Седьмое евангелие от «ЭМ»

– Давай посмотрим, – сказал он Семёну.

– Нет, – жёстко ответил Семён и они кинулись с горы по кривым улочкам Николаевки.

Уже впереди угадывался городской вокзал и надо было перейти железнодорожные пути по виадуку, когда на мосту с другой стороны показался одинокий ночной прохожий.

– Дай отвёртку, – проговорил Николай тяжёлым шёпотом, – я его замочу.

– Подожди. Может обойдётся.

Видно было, что приближающийся мужик, в лихо заломленной на одну бровь кепке, был навеселе. В одной руке он держал металлический чайник.

– Мужики, спичек не найдётся, полночи не курил, – взмолился мужик с чайником.

– Этого добра у нас хватает, – Семён достал из кармана коробок, – оставь на память.

– Спасибо, мужики, – он был искренне счастлив, – держи, хорошая бражка, – протянул он чайник Николаю, – почти полный, я уже оппился.

Друзья вышли на привокзальную площадь и через полчаса уже сидели на кухне у Семёна. Бражка действительно оказалась неплохой. Опустошив чайник, Николай оставил Семёна и отправился домой спать. Семён переоделся и с первым автобусом уехал на дачу.

Через несколько дней на дачу к Семёну приехал Жорик.

– Ты слышал, какое несчастье приключилось в городе? – почти торжественно начал Жорик, останавливаясь у крыльца дачи, – институт твой погорел.

– Не может быть, – Семён изобразил на лице удивление, – и что там?

– Я не ездил, но весь город только об этом и говорит. Сказывают, что студенты, которые первыми увидели огонь в окнах, не торопились вызывать пожарных, мол, «пусть сначала хорошенько займётся». Вызвали только тогда, когда уже всё крыло полыхало.

Через несколько дней Семён сам съездил в институт и посмотрел на плоды своей деятельности. Снаружи всё выглядело так, как будто институт расстреливали в упор из танка или пушки. Весь угол здания был разворочен, как взрывом. Окон не было, стены были закопчённые, а местами, и обугленные. Изнутри крыло было закрыто на всех пяти этажах. Видно было, что в коридорах исчез паркет. Пострадала кафедра сопромата и кафедра черчения, что была этажом выше. Крыши над зданием этого крыла тоже не было. Поговаривали, что причиной стало замыкание электропроводки, где-то на втором этаже.

Этим летом на даче Семён сделал для себя ножиданное открытие. Если ночью спуститься на верхний пляж и лечь на траву таким образом, чтобы в поле зрения ничего не попадало кроме звёздного неба и лежать совершенно неподвижно, то через некоторое время ощущение под тобой земли исчезает. Появляется ощущение, что звёздное небо начинает тебя втягивать и, глядя на звёзды, вдруг чувствуешь, что несёшься к звёздам со страшной скоростью. Само чувство тела исчезает и ты сливаешься с пространством. Ты становишься самим Космосом. Твой взгляд охватывает всю Вселенную, ты сам становишься её дыханием, её пульсом. Ты чувствуешь жизнь звёзд и они не кажутся уже тебе бесконечно далёкими.

* * *

Конец лета и начало осени Семён провёл подрабатывая в мастерской Энергосбыта. Это было рядом с домом и за это платили неплохую зарплату. Он быстро освоил работу на токарном станке. Заданий было немного: вытачивать различные патрубки, нарезать на них резьбу, растачивать фланцы, в общем – точить разную мелочь. Этот случай Семёну не только запомнился на всю жизнь, но и в результате этого случая мгновенно выработался непроизвольный рефлекс, от которого Семён не мог уже больше никогда избавиться.

Однажды, зажав в патроне цилиндрическую заготовку, Семён решил посмотреть, как она отцентрована. Он нагнулся вперёд и вправо, чтобы посмотреть на заготовку с торца, вдоль осевой линии, а левую руку с ключом из патрона не снял. Правой же рукой он нажал рычаг включения станка. Его спасло то, что левая рука просто лежала на ключе. Если бы ключ был зажат в кулаке, Семёна точно бы убило. Скорость была почти максимальная. Инерцией вращения руку с ключом отбросило от патрона и ключ, пролетев слева от головы Семёна, ударил в спину начальника мастерской, который что-то делал у верстака. С этого времени, как только Семён вспоминал этот случай, голова непроизвольно дёргалась вправо.

Девушки в жизни Семёна время от времени случались. Как правило, их приводили в компанию подружки друзей, когда собирались общей компанией, так сказать, «чтобы не нарушать чётности». Такие девушки надолго не задерживались – сердце его было занято. А та, кто жила в сердце Семёна, воспринимала его просто, как старого надёжного товарища. От отсутствия поклонников Тамара не страдала – ей было из кого выбирать.

Случилось то, что когда-нибудь всё равно должно было случиться – Тамара в январе семдесят пятого года вышла замуж. Для Семёна это было ударом. Разумом он понимал, что это было неизбежно, но сердцем верить в это не хотелось. А этим же летом ему понравилась девчонка, жившая на соседней даче. Как-то раньше Семён её просто не замечал. Семён завязал знакомство и, так как сердце его было теперь свободно (он так думал), стал приглашать на свидания новую знакомую. Звали её Ирина. Она была на четыре года моложе Семёна и готовилась поступать в медицинский институт. Семён о случившемся событии решил рассказать лучшему другу Жорику.

– Ну что ж, знакомь, – с видом знатока серьёзно воспринял это известие верный друг.

Буквально этим же вечером втроём (увязался ещё один из пацанов дачной компании Сергей Т.) они посетили дачу Ирины и состоялось общее знакомство.

– Ты, знаешь, – буквально через пару дней говорил Жорик Семёну, – хоть ты и первый познакомился с Ириной – это ещё не значит, что она – твоя девушка. Симпатичная девчонка. Я тоже на неё глаз положил.

– Мне кажется, – прищурился Семён, – что и не ты один.

– То есть…?

– И Серёга на неё глаз положил.

Так они втроём и приглашали её на свидания. Ирина поступала в институт, а неразлучная троица повсюду её сопровождала. Но вот наступила разлука – Ирина поступила в институт и, как абитуриентка, отбыла в колхоз.

Однажды осенним вечером Жорик навестил Семёна.

– Ты знаешь, дружище, – начал глубокомысленно Жорик, – кому Ирка отдаст предпочтение из нас, мы решим потом, а сейчас, мне кажется, надо снять с хвоста третьего. – Под третьим он имел в виду Сергея.

С этой задачей они и отправились к их общему другу Игорю. Игорь учился в медицинском институте и, как и многие известные писатели-врачи, имел склонность к литературе. Кроме того, он обладал очень тонким и острым чувством юмора. В чём, кстати, и Жорику, и Семёну тоже отказать было нельзя. Друзья собрались у Игоря и решили, что они напишут от имени Сергея Т–ва любовное письмо в колхоз Ирине. Письмо должно быть таким, чтобы по приезду Ирине не только думать, но и вспоминать бы не захотелось Сергея. И они написали.

На первых страницах шло жаркое объяснение в любви, которое сопровождалось пылкими и дурацкими стихами и рисунками. Потом шёл текст песни для любимой. После текста был дан мотивчик этой страстной песни, состоящий из слов: «тра – ля – ля; тэц – тэц; эй – й,…, мо – гу…» Примерно на целую страницу. Потом был текст о страстном ожидании встречи после возвращения из колхоза. В стихах конечно. Письмо было запечатано в объёмный конверт, на котором были изображены пронзённые стрелами сердца, пархающие голубки и ромашки, с которых осыпаются лепестки: «любит-не любит». Кроме того, поперёк конверта шла жирная красная надпись: «Лети письмо, извивайся. Никому в руки не давайся. А отдайся тому, кто мил сердцу моему».

Семён встречал Ирину один. Сразу без приветствий она бросила, сцепив зубы: «Т–ов, что – запил или рассудком поехал?».

Оказалось, что посмотреть, кто придёт за этим письмом, на почте колхоза собралась почти всё деревня. При внимательном рассмотрении можно было заметить, что на почте не удержались и тихонько вскрыли пылающий страстью конверт и, уж конечно, ознакомились с его содержимым.

Третий конкурент был снят с «хвоста» бесповоротно.

Часть II

Творчество жизни

«… писать должно либо о том, что знаешь очень

хорошо, либо о том, чего не знает никто.»

А. и Б. Стругацкие

(«Хромая судьба»)

Глава 6.

Заводская проходная

А как же математика? Спросите вы. Семён продолжал записывать в тетрадь собственные доказательства интересных ему теорем. Начинала тетрадь теорема Паппа (не теорема проективной геометрии, а теорема планиметрии – почти забытая). Потом появилась теорема Птолемея. Несколько собственных доказательств теоремы Пифагора. Были открыты пространственные преобразования ортогональных координат и Семён три дня ходил просто счастливый. Потом узнал, что это открытие сделал до него Эйлер. Правда Эйлер вводил дополнительную ось, а Семён обошёлся данными осями. «Куда не плюнь – всюду Эйлер, – расстроенно говорил сам себе Семён, – везде успел». Он продолжал заниматься самообразованием по программе, которую ему прислал Рашевский. Семён уже знал, что такое кватернион и пытался упростить знаменитые уравнения Максвелла. Семёну почему-то казалось, что кватернионовый вид этих уравнений будет проще и интересней – в операторе «набла» появлялся таинственный градиент, которого в векторном выражении уравнений не было.

Диплом был почти готов. Расчёты все сделаны и чертежи начерчены. Темой дипломной работы была реконструкция третьего котла Красноярской ТЭЦ-1. Перед самой защитой вдруг в голове Семёна открылась мысль: «получишь диплом – не видать тебе математики». Бросить институт – означало нарушить слово данное матери, и Семён решил перевестись на заочное отделение. Армия ему не грозила из-за проблемы с почкой, ну какая может быть армия, если нужно носить бандаж. В институте взял справку о неполном высшем образовании и стал искать работу.

Работу хотелось найти поближе к дому, чтобы ходить туда пешком. Сразу за парком находился радиозавод, почтовый ящик номер один. В отделе кадров ему сказали, что надо подождать примерно месяц. Мол, завод закрытый, пока всё проверят… Следом за радиозаводом находился огромный комбайновый завод, который занимал в том месте почти весь берег Енисея, и Семён решил зайти и туда. Инструктор отдела кадров куда-то позвонил и сказал, что Семён принят и выписал пропуск.

– Пройдёшь проходную и прямо, – показал рукой инструктор, – метров двадцать.

Семёна взяли в наладочный участок отдела главного энергетика. «Водяных» (так называли наладчиков по тепло-водоснабжению) в штате катастрофически не хватало.

С самых ранних лет Семён очень любил домашние застолья, когда приходили тётя Катя с дядей Мишей и друзья родителей. Они с сестрой всегда принимали участие в общем застолье. Семёну очень нравились песни, которые все хором пели. Это были песни из популярных тогда кинофильмов. Став постарше, Семён и сам выучил эти песни и пел в общем семейном хоре. «…ту заводскую проходную, что в люди вывела меня». Теперь у Семёна была своя заводская проходная и это как-то смягчало переживания матери, что получение диплома откладывается на будущее.

Институтский друг Семёна Николай успешно защитил диплом и уехал на работу в Монголию по какому-то хитрому распределению.

Обязанности Семёна на работе в первые дни трудовых будней были очень простыми. За смену надо было обойти все сорок цехов завода, найти отопительный коллектор, померить температуру «прямой» и «обратной» воды и, если температура воды не соответствовала режиму того дня, то немного закрыть или немного открыть задвижки на входе в коллектор, чтобы не было перерасхода воды и тепла.

Уже в первый же рабочий день случилось необычное. Исполнительных схем у Семёна не было, их просто не было вообще. Войдя в цех, необходимо было найти первую попавшуюся отопительную батарею и по её трубе найти входной коллектор. Одним из первых цехов, куда пришёл Семён, был кузнечно-прессовый цех номер два. Найдя коллектор, он вставил термометр в патрубок – специальное приспособление на верхнем цилиндре коллектора – и стал ждать две-три минуты, чтобы температура на градуснике установилась. Коллектор представляет собой два цилиндра диаметром примерно сантиметров двадцать пять-тридцать. Из вехнего цилиндра выходят отопительные трубы. В нижний цилиндр вода по трубам возвращается. На каких-то коллекторах цилиндры были изолированы от внешней среды, а в некоторых цехах, как в кузнечно-прессовом номер два, были без всякой изоляции. Эстэт (такое прозвище было у началника Семёна) мог приложить ладонь к цилиндру коллектора и без взякого термометра сказать, какая температура прямой и обратной воды.

Вдруг Семён почувствовал на себе чей-то взгляд. Он быстро обернулся, но никого рядом не было. Семён уже собирался вставить термометр в отверстие нижнего цилиндра, когда понял, что смотрят на него именно оттуда. На нижнем цилиндре коллектора сидела невероятных размеров крыса и смотрела прямо в глаза Семёна осмысленным человеческим взглядом. Величиной она была побольше обыкновенной домашней кошки, тёмно-бурого цвета с рыжими подпалинами и горбом на спине. Толстый, длинный, гладкий, почти лысый хвост плавно свешивался к полу. Какой-то спазм холода и страха сжал все внутренности в теле Семёна. Так и слышались телепатические слова: «топал бы ты, парень, отсюда». Во взгляде крысы вдруг почувствовались иронические искорки, всплывшего из памяти далёкого детства взгляда грибника в детском саду. Семёну даже вдруг почудилось, что на голове рысы лихо заломлена серая кепчонка. Семён забыл про температуру и, тихо пятясь задом, покинул таинственный и страшный кузнечный цех номер два.

* * *

Бережной просчитал, по крайней мере так ему казалось, последние три операции «ДНА». Просчитать-то он их просчитал, но предугадать не смог и пришлось устранять последствия задним числом. Операция «Поджог» (в наименовании Погребняка эта операция была тоже «Поджог») осложнялась тем, что здесь расследование КГБ намеревалось взять в свои руки и квалифицировать по статье 281 УК РФ «Диверсия». Здесь попахивало от двадцати до вышака. Бережному пришлось приложить немало усилий, чтобы пожар в институте квалифицировался случайным возгоранием.

Избежать тяжёлых последствий в операции «Токарный станок» (по наименованию Погребняка – «Ключ») удалось в последнюю минуту, когда в голову Семёну вдруг пришла мысль проверить центровку заготовки.

Операцию «Ирина» (по версии Погребняка – «Подружка») пришлось повернуть так, что искушение на себя принял лучший друг Жорик. Из трёх кавалеров именно на нём остановила Ирина свой выбор.

Операцию «Печать» семидесятого года и операцию «Почка» семьдесят третьего года (по отчётам Погребняка) Бережной вообще не заметил, а, между тем, сам Погребняк эти операции считал успешными и перспективными на многие годы.

– Неплохо, неплохо, – подводил итоги Погребняк, ставя какие-то пометы в своём дневнике. – Я, конечно, отвечаю за проведение операций в целом, но, пойми, – обращался он к Грелкину, – на мне ещё и ответственность – вырастить из тебя специалиста. Ты должен стать элмагом, который не просто исполняет приказания, а существом думающим. Надо научиться ставить, операции таким образом, чтобы противник и не догадывался о твоём присутствии, не говоря уж об активном вмешательстве. Работать надо тонко. Операция должна быть многоходовой, завуалированной, запрятанной под простейшие житейские ситуации. Споткнулся, напрмер, человек о камень. Что тут такого? А это ты ему подложил, чтобы он, скажем, время потерял, опоздал куда-то или ещё что… Не фунт изюма.

Грелкин усиленно конспектировал.

– Чего ты там пишешь? Ты слушай.

– Я основные принципы, соразмерно, так сказать, … фиксирую.

– Не плохо организовал «Поджог», но объясни: на кой ляд ты сам на виадук попёрся. А сбросили бы они тебя с моста … Ведь и на высоковольтные провода мог угодить. Не только физического, но и тонкого тела мог бы лишиться. Никто потом тебя по электронам собирать не будет. Списали бы на несчастный случай во время операции. Пруд пруди таких случаев. Ну, ладно. В чём главные принципы теории искушений? – Погребняк вытянул указательный палец в сторону Грелкина, как будто в следующее мгновение собирался его проткнуть.

– Дык, … – замялся Грелкин и стал выжимать свою кепку, – дык …

– Повторять следует основные направления теории, а то и практика хромать будет. Вспоминай: «…искушение может быть не только через жизненную ситуацию, но и через прямое влияние конкретного человека». На, почитай-ка мои наброски, – Погребняк протянул Бастиону несколько листов, – операцию назовём, например, «Сенокос». Учись работать в коконе. Это будет твоя проба пера. Ну, конечно, со мной согласуешь, как будешь готов, но сильно не затягивай. Операция сезонная, надо ловить момент.

– Могу идти? – Грелкин принял листы.

– Ступай, да не забывай об общем наблюдении.

То, что Грелкин уже примерил на себя крысиный кокон, он боссу не доложил, хотя очень хотелось.

* * *

Лето в тот год было жарким и засушливым. Красноярск не справлялся по заготовке кормов для крупнорогатого скота. Сенокосные государственные угодья в своём большинстве были сожжены солнцем и крайком партии издал тайную директиву – отобрать сено, где возможно, у частных хозяйств. Конечно, простой народ об этом ничего не знал.

На заводе вышел приказ директора отправить на сезонные работы одного-двух человек от каждого отдела. Отдельно оговаривалось, что на это мероприятие должны быть направлены молодые, здоровые и почему-то холостые мужики. Семён как раз попал в их число.

Утром около дверей отдела кадров собрались командированные числом примерно в тридцать-сорок человек. В общем столько сколько помещалось в кузов грузовика. Грузовик где-то запаздывал.

– Ты от отдела энергетика? – спросил Семёна вертлявый пацан примерно его возраста, – Кока, – представился он.

– Семён, – ответил Семён.

– Не знаешь, на долго ещё затянется эта бодяга с отправкой?

– Чёрт его знает.

– Может до гастронома, пока то, да сё?

Семён не возражал. Кока подсуетился и быстро сгонял в заводской магазин.

Пили белый и красный вермут и ещё какую-то гадость прямо на газоне у отдела кадров (водки в магазине не было). Ближе к обеду прибыл военный с полубудкой в кузове трёхосный вездеход ЗИЛ-157 «Колун». Семёна удивило то, что на переднем бампере у грузовика была приделана лебёдка с мощным тросом для вытягивания грузовика собственными силами при застревании. Полупьная компания быстро погрузилась и отправилась в путь.

Первая остановка была примерно через два часа. Это была уже настоящая тайга. По обе стороны дороги возвышались вековые величественные кедры. Ещё через час прибыли в какой-то леспромхоз. Встречающий показал, где будем ночевать, в каком направлении столовая и что раскладушки с матрацами сейчас подвезут.

– Когда строители планируют приступить к работе? – поинтересовался встречающий у сопровождающего. – Зоотехник сейчас подойдёт.

Заводчане удивлённо переглядывались, не понимая о чём идёт речь. Зоотехник или кто там ещё, но какой-то мужичок пришкандыбал и они о чём-то зашептались с сопровождающим.

– Пока эта канитель пошли в сельпо на разведку, – помахивая левой кистью предложил Семёну Кока. Семён обратил внимание на удивительно красивую наколку сделанную у Коки между основанием указательного и большого пальцев левой руки. Наколка изображала лист не то берёзовый, не то тополиный, с конца которого вот-вот должна была сорваться капля воды. Капля и лист были настолько художественно живыми, что хотелось подставить ладонь и поймать каплю, чтобы она не упала на землю. Энергетики отправились в местный магазин и скоро вышли из него с двумя бутылками водки и нехитрой закуской. Уничтожив это всё на берегу местного ручья разомлевший Кока, развалившись на травке, завёл такой разговор.

– Что-то не хочется в этом сарае ночевать, – философски начал он свою речь.

– Есть идеи?

– Надо одинокую вдову найти. Не может быть, чтобы во всей деревне не было ни одной вдовы.

– Почему именно вдову?

– Вдова – она отзывчевей. Она скорее проникнется к нуждам трудящихся. Вдова – человек одинокий, а каждому одинокому человеку хочется общения. С другой стороны – она уже испытала вкус общения раньше. Это не просто одинокая баба, которой просто хочется мужика. Вдова мечтает повторить прошлое.

– Разумно говоришь. Ну, что … идём на поиски вдовы?

И, романтично настроенные молодые люди, отправились по деревне. Почти у каждой калитки сидели старушки и грелись на солнышке.

– Бабушка, где вдова живёт? – обратился с прямым вопросом Кока, к первой же встретившейся старушке.

– Да вот, милый, через три усадьбы, по правой стороне, собака там большая, – тут же последовал ответ, удививший и Семёна, и самого спрашивающего, что всё так просто без лишних распросов.

За полуторометровым забором, действительно, раздался солидный собачий бас, как только искатели ночлега и общения приблизились к дому вдовы. Пёс был беспородный, чёрной масти, огромных размеров и свирепой наружности. Вдоль всего забора протянулась проволока, по которой и носился цепной зверюга. На крики пришедших никто не вышел, а пёс только сильнее зашёлся в лае. Очевидно было, что вдовы дома нет.

– Сейчас я его успокою, – подмигнул Кока Семёну и куда-то отошёл. А Семён попытался завязать с псом доверительный разговор. Кока притащил охапку голышей, каждый из которых был величиной с кулак и принялся через забор расстреливать камнями собаку. Некоторые из камней попадали в цель и пёс жалобно взвизгивал. Семён уговаривал Коку этого не делать, но тот был неуступчивым. Когда охапка камней кончилась, пёс уже не лаял, а пытался укрыться от камней в будке, но камни и там его доставали. Кока отправился за новой порцией камней, а пёс сидел в будке и недружелюбно косился на Семёна.

– Кончай, нет вдовы, – остановил возвращавшегося с камнями Коку Семён.

– Нет, я добью его, – зло процедил Кока и попытался обойти, стоявшего на пути Семёна. Семён развернул за плечо неудержимого Коку и неожиданно нанёс ему прямой удар в челюсть. Кока рухнул, как подкошенный. Семён постоял несколько секунд над поверженным и, видя, что тот в полнейшем нокауте, вернулся к забору и стал через него перелезать. Пёс молча наблюдал за действиями Семёна из будки. Медленно подойдя к собаке, Семён присел на корточки и протянул псу левую руку. Пёс дёрнулся с рыком и вцепился в левую кисть. Было больно, но Семён чувствовал, что пёс руку не прокусил, а только крепко сжал челюстями. Произнося ласковые слова дружеским тоном, Семён погладил пса правой рукой по голове. Потом начал слегка почёсывать за ушами. Через некоторое время Семён почувствовал, что хватка пса ослабла. Ещё через несколько мгновений пёс отпустил руку и слегка её лизнул. Семён положил руку на землю. На руке были видны яркие вмятины от собачьих зубов. Через несколько минут пёс вылез из будки и уселся рядом с Семёном. Семён обнял пса за шею и они сидели так несколько минут.

Когда Семён перелез через забор, Коки нигде не было видно. Слегка покачиваясь Семён, влекомый непонятной силой, отправился в деревенский клуб. Уже стемнело и какие-то люди толпились у входа в клуб, что-то обсуждая.

– Это кто-то из ваших, – обратилась местная женщина к подошедшему Семёну.       Через минуту выяснилось, что на клубной эстраде лежит человек и, кажется, спит. Спящим был пьяный в дрезину Кока. Семён кое-как дотащил Коку до сарая и, расталкивая в темноте какие-то вещи, бросил его на незастеленную раскладушку. Сам упал на соседнюю.

Пробуждение было тяжёлым. Почти все уже сидели в грузовике, к которому прицепляли какой-то незнакомый колёсный механизм с небольшим кузовом. Слабо мелькнула мысль, что не видно Коки. Последним в кузов залез мелиционер с автоматом калашникова наперевес и рацией на груди. Из рации доносилось какое-то шипение. «Уж не сон ли?», – подумал, ещё не протрезвевший от вчерашнего, Семён. В небе низко над тайгой несколько раз пролетел вертолёт. Через несколько минут двинулись. Сто пядесят седьмой, трёхосный уверенно попёр по почти заросшей, таёжной дороге. Был момент, когда машина провалилась несколькими колёсами и не могла выбраться. Здесь все и оценили нужность лебёдки. Водитель размотал трос и обвязал им ствол векового кедра впереди по курсу движения, потом включил все три моста и лебёдку, и вездеход лихо выбрался из ямы. Через несколько минут машина вышла на обширную лесную поляну. Вдоль края поляны аккуратно стояли стога сена. Машина подошла к крайнему стогу.

– На каждый стог по три человека, – скомандовал, вылезая из кабины представитель завода, – к сноповязалке хватит тоже троих, в кузове двое укладывают вязанки.

– Работаем спокойно, без суеты, – вдруг заговорил милиционер с автоматом, – я буду на месте.

Работа закипела. Семён на работу не вылез – ему было худо. «К следующему стогу пойду», – решил он.