Желтый Эскадроль

Флор хотел было встать и крикнуть с кривой улыбкой: «Что ты опять здесь делаешь, собака красная?», но увидел его лицо и не стал даже вставать. Обреченный, запыхавшийся, словно чему-то не верящий, Краснов несколько секунд глотал ртом воздух как рыба и лишь потом хрипло выдал:

– Туркелов наврал! Наврал вам! Я же всегда говорил, что этот черт может ошибаться! Не грозили вам отставкой, вас возвращают в гляд!

На секунду мое лицо стало почти таким же, как у грозного поручика. На секунду.

– Как переводят? О чем ты? Меня не могут… не должны переводить! Это мой город!

Флор посмотрел на меня с досадой. Но момент получался действительно некрасивый, он угадал органические тенденции за минуту до их исполнения.

Краснов не успел больше ничего сказать. В кабинет зашел приятного вида офицер в опрятной форме. Погоны говорили о звании капитана, но я его не знал.

– Доброе утро, господа, прошу простить, что помешал вам, – начал он весьма тактично и даже немного поклонился. Вся его поза как бы демонстрировала покорность и расположенность к нам. – Если бы не поручик Краснов, предприятие вышло бы спокойнее. Мы летели с ним на одном вертолете из Централиса. Думал застать вас там, но не удалось.

– Что вам нужно? – небрежно бросил я.

– О, ничего, господин Танский, разве что сообщить новость. Я курьер Военной Администрации. Вас отставляют с поста генерал-губернатора Централиса, предлагая взамен взять во владение одну из крупнейших военных баз в предместьях гляда.

Отчаяние кольнуло мне в сердце ножом, и я пошатнулся вместе со стулом, на котором сидел.

– Отставка? По какому поводу? – ужаснулся я.

– Тише, тише, господин генерал, всякое может случиться. Это не отставка, я некрасиво выразился. Это перевод, – он был довольно скромен и даже будто бы извинялся. – Я понимаю, что вы привыкли к Централису, приросли к нему, но органицизм требует вашего пребывания уже в иных местах. Вот бумаги из Военной Администрации, – он передал мне бежевые листы, которые я пробежал глазами.

– Какова причина перевода? – спросил я, быстро придя в себя.

– Восстание в Централисе и в резервации неподалеку не были единственными. Не так давно произошло нечто необыкновенное. На гляд было совершено крупное нападение, разрушена важная часть города. Император требует стянуть лояльные кадры.

Происходило то, что могло разрушить мое спокойствие и дальнейшие планы на жизнь, срабатывал закон подлости, будь он хоть миллион раз неорганичным.

– Я могу отсрочить перевод или отменить его? В конце концов, фабрика ведь наиболее важное место во всей Эскадре! Нельзя просто так переводить отсюда кадры, которые знают, как ей управлять и считают ее родной. Это же мой дом, да, я прирос к нему, как вы выразились, капитан. Централис легко восстановить и продолжать производство машин.

– О, по этому поводу, господин генерал, у меня нет компетенции говорить. И как можно отменить приказ Императора?

– Переговорив с Императором, к примеру, – сказал я заманчивым тоном, заманчивым в первую очередь для себя.

– Не думаю, что у него найдется время для аудиенции по такому вопросу. Вы же примерно знаете ситуацию на фронте. А тут еще нечто совсем немыслимое, атаки на крупные города, восстания резерваций, и даже всемогущий Фонд, – офицер как бы посмотрел вверх, – не может узнать, кто это скоординировал.

– Не знаете, кто нападал на гляд? – спросил я с серьезным сомнением.

– Даже если знаем, мне не доложили, – ответил офицер уже нейтральным тоном, собираясь уходить, – могу посоветовать обратиться к Генерал-Губернатору Гедониса, вам все равно ехать в гляд.

– А кого хотят назначить здесь губернатором вместо меня? Я переговорю и с ним. Здесь же пахнет интригами, капитан, – я поднялся со стула и вгляделся в курьера.

– Я полагаю, Централис будет под непосредственным управлением самого Императора, – ответил тот тихо.

– То есть под управлением Фонда.

– Именно так.

– Благодарю за информацию, – ответил я фальшивым тоном и протянул капитану руку.

– Эм, что? – он недоуменно посмотрел на мою руку и рефлекторно протянул свою.

– До свидания, милый друг, что же еще? – сказал я почти со злостью, улыбнувшись правой стороной лица. Сощурил правый глаз и пренебрежительно исковеркал правый кончик губ.

Капитан ушел. Флор выгнал Краснова, который молчал и с интересом разглядывал нас обоих весь короткий разговор. Выходила интересная ситуация, которая выглядела неестественной и противной, пусть Император и мог так поступить. Но я моментально и органически все принял. Решение было одно – ехать в гляд и говорить с Генерал-Губернатором Гедониса, который и был главой Военной Администрации, об отмене перевода. Убедить администраторов в том, что я нужнее здесь, я считал возможным. Мне нужно было быстро восстановить свой престиж, свою независимость и свое общество. Новая служба в гляде, безусловно, открывала для меня миллионы новых возможностей, но она была в те же миллионы раз хуже того, что я уже имел.

К тому же мечты Флора о долгожданной встрече общества, видимо, откладывались. Флор на меня даже обиделся. Но мне было все равно.

– Я поеду в Гедонис разбираться, Флор, – проговорил я без эмоций, – здесь замешан Фонд, это ясная картина. Но отставить Генерал-Губернатора Централиса – дело невероятной сложности. Что они нашли во мне? Разрушение фабрики по моей вине? Не отрицаю этого, я знал, что Иванов мог не справиться, но какая, к черту, разница? Хоть кому-то в этом мире не наплевать на фабрику? Это еще один символ, о котором уже забыли! Отстроят заново через пару месяцев – и все проблемы решены! Это вообще не органично так заботиться о последствиях разрушения, ха-ха-ха, у Фонда сбой!

– С чего ты взял, что замешан именно Фонд? – ответил Флор голосом страдальца. – У него нет влияния на Императора, в газетах пишут, что он постоянно угрожает разогнать это злачно-синее заведение.

– Газеты-то не врут, но Фонд может действовать в обход центральной персоны. В конце концов, как можно отдать военную фабрику какому-то гражданскому ведомству? Психоз.

– Мы можем собраться, пока ты не уехал…

– Это нецелесообразно. Я поговорю с Ген-Губом гляда, верну себе город и вернусь сам. Потом… – я задумался, – а знаешь, мне хватит недели, может, двух. Созывай знамена, зови наше общество, радуйся.

– Правда? – он действительно обрадовался и, кажется, подпрыгнул. Я не смотрел в его сторону. – Ты все-таки согласился?

– Общества полноценно нет уже 14 лет. Почему бы не вернуть былую славу? Пусть современная слава сильна и велика, но вид старого дружеского союза будет красивее и сильнее.

– Да-да… да, мы ведь не можем съехаться прямо сейчас, – отчего-то засуетился Флор. – Нужно несколько недель, мы, видишь ли, тоже разбрелись. Я уж думал почти обижаться за твое пренебрежение нами, – он усмехнулся, – после того как ты уехал, ты только пользовался нашими услугами, часто неорганичными, мы добывали тебе информацию, доход и влияние. А вот теперь будет обратная реакция!

– Ох, друг мой, что же вы обижались? Я прекрасно понимаю всю вашу боль и негодование, но и вы поймите меня. Я есть часть организма. Далее – радикальнее – я есть организм. И имя мне организм! Вы, друзья мне, обещали поддерживать меня, поддерживать все мои начинания и стремления, а потому и переродились в то, что вы есть сейчас.

– В твоих помощников, что ли? Белые птицы не очень довольны.

– Нет, я не это хотел сказать, – отмахнулся я. – Сейчас я должен уехать. Разобраться в ситуации, прийти лично к Ген-Губу или даже к Императору. Вот тогда я узнаю обо всем и получу обратно свой город. И приеду к вам. К тому же не все так плохо, как ты думаешь, – я сначала просто саркастически усмехнулся, а потом прямо рассмеялся, – машина дает нам громадный потенциал, и мы можем победить уже в этот век, а может, и в ближайшие лет двадцать пять. Возрадуйся же за органику, сын Эскадроля! Какое дело ныне живущим до общества, когда у нас есть такие машины?

– В этот век? Веселые побрякушки вы там делаете.

– Не могу разглашать подробности пока что, но да, вроде машина настолько сильна.

– Да, мне радоваться консервативным состоянием еще пару недель, – Флор снова улыбнулся, – несмотря на то, что я сейчас центральная фигура в обществе и организую наши неполные сходки, меня считают, ха, только твоим секретарем. Секретарем аннигилятора, губернатора и тирана, – съязвил Флор.

– Радуйтесь, – резко бросил я, но смягчился: – Все ли, кстати, поблизости? Или кто-то уехал очень далеко, не зная моих вдруг возникших планов?

– Я точно не знаю, где кто, но на твой зов все съедутся. Центральные губернии слишком большие, чтобы я всех постоянно контролировал. Елисса в гляде, несколько человек в нашем старом городе, кого-то я давно не видел. Разберусь.

– Я увижусь с Елиссой, как доберусь до Гедониса. Мы с ней уже давно договорились встретиться все по тем же тайным вопросам.

– Я смотрю, с ней ты встречаешься чаще. Даже, может быть, чаще, чем со мной.

Я невольно отвернулся, не отвечая на это.

– Будешь заезжать в башню? – спросил он.

– Не знаю, будет ли время.

– Да, время на свой прекрасный второй дом ты всегда находишь. Хотя ты вспомнил, что твой родной дом здесь, – он улыбнулся высокомерно, но панибратски, что меня вполне удовлетворило. – Мы будем ждать тебя, – его грусть об откладывающемся на несколько недель ренессансе общества не давала ему сосредоточиться, но он старательно отгонял мрак мыслей.

Этот разговор ухудшил мое впечатление. Общество теперь было, по выражению Милославской, пустым символом, а люди как бы прикреплялись к бренду. Об этом ли я грустил? О своих старых друзьях? Или, может, о Флоре, который вздумал, что дружеские посиделки под дубом важнее военной славы и моей жизни? Но не эта ли мысль старательно пролезала мне в мозги через череп все ближайшие дни? Я временно остался без своего города, что омрачало будущую радость встречи. Оставалось лишь надеяться на свою отходчивость и на благотворные события в гляде.

Время лопалось и увлекало меня за тысячу верст от центра. На запад. В гляд Гедонис.

Третья глава

20 мая 1821 года, 11 часов утра.

За окном блистало золотом широкое хлебное поле. Было приятно и жарко. Даже душно, мир почти пылал жаром, майская погода в центральных губерниях всегда отличалась почти ежедневной духотой. Золото хлебных полей расплавлялось под органическим Солнцем, а потом остужалось под сильными дождями. Огонь и вода, жар и холод, хлеб закалялся как сталь, а потому его становилось невыносимо много. На яблоне перед окном летали маленькие птички и весело пели о своей свободной короткой жизни. Меня омрачала только большая туча, появившаяся на горизонте. Но она могла пройти и мимо.

Горизонт до бесконечности был заполнен хлебными полями, и конца им не было видно. Ни единого дерева, ни единого холма, ни единого рва или куста. Лишь одинаковое желтое море на десятки верст. Это не природа, это та же машина – нам нужно пространство, чтобы прокормиться, и пространство нам дано. Обычная плоскость, обычное поле. Размером с четверть Эскадроля.

В день восстания я был отнюдь не в Централисе. Отдав все управление городом в руки выборной коллегии офицеров, я уже две недели жил у Флора. По всем военным нормам и традициям я, разумеется, не мог так поступить. Но мне фактически не было никакой разницы до военных прав и обязанностей. Да тем более в пустом до безобразия городе, где я последние месяцы совсем ничего не делал. Скучал, гулял целыми днями по улицам, разглядывал вывески и скупил, наверное, все книги из немногочисленных книжных магазинов. Машина должна была быть готова через месяц, а потому я не торопился.

В ночь до этого мы с Флором посетили прелюбопытнейшее мероприятие великосветского характера. Но не вполне великосветским оно было по содержанию: суть его заключалась в подпольном употреблении нового наркотика Ц-3. В быту его называли «цетрин» или «цетришка». Наркотики, в принципе, не считались неорганичными, но их практически никто не принимал, и большинством принятие презиралось. В высшем обществе, однако, такого презрения было слегка меньше, но даже там играли с наркотиками редко – ингредиенты для изготовления было почти невозможно достать при всех несметных богатствах. Презирающий наркотики фабрикант медицины или химии никогда не продал бы ингредиенты по своему органическому закону. Посему принимали наркотик втайне, дабы не наехали десятки, а то и сотни богачей, желающих, даже проклиная себя, заполучить заветный эликсир.

Цетришка разрубала нервную систему и небольшую часть мозга, отчего личность, принявшая ее, отправлялась в мир заветных фантазий наяву, где распускаются радужные цветы, поют экзотические птицы и исполняются все мечты финансового гедонизма. В это время сама личность валяется без памяти на облитом напитками ковре, нервно подрагивает и пускает слюну. При слабых дозах, правда, можно еще и разговаривать, но большинство предпочитало пережить эту микросмерть.

Пригласили, разумеется, Флора, как крупного экономического игрока, с которым все считались. Меня, по слухам, дошедшим до Централиса, также собирались позвать. Даже спрашивали мое мнение через третьих лиц, пойду ли я. Я был прекрасно осведомлен, что пригласить меня боятся, ибо в моей практике было либо не являться на такие приемы, либо закатывать там знатный скандал. Я не любил подобных мероприятий и считал, что в них слишком много сковывающего порядка и негласных правил. Следовало порядок разрушить. Раздробить. Но Флор все же предложил мне ехать, и я согласился, когда узнал цель собрания. Родилась простая и весьма приятная идея.

Я ничего не принимал, ибо ездил не за этим и наркотиками не интересуюсь. Флор же из-за моих предостережений принял только малую дозу, отчего, скажем мягко, приехал домой этой ночью не до конца удовлетворенным. Видимо, оттого стал злым и начал крушить первый этаж своего чудного дома. Безусловно, мягкий по характеру, ленивый и добрый Флор не стал бы этого делать, не будь он подговорен своим спутником «выпустить пар», которого у Флора и не было. Я же быстро вошел в кураж и от веселья разрушил гораздо больше, чем смог сокрушить своими маленькими руками великий фармацевт. На приеме мне крушить не хотелось. Общество фабрикантов, банкиров, писателей, инженеров, военных и актеров театра, среди которых почти не было знакомых, мне не нравилось и навевало на меня скуку. Я уже давно вошел в стадию, когда новые знакомства казались ненужными и обременительными, кроме отдельных случаев. Ездил я на прием, дабы добыть рецепт цетрина, что и сделал, пока сам хозяин улыбался мне стеклянными глазами. Видимо, в ту ночь он слишком поверил мне и моим необычайно вежливым манерам, что его и сгубило.

Комната в доме Флора, в которой я находился, была обставлена в светлых тонах простой, но все же очень дорогой мебелью. На бежевых стенах висели картины, изображающие пастораль, деревни, поля и леса, в общем, что-то такое, что можно было увидеть за окном поезда. Но, как я знал, и такие картины были куплены на редких и странных аукционах за большие деньги. У Флора давно стала наблюдаться страсть покупать все только дорогое, но и от этого будто бы только богатеть. К тому же Флор, с тех пор как разбогател, решил заняться некого рода покровительством и обеспечивал свой ближайший круг всем, как ему казалось, необходимым, несмотря на протесты. Скорее всего, он делал это не от чистого сердца, а дабы подчеркнуть свое положение. В конце концов, химическое оружие сейчас настолько востребовано, в том числе и в практиках массовой аннигиляции, что он может быть и богаче меня. Правда, Флор никогда не распространялся о своих доходах.

В то утро я пребывал в ностальгии и даже некоторой грусти по все тому же танскому обществу. Флор, к которому я за три года своего генерал-губернаторства наведывался очень редко, несмотря на небольшое расстояние, будил во мне очень старые, почти забытые чувства по поводу давно канувшего в Лету дружеского объединения. Окружающая бедность на события заставляла мой мозг заниматься хоть чем-то. Впрочем, я должен был сначала обсудить вопрос о новом собрании общества с Флором. А пока что я просто сидел и думал, глядя в окно. В тот день я не планировал заниматься ничем важным, да и Флор, скорее всего, проспал бы часов даже до двух. У него никаких правил не было, и он не жил, а наслаждался. Вся его жизнь была жизнью гастронома и сибарита.

Но вдруг в смежных комнатах послышались недовольные громкие голоса.

«Ну вот, а такое хорошее утро было», – заметил я почти безразлично и повернулся к двери, подперев щеку тыльной стороной ладони.

В комнату ворвались трое. Первым вбежал Краснов, который был оставлен в Централисе в числе офицерской коллегии. Факт того, что он здесь, меня слегка напряг, и я подумал нахмурить брови. За ним вошел незнакомый офицер с мелким чином, у которого на шее висел громоздкий аппарат с проводами и трубкой. Связной. Третьим вошел сам Флор. У всех лица были озабоченные и напряженные, но, видно, по разным причинам.

Я перевел взгляд на них и произнес весьма непринужденным голосом:

– Чем обязан, господа?

Мы с Флором кивнули друг другу. Он был пораженным и тяжело дышал. Фармацевт никогда не умел показывать свое недовольство словами, но по его виду сразу все было ясно.

– Восстание в Централисе, господин генерал! – как-то по-особенному торжественно заявил Краснов.

На секунду я искренне удивился. Я знал, что такое восстание, но никогда бы не мог предположить, что восстание возможно при органицизме. Что восстание возможно в Эскадроле. Удивление быстро прошло, и я расплылся в широкой, почти хищной улыбке.

– Как ты говоришь, Краснов? В Централисе есть кого убить?

Все засмеялись, думая, что я пошутил насчет мании к убийствам. Нервно засмеялся даже Флор, сразу повеселев. Но я говорил не об этом, шутка была про то, что в сверхсекретном городе с гарнизоном в полсотни тысяч человек произошло восстание, и об этом никто не мог дознаться до его начала. Ирония, да и только.

– Каким образом, Краснов, каким образом, мать твою, в моем городе произошло восстание? – я специально стал говорить с грозной интонацией для эффекта, но на самом деле грозным не был. Скорее ожидал какого-то знатного развлечения. – И какого дьявола вы, идиоты, не позвонили?

Краснов сразу же сконфузился и быстро перестал смеяться. Я не был, что называется, на него в обиде, хотя именно это и хотел показать.

– Дак это… телефон не работал у господина фон Фогля, никак не дозвониться было… Да и вертолет, – Краснов вновь улыбнулся, – вертолет мы вам подали, вы бы на машине поехали, что ли?

– Не работал телефон? Флор, что у тебя с телефоном?

– Какой-то странный тип пробрался ночью в подвал и срезал все провода, – начал Флор как бы между прочим, – дворник случайно увидел его и убил лопатой по голове. Никогда у меня сбоистов не было, знаешь ли, но зачем резать провода, я понятия не имею.

Единственное, что досаждало меня, так это наша система разведки, которая так глупо дала понять, что зеленый цвет хитрее синего. Фонд всегда блестяще руководил разведкой. Еще тогда я подумал, что здесь что-то не так. Краснов здесь был лишь доверенным лицом, без инициативы, и я не мог его винить.

Я посидел с минуту в тишине и раздумьях. Офицеры стояли. Флор напыщенно сидел в кресле у противоположной стены. Ситуация складывалась интересная, если уж совсем не критическая. Если они не смогли разбить стайку зелени своими силами, а в офицерской коллегии присутствовали довольно талантливые в стратегическом познании офицеры, к тому же численность гарнизона и вооружение тоже были на нашей стороне, то… что это может значить?

– В чем сложности, Краснов? – кажется, я действительно стал серьезным, что отразилось на присутствующих. Мне не нравились тенденции.

– Как бы вам так сказать, господин генерал… – Краснов почти смутился, посмеялся и хмыкнул. Ему не хватало еще снять фуражку и нервно помять ее в руках. – Фонд, господин генерал.

– Фонд? При чем здесь чертов Фонд? Он запрещает подавлять восстание?

– Ох, я не могу говорить, говори ты, – под моим уже почти гневным молчаливым взглядом Краснов взял за плечи молодого офицера с рацией. Не думал, что Краснов будет чего-то бояться. Разочаровывал, черт.

Связной покосился на мое скептическое лицо, не понимая, что произошло за секунду, и выпалил почти скороговоркой:

– Утром, господин генерал, в самое утро, как рассвело, быть может, еще пяти не было, а может, и с полшестого…

– Быстрее.

– Да, да, конечно, – связной не был робким по молодости, хотя ему, возможно, не было и двадцати. Из его рта звучал хороший бодрый голос, – пришли агенты Фонда, растолкали со сна всю офицерскую коллегию, вот господин Краснов подтвердит, смотрите, какие у него нервные заспанные глаза, – глаза у Краснова действительно были заплывшие, – растолкали коллегию и объявили императорский указ о временной конфискации сорока тысяч солдат гарнизона. Не прошло и двух часов, как всех собрали, построили, рассадили по грузовикам, вертолетам и вагонам, и мы их больше не видели. Вам именем Императора приказали ничего не сообщать. Мы бы и не сообщили, но дело, сами понимаете, какое.

Закончил он с чувством выполненного долга и даже прикрыл глаза от удовольствия. Сложилось впечатление, что он сообщил рядовой рапорт рядовому генералу. Я сидел вновь молча, мрачно смотрел на стол и стучал по нему пальцами. Немыслимо! Император после моего назначения заверил меня в неприкосновенности моей власти. И что теперь? Его Фонд приходит в мое отсутствие ко мне домой и снимает сорок тысяч последних рубашек. Конфискует мое имущество, будто я какой-то ликонский князек. Это мои солдаты! Мое сокровище!

За окном еле слышно громыхнула молния. Тучи неумолимо приближались, и казалось, им нет конца. Вскоре они пожрут все небо, всю землю и этот милый уединенный особняк.

Кажется, я застыл на мгновение, потому что меня уже почти расталкивал Краснов. Как только я резко повернул к нему голову, он тут же отшатнулся, но посмотрел на меня с располагающей улыбкой.

– «Зеленые» напали в девять часов утра. Заняли штаб, оружейную, почту, телеграф, энергетическую станцию и саму проходную. Но есть и хорошая новость, господин генерал, – вчера вечером господа инженеры подтвердили, что машина готова, – он закончил с гордостью.

Я засмеялся.

– Что, брат, хочешь сказать, что «зеленые» пришли прямо к столу? Инженеры утрудились закончить на месяц раньше?

– Видимо, так, господин генерал, – Краснов продолжал улыбаться и кивать головой.

– Операция наипростейшая, друзья мои, – я встал и все время реплики ходил туда-сюда от окна до стены, – все не слишком важные здания, занятые противником, следует взорвать. Я же говорил, что не зря под всем городом заложена взрывчатка, даже Император сначала сомневался в целесообразности! Оружейная, почта, телеграф и энергостанция будут быстро восстановлены, пару дней мы без них проживем. Всю массу войск собрать перед зданием штаба. Передавайте сейчас же!

Судя по лицу связного, он все же меня испугался.

– Андар, ты обещал не использовать взрывчатку, – почти безразлично заметил Флор.

– Какая разница, что я там обещал, – я презрительно усмехнулся и махнул рукой, – теперь у нас одно дело – уничтожить их. Взрывы воодушевят армию.

– Приказы переданы, господин генерал. Подготовка взрывов займет четыре минуты.

– Прекрасно, – бросил я так раздраженно, будто ничего прекрасного не было, – свяжитесь с ближайшими военными базами и гарнизонами городов. Скажите от моего имени, что нам срочно понадобятся войска. Нам точно должны прислать. Вы связывались с Военной Администрацией?

– Связывались, – со вздохом ответил Краснов, – говорят, что сейчас никого послать не могут, причин не называют. И скажу я вам, господин генерал, Фонду очень не понравится, что мы сами подрываем Централис. И кстати, разве не следовало бы сначала фабрику-то отбить? А?

– Думаешь, Краснов, что обычное соперничество Фонда и Воинства может перелиться во что-то большее? Совсем нет. Я доверенное лицо Императора, город дефакто мой, хочу и ломаю свой конструктор. Что там с фабрикой сейчас?

– Мы штурмуем, – Краснов стал немного раздосадованным, – артиллерия бьет по воротам беспрестанно, но вы же сами их заказывали, мы потратим часов эдак пять, чтобы пробить металл. А, то есть уже часа три осталось.

– Сколько их проникло в проходную?

– Тысячи две.

– Что? Шутишь? Две тысячи зеленой рвани взяли проходную? – я запнулся, не договорив.

– Мы не знаем, как они туда проникли, господин генерал, – Краснов потупил глаза.

Флор сидел почти с издевательской улыбкой, это даже меня задело.

– Флор, друг мой, а что же вы так веселы? Кажется, только что зашли сюда в самом худшем расположении духа.

Он тут же смутился.

– Война – дело, конечно, понятное, – сказал Флор, вновь помрачнев, – но не надо врываться в частные владения как к себе домой, – он бросил недобрый взгляд в сторону офицеров.