Из бизнес-шпилек в кеды фриланса. Путь к себе

– Что ж, я расскажу, – макнула сахар в чай и собралась с мыслями. – Раньше обязательными были лишь 8 классов, 9-й, 10-й – по желанию. Я хотела учиться дальше, и поэтому поступила в соответствующую школу. Как только вошла в класс, – тут мама как будто засмущалась, – сразу обратила внимание на одного мальчика. Он был похож на хулигана: волосы всклокочены, галстук после перемены на боку, но вот взгляд казался очень умным.

– Минуточку, – папа чуть не поперхнулся булочкой, – что значит «казался»?

Мама, не обращая внимания, продолжила:

– Выяснилось, что это был самый смышлёный парень в классе. Все, даже учителя, его уважали. Я слышала, как некоторые ребята называют его Геной, и тоже стала так обращаться. А он и рад – откликался с улыбкой.

– А чего мне, плакать было, что ли? – пробубнил папа с набитом ртом. – Пришла красивая, не зазнайка, как другие девчонки, чего бы такой не ответить?!

– Ну а дальше что было? – мне не терпелось дослушать про знакомство родителей, чай остывал нетронутым.

– Через несколько дней «старенькие» девочки из класса подошли ко мне с претензией: почему я всеобщего любимчика называю запросто Геной? Оказалось, только особо приближенным разрешено к нему так обращаться. И уж никак не какой-то выскочке. Я искренне недоумевала, пока не разъяснили, что на самом деле твоего будущего папу зовут Юра. А Гена – это прозвище от фамилии Генцарь.

– А ещё меня называли аллигатор, но это уже из-за серьезного характера и силы, верно, Наташ? Ну подтверди, – для пущей доказательности папа оскалил зубы и напряг мышцы. Мы с мамой залились смехом. Чайник и тот весело зазвенел крышкой.

– Вот так мы и познакомились с твоей мамой. Хоть она меня и обзывала, это не помешало нам полюбить друг друга. Так что ты мальчишкам завтра скажи, мол, зовут меня Ма-ри-на, и если кто будет обзываться, мы с папой начнем кусаться, а папа, если что, аллигатор.

Мой папа-аллигатор, как вы поняли, большой любитель юмора. Это он в дедушку. В любой, даже самой трудной ситуации они могли так пошутить, что сразу вся тревога уходила, поднимались настроение и боевой дух.

К слову, мою младшую сестрёнку в глаза никто не рискнул назвать крокодилом Геной. Вся «честь и хвала» досталась ее подруге, которую прозвали Чебурашкой. Ох уж эта детская фантазия – обожаю!

Глава 10. Юбилей крокодила Гены

Смех смехом, но мама всерьез задумалась, как помочь дочери поскорее влиться в коллектив и найти новых друзей. Погожим октябрьским днём она была в особенно хорошем расположении духа и решила пригласить на мой день рождения всех одноклассниц.

Вот это подход к адаптации. Вот это я понимаю!

Если помните из предыдущей главы, накануне своего десятилетия по настоянию родителей я сменила школу, а после такого предложения – и гнев на милость. Но мама все же весьма погорячилась, потому что на семь ребят в 5 «Б» по статистике приходилось аж двадцать девчонок.

И пока родители полностью не осознали масштабов вечеринки (читай – катастрофы), я тут же пригласила всех однокашниц на юбилей.

⠀Мальчики стали интересоваться, почему выбран формат девичника и нельзя ли им тоже попасть на званный прием к Генцарь?

– А разве вам охота на праздник к крокодилу Гене? – театрально поинтересовалась я.

– Ну ладно тебе. Марин, ты это, прости нас. Мы больше не будем, слово даём.

– Вот и чудесно! Я вас прощаю, но мест в этом году больше нет. Внесу в предварительный список на следующий. Слово даю.

Шах и мат.

Мат, кстати, у мальчишек был настоящим – в частном секторе пригородного посёлка подростков от такого не убережешь. Крепкое мужское словцо слышалось отовсюду, быстро подхватываясь детскими голосами.

⠀В назначенный час десятого октября наш дом и нервы родителей были подвержены серьезной проверке на прочность. Трельяж в родительской спальне сразу и надолго оккупировали длинноволосые девы с расческами, заколками и лаком для волос. В игровой комнате цветными ручками выводили миллион сердечек на открытках. В детской шушукались и делились девичьими секретами.

Мама с тётей Ирой хлопотали на кухне с раннего утра. В перестройку все жили весьма скромно, но наша мама в совершенстве владела тысячей и одним секретом, как сделать нечто из ничего.

Всё было украшено со вкусом: гирлянды на окнах, ажурные салфетки под тарелочками и причудливые бумажные букеты в вазах. Края бокалов мама окунула в варенье, а затем в сахар – получался очень изысканный сервиз. На трубочки надевались кружочки апельсинов – такое мы видели только по телевизору.

Причудливые закуски, соленья из подпола, домашние пироги, салаты – ножки большого стола стонали от тяжести. Но мы с девочками быстро спасли мебель – проглотили всё за полчаса.

Мама с тётей Ирой поспешно принесли аппетитное горячее, с которым мы тоже моментально управились. Кухонные феи не сдавались – тут же отварили 400 картофельных вареников, слепленных накануне «на всякий случай». ⠀

Чай с тортом они вносили на еле гнущихся ногах. А нас еще ждали весёлые танцы, вручение подарков, игра в фанты и несмолкаемый хохот.

День рождения удался на славу. Проводив последних гостей, я поспешила помочь убрать со стола.

– Спасибо! Это был лучший день рождения в моей жизни, – воскликнула я, вбежав на кухню, где уже домывали посуду. – А с родственниками уж послезавтра отмечать будем.

Мне показалось, или у мамы с тётей Ирой задергался глаз?

Благодаря родителям в свою взрослую жизнь я пришла с пониманием всей важности уютных семейных вечеров и шумных детских праздников. И совершенно не важно, что было на столе и осталось в животе, гораздо дороже то, что сохранилось в сердце.

Глава 11. Я буду петь голосами своих детей

– Закройте дверь, пожалуйста, не видите, мы репетируем.

– А ты не командуй. Ты больше не пионервожатая и, вообще, не пионер. Всё кончено. Баста! – оторва-пятиклассник громко хлопнул дверью, успев показать мне длинный язык. Я молча сжала кулаки и стиснула зубы.

⠀Знали бы мы тогда строки этой песни:

Возможно, не принимали бы все так близко к сердцу. А тогда «баста» было равно «конец». Развал Советского Союза лично для меня означал не просто отмену школьной формы, но и распад любимой пионерии. Сколько всего было запланировано – душа болела за моих первоклашек!

Папа в тот период приходил домой угрюмый, часто выпивший. Мама была растеряна и взволнована. «Ещё бы, – думала я, – у них, наверное, тоже много интересного в планах было». Какой бы взрослой себе тогда ни казалась, в сущности – наивный ребёнок.

⠀Для родителей рухнул тогда весь мир, лопнула идеология, которой они искренне служили и верили. Служили порой на пределе сил, задвигая собственные интересы и потребности. Памятуя, что ценой миллионов жизней наши бабушки-дедушки совершили подвиг – отстояли границы родины и право на свободное, мирное небо. А затем поднимали страну с колен, голыми руками откапывали из-под руин войны ростки светлого будущего. Их дети – наши родители – бережно переняли эти хрупкие надежды и посадили в благодатную почву, взрыхлив верой в победу коммунизма. Обильно поливали трудами и стараниями, с трепетом ждали плодов, которыми насладятся следующие поколения.

Но в один далеко не прекрасный день все, что строили, было разрушено до основания. Помню один вечер: мы с папой сидели во дворе у дома на сколоченной им лавочке. Каждый тихо вздыхал о своём. Я сжимала в руках плюшевого мишку, папа – сигарету. Небо было багряным от заката – какое-то грозное и гнетущее. Впереди уже занималось зарево нескольких тяжелых лет откровенного безденежья и выживания. Он приобнял меня и сказал:

– Ничего, Маришка, прорвёмся. Обязательно прорвёмся!

⠀Спустя двадцать пять лет, гостя в очередной раз у родителей, мы отмечали 100-летие комсомола. Странный праздник для современного поколения, но для мамы с папой – все еще важный и памятный день. Я жадно впитывала своим демократическим слухом густой поток воспоминаний о юности, молодости, решающих поступках и выводах. Кивала головой и жалела, что не взяла диктофон, – это мог быть правдивый живой рассказ об ушедшей эпохе.

⠀Их жизнь действительно разделилась тогда на «до и после». И сепарация эта прошла крайне болезненно – на многих судьбах остались уродливые шрамы. А кто-то и вовсе не выдержал, сдался и сошёл с дистанции раньше, чем все закончилось.

⠀И вот, много лет спустя, сидя уже не на сутулой лавочке, а в добротной беседке и вглядываясь в ночное небо, я вдруг вспомнила тот вечер из детства:

– А ведь мы прорвались, папа! Помнишь наш разговор в начале 90-х?

– Так точно, помню. Прорвались-то прорвались, только вот непонятно, куда именно, – почему-то не весело, а грустно усмехнулся мой идейный коммуняка и настоящий человек.

А первоклашек мы тогда не бросили – взяли шефство и четко провели все запланированное, просто убрали «красную» атрибутику.

«Нас просто меняют местами – круговорот людей, ой, мама».

«Когда меня не станет,Я буду петь голосамиСвоих детей и голосами их детей.Нас просто меняют местами —Круговорот людей. Ой, мама». ⠀

Глава 12. Два килограмма счастья в одни руки

Шальные 90-е прокатили всех по крутым виражам. Кого-то даже не по одному кругу.

Заснеженный городок за Уралом. Я кутаюсь от холода, прячусь за мамину спину. Уже третий час стоим перед универмагом в очереди за мандаринами. Дают по 2 кг в одни руки. Поэтому наступаем тяжелой артиллерией: мамина подруга с мужем и сыном и мы с сестрёнкой. Муж тёти Лены вымаливает отпустить покурить «на пару минуточек». Женщины в один голос шипят «не выдумывай» и велят стоять смирно, дабы не пропустить очередь.

⠀В ответ дядя Ваня зло огрызается, мол, приспичило по нужде, и нагло сбегает. «Вот безобразие! Вот безответственность! – чуть ли не вслух рассуждаю я. – Малая нужда у него, видите ли. А у нас большая – целых два килограмма счастья в руки. Каждому».

⠀Очередь продвигается – заветные мандарины совсем близко, уже ощущается их сказочный аромат. Тётя Лена мечется в поисках своего «писающего мальчика», но мама строго велит стоять и не рыпаться – нельзя рисковать ещё одной парой рук и двумя килограммами райских цитрусовых.

⠀Вдруг по очереди проносится слух, что мандаринов на всех не хватит. Задние ряды наваливаются и выкрикивают: «Даешь по одному килограмму на рыло!». Мама с тётей Леной замирают в страхе, что грозная продавщица-прародительница орков Средиземья поддержит бунт и призыв к сокращению проднабора.

Наконец, мы выбираемся из магазина. Все взмокшие, растрепанные, с авоськами мандаринов – по два заветных килограмма в каждой.

На радостях тётя Лена забыла сына в очереди. Опомнившись, Мишку отыскали, вывели из плотной толпы, дали подзатыльник и заткнули рот мандаринкой, чтоб не ревел. Нам с сестрёнкой тоже досталось. По дольке.

Больше – ни-ни, до Нового года нельзя. Мама спрячет дома в таком тайнике – найти посложнее, чем папину заначку. Ещё бы, ведь это наше сокровище, наша пре-е-е-ле-е-есть.

Ох, сколько раз доводилось приплясывать в очереди от холода. Не только на Новый год – дефицит был круглогодичным «праздником». Труднее всего стало, когда перестали давать зарплату. Денег не было совсем. Ни у кого. Выживали, как могли: кто шил, кто вязал, кто мастерил – за бесценок сдавали все в комиссионку. Кто пошустрее – проворачивали натуральный обмен. Тушенку на сгущенку, курей на масло, жизнь на кошелёк.

Многих честных, умных людей порубила мясорубка 90-х: целое поколение светлых голов, золотых рук. Кто-то погиб в локальных войнах, кто-то не выдержал, залез в петлю, остальные, перешагнув рубеж этих страшных лет, пошли дальше, но уже заметно хромая.

Папа тогда руководил строительным кооперативом. Всегда был справедливым и совестливым, поэтому ему доверяли: «Юра – мужик правильный, никого не обидит, не обманет». Дела шли в гору. Заказчики выстаивались в очередь, папа только успевал формировать бригады, готовить чертежи и находить материалы. Домой приходил за полночь, выходные часто проводил на объектах. Мы все радовались, когда глава семейства вырывался домой на обед. Но, как бы ни был загружен, как бы ни уставал, всегда находил минутку, чтобы улыбнуться, подмигнуть, спросить, как дела в школе, и ввернуть искрометную шуточку.

На его крепких плечах держалось наше благополучие, а мамины хрупкие руки берегли тепло домашнего очага и уюта. За два года родители смогли выплатить всю заёмную ссуду, что брали на покупку дома, обставить его мебелью и техникой.

Но перестройка оказалась плохим «заказчиком». Хочу, говорит, того, не знаю чего, и идите-ка все туда, откуда не возвращаются.

Папа стал совсем седой: тяжелым грузом легла ответственность не только за своих детей, но и семьи тех мужиков, что вместе с ним работали. Ждать помощи было неоткуда. В итоге приняли решение расформировать кооператив. Всю технику, что числилась на балансе, папа раздал работягам. Себе оставил лишь старенький «Москвичонок», бухгалтерские тетради и пишущую машинку.

Какое-то время выручал огород. Земля-кормилица и собственные трудолюбивые руки снабжали картошкой и другими овощами. Куры послушно несли свежие яйца. Только вот надо было еще что-то носить, как-то покупать бытовые товары.

Папа вновь сколотил бригаду, стали брать заказы по мелочи. Этого хватало, чтобы прокормиться. Мама постоянно шила, вязала и штопала. Так что мы с сестрой всегда были не только сыты, но и одеты с иголочки.

В тот период натурального обмена чем только не рассчитывались. Приносили зарплату в ящиках. То сливочное масло на развес, то флягу сгущенки, то дефицитные эквадорские бананы. Мы с сестрёнкой тайком таскали заморские фрукты, пока мама, вычислив, не дала хорошую взбучку.

Помню, одним осенним вечером хозяин вернулся «с охоты» особенно довольный:

– А ну-ка, девочки, принимай добычу, – в каждой руке – «дичь». Десяток гусей. Неощипанных, непотрошеных. Ой, мамочки! Полночи мы их ошпаривали и разделывали, изрядно попортив птичкам шкурки по неопытности.

А за один крупный заказ рассчитались… грузовиком свежих яиц. Вы не представляете, сколько это! Всей бригадой не съесть и за год, а срок хранения – всего месяц. Пристроили по соседям, родне, а яиц будто и не убавилось. Пришлось жёнам папиных рабочих идти на рынок. Учителя, врачи, инженеры осваивали новое ремесло – торговали яйцами с машины. Такое было время: и профессора на рынке после лекций барышничали.

Мутные годы. Суровые. Я не многое тогда понимала, но оценила папин благородный поступок – как по-честному распределил он кооперативное имущество. Всю жизнь отец для меня – авторитет, кто не словом, но делом доказывает, что можно жить по совести и во все времена оставаться человеком. Быть скромным в своих потребностях и при этом счастливым по-настоящему. А мама – блестящий пример того, как раскрасить повседневность творчеством и пронести любовь к искусству через серость бытия.

Глава 13. Свобода со вкусом земляники

За все школьные годы я лишь дважды побывала в пионерском лагере – после пятого и шестого классов. Всего пара поблекших фотокарточек в альбоме, зато сколько ярких воспоминаний!

В лагере вместо зарядки мы бегали вокруг большого пестрого луга. Я тот ещё бегун-халтурщик. Потрусив немного, резко ныряла в сторону. Высокая трава делала меня невидимой зоркому глазу усатого физкультурника. Я лежала и смотрела на облака, воображая, на что они похожи. Мысли уносили далеко-далеко, пространство вокруг растворялось и передо мною распахивалось небо.

Тут главное было не заснуть и так же резко вынырнуть в конце забега, чтобы прийти к финишу вместе с остальными ребятами. К концу смены в траве со мною загорала половина отряда – тут уж нас физрук и сцапал с поличным.

⠀Были проделки и посерьезнее: однажды мы с девчонками после отбоя тихонько вылезли в форточку и побрели за пределы лагеря. Так, прогуляться. Ночью. По лесу. А что? Мальчишки из старшего отряда вообще в соседнюю деревню бегали. Тогда мы искренне не понимали, насколько это опасно и что может приключиться с нами в лесу. С палками в руках мы казались себе решительными, смелыми, чуть ли не всемогущими. К счастью, «оружие» применять не доводилось.

⠀А самой любимой игрой была зарница – прародитель современных квестов. Готовились к ней, как к последнему бою. Каждый хотел дойти до финала и принести заветную победу отряду. Мне, чемпиону по лежанию в траве (но с большими амбициями), без маленьких хитростей было не обойтись. Тем более что шанс обойти противника вскоре представился сам собой.

Вожатые попросили нескольких девочек нарисовать погоны для предстоящей битвы. Я выспросила во всех подробностях у посвященных, как выглядят эти нашивки. И вместо тихого часа смастерила фальшивые эполеты себе и товарищам-бойцам по команде.

⠀Тайком мы пришили их на изнанку одежды – если поймают и сорвут погоны, вывернем футболку и снова в бой. Я ощущала себя бессмертным Марио из популярной в те годы игры на приставке. Ну или как минимум – с двумя жизнями.

⠀Вы бы видели глаза Петьки из отряда противников. С пеной у рта он доказывал вожатым, что сам лично сдирал с меня погоны, а я стояла в вывернутой футболке и с абсолютно невозмутимым видом. Пожалуй, это была одна из моих лучших ролей. После Снегурочки.

Петьку отправили в санчасть – измерять температуру. Сам виноват, нечего было меня накануне крапивой жалить. На следующее утро я, конечно, по секрету ему созналась. Он сперва разозлился, но потом взял с меня клятву, что не проболтаюсь, а на следующий год вместе так сделаем.

В автобусе, что вёз детей домой, Мариша с Петькой сидели рядом – их связывала общая военная тайна.

Остаток каникул проводили дома, и было это не менее весело. Утром все дети в посёлке были заняты скучными обязанностями: уборка, прополка, уход за скотиной. А после обеда все высыпали на улицу. Ох, каких только забав тогда не было. Салки, прятки, старики-разбойники, штандер-стоп, вышибалы, резинки, классики… Домой нас загоняли, как непослушных телят, прутиками, уже затемно.

А когда случалась непогода, мы с подружками собирались у кого-нибудь дома, чтобы порассказывать страшные истории. Завешивали стол покрывалами, выключали свет и залазили в «бункер».

Мы не жалели друг друга – старались рассказать максимально зловеще. Желтые занавески, которые душат детей по ночам; летающая простыня с нестираемыми кровавыми пятнами; черное платье, убивающее того, кто его наденет.

Самое страшное после таких посиделок было пробраться в туалет ночью. В частном секторе у всех удобства были на улице. Я зажигала лампочку в сенях, что немного освещало крыльцо – то был мой спасительный островок безопасности. Всё остальное – во власти мглы и моей разгулявшейся фантазии. Чего только не мерещилось в темноте, а уж если задеть паутину или куст смородины… В туалет я бежала со всех ног, подгоняемая страхом и естественными позывами.

Забавно, но сейчас в маминой комнате дома у родителей – желтые шторы, словно те самые, из страшилок. На море я за все школьные годы так ни разу и не съездила. Но мое детство оттого не было менее счастливым. Я пила свободу из крынки парным молоком, ела пригоршнями землянику и негу прямо с куста. А еще сиживала на крыльце вместе с тетушками и бабушками, щелкая летние деньки и только что сорванный в огороде подсолнух.

Глава 14. Трудовые резервы

В своё одиннадцатое лето, помимо лагеря, я ездила на заработки – капусту пропалывать. Грядки были длиной в жизнь. Стоишь в начале, а конца и края не видно – весь горизонт в капусте.

⠀

Автобус увозил самоотверженных в 7 утра от центрального универмага. До обеда я проходила целых две гряды. На третью замахнулась тяпкой лишь однажды и еле осилила, под конец выдирая с корнем не только сорняк, но и капусту. Чтоб ее!

⠀Хватило меня на две недели полевых работ. Уже забылось, сколько «капусты» я тогда нарубила. Но помню, что купила на них свой первый раздельный купальник. Тем летом я гордо демонстрировала на местном пляже лакшери деревня-стайл. Аристократично намазывая малиновое варенье на хлеб, словно красную икру на французский багет, не иначе.

⠀Так я познала вкус тяжелого заработка и легкой траты. Своих первых. Личных. Денег. Мне понравилось и захотелось добавки.

Осенью в школе развесили объявления о временном устройстве учеников средних классов на полставки. Сами понимаете, такую возможность я упустить не могла. Так у меня появилась официальная зарплата. Это вам не чёрный нал на капустном поле. Целую четверть мы с одноклассницей намывали полы длиннющих школьных коридоров. Обеим по 12. Удивительно, но совсем не зазорно было идти после уроков на свидания к ведрам и швабрам. Советское воспитание привило уважение к любому труду.

После первой официальной получки на рынок я топала уверенно, как весьма зажиточная барыня. Взяла себе тогда мокасины, длинную полосатую футболку с Микки Маусом, яркие лосины и мохнатую шишку на волосы. К чаю купила ореховый рулет, чтобы дома закатить банкет по случаю. А на сдачу, нам с сестренкой, гору жвачек «Love is». Вспоминаю, и аж мурашки по телу от удовольствия. Как мало нам, детям, выросшим в эпоху дефицита, для счастья было нужно!

Кем бы я ни работала в будущем, всегда помнила, с каким трудом добывались эти первые деньги. И с какой радостной легкостью, абсолютно без жалости они расходовались.

Глава 15. За пять минут до окончания детства

Мариша понравилась ему сразу. Но всю первую четверть он молчал, присматривался.

В свои десять – довольно худая и маленькая, при этом дерзкая и острая на язык. Перейдя в новую школу, я стала двадцатой девочкой в классе. И на весь этот «цветник» – лишь семеро ребят. Конкуренция довольно высокая, но меня это совсем не смущало. Нет, не потому что была настолько уверена в себе. Просто мальчишками в то время еще не интересовалась. К тому же, как помните, новенькую они тут же прозвали крокодилом. Геной.

⠀

Если бы на тот момент я была более продвинута в сердечных делах, то заподозрила бы «неладное» еще тогда, когда Сережка запретил ребятам обзывать меня и взял под опеку.

⠀Но ничего особенного поначалу я в нем не увидела – так, хулиган, троечник. Это потом, приглядевшись, обнаружила принципиальный и смелый, настоящий мужской характер. Серёжа был старше всего на год, но казался гораздо мудрее. Он не боялся трудностей и с достоинством принимал любые вызовы – от задир-старшеклассников или обстоятельств посерьезнее. А еще ловко таскал мой портфель.

Конечно, мне было приятно его внимание, но не более. Пока теплым майским деньком, последним в этом учебном году, всегда такой прямой и решительный, Сережа не подошёл ко мне робко и неуверенно. Краснея и запинаясь, он предложил дружить. И тут же, будто испугавшись отказа, добавил, чтобы не торопилась с ответом, а дала его осенью – первого сентября.

Летом мы не виделись с одноклассниками, каждый спешил прожить каникулы по-своему. Это была совсем другая маленькая жизнь.

Но как бы ни старались растянуть удовольствие, три месяца растаяли так же быстро, как сладкий пломбир на палящем солнце. В один из последних августовских вечеров мы с папой развели костёр в старой железной бочке, чтобы сжечь мусор. И мне вдруг стало так невыносимо грустно.

Я тот влюбленный зритель, что привык наблюдать танец огня с первых рядов. Языки пламени завораживают своей игрой, треск веток и шёпот угольков аккомпанируют виртуозному танцору. Вот занавес поднимается, и я вижу домашний очаг, что кормит и бережно согревает. Затем – поворот, пируэт, взмах крыла, и вот – на сцене уже лесной пожар, который поглощает всё на своём пути, не разобрав, кто прав, кто виновен.

Никаких полутонов и намёков. Эта испепеляющая правда манит и пугает одновременно. Огонь всегда умиротворяет меня. Но в этот раз, напротив, гнетущее, тревожное чувство, словно черной сажей, измарало всё летнее настроение.

На линейку я бежала с двумя неизменными бантами и пятью пышными георгинами из бабулиного сада. Споткнулась и случайно сломала один цветок. «Ну не на похороны же иду, на праздник», – делать нечего, подняла георгин с земли и воткнула в букет обратно.

Подойдя к школе, стала высматривать в толпе Сережу. Его нигде не было, а ребята, все как один, отводили глаза. Валя с Оксаной, что жили неподалёку от моего друга, позвали в сторонку и рассказали, что случилось.

Пять дней назад мальчишки жгли листву. Серёжа стоял ближе всех к костру. Вдруг один из парней пнул в огонь банку с керосином. Дурак! Серёжа и жил-то, будто горел ярким пламенем, и умер, ослепительно, но не вовремя вспыхнув. Скончался от многочисленных ожогов по дороге в больницу.

Мы перешли в шестой класс, он так и остался в пятом. И уже никогда не услышит мой ответ: «Да! Конечно, я буду с тобой дружить». Скрываясь под школьным крыльцом от ливня слёз, я пообещала себе быть счастливой во что бы то ни стало: за себя и за Сережу. А ещё – всегда говорить близким о чувствах как есть, не размышляя долго над важными вопросами, жить ускользающим «сейчас».