Желтый Эскадроль

Александр Галиев

Желтый Эскадроль

© Александр Галиев, 2019

© Общенациональная ассоциация молодых музыкантов, поэтов и прозаиков, 2019

Введение

19 апреля 1819 года. Вечер.

Кудесников откашлялся в платок, прижав его к своим бинтам. Белая ткань вмиг запачкалась уже привычной для меня свернувшейся кровью. Не первый год я с интересом наблюдал, как он кашляет, как он мучается, как надрывается его горло.

Художник по обыкновению сидел в кресле с решительным взглядом и смотрел в сторону. Он редко смотрел на меня и почти никогда не смотрел в глаза. Сегодня он обещал дать почитать что-нибудь интересное. Я ведь день пробыл в Администрации, у меня жутко болела спина, и потому было блаженством присесть на вожделенный белый диван в его мастерской.

«Эскадроль – это не государство, это принцип неба…» – начиналась записка Кудесникова.

– Что такое государство? – задал я вопрос без особого интереса.

«Потом скажу, – быстро написал художник. – Читайте дальше».

«Эскадроль – не государство, это принцип неба, разошедшийся по земле. Здесь нет публичной власти, нет ни одного писаного закона, нет общественных институтов, которые бы взимали налоги, обладали правом судить или легально применять силу. Даже гордое название «Эскадроль» вспоминается всеми в последнюю очередь, а неумудренный народ называет это образование попросту «Эскадрой». Это нельзя назвать страной, в лучшем случае «пространством». Пространством унифицированным и опустошенным, ибо унификация – флаг человечества, а против пустоты нельзя протестовать.

Территория Эскадроля условно выделяется двумя признаками – свободным действием эскадрольской армии и органицизмом, системой, объединяющей эскадрольский народ. Император Эскадроля по традиции наделен совершенной самодержавной властью, но по той же традиции ей не пользуется. Эскадроль управляет собой сам, Император лишь гарант двух вышеперечисленных принципов. Им созданы только три учреждения: Военная Администрация, которая занимается военными делами внутри «пространства», Штаб, который увеличивает это «пространство», и Фонд Управления и Спасения, который хоть как-то занимается внутренними гражданскими делами».

– Что это за глупый текст, господин Кудесников? Кому будет интересно такое читать?

«Он для вас. Здесь будут не только мои слова, я скомпилировал», – гласила новая записка.

– А зачем это мне?

«Я все расскажу позже. Читайте, пожалуйста».

Было видно, что художнику не нравятся мои вопросы. Он выглядел несколько нетерпеливым. Я продолжил читать.

«В Эскадроле все одинаковые. Конечно, у жителей может быть разный характер, привычки, одежда, взгляды, поведение, род деятельности и статус, но сознание – одинаковое полностью. Человеческое сознание – непростая и опасная величина. Сознание формирует устойчивый облик мира, в котором человек живет, и дает возможности для его познания. Однако сознанием можно манипулировать. Не всегда это дается легко, потому что люди не одинаковы, они воспринимают мир и познают его по-разному. Манипуляция, в таком случае, нуждается в общих стандартизированных нормах, под которые со временем подгоняется и само сознание. Здесь наступает власть идеи, власть национальной культуры, политической идеологии, главенствующей религии, вековых традиций и моральных ценностей. И если мы имеем одинаковую власть идеи над разнообразной и сложной человеческой массой, то мы объединяем эту массу. А единение – есть высшее благо, придуманное человечеством. Единение друзей, единение в любви, единение коллектива, государства, народа, духа и, в конце концов, общественное единение, которое чаще называют общественно-политическим единством. Ради единения можно и лгать, и манипулировать, и убивать, и развращать, и красть, и тиранить. Каждый человек хочет жить в добром мире, наполненном любовью и взаимоуважением, в мире, наполненном возлюбленными братьями.

Но снова: люди разные. Один мужественен, другой малодушен, один храбр, другой труслив, один серьезен, другой инфантилен, один разумен, другой доверчив. У людей разные культуры, разные языки, разные мировоззрения, разные религии, традиции, языки, мифы, разный быт и разная жизнь. Богатство и бедность, позор и слава, старость и юность, мудрость и глупость; есть мужчины и женщины, крестьяне и промышленники, солдаты и инженеры, ученые и военные. Людям была дана невероятно сложная и разнообразная жизнь, которую они сами усложнили (в хорошем смысле) еще сильнее. У людей множество различий, и нельзя пытаться контролировать их всех одним способом. Как же найти настолько сильную идею, которая бы смогла благотворно влиться сразу во все людские сознания, прижиться там и объединить человечество?

Органицизм. Органицизм – это совершенная система, влияющая не на сознание отдельного человека, но на сознание всего общества. Общество становится таким, каким оно должно быть в естественном состоянии, и выполняет те цели, которые перед ним поставили. Инстинктивно, машинально, без протестов, ненависти, сожаления и негодования, с улыбкой на лице, общество выстроится так, как нужно миру, природе и высшим принципам. И будет делать это совершенно безразлично, без перемены настроения. Выйдите на улицу обычного города – все счастливы и улыбаются! Мило беседуют, приветствуют каждого встречного, довольствуются жизнью, своим положением, своим обществом и тем, что они братья, абсолютно не замечая, что творится у них над головой. Но зачем замечать, если единение достигнуто?

Органицизм назван так, потому что он проповедует органичное и естественное поведение человека, не скованное никакими рамками. И в этом состоянии человек получается таким, каким можно видеть эскадрольское общество. Ни государства, ни моральных норм, чтобы как-то ограничивать человека. Все интуитивно и инстинктивно. Органицизм не от разума, он лишь неожиданно всплывает в твоей голове, свой в каждом случае. Органицизм велит руководствоваться во всем своими желаниями, разумеется, люди тратят все силы на свое удовольствие. Но органика в Эскадроле общественная, а значит, общество естественным путем формирует такие желания каждого своего представителя, что это общество живет в гармонии, достатке и беспрерывном прогрессе.

Самым страшным бедствием для Эскадроля является неестественность, фальшивость, а потому везде все разное, даже своеобразное; каждой местности соответствует свой тип человека, свой тип ландшафта, особенностей поведения, архитектуры, культурного уровня. Разнообразие в чистом виде ценится и возвышается, а свобода мнений вкупе с их разнообразием ценится как высшее благо.

И при этом на территории Эскадроля работает унифицированный принцип органицизма, условное брожение умов никогда не заходит за крайности, никогда не совершает ничего табуированного, при кардинальной разности во мнениях люди продолжают считать друг друга братьями, никогда не злятся и не раздражаются, подобное считается неорганичным. В любом случае, мнение человека совершенно не важно, ибо он всегда поступит так, как необходимо центру, и даже если абсолютно не согласен, человек тут же об этом забудет. Механизм совершенен».

– Люди злятся довольно часто, господин Кудесников. И раздражаться могут. И недолюбливать друг друга. И… – я не успел договорить, художник сунул мне новую бумажку.

«Офицеры уже не люди. Офицеры эмоциональнее».

Я пожал плечами и продолжил читать:

«Именно в этом и заключается способ единения, именно потому все братья и потому все любят друг друга. Без одинаковости не будет и равенства. Религии нет, унифицировать ее очень сложно, потому жители Эскадроля совершенно не думают о богах и не имеют в них нужды. Если кто-нибудь за всю жизнь задумается хоть один раз о смысле слова «бог» – ему сразу объявят органический сбой, и дело его решено. Стандартизация, безразличие, пустота, счастье и апофеоз человека. Все просто. Христиане не справились с единением человека, общества и государственной машины, потому что требовали от человека высоких целей, устойчивой морали и слепой веры. Здесь – все легче, здесь никто ничего ни от кого не требует.

Возможно, если приглядеться сильнее, то покажется, что люди здесь – роботы, которые на самом деле равнодушны друг к другу и заботятся лишь о собственном благосостоянии, спокойствии и безопасности. Главное – к этому не относиться отрицательно.

Культура и сознание Эскадроля пребывает в полном хаосе, кроме двух системных исключений: во-первых, эскадрольцы естественным образом, почти инстинктивно, не интересуются всем крамольным, органически запрещенным, тем, что может нарушить их единство; во-вторых, все как один любят то, что официально является символом Императора и Священного Воинства. Воинство, эскадрольская армия, прозвано Священным, потому что оно несет священную идею единения и органицизма в иные народы.

Человечество выбрало этот образ жизни, а те, кто его не принял, всего лишь будут уничтожены, дабы не портить человечество. Под человечеством понимается только Эскадроль, только эскадрольская культурная анархия и только эскадрольский Император.

Органицизм строится на кратком органическом мифе: Эскадроль – это Солнце на небе. Вечная, единственная и центральная звезда, расположенная на бескрайней небесной плоскости, которая всегда ведет себя органично и естественно. На этом большая часть мифа заканчивается, ибо солнцеподобный народ ненавидит думать, философствовать и создавать никому не нужные подробности.

Доходя до крайности, органика принимает абсолютно все, кроме восстания против реальности. Восстание против естественности и нормальности, против настоящего, «бешеного в своем беспомощном безразличии», как гласил один экспрессивный лозунг. Такое восстание, конечно, тоже является органическим сбоем. Можно вспомнить недавний случай, произошедший с неким Соколовым. О его истории писали тогда все газеты и много говорили, потому что история была из ряда вон выходящей.

Соколов был спокойным и добропорядочным предпринимателем, занимающимся строительством дорог в небольшом городе. В какой-то момент он вдруг решил, что нравы людей двуличные и фальшивые, и пошел всем об этом рассказывать. Итог, впрочем, был не таким, как я его описал выше. Но по причине того, что этот Соколов оказался еще и беспросветным дураком, он пошел в императорский Фонд по совету своего друга обратиться к психологу, а психологи служат только в Фонде, ибо были совершенно не востребованы. При органицизме никто психическими заболеваниями не страдает. Соколов пришел в Фонд, высказал психологу свои гневные соображения, начал драться, разбил императорский портрет и был заслуженно убит фондовцами. Все понимали, что сбой – это болезнь, для которой нет лекарства, и жалели Соколова. Но он был всего лишь крупицей, которую никто особенно и не заметил.

Эскадроль стоит невероятно твердо. Таких, как Соколов, – единицы из сотен миллионов, и все мертвы. Экономика кипит и бурлит и чуть не лопается от перепроизводства изысков и товаров массового потребления – это при постоянной-то войне насмерть со всем миром. Бедных патологически нет, бедность тоже считается сбоем, поэтому ее тут же «залечивают». Иному разорившемуся лавочнику или землевладельцу без урожая люди тут же собирают пожертвования, различные частные общественные организации предлагают дивиденды и привилегии, и даже Фонд со своей высокомерной далекой платформы осыпает на бедняка золотые монеты. Обществу гедонистов и солдат требуется гармония. Никто не хочет видеть ужас бедности и грязи.

Но эскадрольское единение – лишь второе по счету. Первая идея единения была создана раньше, но не человеком, а Сыном Человеческим, и христианство некогда объединяло всю Европу. Объединяло не только разные сознания, унифицируя их, но и разные сословия, разные народы, разные культуры и даже разные цивилизации. Во главе единого духом человечества стоял один Бог и его христианские государи и наместники. Но идея пала, ибо была основана на милосердном и равном отношении ко всем людям. Порочных и добродетельных людей христианство ценило одинаково, все были достойны спасения, все имели одинаковую ценность сами по себе. В этом и был корень несовершенства. Совсем не важно, истинно ли христианство, ибо всемирное христианское единство не состоялось; европейское было шатким, недолговечным и обреченным на провал. Но христиане все-таки могли завладеть человечеством, действуй они более жестко и неумолимо.

Главной ошибкой христиан запада было осуждение инквизиции как «ереси», это сразу дало многим понять, что христианская идея на Земле не удержится. Они не уничтожили отступников и не запугали верных. Они всех простили. Еретиков, грешников, изменников, хулителей, – всех. Христиане запада хотели построить «Царство Небесное» на земле, но земля, пропитанная кровью задолго до прихода Сына Человеческого, на семена света и добра начала взращивать плоды гнилые и страшные. В XIII веке христиане запада благословили паровой станок и сказали, что он приносит «пользу людям». В XIV веке одобрили капитализм, свободу слова и мнений, а к XV потеряли всю светскую политическую власть. В XVI веке уже совсем сумасшедшие с христианской точки зрения ромейские цари заявляли, что прогресс зависит от войны. Ромея была достаточно авторитетной державой, чтобы все тут же принялись воевать. Воевать с остервенением и безжалостностью. Масштабные войны, впрочем, велись уже давно. Очень быстро обнаружилось, что «польза людей» требует новых земель, нескончаемых ресурсов, дешевой рабочей силы и, главное, выгодных рынков сбыта. Но войны с массовым террором, геноцидом и ненавистью были санкционированы ревностными христианами – царями Ромеи.

Ромея находилась на востоке Европы и исповедовала восточное христианство. Восточное не было таким милосердным, поэтому с помощью террора, пропаганды и сильной власти оно давило прогресс мысли и свободолюбие. Ромея пала, пораженная своей доктриной бесконечной войны, когда перестала давить. Ее окраинные земли сепаратно разбрелись, вера и мужество иссякли, а гигантское военное поражение закончило мучительные конвульсии ромейского трупа.

Ныне в мире чуть менее десяти государств, вероятно, в некоторых из них христиане остались, но узнать об этом практически невозможно, ибо с запада идут лишь трофеи и гробы. В любом случае, остаточное существование христиан – дело временное. Эскадроль его закончит. Война без конца всех против всех длится уже два с половиной века, и мы имеем шансы закончить конвульсии не только ромейцев, но и всех оставшихся людей, не принявших нашу истину. Христиане не справились и не объединили человечество.

Но блаженные перед смертью успели положительно повлиять на мир. Благодаря доктрине ромейских царей, прозванных «гордыми», промышленная эволюция идет невиданными темпами. Наука и производство оперативно взаимодействуют во имя разработки и конвейерной штамповки новых вооружений, лучших технологий добычи ископаемых и открытия новых секретов, которые бы дали победу на войне. Ромейские цари умерли каких-то два века назад, и за эти два века человечество успело построить боевые машины небывалой мощи и полностью перестроить под войну свои государства. Письменная история человечества органицизмом, разумеется, уничтожена, и поэтому неизвестно, какие войны, когда и за что велись, однако результат налицо. Население Земли сократилось на многие миллионы человек, жестокость, кровопролитие, разрушение и сама война теперь кажутся делами чуть ли не повседневными и обыденными. Священное Воинство, к примеру, составляет процентов десять от четырехсот миллионов населения Эскадроля, большая часть экономики сильно милитаризирована и работает только на войну и военное производство.

Само собой, до финала еще достаточно, но мир и не думает останавливаться. Каждый понимает, сквозь ложь и лесть дипломатии, что в финале останется только одна страна, которая поглотит и уничтожит другие. У Эскадроля никакой идеи и цели, которые бы направляли нас на войну, нет и военной пропаганды. Насчет западных идей утверждать невозможно, кроме слухов о западном мире ничего не известно. Пленных, по понятным причинам, нет, а сведения о мире не собираются целенаправленно, дабы не запачкаться в ненужном мусоре. Но общую для мира идею, общий судьбоносный принцип понимают все. Если есть возможность победить и остаться одним на планете, в лучах славы и величия, то грех не попробовать. С такими мыслями многие страны были разбиты и аннексированы, а их народы со временем изгладились в памяти из-за ловкого росчерка пера эскадрольского аннигилятора.

Вполне вероятно, что на западе массовые убийства имеют случайный характер, тогда как в Эскадроле подобное имеет характер системный с введением аннигиляторских должностей в генеральской среде. Генерал-аннигилятор занимается системным устранением лишних. К лишним народам эскадрольцы относятся без ненависти или презрения, лишние просто-напросто не вписываются в общую унифицированную картину, а потому сжигаются в печи прогресса. Эскадроль – машина для устранения лишних, для опустошения мира и очищения его.

Эскадроль – громадное и страшное пространство. Большинство этносов, живших на нашей территории, было аннигилировано. Остальные доживают свой век в резервациях. Весь ландшафт эскадрольского пространства преобразован под наши традиции, каждый уголок обзавелся небольшими солнечными городами и военными заводами. Эскадроль был изначально мал, но сейчас его территория беспредельна. И вот в самом центре этих необъятных земель была построена громадная фабрика, в недрах которой…»

– Даже про меня будет?

Кудесников помотал головой.

– Но явно будет про мою фабрику. У вас, кстати, много глупых очевидных уточнений. Вы учебник, что ли, какой-то пишете? Унылый получится, лучше бы писали, в смысле рисовали, что-нибудь органическое. А так только зря время… – я не успел договорить.

В комнату зашел высокий старик в толстой серой рубахе. Он выглядел усталым, его припухшие морщины под глазами брезгливо подергивались от каждого угла кабинета. Гостя я не знал. Кудесников кивнул ему и попросил пальцем тишины, приставив его к бинтам.

– Привет, привет, – полушепотом, но несколько развязно проговорил старик. Мне показалось, что он бесился от своего вынужденного спокойствия. Кудесников встал и подошел к гостю.

– Это кто? – кивнул гость, не глядя на меня. Художник что-то бегло начал писать. – Знакомый? А, Искандар Танский. С важными людьми ты знакомство водишь, Емеля. Опять резервы? Ох, развлекайся. Ладно-хорошо. Я вот по какому делу пришел…

Они ушли в соседнюю комнату, а я продолжил читать.

«…строится ужасное сверхтяжелое чудовище, которое должно со временем поставить точку в бесконечной войне. Город из-за расположения был назван Централисом, на его постройку понадобились огромные ресурсы, выдача которых сильно ударила по Фонду, который был основным спонсором строительства. Де-факто, разумеется, это были деньги Императора, но де-юре – Фонд – частная организация с широкой даже не автономией, а самодеятельностью. Пятьсот тысяч человек вызвались добровольцами на высокооплачиваемую работу и уехали в центр. Как и все в Эскадроле, Централис был построен быстро, а фабрика, равная по размеру резервациям народов-аннигилянтов, начала работать во всю мощь уже после полугода существования.

Но не все шло так гладко, и великая миссия человечества по нахождению сильнейшего была под постоянной угрозой маргинальных групп населения, которых война не устраивала. Каким-то чудом органический сбой смог распространится на пару десятков тысяч человек. Число довольно маленькое (хотя всех чрезвычайно поражает), но эти маргиналы и отступники действуют чрезвычайно активно. Действовали. Срывали наши военные планы, разрушали коммуникации, производили диверсии, передавали сведения врагам и организовывали международные союзы для борьбы «за мир, свободу и добрососедские отношения». Так мы узнали, что в других странах тоже есть сопротивление, но оно там принимает чуть ли не миллионные масштабы, и нам можно вновь гордиться органицизмом. Миротворцы, объединившиеся в «Зеленый союз», уже десять лет как стали обычным явлением. В настоящий момент, несмотря на осторожность и конспирацию, предателей осталось совсем мало, по общим сведениям, менее четырех тысяч. И по причине непопулярности их жалких попыток и по причине их массового истребления. Мы все жалеем их заблудший разум, а потому «зеленые» объявлены таким же народом-врагом, который необходимо уничтожить. Системный «отлов зверей» давал свои результаты».

Текст кончился. Я положил листочки на стол художника и лег на диван. Кудесников вернулся через пару минут. Один. Но вернулся он довольно радостным, в приподнятом настроении, что меня даже удивило.

– Что это вы такой радостный, господин Кудесников? – поинтересовался я с улыбкой. Тот лишь махнул рукой. Как угодно, я не настаивал.

«Прочитали?» – написал он мне.

Я кивнул.

В тот вечер мы больше к тексту не возвращались. Вести беседу с Кудесниковым всегда было трудно, но мне нравилась его компания. Довольно умный и атмосферный человек.

«Зеленые», кстати, напали потом на мой Централис, постройку-то такой громадины нельзя было скрыть. Внешние враги тоже были рады добраться, но как в центр сильнейшего пространства проникнуть? Никак. «Зеленые» сбоисты смогли, потому что они бывшие эскадрольцы. И их заговор ударил по Централису.

Первая часть. Машина

Посвящается темной красоте, к которой ведет лишь темный путь.

Первая глава

21 мая 1821 года, около 3-х часов ночи.

– Неужели ты думаешь, что старый мир еще возможен, дворянка? – я вертел ее досье в руках, не зная, что делать с ним в темноте. Вот уже пять минут, как я зашел в камеру и вел этот легкий и притягательный разговор. – Вы уже проиграли. Вашего мира больше не будет. Твой старый мир лишь занавес спектакля. Никто и не подумает, что он нужен не для развлечения.

– Все возможно, генерал. Возможной была даже наша победа, – она говорила мягко и просто. Даже с отдохновением.

Отдохновение? Ха, будто это я здесь сижу связанный и с изувеченной мордашкой.

Впрочем, при иных обстоятельствах ее голос был весьма притягательным. Искрящимся мнимым вызовом и стремящимся очаровать. Но чувствовалась в нем и сильная усталость, и не менее сильное раздражение от моего насмешливого тона.

Ее уже допросили, когда я пришел в себя. Фонд, ко всеобщему неудовольствию армии, снова вмешался в дела моего города и приказал убить всех пленных. Иногда я для вида сожалею об эскадрольских нравах: нам лучше убить лишних во имя красоты разодранного тела, чем узнать от этого тела информацию. Но одного пленника мне удалось оставить на время, я понимал, что получить сведения о восстании иным способом не смогу. Последний выживший повстанец, как назло, ничего не знал.

Скорее всего, ее пытали прессом для головы. Пресс ловко действует на неокрепших барышень, но оставляет синяки, гематомы и туман в голове.

– Тебе дали таблетку?

– Какую таблетку, генерал? Цианид? Ты же поговорить пришел, а он быстро действует.

– Нет, что ты. Лишь для головы. Я знаю, тебе она нужна, к тому же таблетка – обязательное предложение после нашей процедуры.

– Дали, – бросила она весьма угрюмо. Видимо, одна таблетка не поправила ситуации с головой. – Ловко вы действуете. Проводите пытку ржавыми железками в грязном подвале, а потом сопровождаете в идеально стерильную камеру, даете таблеточку от головы и называете пытку процедурой.

Я бы занялся «испанским сапогом», он хотя бы не портит лицо. Благо, христиане оставили нам много игрушек. Но кому они нужны в пространстве, где нет тюрем и преступников? Даже штабная тюрьма, которую я не хотел строить, сберегая деньги, обязана была быть лишь по негласной норме. И зачем здесь эти двадцать камер с толстыми решетками? Она единственная, кто сидит здесь за два года, несмотря на то, что мы в секретном городе, где всегда возможны казусы.

– Господин (она особенно язвительно произнесла это слово) генерал, где же твой сарказм? Мне кажется, ты слишком серьезен, – сочетание слова «господин» и обращения на «ты» резало уши. Да и… ей был нужен сарказм? Крайне интересно играть с человеком, который пытается быть веселым в такой ситуации.

– О, сударыня моя, право, как я мог забыть свою истинную ипостась? – на этом слове ее силуэт дернулся. – Конечно же, отныне речи мои будут наполнены иронией до краев!..

– Я рада, что ты снова стал собой, генерал. Продолжим.

– Изволь.

– Не наш ли органицизм разрешает мне думать о чем угодно, будь моя мысль естественной?

– Хватит, сударыня. Говорить про основы органики – это почти вульгарно. Это как спросить у прохожего, зачем он надел утром рубашку. Он на то и органицизм, что природен, органичен и прост.

– А ты мне растолкуй, зачем надевать рубашку. Разве голой нельзя выйти? – готов поспорить, что она усмехнулась и скривила лицо в какой-то особенной улыбке. Но было слишком темно, чтобы я мог разобрать ее черты.