистое звёздное небо! Но на далёком северо-восточном осколке сине-чёрного небосвода просыпался Зверь, тот самый, что ожидал подходящего момента, что скрестил (для своей забавы) параллели изначально непересекающихся жизней; тот самый Зверь, тенью бродивший между живыми и светлыми, сеющий раздор и соблазняющий непогрешимых. Тот самый Зверь, что катает на своей мохнатой спине сладкоголосую Неферию, вечную мученицу, обезображенную проклятиями.

Гаснет свет в угрюмом гараже, замолкает перед новым аккордом гитара, замедляется ход истории, и добрый фотограф увековечивает светлые картинки прошлой жизни, чтобы воспитать на них новое, более выносливое поколение.

Глава четырнадцатая

Окно нараспашку, мягкий полуденный зной вливается с ленивой изнеженностью в освещённую ярким желтоватым светом комнату. Скрип дверей платяного шкафа. На кухне по-домашнему мелодично позвякивает посуда. Маргарита Воинова в цветастом фартуке с заколотыми на затылке каштановыми кудрями), накрашенная и благоухающая духами (она всегда следила за собой и даже к мусоропроводу шла как на парад), что-то хитренько нашептывала мужу, методично отсчитывающему спасительные капли «Корвалола».

Влад бегал по квартире, разыскивая нужную одежду, сшибал углы, зарабатывая лиловые синяки и веселя блаженно раскинувшегося на диване Стаса.

– Такое ощущение, будто тебе Нобелевскую вот-вот дадут, – шутливо сказал Стас, наблюдая за тем, как Влад поправляет воротничок своей белоснежной рубашки (в кои-то веки он надел на себя что-то светлое).

– Намного лучше, чем Нобелевскую, – Влад потрепал брата по голове и улыбнулся.

– Думается, ты скоро познакомишь её с родителями, а потом мы будем гулять на твоей свадьбе.

– Тебе лишь бы погулять, – проворчал Влад и спросил: – Сашка не звонил?

– Звонил, пока ты наводил марафет. Сказал, что зайдёт к Настюхе, а потом они вместе пойдут к Дашке, – Стас сознательно избегал называть Настю Стаськой, как звали её все остальные, воспринимая для себя подобную парономазию оскорбительной.