На грани фола

Да и пресса, наконец, оставляла нас в покое, потому что в Лондоне наш кортеж преследовали, где бы мы ни находились. Частичкой своей незараженной им души, я понимала, что нам стоит расстаться, потому что ощущала… что потеряла себя, свою свободу и внутреннюю опору в самой себе. Да, с Астоном я полностью расслабилась, потому что он взмахом руки решил проблемы моей семьи и работы, но все же… я боялась стать той, кем я в итоге стала. В день, когда я хотела уйти от него, он сделал мне предложение. Ресторан на вершине Эйфелевой башни, утопающий в огнях Париж… ощущение эйфории накрыло меня с головой, и ни о каком отказе не могло идти и речи. Следующие несколько недель меня терзали сомнения по поводу моего согласия, но все они рассеялись, как только я узнала, что беременна от Уилла. Я всегда мечтала о том, чтобы мои дети росли в полноценной, счастливой семье. Да и Астон тогда еще был воплощением мечты и рыцаря на черном скакуне… я была счастлива, и с нетерпением ждала нашу малышку. На тот момент, мне казалось, что мое сердце переполнено любовью к этому мужчине: настоящей, светлой, искренней. Такой, что «навсегда», на всю жизнь.

Любить «вопреки», не замечать недостатки… мое мышление было стандартным и шаблонным, не отрицаю. Мне казалось, что его небольшие «заскоки» и ревность – это ничто в сравнении с целым вагоном достоинств Уилла Астона.

– В какой момент ты впервые осознала, что имеешь дело с абьюзером? – спрашивает миссис Фокс, нервно теребя пуговицу своего пиджака. Судя по раскрытым ртам и заинтересованным взглядам девушек, нам всем не хватает солененького попкорна под мою историю. Я и сама ощущаю себя так, словно рассказываю сюжет для социальной драмы, но, увы… это главы из моей жизни.

– К Уиллу приехал племянник из штатов, на каникулы. Примерно моего возраста. Я с ним сдружилась, мы играли в монополию по вечерам и пили чай в пять часов вечера, иногда смотрели забавные Американские шоу, на которые он меня подсадил. У нас были дружеские отношения, с ним всегда можно было от души посмеяться. Однажды, я пришла с очередной съемки и увидела Дилана с разбитой губой, рассеченной бровью. На лице красовались синяки и кровоподтеки. Он заливал мне про то, что подрался с футбольными фанатами в пабе, но сердцем я чувствовала, что он мне лжет… и мои догадки подтвердила одна из служанок, которая видела, как Уилл избил Оливера. Причина мне стала предельно ясна: ему не понравилось, что Олли общается со мной, и как он выразился «только пальцем ее тронь, я тебе его отрежу». Я испугалась. Очень сильно. Но это все были только цветочки его параноидальной ревности и безумия. В тот же вечер, Уилл пригласил меня на романтическое свидание в саду особняка, но когда я спросила у него о том, почему он так поступил с Олли… – меня передергивает, когда я вспоминаю те самые кадры из жизни, которые будто происходили не со мной. – Он сгреб меня в охапку, и потащил в конюшню, (на территории его загородного особняка), где взял меня не самым традиционным образом. Такого мы еще не пробовали, и я этого совершенно не хотела. Он грубо трахал меня, до боли и крови, без подготовки, все время повторяя о том, что я грязная девочка. Грязная русская шлюха, – мой голос садится, и я не понимаю, откуда беру в себе силы произносить все это вслух. Но я из тех людей, которому нужно постоянно отпускать свою боль, «выплевывать» ее во внешний мир. В противном случае, она давно бы сожрала меня изнутри, уничтожила. И все же, если бы не темные очки, скрывающее половину моего лица, эти девушки никогда бы не услышали и половины этой истории. – И это не было эротической игрой, это было его наказанием. Наказанием за общение и улыбки в сторону другого мужчины, пусть даже дружеские.

– Это было до рождения дочери и свадьбы? – спрашивает одна из подруг по несчастью, прикрыв рот ладонью.

– Да.

– И после подобного ты все равно вышла за него замуж? – уточняет миссис Фокс, стараясь заглушить нотки осуждения в своем голосе.

– Да, – пытаясь защититься от их колких взглядов, пожимаю плечами, нервно сжимая кулаки. – Все плохое забывалось очень быстро… да и к таким играм я сама привыкла, потому что начала испытывать постоянное, неудовлетворимое желание. Моя плоть горела от его прикосновений, и казалось, что даже их мне мало. Лишь спустя годы, уже после развода, я узнала о том, что без возбуждающих препаратов не обошлось. Потребности моего тела в купе с полнейшей эмоциональной зависимостью от Уилла, сделали меня выпотрошенной куклой. И такие моменты начали повторяться. Муж знал, как повлиять на меня, горячо извинялся на следующее утро, одаривая теплом и лаской. Убеждал меня в том, что я должна понять его потребности, что все это было эротической игрой, и ни в коем случае не являлось насилием. Убеждал, что я сама этого хотела, что сама напросилась своим поведением, сама испытала оргазм, и не один… я кивала, не находя аргументов в противовес его словам. Ведь мне действительно в какой-то момент становилось очень хорошо, оргазм наступал и компенсировал все испытанные страдания, перезагружал всю боль в организме, которую он причинял мне в моменты таких нападок. На коленях стоял, обнимая мои ноги, убеждая меня в том, что я его принцесса, и вовсе никакая не шлюха. Говорил, что его просто заводит слово «грязная» и просил не обижаться на такие грубости, что тоже звучало вполне логично. Мужчин заводят такие словечки и это нормально – думала я. Астон убеждал меня в том, что женское «нет», это всегда «да». Согласна, бывает и так… и я, понимаете, верила во все, просто потому что любила его или…

– Боялась одиночества? – вставляет свою едкую фразу мисс Фокс, которая естественно читает мою историю, как открытую книгу. Она наверняка вела терапию у сотен таких, как я.

– Да. Боялась. Я привыкла быть за мужчиной, рядом с ним, так же, как до этого долгое время привыкала к одиночеству. Моей зоной комфорта стала золотая клетка Уилла Астона, и покинуть ее… означало для меня, сделать шаг назад. И, конечно, я не хотела возвращаться в Россию, где меня, по сути, уже никто не ждал, – хотя сейчас я многое отдала бы за то, чтобы вернуться в ту же Тюмень.

Мне все равно куда, лишь бы с Вероникой.

– Я не могла уйти, до тех пор, пока не появились реально весомые причины, которые сняли радужную пелену на моих глазах. До того, как он проявил свою истинную суть во всей красе, и я попала в больницу, я акцентировала внимание только на положительных сторонах. На его красивых обещаниях: что у нас будет пятеро детей, и самая счастливая семья на свете. И я верила ему, да и любая другая на моем месте поверила бы. Мой муж тонкий психолог, умелый манипулятор, и у его жертвы нет шансов на самостоятельное спасение. Мне нужен был тот человек, который сможет достать меня из этой ямы… им стал Марк. Мой фотограф и друг, – думаю, я больше не готова продолжать свой монолог сегодня. К сожалению, это лишь часть моей жуткой истории, и самые грязные ее подробности… боюсь, они еще впереди.

– Я чувствовала все то же самое, – всхлипывает вдруг одна из девушек, и делает то, о чем последние полчаса мечтаю я – закрывает лицо ладонями и опирается локтями на дрожащие колени.

– И я, – добавляет потерянная девушка, больше похожая на приведение – обладательница прозрачной, почти молочной кожи, на которой фиолетовые синяки выглядят особо жутко.

– И я… и до сих пор чувствую. Непрерывную боль, сжимающую в кулак сердце. Но самое ужасное то, что я до сих пор люблю своего мучителя, – произносит еще одна бледная незнакомка, глядя на меня прямо в упор. – А ты, Николь? Ты любишь его?

Я бы очень хотела ответить «нет» на этот вопрос. И когда я лежала в палате Швейцарской клиники, со сломанными ребрами, вдали от дочери, я ненавидела своего мужа, и мысленно тысячи раз сбрасывала его со скалы.

Я могла сказать, что я его ненавижу…

Но я не могла даже в мыслях произнести, что НЕ люблю его.

И даже сейчас, когда я все знаю и понимаю. После долгой терапии и исцеления, после того, как Астон отнял у меня дочь… когда я знаю, что наши отношения никогда не являлись любовью, а всегда были диагнозом и зависимостью… даже сейчас, я не могу ответить на этот вопрос.

И это меня убивает. Хочется стоять на краю обрыва и кричать во весь голос: «Отупусти! Отпусти! Отпусти меня…», пока он не сядет.

Но не отпускает, ублюдок. Астон словно всегда стоит у меня за спиной, дышит мне в затылок и сжимает шею в кулаке, своей тяжелой и властной хваткой. И от него невозможно избавиться, невозможно скрыться… он всегда рядом. Он внутри. И я надеюсь, что когда-нибудь найду того, кто станет от него лекарством.

И это все при том, что я мечтаю переиграть Астона, и лишить уже его родительских прав. Я должна уберечь Веронику от ее же отца, только как это сделать? Любой мой неверный шаг… и я больше никогда ее не увижу.

Я больше никогда не увижу свою дочь.

Я чуть не завыла в голос от такой мысли, но вовремя вспомнила, что нахожусь не одна. Глубокий вдох и выдох… и слезы отступают снова, чтобы вернуться ко мне вечером, когда я останусь одна и вдоволь нарыдаюсь.

– Что было дальше, Николь? – обращается ко мне психолог в группе психологической поддержки.

– А потом я нашла такого человека, который выносил меня из замкнутого состояния, – я вспоминаю Марка и мелкая, болезненная дрожь проходит по всему телу. Перед внутренним взором сразу пролетает череда самых жутких кадров. В день его похорон шел промозглый дождь, и я до сих пор помню, как стояла над мраморной плитой, на которой высечено его имя и годы жизни, и не верила в то, что он мог покончить с собой. Из-за моего отказа сбежать с ним на край света… он хотел меня спасти от Уилла, пообещал, что сделает все, чтобы я была счастлива. Что он найдет деньги и связи, которые помогут ему прижать к стенке моего мужа, и я с Вероникой буду в безопасности. Но на тот момент я была еще слепа, а Уилл еще не нанес тот самый роковой удар, после которого я прозрела. Я смотрю на девушек, окружающих меня, и понимаю, что мир начинает вращаться со скоростью света, размываясь на калейдоскоп блеклых пятен, тошнота подкатывает к горлу, и я больше не хочу здесь находиться. Не хочу вспоминать, не хочу рассказывать. Я думала, что так мне станет легче, но все вышло с точностью да наоборот. – Я больше не могу, простите.

– Воды? – миссис Фокс протягивает мне бутылку минеральной воды, но я понимаю, что меня вывернет наизнанку от малейшего глотка и прямо сейчас. Воспоминания о прошлом вернули меня в стрессовое состояние жертвы, и я четко ощущаю, как сгущается вокруг меня воздух, что всегда предупреждает о наступлении панической атаки. – Выскажись до конца, Николь, тебе станет легче.

– Не сегодня, – резко встаю на ноги, да так, что стул, на котором я сидела, падает назад с действующим на нервы грохотом. – Простите, я опаздываю на работу, – шатаясь на каблуках, я направляюсь к двери так быстро, как только могу. Находясь в полнейшем трансе, добираюсь до туалета, и трясущимися от бушующих эмоций внутри руками, включаю воду. Ополаскиваю лицо, стараясь не смотреть на свое отражение.

Этот момент я также прорабатывала с психологом. И она убедила меня в том, что я не виновата в смерти Марка. Но, знаете… когда я вспоминаю его предсмертный стих, посвященный мне, становится не по себе. Постоянно гоняю эти мысли по кругу, хочу вернуть время вспять, и поговорить с ним, убедить не делать глупостей… а самое странное – ничего в его характере не предвещало подобного поступка. Не было ни единого намека на то, что он не сможет жить без меня. А потом мне звонят, и говорят, что нашли его мертвым в своей квартире… он вскрыл себе вены, квартира была заперта изнутри.

Поднимаю взгляд на свое отражение, смахивая костяшками пальцев серые, от потекшей туши слезы.

Черт, а мне казалось, что я справилась, исцелилась… настроилась на сложную игру, в которой намерена одержать победу. Игру против Уилла. Я и в клуб, этот несчастный «Black Horse», телефон протащила чудом, рассчитывая на то, что Астон будет там и мне удастся заснять на камеру то, как «примерный отец» проводит время в компании дешевых шлюх и кокса. Но нет. Не повезло. Сегодня ночью Астона в его излюбленном загородном клубе не было, несмотря на слитую мне инсайдерскую информацию.

Зато был… кхм, молодой человек, застрявший лифт, и очередной «первый» секс в моей жизни.

Уму непостижимо. Но мое тело покрывается предательскими мурашками, приятная дрожь окутывает с ног до головы, стоит лишь вспомнить о том, как обхватываю его широкий торс ногами, ощущая глубоко внутри твердокаменный член… незнакомца. Черт побери. У меня совсем крыша поехала, иначе не скажешь. Во-первых, я пошла на огромный риск, а во-вторых… если для кого-то потрахаться с мужчиной, имени которого ты даже не знаешь – норма, то я не вхожу в их число. Обычно. Но вчера что-то пошло не так, перевернулось с ног на голову.

Я захотела его. Именно его. Может быть, виной тому его серые глаза, глядя в которые, мне хотелось… хотелось, чтобы я встретила их раньше. Лет на пять раньше. Или спортивная фигура, и эта чертова белая рубашка, плотно прилегающая к мощному, натренированному телу. На его прессе стирать можно, а сильные руки с такой легкостью и непринужденностью поднимали меня над полом… я уже молчу про ноги и бедра, в которых даже мелкие мышцы доведены до совершенства. В том, что он спортсмен, у меня почти нет сомнений. Надеюсь, что не футболист. Хватит с меня мужчин, связанных с футболом. Я одним извращенцем и владельцем футбольного клуба уже сыта по горло. К сожалению, в прямом смысле этих слов…

Так странно, но с ним я почувствовала себя живой. У меня не было другого мужчины, кроме Астона. А сегодня ночью… по какой-то необъяснимой случайности этот самовлюбленный нарцисс зацепил мой взгляд, и я поймала себя на мысли, что впервые за несколько лет с интересом рассматриваю мужчину. И, несмотря на то, что он сидел очень далеко от меня и был занят другим женщинами, я сразу ощутила горячие волны, окутывающие мое тело, когда он кидал ответные пристальные взоры. Отворачиваясь, я чувствовала его взгляд спиной, и как бы ни старалась сосредоточиться на своей задаче, найти компромат на Астона, я не могла избавиться от волнующего и сжимающего внутренности чувства… притяжения.

Поймите меня правильно. Я так давно этого не ощущала. Я на сотни процентов была уверена в том, что мое тело больше «не работает», а сердце наглухо закрыто. Я похоронила в себе женщину, в тот момент, когда близость стала синонимом боли. Сломанные ребра срослись, синяки и шрамы на теле побледнели. А ощущение моральной разбитости, ассоциирующееся с сексом, любовью и близкими отношениями никуда не исчезло.

До этой ночи, я думала, что умерла, как женщина. Что никто в мире, кроме Уилла Астона не способен возбудить меня и завладеть мной, что я просто не способна прикоснуться губами к губам мужчины и не ощутить острого желания помыть рот с мылом после этого. Вам знакомо это чувство, когда целуешься с неприятным тебе человеком? Попытки поцелуев, после Астона заканчивались для меня плачевно: меня выворачивало наизнанку от чужого запаха и вкуса губ, что уж говорить о большем… и вдруг, такая перемена.

Я вижу его глаза, когда он подходит ко мне со своим банальным вопросом, и сердце на мгновение отмирает, отбивая в груди рваные удары. Приятное волнение, легкий страх… искра интереса, заставляющая ощутить каждый вдох. Я будто выныриваю на поверхность, после долгого кислородного голодания под водой и делаю первый глоток воздуха.

Глаза, кажущиеся знакомыми, словно я встречала их во сне, блуждая по лабиринтам своего подсознания. Ничего удивительного в этом ощущении нет, ведь мы наверняка не раз пересекались в клубе до этого дня, и просто не замечали друг друга. А тут, как током ударило. Вспышка. Искра безумия.

Я не хотела, чтобы так вышло. Видит Бог, я хотела убежать от него, как можно дальше, но сама судьба остановила этот проклятый лифт. А потом еще и виски, что расслабил внутренние зажимы моего тела, и я решила просто хотя бы несколько часов жить моментом, и провести ночь… не с Уиллом. Мне хотелось, чтобы тот, к кому я испытала внезапное притяжение, снял с меня печать прикосновений Астона, и оставил на мне свои. Освободил меня. Переписал историю. И я до последнего думала, что у нас ничего не получится по ряду причин: в любой момент у меня могла начаться паническая атака, которая возникала прежде, когда я пыталась заняться сексом ранее.

Представляю, что бы было, если бы он застал мой приступ. Сбежал бы, конечно. Мужчин не привлекают «проблемные женщины». Но в их памяти всегда остаются те, что легко идут на контакт, и также легко и быстро убегают до наступления рассвета, что я и поспешила сделать.

Не могу подвергать парня такому риску. В прошлый раз, когда Уилл заподозрил меня в связи с другим, он за два коротких звонка уничтожил карьеру молодого и успешного адвоката, которого я нанимала для того, чтобы отстоять свои права на дочь. Насколько я знаю, Джек уже несколько месяцев не может найти работу, а мы всего лишь несколько раз выпили кофе… и мне стыдно до сих пор.

Мне еще предстоит решить, что я скажу, в том случае, если вдруг Астон узнает, что я в который раз, не «девственница». Хм… сейчас он предпочитает использовать меня тем самым способом, при котором лишать девственности необязательно. Не представляю, как я выкручусь из предстоящей ситуации, и если честно, даже думать об этом не хочу: Уилл не так часто меня трахает, чтобы я забивала этим голову прямо сейчас. Меня передергивает, стоит лишь подумать о сексе с ним… каждый раз, это настоящая моральная пытка для меня, но отказать я ему не могу, от чего на душе еще более мерзко. Бывший муж меня и не спрашивает. Все просто: за день с дочерью я плачу натурой, своими слезами и унижением. И если он прикажет мне на мгновение стать его «подставкой для ног», или ласкать себя у него на глазах всю ночь (было и такое) – мне придется сделать это. Иначе ноги моей не будет в Лондоне. Иначе я никогда больше не увижу дочь.

Ситуация, из которой нет выхода. Я загнана в ловушку, в которой нет кислорода, нет жизни и свободы. Надежды. Здесь только боль, отчаянье, и мои пустые надежды и вера в чудо. Поэтому вчера я не устояла перед соблазном… так хотелось почувствовать себя свободной.

Той восемнадцатилетней девушкой, которая еще могла встретить достойного мужчину и полюбить иначе… по-настоящему. Потому что то, что было у меня с мужем, даже в самые прекрасные моменты наших отношений – это не любовь. Это болезнь. Смертельная, неизлечимая, невыносимая.

Придирчиво разглядывая себя в зеркале, я слегка напрягаюсь: ощущение того, что с моим внешним видом сегодня что-то не так, не отпускает. И дело не в проклятом парике и черных очках. Нервно кусая внутреннюю сторону щеки, я тяжело выдыхаю и, подкрасив губы, покидаю комнату и центр психологической поддержки, в надежде на то, что меня никто не ищет и не ждет для того, чтобы вернуть в круг отчаянных жертв, которые итак узнали сегодня слишком много обо мне.

На улице меня застает противный промозглый дождь и ветер, пробирающий до костей лютым холодом – такой частенько дует на набережных Темзы, вдоль одной из которых я сейчас и иду, нуждаясь в прогулке даже в столь неприятную погоду, когда серые и нависающие темным смогом тучи над аккуратными кирпичными домиками, больше напоминают декорации для триллера. Проходя мимо метро, я краем взгляда замечаю афишу, возвещающую о скором футбольном матче, между «Астон» и «Лестер» и сердце невольно пропускает удар. Через неделю я увижу свою девочку. Уилл обещал мне, что я могу прийти на игру и посмотреть на нее. Хотя бы издалека. Но я-то знаю, что я найду предлог пробраться в его вип-ложу, и побыть с Вероникой наедине, пока этот ублюдок наслаждается матчем и компанией своих пафосных друзей, которые без конца меряются размерами кошелька, количеством шлюх и других особо «важных» достижений.

В момент, когда я достаю телефон и собираюсь позвонить бывшему мужу, вижу один пропущенный от него, и тут же ловлю себя на плохом предчувствии.

– Через неделю игра, – уверенно начинаю я, даже не здороваясь. Это такой прием: атаковать своего мучителя первой, изначально встать в позицию сильной личности, а не жертвы. – Ты обещал, что пришлешь мне пригласительные, – стараюсь держать голос ровным, не выдавая дрожащие нотки, управляя своим судорожным дыханием.

Я больше не боюсь тебя, Уилл Астон. Тебя – нет. Единственное чего я боюсь, это навсегда потерять дочь.

По напряженному молчанию Астона по ту сторону телефонной линии, понимаю, что он недоволен моим тоном и холодным приветствием, поэтому сквозь зубы, бросаю слегка наигранным и мелодичным голосом: – Уилл, ты обещал, – стараюсь быть мягче, но не прогибаться под него. Вот видите. Он еще и слова не сказал, а я уже целый забор вокруг себя выстраиваю.

– Каким ласковым и покорным может быть твой голос, Стефания, когда тебе что-то от меня нужно. Будь добра, сохрани этот тон до нашей встречи, – от низкого и властного тембра Уилла у меня по привычке холодеет в груди, пальцы немеют, до боли впиваясь в корпус телефона. Он медленно и спокойно проговаривает слова, а мне становится так дурно, словно он кричит и на расстоянии сжимает мое горло. В этом весь Уилл Астон… для того, чтобы люди почувствовали угрозу, исходящую от него, ему можно даже тон голоса не повышать – а при реальной встрече с этим мужчиной, и вовсе достаточно лишь прямолинейного тяжелого взгляда угольных глаз.

– Мне не «что-то» от тебя нужно, Астон. А то, что положено мне по нашему договору. В последний раз, я… выполнила все, о чем ты просил, но не видела Веронику уже три недели, – стоит лишь произнести имя своей малышки, мой голос выдает меня с головой, срывается. Я готова расплакаться прямо сейчас и умолять его, рассказать мне о ней хоть немного… как она спит? По-прежнему в обнимку с игрушкой, которую я подарила? Что нового учудила на этой неделе? Продолжает ли произносить русские слова? Ну, хоть что-нибудь.

– На игру ты не попадешь, Стефания, – безапелляционным тоном отрезает Уилл, и каждое его слово забивает остроконечные колья в мое испепеленное материнское сердце. – Моим шлюхам там делать нечего.

– Не смей меня так называть! – мгновенно вспыхиваю я, едва сдерживая себя от того, чтобы не выкинуть долбаный телефон в мрачную из-за отсутствия солнца Темзу.

– Я буду называть тебя соответствующе твоему поведению, Стефания.

– Ты обещал… у нас был договор, Астон. И если ты будешь его нарушать… то я больше не вижу смысла выполнять свою часть его условий!

– Ты будешь выполнять их, и мы оба это знаем, – размеренно заявляет Уилл, вибрирующим, полным сдерживаемого гнева голосом. От его давления, пусть и на расстоянии, у меня начинает болеть голова, в висках будто пульсирует жгучая магма, а не кровь. – До совершеннолетия Вероники, ты полностью принадлежишь мне. Иначе, ты просто исчезнешь для нее, а ее матерью, рано или поздно станет моя новая жена. Или няня. Ну а пока… земля, на которой ты стоишь, принадлежит мне, Стефания. Воздух в этой стране, принадлежит мне. Тебе и так дано очень много, – начинает в привычной манере давить Астон, завязывая мою душу в ментальные стальные оковы. Я прикрываю глаза, и медленно выдыхаю, считая до десяти, мечтая о том, чтобы он заткнулся.

– И зачем я с тобой разговариваю? Твои обещания никогда ничего не стоили… – поддавшись эмоциям, выпаливаю я тихим шепотом, все еще сдерживая рыдания в зажатой грудной клетке.

– Я обещал, не спорю. Но это было до того, как мои люди увидели тебя в баре «BH». В весьма откровенном платье, Стефания. Открытая спина… ты, бл*дь, серьезно, птичка?! – называя меня так ласково, пускает яд по моим венам. Нет, только не так. Не надо бросаться в меня психологическими якорями, которые ставил на меня, пока влюблял в себя. – Хочешь, чтобы я хорошенько подпортил ее в следующий раз? Я могу это устроить, спасибо за идею, моя муза. И кого ты там ловила в свои сети, русская шлюха?

Извращенец. Ублюдок. Да хоть сдери с меня всю кожу живьем, только дай побыть рядом с дочерью!

– Еще раз назовешь меня так…

– И? Что ты мне сделаешь? – надсмехается Астон, и я уже не замечаю, как царапаю камень забора, разделяющего холодную Темзу и многолюдную набережную.

– Мне не запрещалось посещать «BH». Ты знаешь, что мои подруги часто туда ходят. Я встречалась с ними, – как можно более непринужденно занимаю четкую позицию я.

– Ложь. Ты была в баре. Одна. Не зли меня, Стефания. Не заставляй придумывать более жесткое наказание, – он на секунду замолкает, а потом тон его голоса стремительно меняется. Становится елейным, бархатным, ласковым. Этот голос принадлежит моему жениху – тому Уиллу, которого я знала до свадьбы. – Выдохни, Стефания. Прямо сейчас. Быстро. Скажи, как хочешь взять в свой горячий рот мой член, – я торопею, ощущая, как сердце в груди замирает, а потом мчится вскачь, проламывая ребра. Он часто говорит такие слова. Бросает мне приказы, которые подлежат незамедлительному выполнению. Я с ужасом оглядываю местность, в которой нахожусь: едва ли мои грязные словечки услышит бабушка, сидящая неподалеку, но я все равно чувствую себя не в своей тарелке. Отвратительно и унизительно.