Седьмое евангелие от «ЭМ»

Утром следующего дня «Бристоль» навестил председатель правления деревни «Курганы» и сказал, что сегодня же отправит в город трёх нерадивых студентов. В его ушах ещё слышалось протяжное голодное мычание коров, которых вчера вечером пригнали с поля.

А в то время, как наша бригада грузилась накануне на прицеп своего первого рейса, пастух Василий, гнавший гусей на выпас, бросил взгляд в провал одного из шурфов и остолбенел. На дне шурфа стояла палатка.

– Эй, есть кто живой? – крикнул Василий и прислушался. Шурф был неглубокий и Василий, спрыгнув вниз, приоткрыл полог палатки. Холодный пот окатил бедного Василия с ног до головы. В палатке было два неподвижных тела. Одно тело было крепко связано по рукам и ногам. Василия вынесло из шурфа, как пружиной. Забыв про своих гусей, он бросился в управу за участковым.

Участковый прибыл в «Курганы» только после обеда. Взволнованный Василий тут же проводил его до того места, где была обнаружена страшная находка. Василий утверждал, что обнаружил два трупа. Каково же было его удивление, когда никакой палатки в шурфе не обнаружилось, хотя одно связанное тело по-прежнему лежало на дне шурфа. Тело было абсолютно голым, но ноги и руки оставались прочно связанными. На груди у трупа лежал паспорт на имя Грелкина С. П. Василий утверждал, что утром это тело было одетым, как полагалось мужчине, то есть в штанах, рубашке, ботинках и кепке. При внимательном осмотрении выяснилось, что связанный не является трупом, а просто находится в каком-то литоргическом сне. Брошенные на произвол судьбы гуси дополнительных показаний дать не могли.

После шокового электоудара, собрав в кулак все свои электроны, как сказал бы Погребняк, Грелкин отправился к своему физическому телу и, ничему не удивляясь, обнаружил его пребывающим в районной больнице.

* * *

В середине октября, загоревший и поднабравший в весе Семён (Погребняк бы сказал: «мордастость налицо»), вернулся на «Метеоре» в Красноярск. В тот же вечер, сидя в беседке двора за стаканом портвейна, Жорик рассказал Семёну, что умер отец Виталика.

– А этот сука – профессор Грушевский, – сцепив зубы и прихлёбывая из стакана, говорил возмущённый Жорик, – на похоронах анекдоты, гад, рассказывал.

– Это этот Грушевский? – уточнял Семён, показывая рукой на подъезд, где жили Грушевские.

– Он, кто же ещё.

Профессор Грушевский и профессор Езиешвили (отец Виталика – известный гинеколог – был учёным с европейским именем) жили в одном подъезде.

В эту же ночь Семён разломал «Москвич», стоявший под окнами Грушевских, до самого неприглядного состояния. Всё, что можно было отломать, было отломано, всё что можно было разбить, было разбито. Колёса были проколоты.

Своими колхозными приключениями Семён поделился только с сестрой – он был уверен, что она его никогда не выдаст. А рассказать было что. Семён рассказал историю с переворачиванием прицепа, историю, как чуть не сгорел в стоге сена, историю с угнанным и разбитым солдатским грузовиком, о стычках с приезжими механизаторами, в одной из которых ему вилами проткнули бедро. Семёна трижды выгоняли из деревни, но другие деревни не хотели принимать эту троицу. Он остался должен колхозу полторы сотни рублей, но девчонки из их отряда заплатили за него. О том, что такое женщина в практических руководствах местной Машки-общественницы, Семён сестре не рассказал.

Перед самым новым годом доцент Рубайло дал итоговую контрольную по математике.

– Голынский – отлично, – говорил Владимир Иосифович Рубайло, протягивая студенту его листок с контрольной работой. – Онищенко – удовлетворительно. Ещё одна пятёрка и остальные двойки, – преподаватель окинул взором притихший класс, сделал паузу и продолжил, – кто такой Молнар?

Семён поднялся из-за последнего стола.

– Я вижу Вас, молодой человек, второй раз. Сидя на последней парте, вы не могли списать у Голынского. Голынский тоже не мог вам помочь, сидя на первом ряду у меня перед глазами. Я вынужден поставить вам отлично – в контрольной нет ни одной ошибки, но я не помню вас ни на одном занятии. Вы пришли первый раз сразу на контрольную. В журнале вы записаны, но здесь сплошные «н». Вы можете это как-то объяснить? Где вы изучали векторную алгебру, может быть, дома?

– Дома, – ответил Семён, иронично улыбаясь.

С поступлением в институт у Семёна появился новый друг Николай. Они учились на одном факультете, но в разных группах. Абитуриентами они познакомились на барже, но ночная выгрузка развела их по разным деревням. Вернувшись из колхоза, они снова нашли друг друга. У них немало было общего. Оба носили усы. Оба были одного роста – под метр девяносто. Оба болели за «Спартак». Но в спорте Семён отдавал предпочтение футболу, а Николай – боксу. Он и боксом занимался в спортобществе «Спартак». Именно Коля предложил Семёну после первого курса поступить параллельно в монтажный техникум по свидетельству из восьмого класса.

– Будем две стипендии получать, – приводил весомый аргумент Николай. Так они и сделали, но это отдельная история.

* * *

– Я исчезаю, – говорил Востриков, сидя за столом у Бережного, – на днях получил разрешение на контакт с транспортниками.

– Какими транспортниками?

– Нашими конечно.

– Зачем тебе это, если не секрет конечно?

– Ты, конечно знаешь, что такое грузовик класса «Т». А на Земле такое чудо видели от силы один-два раза и то случайно. Это должно будоражить воображение.

– Хочется, чтобы это будоражение было в нужном направлении, – покачивая головой, сказал Бережной, – впрочем, тебе видней, это твоя епархия, – Бережной через стол передал Ивану какой-то кружок.

– Что это? – Востриков стал рассматривать кружок, вертя его со всех сторон.

– Темнота, – иронично протянул Антон Харитонович, – логарифмическая линейка, круглая. Сделано в ГДР. А ты: «транспортный грузовик».

– Для чего тебе?

– У Пыжика конфисковал? А, может, надо было оставить? Засветится где-нибудь – за шпиона немецкого примут, – хохотнул Бережной. – Мне всё чаще начинает казаться, что не одна группа Погребняка участвует в этом деле. Помнишь, прошлым летом мы изолировали нашего Пыжика, а в море пацан чуть не утонул. Это как? Случайность?

– Я тоже думал по этому поводу, – сказал Иван, – если бы Погребняк действовал не в одиночку, в смысле группы, то и «СС» прислал бы ещё одну группу. В целях чистоты всей операции, чтобы не было перекоса в какую-то одну сторону. Логично?

– Какая-то логика в этом есть, но уж больно много получается неконтролируемых ситуаций. Может, старею и мне тоже нужен молодой помощник. Я ведь наводил справки наверху. Именно по этой аргументации прислали Грелкина.

– Кстати, был ответ на твой информационный запрос?

– Ответ пришёл, но какую-то пользу я с него вытащить не смог.

– Дашь взглянуть?

– Извини, уничтожил. Как по инструкции. Да нет там ничего такого, поверь. Ума не приложу, зачем он Погребняку понадобился?

– Ну, это можно предположить, – Иван вернул кружок логарифмической линейки Бережному, – он ведь вообще ничего не знал. В каком, например, направлении надо искушать? Ведь они не только ликвидаторы, но и искусители, так сказать. Вдруг бы эта информация дала какую-нибудь зацепку…

– Ты, знаешь, а ведь то, что наш подшефный оказался в политехе – это можно рассматривать и как искушение?

– Возможно. Лично меня это огорошило, – Востриков встал из-за стола, – ладно, держи круговую оборону. Когда вернусь, не знаю.

Они пожали друг другу руки.

* * *

Незаметно пролетел год. Занятия в институте ничем новым не радовали. Семён часто прогуливал и однажды, убивая время, завернул в кино, в кинотеатр «Совкино». Он даже на афишу не посмотрел. Обалдевший от кинофильма он примчался домой и сразу полез в родительский книжный шкаф. Вот эти два толстеньких зелёных тома. Да, «Игрок» – это Достоевский. С каким-то смешанным чувством вспомнилась ему школа, как Светлана Егоровна задала на дом написать сочинение. Но сначала надо было посмотреть фильм «Преступление и наказание». Семён тогда ни фильм не посмотрел, ни сочинения не написал. Сочинил какой-то дурацкий рассказ и вложил его в тетрадь вместо сочинения. Удивительно то, что Светлана Егоровна не стала ругать его за это, а проверила ошибки и написала маленькую рецензию на рассказ. А теперь Достоевский вдруг открылся Семёну.

Был особый час – семь часов вечера, когда большинство жильцов двора, где жил Жорик, выходило на улицу. В это время приезжал мусоровоз, чтобы забрать бытовой мусор. Если подойти к этому часу во двор, то можно было встретить нужного тебе человека. Многие именно так и делали. После того, как мусоровоз уезжал никто не торопился расходиться, а оставались стоять посреди двора и вести незатейливые разговоры.

В этот осенний вечер погода была ясная тихая и немного морозная. Темнело уже рано. Жорик, Семён и ещё несколько человек из двора просто стояли, беседуя ни о чём.

– Смотри – знамение, – Жорик вдруг показал рукой на небо. Над крышей краевой библиотеки, метрах в пятидесяти или ста над землёй, в полной тишине двигался огромный, геометрически идеальный бублик. Математики такую фигуру называют тор. По внешнему виду чувствовалось, что бублик не плоский, не кольцо, а именно – тор. На фоне звёздного, безоблачного чёрного неба его было хорошо видно. Он был металлического голубовато-серого цвета. Если спроектировать его размеры на крышу, над которой он двигался, то диаметр тора занимал бы примерно четверть длины крыши библиотечного здания. С учётом высоты, на которой он летел, можно было предположить, что он огромных размеров. Тор двигался с постоянной скоростью, не ускоряясь и не замедляясь – он плыл по небу. Дойдя до края крыши, он стал вдруг исчезать. Ощущение было такое, что он заходит за невидимую в небе вертикальную преграду. Как будто уходил за угол дома или, если бы он был плоский, можно было бы сказать, что он просачивается в какую-то невидимую щель. Исчезновение тора было не менее впечатляюще, чем само его появление. Позже, описывая это событие друзьям в институте, Семён говорил, что тор ушёл в подпространство. Все, кто был во дворе, стояли задрав головы и разинув рты. После исчезновения прошло ещё несколько секунд, когда все не сговариваясь бросились на проспект «Мира». Такое было ощущение, что с новой точки обзора тор ещё можно будет увидеть. На «Мира» всё замерло. Сотни людей таращились в небо, но на нём кроме звёзд ничего уже не было видно.

Распросив маленьких ребятишек во дворе, выяснилось, что они заметили этот объект примерно полчаса назад. Они грелись в подъезде и сидели на подоконнике четвёртого этажа, когда вдруг кто-то заметил, что со стороны Енисея медленно движется по небу непонятный объект не похожий ни на самолёт, ни на вертолёт и уж тем более на воздушный шар. Бублик, бублик серо-голубого (металлического) цвета. Это событие, как вбитый гвоздь, засело в памяти Семёна на всю жизнь. Дома он впервые задумался о математическом описании этой фигуры и отыскал её уравнение в своих учебниках по высшей геометрии.

* * *

Летом Семён записался в стройотряд под названием «Протон». Задача стройотряда была: «заносить хвосты», то есть устранять недоделки и переделывать всё, что было сделано не по проекту раньше. Раньше здесь работали заключённые. Это было строительство ТЭЦ-3, в которой в первую очередь очень нуждался «алюминиевый» завод. Вся стройка была по периметру обнесена высоким забором с колючей проволокой, а по углам возвышались смотровые вышки.

Через три дня, как начал свою работу стройотряд «Протон», в городе началось первенство стройотрядов среди вузов по футболу. Семёна пригласили в сборную политеха. Первенство продлилось две недели. Политех вышел в финал, а в финале проиграл институту цветных металлов (здесь Семён и встретился с молочным братом, он стоял в воротах «цветмета»).

На следующий день надо было выходить на работу в стройотряд. Семён решил, что ночевать в стройотряд не поедет, а явится утром на стройку прямо из дома.

На следующий день на стройку приехал один Семён. Весь стройотряд почему-то не явился. Примчался перепуганный прораб и сказал, что «это – катастрофа».

– Площадку под угольный склад надо бетонировать, – объяснял он одинокому Семёну, – сейчас бетон привезут, а кто его будет укладывать? Если он застынет, потом что? Только взрывать?

Бетон, действительно начали везти с половины девятого. Прораб вооружил Семёна совковой лопатой и сказал «чорт с ней, с укладкой, главное кучу раскидать, чтобы бетон не схватился. Надо чтобы бетон в куче оставался не больше двадцати сантиметров толщиной. Выравнивать потом будем. Надевай резиновые сапоги и вперёд». И сам куда-то исчез. Машины – самосвал ЗИЛ-130 – шли одна за другой. Каждый нёс «два и два» кубометра бетона. К часу дня Семён принял двенадцать машин с бетоном и все их разбросал в одиночку. В это время приехал стройотряд. Оказывается у них сломался автобус и они не могли выехать. Семён бросил лопату, стащил резиновые сапоги и побрёл куда глаза глядят. Дойдя до заросшего бурьяном забора, на котором всё ещё была не снята колючая проволока, он рухнул ничком в траву. В голове мелькала только одна мысль: «наверное, так и умирают». И отключился. Очнулся он когда одежда, насквозь мокрая от пота, на нём уже высохла.

– Гори всё синим огнём, – прошептал Семён и больше на работу в стройотряд не вышел.

В конце августа Семёну домой позвонил командир стройотряда.

– Ты чего деньги не получаешь? – сказал он удивлёному Семёну.

– Какие деньги? Я всего один день работал, – недоумевал Семён.

– Прораб закрыл тебе этот день, как за два месяца. Ты же площадку угольного склада спас.

На следующий день Семён получил четыре сотни рублей. Что делать с такой кучей денег сразу даже не придумаешь. Виталик подбил его дней десять провести в Москве. Учёба в институте ещё не началась и друзья отправились посмотреть на столицу.

Однажды, спускаясь в подземный переход на Щёлковской, Семён заметил, как мужик раскладывает небольшой столик. Над мужиком на стене перехода был прикреплён небольшой рукописный плакат: «КНИГИ». Семён остановился рядом с мужиком, который присел на корточки и что-то перебирал в огромной вещевой сумке. Увидев, что кто-то остановился, мужик посмотрел на Семёна и положил толстую книгу на стол.

– Бери – это интересно, не пожалеешь, – мужик загадочно подмигнул. Семён, как загипнотезированный купил книгу. Это был Мартин Гарднер «Математические досуги». Тогда Семён даже подумать не мог, что ровно через двадцать лет он будет обсуждать с Мартином Гарднером свою первую книгу по математике.

После возвращения из Москвы у Семёна начал болеть левый бок. Мать настояла на обследовании. Оказалось, что Семён, благодаря своим «подвигам» в стройотряде, надорвался – левая почка опустилась на одиннадцать сантиметров. Семёну был прописан корсет. Корсет по медицинской терминологии назывался бандаж и представлял собой пояс с многими застёжками, крючками и вставками. Надевать его надо было только в лежачем положении, когда почка находилась на своём месте, а снимать перед сном.

– И долго мне его носить? – спросил Семён врача уролога, который его обследовал.

– А вот станешь постарше, жирком обрастёшь, почка и не будет болтаться. Можно, конечно, подшить, но это серьёзная операция. Сейчас почка функционирует нормально, поэтому лучше без хирургических вмешательств.

* * *

В расписании на третий курс стояли какие-то непонятные предметы: термодинамика, гидравлика, теплотехника, парогенераторы, турбины, сопромат какой-то и ещё чёрт знает что. Математики не было и Семён почувствовал себя обманутым. Первым желанием было тут же бросить институт, но дома мама слёзно просила его этого не делать.

– Уж дотерпи эти три года, получи диплом и я буду спокойна. Время быстро пролетит и оглянуться не успеешь. Потом делай что хочешь. И Семён, скрепя сердце, согласился не бросать институт.

Книга Гарднера потрясла Семёна. Математика заискрилась множеством новых граней. В книге были не только математические чудеса, но и рассказы о выдающихся математиках всего мира. Семён практически перестал бывать в институте. Почти всё своё время он стал проводить в краевой библиотеке. Он приходил к открытию библиотеки и занимал место в читальном зале у окна. Окно выходило в заветный двор и видно было подъезд и окна Тамары. А порой Семён представлял, как над крышей библиотеки летит удивительный большой тор.

Каждый его приход в библиотеку сопровождался одним воспоминанием, от которого Семён никогда не мог избавиться. С одной стороны воспоминание всегда смешило его, с другой стороны – он с ужасом думал, как бы всё могло тогда обернуться. Ведь могли лишить его посещения библиотеки на веки-вечные. А дело было так.

Однажды зимним днём (Семён учился тогда на первом курсе) возвращался он домой и путь лежал мимо краевой библиотеки. Вдруг Семён вспомнил, что ему необходимо зайти в библиотеку и выписать задачи по физике, которые задавали для домашнего решения. А надо сказать, что перед отъездом из студенческого городка они с другом Николаем нагрузились изрядным количеством портвейна «№ 15», который почему-то всегда продавался в студенческом городке. Билет в библиотеку всегда был при Семёне. Пройдя все регистрации и взяв нужную книгу, он устроился в читальном зале. Он уже переписал несколько нужных задач, когда ему стало плохо. «Сейчас вырвет», – подумал Семён, а где находится туалет он не знал. На улице было морозно, а в тёплом читальном зале его развезло. Тошнота волнами подступала из желудка. Поняв, что больше он не может сопротивляться этому состоянию, Семён выскочил из-за стола и кинулся вниз на улицу. Пробегая мимо вахтёрши у выхода, он попытался объяснить, что забыл ручку, а живёт рядом. Выскочив на широкий с колонами портал библиотеки его вырвало прямо на лестницу. Артистично промокнув рот платком, Семён вдруг подумал: «хорошо, что никто в это время не направлялся в библиотеку». Ему представилась такая картина. Поднимается по ступенькам библиотеки интеллигентный человек, может быть даже в очках и с изящным тонким портфелем или даже с папкой. Человек решил почитать свой любимый журнал «Пчеловодство и бухгалтерский учёт» и тут из двери вываливается пьяный подросток и устраивает фантанирующую встречу в полный рот. А если бы в библиотеку шла девушка…

Семён постоял ещё немного на морозе и вернулся в библиотеку, демонстрируя вахтёрше принесённую ручку. Через несколько минут, видимо отогревшись в читальном зале, ему снова стало нехорошо. Причём так, что он понял – до выхода не добежать. Собрав последние силы, он выскочил из зала, рванул первую попавшуюся дверь в коридоре и неогарский водопад портвейна неудержимым фонтаном вырвался наружу. Переведя дух и снова изящно приложив к губам платок, Семён огляделся вокруг. В комнате никого не было. Выйдя за дверь Семён бросил взгляд на табличку и закоченел: «ДИРЕКТОР». Он живо представил себе такую картину. Сидит за столом директор. Благообразная женщина в очках и пишет доклад «Новаторство в библиотечном деле». Вдруг без стука открывается дверь, вваливается какой-то субъект и без лишних слов начинает извергать из себя потоки портвейновой блевотины. Потом артистическим движением выхватывает платок, прикладывает его к влажным губам и говорит: «пардон, мадам».

Прервав потоки фантазии и не дожидаясь дальнейших искушений судьбы, Семён собрал свои монатки и быстро покинул библиотеку. Вероятно, вернувшийся позже директор был очень удивлён, зайдя в собственный кабинет после небольшой отлучки. Но вернёмся на третий курс.

Для Семёна этот год был годом начала его математического творчества. Он завёл специальную общую тетрадь из девяносто шести листов. С внутренней стороны обложки, как эпиграф были написаны слова выдающегося немецкого математика Давида Гильберта: «В огромном саду геометрии каждый может подобрать себе букет по вкусу». Семён стал записывать в тетрадь теоремы и задачи, которые ему были интересны. Это был год открытия для Семёна теории относительности. Он был потрясён, что теорий относительности две: специальная и общая. И автор обеих теорий один и тот же человек – Альберт Эйнштейн, а разница во времени между открытиями этих теорий была десять лет. За математикой открывалась физика, а физика вновь тянула за собой математику, о которой Семён ничего не слышал в политехническом институте. И он решил серьёзно заняться математическим самообразованием. Автором книги, которую усиленно конспектировал Семён в последнее время в библиотеке, был известный советский математик. Ему и написал письмо Семён. Написал просто «на деревню дедушке»: Москва, МГУ, профессору П. К. Рашевскому и был очень удивлён, когда в почтовом ящике вдруг увидел письмо от Рашевского.

Летом у Семёна и Николая появился одинаковый «хвост» – оба не сдавали экзамен по сопромату. До экзамена их просто не допустили. Не было соответствующего зачёта. Друзья решили вообще не сдавать экзамен по сопромату. Кому первому пришла в голову эта идея сейчас уже и не вспомнить. «Сожжём кафедру сопромата и скажем, что экзамен сдавали. Документы-то сгорят, разбирайся потом среди шестидесяти человек». И друзья приступили к подготовке задуманного мероприятия. Были обследованы все входы на первом этаже в том корпусе, где была кафедра сопромата. Это был главный корпус института. Про центральный вход не было и речи – там сидел сторож. Глухой старый дед, но он был. Именно в его дежурство решено было осуществить операцию. Были подобраны ключи от двух входов. Третья дверь запиралась не висячим, а врезным замком и ключ к нему подобрать не удалось. В операцию был посвящён только Жорик. Он и помогал подбирать ключи к замкам. Ключа от самой кафедры не было, но дверь была хлипкая и сигнализация отсутствовала. Для самого поджога решили использовать таблетки сухого спирта. Продумали – какой должен быть взят на операцию инструмент и как надо быть одетым самим. Маски на лица делать не стали, решили, что чёрных пиратских платков будет достаточно. День выбрали в начале июля, когда сессия была уже закончена, но пересдачи экзаменов для двоечников ещё не начались.

С вечера сидели на кухне у Семёна и пили чай. Сестра Семёна была удивлена, увидев друзей в чёрных костюмах и чёрных водолазках.

– Вы куда это собрались? – недоверчиво спросила она.

– У нас ночные занятия по тактике на военке, – не моргнув соврал Семён. Сестра знала, что военная кафедра в политехе готовит танкистов и какие там у них ночные занятия понятия не имела, но вроде поверила.

В студенческий городок Семён и Николай уехали с последним троллейбусом № 5. В портфеле Семёна лежали необходимые инструменты, чёрные платки, горючее и спички. Первой ошибкой операции было то, что они не учли специфику студенческого городка – студенты по ночам не очень-то и спят и во многих окнах девятиэтажки общежития, которая ближе всего была расположена к главному корпусу, горели огни. На головы были надеты чёрные спортивные шапочки, а на лица были повязаны чёрные пиратские платки. До угла, где располагалась нужная им дверь, через которую надо было проникнуть в здание, пробирались по газонам короткими перебежками. От последнего газона, где залегли поджигатели, до заветной двери оставалось каких-то метров двадцать, когда именно в этот угол какой-то студент затащил какую-то девицу, может быть, свою же сокурсницу. Надо было лежать в кустах, наблюдая возню в углу. Но неожиданно пошёл дождь и через несколько минут парочка покинула угол. Немного промокшие противники сопромата, наконец, добрались до нужного угла. Здесь Семён совершил вторую ошибку операции. Отомкнув висячий замок и проникнув в здание, он оставил замок висеть снаружи на одной из дужек скобы. В здании друзья надели поверх своих кед заранее заготовленные шерстяные носки и двинулись на второй этаж. В здании была мёртвая тишина. Они знали, что сторож должен совершать ночью обходы, но выяснить закономерность этих обходов при подготовке операции не удалось. На втором этаже их ждал неприятный сюрприз. Паркет коридора вдруг начал ужасно громко, как показалось преступникам, скрипеть и потрескивать. Дверь кафедры по-тихому не поддалась, но была открыта соседняя учебная аудитория. Друзья перевели дух, но засиживаться не стали. Начав с разных концов они разложили по столам спиртовые таблетки и начали их поджигать также с разных углов класса. Когда поджигали последние таблетки, класс уже начал мерцать адским голубым спиртовым светом. Закончив с поджогом, они спустились тем же путём вниз, сняли шерстяные носки и вышли из здания. Потом снова закрыли дверь на замок и стали уходить с места преступления. Уходить из студенческого городка решили пешком, через Николаевку. Пересекая родное футбольное поле, Николай вдруг остановился.