Седьмое евангелие от «ЭМ»

Примерно через полчаса работы вдруг из устов выскочил мужик с двустволкой в руках.

– Отойди от стога, – завопил он, – перестреляю, как собак.

Заводчан, как ветром сдуло. Все мгновенно заскочили в кузов грузовика. Мелиционер, спрыгнув с кузова грузовика, медленно двинулся на мужика, поигрывая автоматом.

– Не бузи, – тихо, с расстановкой говорил миллиционер, поправляя автомат, – сено приказано конфисковать. Земля в тайге государственная.

Тут из тех же кустов, откуда появился и мужик, выскочила запыхавшаяся баба с косой в руках и пошла на миллиционера со страшным взглядом.

– Только двинься – башку снесу и на курок нажать не успеешь, – она несла косу, как хоккеист клюшку, готовясь произвести щелчок по шайбе. Миллиционер попятился к грузовику.

– Каждого запорю, кто к сену подойдёт, – сказала взмыленная баба.

Представитель завода и миллиционер о чём-то пошептались и приказали грузиться в кузов. Примерно через полчаса продрались ещё к одной таёжной поляне. Здесь было ещё страшнее. У стога сена стояли полтора десятка местных мужиков, держа в руках охотничьи ружья. Выражения лиц были решительные и суровые.

– Ну, пацаны, здесь нас местные и похоронят, – тихо сказал кто-то в кузове.

Выгружаться из машины никто не отважился. Пришлось вернуться в деревню. Оказалось, что деревня не собирается кормить заводчан. Произошёл стихийный митинг – приезжие наотрез отказывались участвовать в конфискации деревенского сена.

К вечеру машина с угрюмыми и голодными заводчанами вернулась в Красноярск.

На следующий день, выйдя на работу, Семён попытался узнать у коллег, кто такой Кока? Но про него никто и слыхом не слыхивал.

* * *

Погребняк был доволен. Он начинал чувствовать себя не просто кукловодом, а дирижёром целого большого оркестра. Такое ощущение появлялось у него, когда дела операции шли хорошо и всё задуманное получалось без пробуксовки. На столе стояла ещё не начатая бутылка коньяка, лежало несколько яблок и разломанная на несколько частей шоколадная плитка.

– Для таких случаев есть у меня подходящие рюмки, достанька вон в шкафчике, – кивнул он Грелкину. Тот мигом нашёл нужный сосуд в указанном месте.

– Две доставай, ты что меня уж совсем за жлоба держишь?

– Пардон, Босс.

– Слушай, где ты воспитывался, обороты речи у тебя какие-то не пролетарские, «пардон», «соразмерно».

– Классику соразмерно уважаю, Босс, Бальзака там…

– Садись, Себастьян Пыжикович, – наверное, впервые Погребняк обратился к своему подчинённому по имени отчеству. При этих словах Грелкин распрямил спину и слегка выпятил грудь, – и давай сегодня без «боссов», без чинопочитания, без реверансов – попроще.

– Слушаюсь, Демьян Онуфриевич.

Погребняк махнул на него рукой

– Вообще-то я этого не любитель, – качнул он головой, показывая глазами на стол, – но сегодня, думаю, можно. – Он взял рюмку и жестом показал Грелкину, чтобы присоединялся. Они выпили.

– Бери яблок, шоколад … как дома. Должен сказать тебе, – Погребняк откусил от большого яблока, – дела наши совсем даже неплохи, – операция «Сенокос» сделала своё дело. Они теперь голову свернут, гадая, что мы там затевали. Здесь важно выиграть время. Ну как тебе в коконе?

– Непривычно, конечно, но ничего. Я на практике был одним из лучших и с натурой повезло.

– У кого позаимствовал?

– Зэк один подвернулся, только откинулся. Родственников нет, детдомовский.

– А куда тело дел?

– Там же в тайге и бросил. Да тепло сейчас – ему соразмерно не привыкать.

– Как подопечный? На контакт хорошо идёт?

– Нормально, но перепить его очень трудно. Я не смог. Такое впечатление, что его организм очень стойкий к алкоголю. Может это на генетическом уровне?

– Может, и на генетическом, может, и наши генетики руку приложили.

– И удар у него, как кувалдой. Чуть душу не вышиб. Откуда? Ведь он же футболистом был.

– Вот и радуйся, что он тебя рукой, а не ногой приложил. Ну, хорошо. Продолжай подготовку по операции «Доктор» – это может оказаться перспективным направлением. Операцию «Литейный» я подготовил. Осуществляй общее наблюдение, в цех не суйся ни при каких обстоятельствах. Я должен отбыть к нашим «Синоптикам», не накосячь тут без меня. Когда вернусь – не знаю, может, неделю буду отсутствовать.

Они ещё час говорили на разные бытовые темы. Бутылку допили. Грелкин предлагал сгонять «соразмерно» за второй, но Погребняк отказался.

* * *

Востриков никогда не видел такого Бережного. Стены его комнаты были все увешаны ватмановскими листами двадцать четвёртого формата. На ватмане были изображены многочисленные графики. Вдоль некоторых цветных линий были нанесены не то закумыристые математические формулы, не то какие-то иероглифы. Сам Бережной ходил по своей комнате, подперев подбородок. Взгляд его ничего не выражал – он смотрел в себя.

– Что это за выставка? – спросил вошедший Востриков, указывая на развешанные по стенам листы ватмана.

– Кажется, меня водят за нос. Ничего не понимаю. Я уже сон потерял.

– А что произошло?

– В том-то и дело, что ничего не произошло, но анализ говорит, что что-то должно произойти. Уж больно много непонятных движений, – и Бережной выложил Вострикову свои сомнения.

– Ты никуда не уезжаешь в ближайшие дни?

– Не собирался, – ответил Востриков, – помощь нужна?

– Возможно.

– Кстати, ты знаешь, что Погребняк был у синоптиков?

– У каких синоптиков?

– Да, у наших синоптиков, в ЦЦ, в отделе «Синоптики».

– А ты откуда знаешь?

– На днях встречаю в коридоре приятеля из этого отдела. Он говорит: «ты тоже к нам?». Я спрашиваю: «а кто ещё?». «Погребняк», – говорит, – «на днях заходил, больше часа сидел в лаборатории «Прогнозов»». Это может быть зацепкой, – в задумчивости протянул Бережной, – поеду сам, а то запрос долго будет длиться. Всё хотел тебя спросить: ты когда-нибудь анализировал маршруты объекта?

– Что ты имеешь в виду?

– Выходя с завода он частенько идёт в магазин «ЗНАНИЕ».

– Да, знаю. Это я е его по этому маршруту пристроил. Готовлю нужную литературу для него.

– А дальше?

– Что дальше?

– Дальше, он заходит во двор. Иногда стоит у первого подъезда. Иногда заходит в подезд, поднимается на последний этаж, но ни в одну квартиру не звонит, постоит несколько минут и уходит.

– Нет, этого я не знал, – удивлённо ответил Востриков.

– Надо прояснить. Короче, я убываю в ЦЦ. Постарайся пожалуйста сесть на хвост Грелкину. Я постараюсь вернуться быстро.

* * *

Грелкин засветился уже в понедельник. Востриков засёк его на заводе прогуливающимся вокруг литейного цеха. Причём, это было его ежедневное занятие. Услышав об этом, вернувшийся в среду Бережной коротко сказал: «будем нейтрализовать».

После обеда в тот же день в службе заводской охраны раздался телефонный звонок. Уверенный мужской голос сообщил, что на территории завода находится посторонний. Было дано точное описание постороннего и место его нахождения. Завод был не режимный, но вооружённая охрана имелась. Наряд из двух человек с карабинами тут же задержал Грелкина, которого доставили в дежурную часть для выяснения. Так как Грелкин никак не мог объяснить цели своего нахождения на заводе, то был вызван наряд мелиции из местного райотдела. В милиции у Грелкина обнаружили кошелёк с небольшой суммой денег, блокнот с непонятными записями и подозрительный прибор, похожий на часы со стрелками, но стрелки с двух сторон, несколькими кнопками по периметру и шкалами с непонятной градуировкой. Прибор был немецкого производства, о чём говорила соответствующая надпись производителя. Кроме того имелся паспорт, выданный на имя гражданина Грелкина С. П. В общем подозрительный тип был задержан до выяснения.

Комбайновый завод имел общий забор с другим Красноярским предприятием – ликёроводочным заводом. С железнодорожного вокзала вела к заводам общая ветка, по которой доставлялись вагоны с материалами для обеих заводов. Вечером в среду к воротам ликёроводочного завода прибыл тепловоз, толкающий перед собой два вагона: цистерну на завод виноводочной продукции и товарный с чугунными поковками для комбайнового. Отцепив оба вагона на комбайновом заводе, тепловоз вернулся на станцию.

В субботний вечер разразилась страшная гроза. Казалось, что небо разорвало прямо над комбайновым заводом. Потоки воды водопадами обрушились с небес.

По выходным дням работал только главный конвейер и несколько ремонтных бригад. Одна из таких бригад должна была работать в литейном цехе. Надо было подготовить цех для проведения экспериментальных работ в воскресенье. Эксперимент должен был проводить отдел главного энергетика.

Эстэт был человек творческий – он не мог не изобретать. Был он всего на пять лет старше Семёна. Они быстро нашли общий язык. В эту субботу он позвонил Семёну домой и сказал, что эксперимент переносится на следующую неделю. У Эстэта были какие-то семейные проблемы и он выходные собирался провести на своём садово-огородном участке.

Ураган стал стихать только в воскресенье к обеду. Дядя Саша и его напарник Володя сидели у себя в комнате для охраны, когда на заводе раздался страшный грохот. Ощущение было такое, что где-то что-то взорвалось. Что могло взорваться на комбайновом заводе? Схватив свои карабины, оба выскочили на проходную завода. С правой стороны, над крышами цехов, в направлении ликёроводочного завода поднималось огромное облако не то дыма, не то пыли. Вохровцы доложили начальнику охраны о непонятном происшествии и отправились выяснять, что же произошло.

Уже подходя, стало заметно, что со зданием литейного цеха что-то не так. Присмотревшись повнимательнее, наряд охраны понял, что на литейном цехе исчезла крыша. Не могло же её унести ураганом, который к тому времени уже кончился. Над зданием клубились тучи пыли – крыша обрушилась во внутрь здания. Целого пролёта просто не было.

– Что же это, дядя Саша. Спасателей надо вызывать? – со страхом прошептал Володя.

– Спокойно, надо посмотреть, может помощь кому нужна. Ремонтники второй день подряд без смены работали. Две бригады.

Дверь в административную часть здания оказалась открытой. Охранники не стали подниматься на второй этаж, а сразу прошли в подсобное помещение. Потолок был на месте, но по всей стене коридора ползли страшные щели. Штукатурка во многих местах осыпалась. Зайдя в раздевалку, они остановились на пороге – в самых причудливых позах кругом лежали тела. Кто-то был одет, кто-то по пояс глый. Одни сидели на лавках, другие лежали на полу.

– Стой здесь, – сказал дядя Саша, – я осмотрю помещение.

Володя со страхом, судорожно передёрнул затвор своего карабина. Глаза его выпрыгивали из орбит. Дядя Саша приложил палец к губам –мол: тихо – и двинулся по комнате, аккуратно обходя тела на полу. У окна на столе стояло жестяное оцинкованое ведро. Подойдя к столу, дядя Саша почуял знакомый дух. Наклонившись поближе к ведру, до него дошло: в ведре был портвейн. Дядя Саша дотронулся до ближайшего тела – оно было горячим.

– Вовка, пьяные они в ж…, – крикнул дядя Саша, – как же они ведро портвейна на завод пронесли? Не иначе с ликёрки утечка. Один забор-то с ликёркой.

Вовка на трясущихся ногах приблизился к столу. Они обошли все тела. Все дрыхли пьяным тяжёлым сном.

– Пошли в цех, этих будить бесполезно.

Дверь в цех со стороны раздевалки не открывалась, видимо, была подпёрта рухнувшим перекрытием. Охрана решила выйти наружу и осмотреться вокруг цеха. На подъездных путях стояли вагоны. Под цистерной лежал человек в ремонтной робе с ведром в руках.

– Вот она – корова, – многозначительно кивнул дядя Саша, – два дня доили. А я-то думаю – вторая бригада ремонтников пришла в литейный, а первая не вышла. Надо ведёрко и к себе в охранку захватить.

Как только утром Семён пришёл на работу, Эстэт сразу повёл его на крышу здания, где размещался отдел главного энергетика. Панорама с крыши открывалась великолепная.

– Вон литейный цех, – показал рукой Эстэт, – видишь, над левым пролётом крыши нет.

– А куда она девалась? – с удивлением спросил Семён.

– Наверно, последствия грозы. Вроде никого не завалило, спасатели до сих пор завалы разгребают. А ведь могли мы с тобой там быть погребёнными.

Семёна передёрнуло при этой мысли.

* * *

Первый свой заводской отпуск Семён решил провести в Ленинграде и посвятить его Достоевскому. Однажды в мгазине «Знание» ему попалась интересная книга, в которой он прочитал статью достоевсковеда-любителя Бурмистрова о Петерсбужском маршруте Раскольникова. Семёну очень захотелось изучить этот маршрут на месте. Этим и объяснялся выбор города для проведения отпуска. Две недели пронеслись незаметно. Возвращаясь из Ленинграда, прямо в аэропорту, Семён купил книгу, название которой его заинтриговало. Книга называлась «Крупномасштабная структура пространства-времени». Одним из авторов был некто С. Хокинг. Это имя тоже ничего не говорило Семёну. Прямо в самолёте он начал читать эту книгу. Семён был удивлён: математический язык книги был практически незнаком Семёну. Речь шла о картах, атласах и многообразиях. Это была новая для Семёна математика. Это был язык топологии. Таким образом, становилось понятно, что самообразование ещё было очень не полным, и список Рашевского надо было каким-то образом расширять. А однажды в книжном магазине он купил книгу тоже двух незнакомых авторов «От проективной геометрии к неевклидовой». Это тоже было очень удивительно – как это: от одной геометрии к другой? Но пройти мимо этой книги просто не давала какая-то сила. «Ладно, на досуге полистаю», – подумал Семён и поставил книгу на свою книжную полку.

После отпуска Семёна перевели в конструкторское бюро. Семёну такой переход не нравился, но это пыл приказ, который не обсуждался – как в армии: приказали, выполняй. Коллектив был почти женский и это было в новинку для Семёна.

В этом году Семён сделал первое своё изобретение и получил за него нагрудный знак в виде медали: «Изобретатель СССР». Его огромное фото появилось на заводской аллее славы.

А вот с комсомолом у Семёна почему-то никогда не ладилось. В институте его трижды исключали из комсомола. Семён не приходил на эти собрания и его не могли исключить – требовалось личное присутствие. Наконец он пришёл, но комсомольское бюро не пришло, и Семёна опять не исключили. Вчера Семён не ходил на комсомольское собрание отдела энергетика, а сегодня узнал, что его избрали начальником комсомольского прожектора. Комсорг Люба толком ничего не могла сказать, что такое «комсомольский прожектор» и Семён отправился в заводской комитет комсомола, чтобы разъяснить этот вопрос. Комсомольская организация завода насчитывала несколько тысяч человек, поэтому на заводе был освобождённый комсомольский актив (секретарь, два заместителя и машинистка). Сидел актив в отдельном домике на отшибе (здесь раньше была старая проходная).

Войдя в комитет комсомола Семён сразу же натолкнулся на знакомого – Олега (школьная кличка «Англичанин»). Олег когда-то учился в одном классе с другом детства Семёна Геней и через него они и были знакомы. Геня рассказывал, что Англичанин попивал и не отличался усердием в учёбе, а кличку получил из-за яркого английского или не английского прононса на уроках английского языка.

– Привет, ты к кому? – спросил Семёна Олег.

– Привет, мне нужен комсомольский секретарь.

– Я и есть – секретарь, – ответил Олег. Семён внутренне удивился, но виду не подал. Узнав, что Семён из отдела энергетика, Олег спросил между делом.

– Вы там спирт получаете?

– Да, двадцать литров в месяц.

– Солидно, – серьёзно оценил Олег.

В ближайшие полчаса Олег разъяснил Семёну задачи комсомольского прожектора, выдал бланки отчётов и агитационную литературу. Семён понял, что для начала надо создать свою команду. На эту роль подходили два пацана из электролаборатории. Так, по крайней мере, думал Семён. Одного звали Вова (по прозвищу «Пещерный» за туристическую любовь к пещерам и умение фотографировать). Второго звали Гариф. Он отличался завидной настойчивостью и умением пробивать административные преграды. Надо было только убедить Гарифа, что дело это правое.

Однажды, выходя с завода, Семён услышал, как кто-то громко произнёс его имя.

– Ба, Семён, – это был его бывший одноклассник по кличке «Доктор» – тот самый Вова Г-ев, которому Семён когда-то решил экзаменационную работу по математике.

– Доктор, ты как тут?

– Работаю на заводе инспектором ГАИ, – (завод имел большой транспорт и в своём ГАИ была оправданная необходимость), – ты где?

– В конструкторском бюро отдела энергетика.

– Бабы есть?

Доктор был уже разведён и от трёх браков имел четверых или пятерых детей. Ещё со школьной скамьи Доктор отличался тем, что имел отличный музыкальный слух, умел играть на гитаре и знал много песен. В общем, в любой компании такой человек сразу вливался в коллектив и был просто незаменим. Доктор обещал заглянуть на днях в конструкторское бюро.

Следующее утро началось с того, что Семён отправился в заводское ГАИ. Через полчаса Семён уже садился в жёлто-синий милицейский мотоцикл «Урал».

– Ну, держитесь! – сказал Семён, неизвестно к кому обращаясь, – давай, Доктор.

Они захватили по дороге Гарифа и отправились с комсомольской проверкой по складам отдела энергетика.

Через месяц среди кладовщиков уже бытовало твёрдое убеждение, что лучше получить взыскание от своего начальника, чем попасть на карандаш в комсомольский прожектор Молнара. Там тебя так разрисуют, так сфотографируют и выставят на всеобщее обозрение, что рад не будешь, даже если просто окурок бросил возле склада. Стеллажи на складах были в полном порядке, полы блестели и никаких субботников по очистке территории проводить не требовалось.

* * *

Семён стал чаще общаться с комсоргом Любой и иногда провожал её до дома. Внешне Люба напоминала известную киноактрису Зинаиду Кириенко и многим юношам нравилась. Жила Люба в Николаевке. Николаевка славилась тем, что народ там был неспокойный. Николаевские пацаны были известные хулиганы. Когда ещё Семён работал в наладочном участке знакомый токарь, мастер на все руки, сделал в подарок Семёну нож – выкидушку. Очень хорший нож, лезвие из автомобильной рессоры и не слабого размера. Теперь, когда надо было провожать Любу, Семён в карман пиджака клал этот нож. Неизвестно, мог бы Семён им когда-нибудь восползоваться, как холодным оружием, но с ножём в кармане как-то было спокойнее.

В этот вечер Бережной решил проследить за Семёном до самого дома – неспокойно было у Антона на душе. Николаевка уже погрузилась в ночь и на кривых улочках была сонная тишина. Семён уже почти дошёл до виадука, но здесь путь ему преградил стоявший на путях товарный состав. Семён вспрыгнул на площадку товарного вагона, но неожиданно состав тронулся. «Прокачусь до вокзала», – подумал Семён. Бережной ускорил шаг, стараясь не отставать от вагона. Поезд вдруг начал набирать ход. «Надо прыгать, похоже тормозить не собирается», – решил Семён. Он встал на подножку вагона, собираясь прыгать. В этот момент Бережной понял, что на площадке, где находился Семён, резко возросло магнитное поле. «Опоздал», – мелькнуло в голове у Антона и он, изловчившись, заскочил на подножку. В этот момент Семён прыгнул со ступеньки вагона. Он не заметил, что карман, где лежал страшный нож, намертво прилип под воздействием электромагнитного поля к железному крюку вагона. Грелкин воспарил над составом, наблюдая за происходящим. Семёна развернуло в воздухе и он понял, что пиджак зацепился за какую-то металлическую скобу, приваренную к поручню вагона. Следующим мгновением его должно было по инерции завернуть под колёса состава. В это же мгновение Бережной, вытянувшись в прыжке, резанул своим ножём по пиджаку Семёна. Семён же в порыве какого-то последнего отчаяния рванул на себе пиджак и грохнулся на насыпь в тридцати сантиметрах от рельса. Тут же перед глазами прокатилось чудовищное колесо вагона, отсвечивая отшлифованным металлом на ободе. Кажалось, что не прошло и секунды, как в поле зрения возникло второе огромное колесо. Семёну хотелось вжаться в насыпь железнодорожного полотна. «Только бы каким крюком не зацепило», – мелькала единственная мысль в голове. Прошёл последний вагон, а Семён всё лежал, не в силах пошевелиться. Его словно парализовало.

* * *

Бориса Семён знал давно. Когда-то в детстве они жили в одном дворе на седьмом участке. В садик Борис не ходил и по возрасту он был на год младше Семёна, потому и школьные дела у них как-то не пересекались. Потом Семён перехал на левый берег Енисея, а через год в тот же двор переехал и Борис. Именно в один двор с Семёном. И так оказалось, что многие годы семья Бориса тоже арендовала дачу в том же месте, что и семья Семёна. Борис был знаком почти со всеми друзьями Семёна, но в общей компании участий почти не принимал. После школы Семён и Борис больше стали проводить время вместе. Борис был человек творческий и ищущий.

Однажды, гуляя по центральной площади города Борис завёл такой разговор.

– Ты никогда не обращал внимание на такое арифметическое равенство: два в четвёртой степени равно четырём во второй степени? Существуют ли другие числа, для которых было бы справедливо такое равенство?

Вопрос Семёна заинтересовал – это было его первое самостоятельное исследование. В результате была открыта первая теорема Семёна. Он назвал её «Теоремой об исключении». Семён считал, что наибольшая математическая склонность у него к геометрии, но вот первая открытая им теорема оказалась из области теории чисел. Эта теорема была интересна тем, что из неё следовало ещё одно определение замечательному иррациональному числу «е» – основанию натуральных логарифмов. Более того, в результате этого исследования были открыты интересные уравнения, которые определённым образом связвали число «е» с другим знаменитым иррациональным числом «фи», которое в математике называлось «золотым сечением».

На заводе всё было по-прежнему, но случилось одно обстоятельство. Семёну сильно понравилась одна девушка. Как-то надо было знакомиться и Семён придумал: молча подарю цветок, просто принесу и положу на рабочий стол, а после работы подойду познакомиться – это будет повод. Так и сделал. Случилось это девятнадцатого ноября. Вечером они познакомились. Девушку звали Тамара. Необычность этого знакомства была в том, что девятнадцатое ноября был днём рождения Тамары. Семён потом клялся, что всё произошло по какой-то чистой случайности – видимо, судьба.       Весной следующего года они поженились.

* * *

То, что Грелкин угодил в милицию, засветившись у литейного цеха, Погребняк считал провалом.

– Ты понимаешь, что бы было, если бы твоё дело было передано из милиции в КГБ?

Грелкин потупившись стоял молча.

– Упекли бы на несколько лет и прощай твоё родное тело. Так и скакал бы от кокона к кокону. Поверь, серьёзные дела так не делаются. Скорее бы всего прислали мне нового стажёра. И начинай всё сначала… Зачем ты с собой таскаешь эту дурацкую линейку? Она что лучше обыкновенной?

– Привык я соразмерно к ней и мало места занимает.

– Учишь, учишь тебя. Операцию «Белка» считай закрыли. Я написал отчёт в Центр – там не возражают. То, что столкнул объект со скалы тоже считают лишним. По-детски как-то. Мы больше двадцати лет разрабатываем объект, а ты всё норовишь как-то примитивно-топорно, без изюминки. Ведь ТАМ это всё оценивают, – Погребняк показал пальцем в потолок, – и в первую очередь тебя оценивают.

– А с поездом? – робко вставил слово Грелкин.

– С поездом – другое дело. Здесь глубокий внутренний стрес. После такого события у человека вся психика может перевернуться. Я, конечно, понимаю, что это , так сказать, твой экспромт, ты же не специально товарняк туда подогнал или специально?…

– Нет, случайно получилось.

– Отчёт послал, надеюсь, одобрят. А вот операцию «Спаниель» выпустил из под контроля. Та Тамара могла его куда нам надо направить, а с этой Тамарой он может со своего направления не сбиться. Но тема не закрыта. И тема «Доктор» может быть перспективной.

Глава 7.

«Любовь, комсомол и весна»

Приближалось отчётно-перевыборная конференция комсомольской организации завода. Комсомольский секретарь Олег докладывал парторгу завода Семёну Серапионовичу, как обстоят дела с подготовкой к конференции.