Полночное солнце

М у ж ч и н а (шепчет сидящей рядом за столиком соседке). Похоже, это Фрида.

Ж е н щ и н а. Она подстриглась.

М у ж ч и н а. Правда?

Ж е н щ и н а. У неё ведь были такие роскошные волосы.

М у ж ч и н а. Она развелась с Диего после того, как застала его со своей сестрой.

Ж е н щ и н а. Теперь часто надевает мужской костюм, занимается боксом, повсюду рассказывает о Диего, она им просто бредит.

М у ж ч и н а. Пытается выжить, гордость не позволяет ей сделать первый шаг к примирению, ждёт этого от него.

Ж е н щ и н а. Как я её понимаю, ведь ей надо с кем-то поделиться, она не может простить и не может забыть его.

(На Фриду влюблённо поглядывает девушка. Фрида в раздумье устремляется к ней навстречу).

Ф р и д а. У меня не было детства, по-настоящему моя жизнь началась с занятий живописью и любовной страсти (играет, примеряя к себе роль Диего, подражая ему, говорит с хрипотцой зазубренные фразы). Когда мне было шесть, со мной играли обитательницы борделей Гуанахуато,

Д е в у ш к а. В шесть, а ты не ошибся, ничего не путаешь?

Ф р и д а. В девять у меня был первый сексуальный контакт с учительницей протестантской школы.

Д е в у ш к а. Ух ты, неужели, так рано?

Ф р и д а. Изучая анатомию в Мехико, я уговорил однокурсников есть человеческое мясо, по примеру меховщика из Парижа, который по соседству кормил кошек кошачьей нарезкой.

Д е в у ш к а. Кошачьим? Фу, какая гадость, меня сейчас стошнит!

Ф р и д а. Это ещё что, моим любимым блюдом были женские ляжки и груди, мозги молодых девушек в уксусе.

Д е в у ш к а. А ты не врёшь?

Ф р и д а. Я вру? Обижаешь! Ещё я любил гигантскую ароматную клубнику, удобренную человеческими экскрементами.

Д е в у ш к а. Господи, какой ужас! (съёживается, от отвращения и страха шарахается в сторону).

Ф р и д а (грубо). Знаешь, в Париже она дала мне всё, что можно дать мужчине, в замен получила от меня все страдания, которые можно причинить женщине.

Д е в у ш к а (страстно, придвигаясь к Фриде). Я тоже хочу страдать от любви, не прочь погибнуть в твоих объятьях.

Ф р и д а. Её звали Ангелиной Беловой, она была из России, к своему несчастью, решила стать моей законной женой.

Д е в у ш к а (прижимаясь к плечу Фриды). А что было дальше, вы поженились?

Ф р и д а. Славянка долго писала письма, признаваясь в любви, потом я страстно полюбил Маревну, она была импульсивная, я писал её.

Д е в у ш к а. Напиши меня, хочу погибнуть в твоих объятьях.

Ф р и д а. Я не мог больше вынести жизни со своей женой, так или иначе, ребёнок, которого она ждала, это несчастье, которого я никогда не хотел. Так продолжаться не могло, она либо должна была уехать, либо остаться и быть моей.

Д е в у ш к а. Похоже, ты непостоянен из-за похотливой страсти к женщинам.

Ф р и д а. Сам Пикассо заставлял меня ревновать, поглаживая её живот, было всё. оскорбления, ревность, попытка перерезать горло. Смуглянка Лупе Марин, а ангельское личико Тины Медоти, я упивался изображением женского тела.

(Девушка проникновенно слушает пьяные бредни).

Д е в у ш к а. Мне нужен такой, как ты, страстный.

Ф р и д а. Чем сильнее я люблю женщин, тем сильнее хочу заставить их страдать. Знаешь, мы скоро поженимся с Фридой.

Д е в у ш к а. Кто это? Про неё ты мне не рассказывал.

Ф р и д а (опуская глаза). Не спрашивай о ней, она рядом, а то ещё услышит невзначай.

Д е в у ш к а. Услышит, где она? (огладывается вокруг) Но ведь её нет поблизости, ты это о чём, дружище?

Ф р и д а. Мне тогда несдобровать.

Д е в у ш к а. Не понимаю тебя, что-то тут не стыкуется.

Ф р и д а. Пойдём, милашка, зачем тебе вникать во всё, это совсем необязательно, ты должна знать лишь то, что я талантливый художник и ты будешь моей. (Фрида уводит девушку).

КАРТИНА 12

(Больничная палата, где лежит Фрида, закованная в ортопедический корсет, который ярко расписан. У неё на лбу – яркий красный цветок. Заходит Диего).

В р а ч (обращаясь к Диего). Только недолго. У неё случился очередной выкидыш, потеряла очень много крови, ей нужен покой.

Д и е г о (бросившись к Фриде). Ты с диадемой из человеческих сердец, как Бог луны и ночного неба, истребителя солнца, – Тескатлипоки.

Ф р и д а. Я в шкуре освежеванного ягуара, утыканной зеркалами, отражающими звёзды, говорила же, что мой благоухающий цветок, похоже, уже никогда не распустится, поэтому нарисовала вот этот (указывает на свой лоб).

Д и е г о. Хочу нырнуть под твой корсет и больше никогда не выбираться оттуда (Диего становится на колени, припадая головой к её груди).

Ф р и д а. Дерево надежды, стой прямо, не качайся, а то упадёшь.

Д и е г о. Моё прекрасное дерево, буду любить тебя, даже если никогда уже не снимешь с себя корсет и ослепительно не разденешься передо мной.

Ф р и д а (насмешливо). Позволь тебе не поверить.

Д и е г о. Ты – картина, которую нарисовал на холсте и в своём воображении, этому рисунку не дано исчезнуть.

Ф р и д а. Неужели?

Д и е г о. Я – твой фотограф, запечатлевший твою жизнь, и уже не могу без тебя.

Ф р и д а. Так уж и не можешь?

Д и е г о. Ты ведь сама говорила, что ничего не бывает по-настоящему чёрным, ни-че-го.

Ф р и д а. Ни-че-го (задумчиво), вот с этим я согласна.

Д и е г о. Пришёл сделать тебе предложение, мы должны быть вместе, ведь мы пропитаны друг другом.

Ф р и д а (собираясь с мыслями). Рядом с тобой две Фриды. Одна говорит. «Да», другая. «Я подумаю».

Д и е г о. Твоя диадема передо мной, она так благоухает и прельщает.

Ф р и д а. Одна Фрида – растерзанная, у которой в душе лишь боль и смятение, другая – счастливая и благодарная, она идёт на твой зов. (С соседней кровати встаёт девушка в облике Фриды, подходит к зеркалу, смотрится в него. Диего протягивает к ней руки).

Д и е г о (закрывая глаза). Так благоухает.

Ф р и д а. Но это не я, сейчас моя цветовая гамма – цвет соуса моле, увядающих листьев, земли, та, другая, пойдёт за тобой, иди за ней.

(Девушка-видение исчезает).

Д и е г о. Нет, Фрида, это ведь ты, ты меня не обманешь, я пришёл за ответом, без тебя мне не жить на этом свете.

Ф р и д а. Я подумаю над твоим предложением, Диего. (Диего уходит).

КАРТИНА 13

(В дверях больничной палаты Фриды показывается её подруга Чавела Варгас).

Ч а в е л а. Вчера в дверях случайно столкнулась с коллекционером живописи Хайнцем Берггрюэном. Этот богатый американец навещал тебя?

Ф р и д а. Чавела, да, был у меня, его почему-то больше всего, похоже, интересовал мой расписанный корсет (указывает на свой корсет). Все теперь приходят посмотреть на меня как на экспонат, я тут даю бесплатные спектакли.

Ч а в е л а. Без театра ты не можешь.

Ф р и д а. Знаешь, мне приснился отец, он предсказал, когда я умру… в этом госпитале по ночам смерть танцует вокруг моей кровати.

Ч а в е л а. Вот, оказывается, какие мысли тебя тут навещают в моё отсутствие?

Ф р и д а. Когда очередной раз надеялась заполучить маленького крикуна Диегито, вышло по-другому, теперь мне остаётся перенести то, что случилось. Не хочу об этом говорить, но я оказалась, похоже, между двух миров и теперь выбираю, в каком из них мне будет лучше.

Ч а в е л а. Молчи, всё знаю.

Ф р и д а. Как художник я ведь на голову выше Риверы?

Ч а в е л а. Риверы?

Ф р и д а. Можешь не отвечать, сама это знаю, но что это меняет в жизни?

Ч а в е л а. Вы о чём-то договорились с Хайнцем?

Ф р и д а. Это всё пустое, у меня был Диего.

Ч а в е л а. Диего? Как это любезно с его стороны.

Ф р и д а. Он предложил опять пожениться.

Ч а в е л а. Ну, и что, ты ему отказала?

Ф р и д а. Сказала, подумаю.

Ч а в е л а. То-то он вылетел от тебя как пуля.

Ф р и д а. Я плохо сейчас соображаю, но ему надо дать ответ. Думаешь, стоит ещё раз устроить свадьбу?

Ч а в е л а. У тебя будет время обо всём хорошенько подумать.

Ф р и д а. Считаешь, после всего, что случилось, брак будет крепким? (вопрошающе смотрит на подругу).

Ч а в е л а. Хочешь знать моё мнение? Ты всегда была с ним в состоянии войны, и эта война продолжится.

Ф р и д а. Что бы то ни было, нас слишком многое связывает.

Ч а в е л а. Это ложь думать, что развод положит конец твоим страданиям, разве не будешь опять страдать?

Ф р и д а. Жизнь – это страдание, это не радость, теперь я точно это знаю. Я сейчас в такой тоске, что не могу рисовать.

Ч а в е л а. Не мучь себя понапрасну.

Ф р и д а. Мои дела с Диего становятся хуже день ото дня, в том, что случилось, есть моя вина, и немалая, я ведь не поняла, что ему было нужно в жизни, и сопротивлялась неизбежному.

Ч а в е л а. Поэтому не казни себя.

Ф р и д а. Я многое смогла в жизни осилить, я смогу ходить, могу рисовать, люблю Диего больше, чем себя… воля моя велика, она моя ещё жива.

Ч а в е л а. Вот так уже лучше, приди в себя, стань прежней Фридой, которая всё может.

Ф р и д а (начиная рисовать на пододеяльнике). Как там дома?

Ч а в е л а. Дома всё по-прежнему, мы – я, цветы и растения, птицы, обезьяны, попугаи, голые собаки и твой фонтан – ждём тебя.

Ф р и д а. Как мне всё это дорого, только сейчас начинаю это понимать всё это чётко прорисовывается.

Ч а в е л а. Твой коммунистический «иконостас» от Маркса до Мао, похоже, тоже тебя заждался, все ждут твоей революции.

Ф р и д а. Завтра обещают перевезти домой, не знаю, будет ли от этого лучше, с корсетом, кажется, срослась уже намертво.

Ч а в е л а. Главное – подавить уныние, ты сама это знаешь, зажми его и не выпуская.

Ф р и д а. Уже зажала и держу (сжимает кулак). Попробую ещё раз родиться на свет, в последний раз – теперь в инвалидной коляске (с горечью). Сознайся, потягиваешь без меня горькую? Можешь не отвечать.

Ч а в е л а. Похоже, для нас с тобой не существует запретов, говорим и делаем, что хотим.

Ф р и д а. Ты знаешь, я – цветная картина, ничего не бывает по-настоящему чёрным, ни-че-го.

Ч а в е л а. Это так!

Ф р и д а. Я так давно не слышала твоего голоса, спой для души (Чавела начинает почти беззвучно петь).

В р а ч (дослушав её, обращаясь к певице). Больная устала, она ещё не окрепла.

КАРТИНА 14

(Монпарнас, вдали видна Эйфелева башня. Звучат песни Эдит Пиаф. Повсюду толчея, шум, гвалт. Коротко остриженная Фрида и её подруга Тина, в руках которой фотоаппарат, заходят в питейное заведение, где собираются художники).

Ф р и д а (перекрикивая окружающих). Мне не нравятся иностранцы, они скучные, у них лица как непропеченные булки.

Т и н а. Верно, особенно у старых женщин (резко меняет тему).

Ф р и д а. Диего опять просит моей руки, пожалуй, соглашусь.

Т и н а. О вашем союзе, может, чудовищном, но всё же священном, скажу. это была любовь.

Ф р и д а. Сейчас худшее время всей моей жизни, я удивлена, что при этом можно жить.

Т и н а (фотографируя Фриду, указывая на мужчину за соседним столиком). Это торговец картинами Воллар.

Ф р и д а (с усмешкой). Иду по стопам Диего, который всё время идёт рядом. Он испытал здесь потрясение от Сезанна, разглядывая его картину. Воллар пошёл обедать и запер дверь галереи.

Т и н а. Так ему и надо!

Ф р и д а. Через час вернулся и увидел, что Диего всё ещё стоит перед картиной. Воллар поставил в витрину другую картину Сезанна, потом принёс ещё три, зажёг свет в витрине, наконец не выдержал. «Больше их у меня нет!» Диего явился домой под утро, у него был жар, он бредил.

Т и н а. Как это на него, однако, похоже, на него не мог не подействовать парижский холод, картины Сезана его впечатлили.

Ф р и д а (не слыша собеседницу). Если так будет продолжаться, лучше бы меня убрали с этой планеты, Диего во всём (декламирует).

В слюне, в бумаге, в каждой линии, каждом цвете и каждом глотке воды. Он в моей груди, снаружи и внутри, поэтому так трудно мне писать. Диего – чудо, встающее передо мной, он в солнечных лунах, во всём – в глупом и прекрасном. Диего в моей моче, у меня во рту, в моём сердце, в моих безумных снах, на кончике пера, в пейзажах, в пище и воображении, в болезнях, в окнах… в хитростях и лжи, в его глазах, на его губах…

Диего – начало, создатель, моё дитя, суженый, Диего – художник, мой любовник, мой муж, друг, моя мать, мой отец, он мой неродившийся сын.

Т и н а (пытаясь успокоить её). Ты успокоишься наконец? Не мучь себя, всё в жизни проходит, пройдёт и это. Выставка имела успех.

Ф р и д а. Неожиданно работу приобрёл Лувр, зачем им она?

Т и н а. Ривера не стоит того, чтобы о нём сокрушаться, этот Принц-жаба помешан на своём искусстве, Ленине и Троцком, хотя надо отдать ему должное, таланта у него не отнять.

Ф р и д а (потягивая текилу). Тревога, горе, наслаждение, смерть – это, по сути, один способ существовать. Одно хорошо. начинаю привыкать к страданию.

Т и н а. К нему нельзя привыкнуть, никогда никто ещё на свете не привыкал к боли, это рана, она саднит.

Ф р и д а. Никогда, никогда я не забуду, кем он был для меня. Он подобрал меня, когда я была разбита, исобрал меня заново на этой слишком маленькой земле. На что устремить мне взгляд? Такой бескрайний, такой глубокий!

Нет больше времени, ничего больше нет, мы врозь. Осталась только реальность, то, что было, это навсегда.

(К ним присоединился мужчина, он с интересом разглядывает Фриду, подмигивая ей, прислушиваясь, о чём она говорит).

Т и н а (наклонясь к Фриде, шепчет). Похоже, ты ещё нравишься мужчинам, да ещё каким!

Ф р и д а. Мне очень нужны деньги, но не приму их ни от одного мужчины, пока жива. Думаешь, мне помогает Мюрей? Никому не верь, Ник – мой друг.

Т и н а. Я не о том, ты не так меня поняла, это текила на тебя так дурно влияет. Перед тобой скульптор-авангардист Исаму Ногути, у него студия в Париже.

Ф р и д а (в сердцах). Ну и что с этого? У Диего был роман с Луизой Невелсон, она тоже была скульптором.

Т и н а. Дался тебе этот Ривера, расслабься, ведь ты ни где-нибудь, а на Монпарнасе.

Ф р и д а (затягиваясь сигаретой). Ненавижу этот чёртов Париж и этих художников, от Европы и профессионалов интеллектуального бунта меня отделяет пропасть.

Н о г у ч и (с любопытством). Это вы так о Франции? Не слишком любезно.

Ф р и д а. Да, Франция – не слишком отличается от Гринголандии, которую я повидала в Сан-Франциско, Детройте, Нью-Йорке, это путешествие ничего не дало мне. Диего нет рядом.

Т и н а (виновато улыбаясь художнику, шепчет Фриде). С ним нужно общаться на английском, к тому же не стоит при нём об этом.

Ф р и д а. Мне наплевать, не могу выносить этих чёртовых интеллектуалов, лучше сидеть на земле и торговать лепешками в Толуке, чем иметь дело с парижской «художественной» сволочью.

Н о г у ч и. Сволочью, я правильно вас понял?

Ф р и д а. Именно так, могу повторить это сто раз! Сюда стоило ехать только ради того, чтобы понять, почему Европа загнивает, такие вот интеллектуальные сукины дети, бездарности породили всех этих Гитлеров и Муссолини.

Н о г у ч и. Я говорю по-испански (Фрида замолкает, Тина опускает глаза, они обмениваются взглядами). Как говорил кубист Брак, у мексиканцев чувства деформируют мысли, естественно, формируют их, я сам не раз был очевидцем этого (улыбается). Хочу создать фреску «История Мексики», а ещё отправиться добровольцем в индейскую резервацию в Аризоне.

Ф р и д а. История Мексики и Аризона – это несовместимые вещи!

Н о г у ч и (Фриде). Работы вашего мужа кажутся мне интересными, хочу пригласить вас на ужин.

Ф р и д а (не обращая внимания, продолжает). Они думали, что я сюрреалистка, но я не была ею, никогда не рисую сны или кошмары, рисую собственную реальность. Пишу себя, потому что много времени провожу в одиночестве и потому что являюсь той темой, которую знаю лучше всего.

Н о г у ч и. Кстати, ваш друг «отец сюрреализма» Андре Бретон назвал Мексику сюрреалистической страной чистого совершенства.

Ф р и д а. Этот сукин сын не сумел даже организовать мне встречу, поселил в одной комнате со своей дочерью.

Н о г у ч и. Не мудрено, что Кандинского потрясла ваша живопись, по его лицу текли слёзы, вы – сама экзотика, у вас действительно экзотическая внешность!

Ф р и д а. Вы так считаете?

Н о г у ч и. Это так, видел ваш портрет на обложках. Правда, что Скиапарелли создала платье «Мадам Ривера» и к нему духи «Шокинг»? (наклоняется к Фриде). Они имеют ваш запах?

(На гипсовом панно, на котором упражняется в искусстве фрески, Фрида пишет. «Уродина», а потом разбивает панно, швырнув об пол).

Ф р и д а. Не люблю гринго, с их душевным складом и омерзительным пуританизмом, меня раздражает, что в Гринголандии в человеке больше всего ценится честолюбие, презираю чванство. (Ногучи неотступно идёт вслед за Фридой).

КАРТИНА 15

(Фрида в постели. На её голове корона из кос, украшенных цветами. В углу – инвалидная коляска. Рядом на кровати лежит протез в вызывающем красном ботинке и железные растяжки для позвоночника. Звучит песня Чавелы Варгас).

Ф р и д а (пишет и читает написанное). …В моей жизни было две страшных катастрофы. Первая – это автомобильная авария, которая навсегда искалечила меня, вторая – это Диего, он монстр и святой одновременно (задумчиво). Диего – это всё, что живёт в минутах не-часов, не-календарей и пустых не-взглядов, – это он, мой крылатый Диего, моя тысячелетняя любовь.

Диего – я, это вселенная. Но почему я говорю мой Диего? Он никогда не будет моим, а принадлежит лишь самому себе. Никто никогда ведь не поймет, как я его люблю. Я хочу только одного. чтобы никто не ранил его и не беспокоил, не лишал энергии, которая необходима ему, чтобы жить так, как ему нравится. Если бы я обладала здоровьем, хотела бы целиком отдать его Диего.

(Входит Диего).

Ф р и д а (смущённо). Ты так скоро вернулся? А я как раз писала тебе письмо. Если хочешь, прочти (читает письмо). «Диего, дорогой мой, не забывай, что, поскольку ты закончил фреску, мы будем соединены навсегда, без ссор и прочего – просто чтобы любить друг друга очень сильно. Веди себя хорошо и делай всё, что велит Эмми Лу. Я люблю тебя больше, чем когда-либо раньше. Твоя маленькая девочка Фрида. Напиши мне».

Д и е г о (подыгрывая). Хорошо, дорогая, напишу, как только проведаю одну прелестную особу, она, кстати, сейчас рядом со мной (обнимает и целует. Фрида прижимается к нему, уткнувшись лицом в его одежду).

Ф р и д а. Этот запах меня преследует везде (он помогает ей сесть в инвалидную коляску).

Д и е г о. От тебя пахнет лекарствами!

Ф р и д а. Опять кололи морфий, я не страдаю, только ощущаю усталость, и часто охватывает отчаяние, его невозможно описать. Хочется заниматься живописью, но не так, как раньше, хочется, чтобы она приносила пользу.

Д и е г о. Ты итак приносишь пользу. Разве нет? Ведь ты помогаешь мне жить на свете.

Ф р и д а. Я не о том, мне не до шуток.

Д и е г о. Кто сказал, что это шутки?

Ф р и д а. До сих пор я только и делала, что изображала собственную персону, это не то искусство, которое может быть полезно партии. Должна бороться изо всех сил, чтобы и в таком состоянии быть полезной революции, только это придаёт смысл жизни, которая на исходе.

Д и е г о. Крепись, ты сильная, моя мужественная революционерка! (пытается шутить, с улыбкой надевает итальянскую карнавальную маску).

Ф р и д а (с болью). Не моё тело – я только одна, а я хочу, чтобы было две, для этого мне отрежут одну ногу. Но ведь я должна её иметь, чтобы ходить, но эта точка поддержки уже мертва! Для меня крылья – это более чем достаточно, позвольте им отрезать мою ногу, тогда я полечу.

Д и е г о. Это ещё не конец, ты ведь знаешь, что всё ещё у нас с тобой впереди.

(Фрида протягивает Диего кольцо).

Ф р и д а. Это тебе к двадцатипятилетию нашей свадьбы подарок.

Д и е г о. Почему ты делаешь это заранее?

Ф р и д а. Потому что знаю, что скоро покину тебя.

(Лицо Диего застывает, на нём – маска скорби. Он смотрит в зал. Звучит мелодия аранхуэсского концерта).

КАРТИНА 16

(Художественная галерея, где открывается выставка работ Фриды. Среди гостей – Диего, Тина, Чавела, Ногучи, Кристина, Люсьена, Лупе Мартин, друзья и поклонники Фриды).

1-й п о с е т и т е л ь. Фрида исходит от самого сердца, удивительная женщина!

2-й п о с е т и т е л ь. Невероятное упорство, с которым она пыталась всё преодолеть.

(Некоторые посетители молчат, не могут вымолвить ни слова).

Ч а в е л а. Такая боль просвечивает сквозь её картины (смотрит на картину. Фрида с обезьянкой), она сливается со своей обезьянкой.

Т и н а. Восхищает всё, начиная с цвета… такие страсти и чувства.

Н о г у ч и. Очень откровенно показывает свой внутренний мир и переживания, в её работах жестокость и известная доля бесстыдства.

Д и е г о. (стоя у одной из картин, как будто обращаясь к Фриде). Ты превращаешь свою боль в искусство, в твоих работах нет жалости к себе, в них – сила. Фрида, ты – единственный случай, когда художник разорвал сердце, чтобы увидеть его биологическое естество при помощи воображения, оно более быстрое, чем свет. Из потока крови возникает маленькая Фрида (обращается к окружающим), никто ещё так не изображал собственное появление на свет, какой чудовищный реализм.

Н о г у ч и (подходит к картине). Индейская каменная маска кормилицы, её груди, подобно гроздьям винограда, источают молоко, плодоносным дождём орошают землю, слезами оплодотворяют наслаждение.

1-й п о с е т и т е л ь. А Фрида будет?

2-й п о с е т и т е л ь. Врачи запретили ей, она уже не встаёт.

Л у п е. Бедняжка, а как бы ей хотелось увидеть свою первую выставку (внезапно доносится звук сирены скорой помощи и рёв мотоциклетного эскорта).

1-й п о с е т и т е л ь. Расступитесь, пройдите вперёд, пропустите.

Н о г у ч и. Что там происходит, что за шум?

2-й п о с е т и т е л ь. Вы разве не видите? Они вносят её на кровати!

(У входа шум, толпа расступается. Окружающие шёпотом произносят её имя. «Фрида». Его по цепочке вполголоса передают от одного человека к другому. Все делают это абсолютно по-разному, кто-то повторяет быстро, кто-то с неловкостью, комкая что-то в руках, кто-то нараспев, кто-то с дрожью в голосе, заикаясь. Пучок света высвечивает лицо того, кто произносит имя. Тина делает снимок каждого, снимки появляются на экране.

На кровати с балдахином как на носилках вносят лежащую Фриду. На ней наряд женщины племени теуана. Волосы уложены, в косу вплетены красные розы, на пальцах – кольца. Рядом с ней – Чавела. Фриду окружают музыканты, они затягивают мексиканские баллады. Почитатели обступают Фриду, поздравляют её. Происходящее отражается в зеркале, укреплённом под балдахином, лучше всех зрителям видна сама Фрида).

Ф р и д а. Вы не будете возражать, что я тут прилегла? Но я ещё хочу успеть босыми ногами ступить на свой песок, ощущаю, как он струится сквозь мои пальцы, это скольжение, шелест, зовущий в неизбежность.

1-й п о с е т и т е л ь. Посмотрите, на полу песок (все смотрят на песок, который рассыпан повсюду).

(Под аккомпанемент оркестра Фрида напевает весёлые песенки, курит и пьёт. Раздаются возгласы. «Браво, великолепно!». Наконец в зале становится темно. Звуки музыки, голоса всё ещё раздаются, но люди постепенно куда-то исчезают. Фрида остаётся одна в художественной галерее, она лежит на кровати, которая освещена. Вокруг висят картины, стоит штатив фотографа. Голоса людей и музыка постепенно отдаляются, раздаётся стук в дверь, ведущую туда, где лежит Фрида. Затем воцаряется полная тишина).

Ф р и д а (смотрясь в зеркало). Зеркало! Палач моих дней, моих ночей, оно изучало моё лицо, малейшие движения, складки простыни, очертания предметов. Часами я чувствовала на себе его пристальный взгляд, видела себя изнутри и снаружи, Фрида везде… без конца.

Мне ампутировали ногу, таких страданий я никогда не испытывала, шок не проходит, в организме всё нарушилось, даже кровообращение, Со времени операции прошло шесть месяцев, и я ещё здесь, люблю Диего больше чем когда-либо и надеюсь ещё быть ему полезной и заниматься живописью в полную силу, только бы с ним ничего не случилось, потому что, если бы он умер, я последовала бы за ним. Нас похоронят вместе, пусть никто не рассчитывает, что я буду жить после смерти Диего, жить без него я не смогу ни минуты, он мой сын, он моя мать, мой отец, мой супруг, он моё всё. Но я уйду отсюда первой.