Каталонские повести. Новая проза

Мужчина-бухгалтер пытался робко дискутировать, выдвигая нелепый блокнот в качестве сомнительного аргумента – хвостатый экскурсовод смотрел на него благожелательно и отстраненно, не давая себе труда отвечать: время экскурсии вышло. Еще раз с укором колыхнув в нашу сторону овальным пузцем, гид, имея в кармане приличную сумму наличных, удалился.

…Уже незадолго до того, как нам расстаться, разбирая бумаги, мы с Машей наткнулись на старые журналы с заказами – семь растрепанных, внушительного размера книг, являвших собою полную летопись наших славных дел – и решили из праздного интереса выяснить, сколько всего экскурсий за восемь лет работы частными гидами мы провели.

Заказы, выполненные прибившимися к нашему кораблю позже сотрудниками, мы уговорились не считать, ограничившись лишь теми, что сделали лично, вместе или порознь. И доложу вам, цифра получились ошеломительная – и даже пугающая: 3012.

Вот это да! Оказывается, более трех тысяч раз мы меняли искрометное счастье общения с нами на дензнаки разного достоинства – кто бы мог подумать!

Будь мы, к примеру, снайперами из плохого кино, на прикладах наших давно бы не осталось свободного от зарубок места. Сколько же, черт побери, наворочено! А ведь кажется, начиналось все не далее, как вчера…

Да, да! Не далее как вчера, кажется, мы стояли с Машей, наблюдая, как удаляется, довольно неся аккуратное, как яйцо, пузце хвостатый, только что отработавший гид… Мы понимали, что это поток, конвейер, бездушный и безличный – и, тем не менее, что-то в увиденном только что непонятным образом взволновало нас.

– Знаешь, Маша, а вот я бы все сделал не так! – произнес я мечтательно судьбоносную фразу – и мы уставились друг на дружку укрупнившимися глазами. В тумане неизвестности забрезжила истина. Вот оно – решение! Вот он – честный, а главное, доступный способ заработка! Вот она, наша будущая профессия – приватные экскурсоводы класса люкс!

А почему нет? Рабочее место доступно и вокруг нас – целая Барселона! И даже целая Каталония – у нас ведь был довольно потрёпанный джип, на котором мы, пристроив наших сварщиков на объекты, развозили синие металлические ящики с инструментом. Машина не новая, но послужить еще способна вполне.

Да и преподаватели мы, в конце концов, или кто?! А преподаватель – это человек, обученный, привыкший и умеющий работать с людьми. В нас это пять лет, в конце концов, вдалбливали, а потом мы на практике это вдолбленное претворяли в жизнь – значит, нам и карты в руки! Тот факт, что Маша на исторической родине преподавала сопромат, а я – английский язык, ни в малой мере нас не смущал.

Мы не имели ни малейшего понятия о профессии экскурсовода, а идти учиться у нас не было ни времени, ни денег.

Что же – изучим сами! Пробив немалую брешь в семейном бюджете мы прикупили несколько путеводителей. Требовалось привязать содержавшуюся в них информацию к местности – и каждое утро, снабжённый бутербродом, напутственным поцелуем Маши и пятеркой евро на кофе, я садился на красную ветку метро и проезжал четырнадцать коротктих остановок до центра. Ставку решено было делать в большей степени на меня – как на мужчину и обладателя более устойчивой памяти. К тому же, Маша активно занималась подготовкой к похоронам своей строительной фирмы, что отнимало у нее массу времени и сил.

Вскоре я понял, что путеводитель, в качестве пособия дя экскурсовода – вещь совершенно не годная. В городе Барселона имелись сотни объектов, которые не упоминались в этих ярких и нелепых книжках ни словом, ни полсловом, и о которых, я уверен был, всякий порядочный турист обязательно спросит – и с чувством невыносимого стыда я должен буду пролепетать: «не знаю». А после десятого «не знаю» на моей профессиональной пригодности можно будет начертать жирный крест, да и вообще – от позора мне останется только наложить на себя руки. О, этот страх «не знаю», терзавший меня добрых три года и продожающий покусывать и сейчас – но и сделавший меня тем, кем я стал. Впрочем, до того, чтобы стать кем-то, было еще далеко.

Пока же я выдвигался в центр с ручкой, блокнотом и массивным фотоаппаратом «Cannon», смешивался с толпой, ходил по разбухшим от красот улицам Барселоны, делал кривые по первости снимки и скрупулёзно фиксировал адрес каждой обнаруженной мной достопримечательности. В интернете я разыскал сайт на каталанском языке, где с такой же скрупулезностью целая, должно быть, армия местных историков, краеведов, архитекторов и фотографов уже зафиксировала и даже кратко описала половину барселонских чудес.

К тому времени я жил в Испании всего три месяца, страдая от отсутствия работы, углублялся все больше в себя, ни с кем, кроме Маши, не общался и потому, естественно, ни испанским, ни каталанским языками не владел. Теперь я понял – придется научиться. Нужда – величайший наставник. Забавно, но первое, что я прилично освоил в новой языковой среде – это чтение на архитектурную тематику по-каталански.

В самом разгаре учебной лихорадки мы разом с Машей сообразили, что и понятия не имеем, откуда взять клиентуру: тех самых чудесных людей с деньгами, которые захотят воспользоваться именно нашими слугами.

Первым шагом на этом пути стал выезд на побережье, где мы за один день, испытывая необъяснимое смущение, умудрились обклеить рекламными, состряпанными на скорую руку, объявлениями столбы сразу в трех курортных городах. В течение последующей недели от нашей руки пострадали столбы еще в двенадцати райских уголках побережий Коста-Брава и Коста Дорада.

К тому времени я полагал, что уже смогу, если понадобится, слепить из огромного количества свежеусвоенных фактов то, что гордо именуется экскурсией – но продолжал механически заучивать город. У меня имелась прямая и упрямая голова – и, как выяснилось, довольно вместительная.

Наступил июнь. Стройфирма агонизировала. Муж утаивал и воровал, ускорряя бесславный конец. Нависали суды, чреватые долгами. С наличностью было совсем туго. Туристов сделалось много больше, но ни один звонок по поводу экскурсий к нам так и не поступил. В конце концов, мы стали подозревать, что настолбная реклама не возымела искомый эффект.

После мы узнали, что так и было: наши самопальные, в обход регламента, объявления, как и все другие подобного рода, аккуратно сдирались на следующий же день после расклейки – в Испании за этим строго следят.

Инстинктивно мы понимали, что нужны контакты с турагенствами в России, на Украине, в Казахстане и Республике Беларусь – но контактов этих у нас не было и быть не могло. Ни контактов, ни связей, ни рекомендаций. Ни опыта, ни умения – ничего. Все, что мы могли предложить турагенствам на тот момент – наше горячее желание срочно заработать на туристическом бизнесе и, таким образом, выжить.

Маша к тому времени исхудала еще сильнее и сделалась еще красивее. Я до дрожи боялся, что эдакую красоту скоро нечем будет кормить.

Три дня мы ходили с Машей по городу, имея на груди свежеизготовленные оранжевые беджи с надписью «Гид в Барселоне» и ведя ловлю на живца – тщетно. Поклевки не было. Турист упорно не шел.

Тогда, в отчаянии, мы оборотились к интернету – и это был верный ход. Пообщавшись со Святым Гуглем, я выяснил, что у кое-каких индивидуальных гидов в Барселоне есть персональные сайты. На тот момент я насчитал их ровно пять штук. Сейчас, думаю, их не менее пятисот – но мы с Машей, и я с гордостью констатирую это, стояли у истоков интернет-продвижения.

Идея о персональном сайте сходу пришлась нам по вкусу. Понятно, денег, чтобы нанять специалистов, у нас не было – поэтому снова все пришлось постигать самим. Учитывая, что на тот момент наш опыт сайтостроительства был равен нулю, а опыт пользования компьютером исчислялся очень близкой к нулю величиной – задачка была ещё та!

На две недели мы напрочь забыли о еде, сне и отдыхе. Остался лишь основной инстинкт, вносивший приятное разнообразие в круглосуточные компьютерные бдения. Снова мы начинали с азов, и снова волосы на моей голове стояли отчаянным дыбом.

И все же мы сделали его: свой сайт. Свой первый туристический сайт. Скажу сразу – он вовсе не походил на вылизанные и однотипные творения компьютерных профессионалов. Он вообще на что не походил. Сайт получился наивным, ярким, обаятельным и кривым, как работы художников-примитивистов. Огромные несжатые фотографии безбожно тормозили загрузку.

При этом текстовое наполнение мы сделали стопроцентно оригинальным и, похоже, весьма не плохим: впоследствии тексты с нашего первого детища разобрали на цитаты, а проще говоря, разворовали, целиком или по частям, сонмы наших непорядочных продолжателей. Освящённые временем останки этих текстов я до сих пор нахожу в рекламных проспектах даже крупных турфирм.

Эх, до сих пор помню прекрасно ту волнительную и беспрерывную ощупь, которой искали мы свое место под солнцем!

Цены на экскурсии, по зрелом размышлении, мы установили смехотворно, умопомрачительно и беспрецендентно низкие – как будто заранее извиняясь за качество своих услуг. Сейчас я понимаю, что, работай мы по этим ценам и впредь – мы вряд ли наскребли бы даже на еду. Но это сейчас – а тогда сама возможность извлечь эти, пусть и мизерные, но такие нужные деньги из ниоткуда, из воздуха (свое время и труд мы, естественно, не брали в расчет, ибо они тогда ничего не стоили) казалась нам волшебством.

Итак, собственный сайт у нас был – настало время бесплатной рекламы: другой мы попзволить себе не могли. Это был куда более механической и бездушный – но совершенно необходимый – процесс. Скажу честно: с азартом истинного неофита, подогреваемым чувством близкого голода, я не оставил без внимания ни одной доски бесплатных объявлений на всем сетевом пространстве. В конце концов, когда я зашел на второй круг, меня стали гнать отовсюду, борясь с моим рукотворным спамом – но семена были брошены в землю, и всходы не заставили себя ждать.

В середине июня оно все-таки пришло, это первое письмо с запросом туристических услуг – наших с Машей услуг! – и передать безграничное ощущение праздника, врвавшееся в нашу скорбную жизнь вместе с ним, я даже не берусь. Отпрыгав и отскакав положенные восторги, мы крепко поцеловались и сели изучать послание.

Выяснилось, что к нам едет еврей-адвокат из Нью-Йорка, желающий вместе с женою и детьми получить несколько пешеходных экскурсий по Барселоне на русском языке. Думаю, что основополагающим при выборе для него явилось то, что мы семейная пара, работающая, к тому же, за гроши. В те далекие времена туристы еще опасались попасть в лапы жуликов или бандитов, а семья, как почему-то полагали они, уже служит некой гарантией безопасности. Финансовый момент тоже не следовало сбрасывать со счетов – все-таки мы имели дело с евреем, к тому же, стряпчим.

Так или иначе, 15 июля американский законник должен был сделаться нашим – и после дважды еще. Мы посмотрели на часы и увидели, что стрелки мчат вчетверо быстрее против прежнего. Оставалось меньше месяца – и месяц этот слился в один очень долгий день, состоявший из сплошной учебы. Мы не хотели ударить в грязь лицом.

И конечно же, ударили. К знаменательной дате я почти свихнулся от бессонницы и волнения. Ни к одному из госэкзаменов в далеком студенчестве не готовился я так фанатично и истово, как к этой, первой в свое жизни, экскурсии. Накануне я испытывал лишь одно, но страстное желание – втайне я постыдно мечтал, чтобы еврей не приехал и, таким, образом, избавил меня от краха.

Маша держалась спокойнее, но это как раз понятно: выступать, то есть, вести экскурсию, предстояло главным образом мне. Маша обеспечивала моральную поддержку и, на тот случай, если я, паче чаяния, окончательно заплутаю в дебрях маршрута – несмотря на два года службы в пограничных войсках, я плохо ориентировался на местности, это врожденное – Маша должна была сыграть роль Сусанина.

И все же она волновалась, и преизрядно. Если бы степень волнения измерялась в метрах, мы, думаю, оставили бы Джомолунгму далко внизу.

Первый прокол, тем не менее, произошел совсем не там, где ожидалось – и случился еще до начала экскурсии. Встреча была назначена на двенадцать дня. Когда стрелки убежали к десяти минутам первого, я стал тихонько надеяться, что мои малодушные мольбы возымели действие, и еврей действительно передумал – и в ту же минуту зазвонил мой мобильный.

Я принял трубку – на обратном конце линии сдавленным от ярости голосом поинтересовались, какого черта я опаздываю. «Чегта» – сказано было именно так. Я возмутился – опаздывали не мы. Еще через пять минут нервных переговоров выяснилось, что мы попросту перепутали отель: мы ожидали у «Каталония Плаза Каталуния», а еврей с семейством, оказывается, жил в «Каталония Палас».

Быстро просмотрев нашу почтовую переписку в телефоне, я все же убедился, что ошибся, сообщая данные по отелю, он, но сути это не меняло: он был там, а мы – здесь, и ничего хорошего в этом усмотреть было, при всем желании, нельзя.

Вот и первый урок из тысячи, которые предстояло усвоить нам со временем: всегда уточняй не только название, но и адрес отеля, особенно в Барселоне, где отелей, содержащих в названии слово «Каталония» – около полусотни.

Но ошибся-то, черт побери, он! К тому временни, когда мы, с опозданием в полчаса, все же встретились с ним, я непонятным образом успел успокоиться, и даже посуроветь – во всяком случае, вместо выяснения отношений Марк (так звали адвоката и главу), взглянув на меня, лишь молча пожал мне руку и невразумительно махнул другой в сторону миловидной жены и двух совершенно одинаковых, но разнополых рыжих детей – знакомство состоялось.

Я не без злорадства отметил, что на белоснежных шортах отца и мужа красуется свежее пятно, явно оставленное апельсиновым соком. Снова я закипал. Отель был самый пятизвездный, что лишь добавило мне ненависти. Да, да – ненависти! Потому что я уже ненавидел адвоката и все его семейство – за всю ту бездну унижений, через которые мне еще предстояло пройти. От этой ненависти и безысходности у меня сперло дыхание, я злобно и неразборчиво крякнул – и экскурсия началась.

Боже… Боже. Боже! Ангелы, кажется мне, должны были восплакать и вострубить апокалипсис на небесах!

Выглядело это так: в глубоком молчании и с преувеличенно умным лицом (никому, кроме меня, не видимым) я шел на деревянных ногах впереди, за мною в кильватере следовали такие же немногословные клиенты… Следовали, не терпится сказать мне, «гусь в гусь» – знаю, такого выражения нет, но должно бы быть, потому как, по словам замыкавшей Маши, именно так все и выглядело: шагали они строго один за другим, выстроившись по росту, на полусогнутых – и совершенно синхронных – ногах, напоминая смешливой Маше группку влекомых злою силой на заклание гусей. «Злую силу» воплощал я. Сама Маша, как я сказал уже, прикрывала тылы, следя, чтобы гуси не разбежались вдруг ко всем собачьим чертям.

У первой достопримечательности (кажется, это был дом Батльо), я внезапно встал – так резко, что Марк даже ткнулся носом мне в спину, оборотился к аудитории, простер над детьми Израиля ленинскую длань и дикторским, совершенно бесцветным и чересчур громким голосом выдал им, без единой заминки или запинки, полную информацию по объекту.

На фоне предыдущего гробового молчания речь моя возымела сильный эффект – даже на меня самого. Мальчик Йонатан забыл во рту палец и глядел на меня не мигая. Девочка Соня, самая живая из всех, даже забежала мне за спину – я уверен, в поисках кнопки, которая привела запрятанный во мне автомат в действие. Жена адвоката неопределенно и неосмысленно улыбалась в пространство, как человек в состоянии гипнотического сна. Сам глава беззвучно шевелил губами, явно проговаривая про себя особенно удачные обороты моей металлической речи.

Нащупав во всеобщей тишине окончание паузы, я вновь издал агрессивный кряк, предлагая приступить ко второму акту.

В знакомом походном молчании и заведенным попрядком мы переместились к следующему объекту – где ситуация до мельчайших деталей повторилась. С великолепной бездушностью говорящей заводной машины я снова пролязгал набор академических сведений, обильно уснащая речь архитектурным жаргоном – и, повинуясь кряку, мы двинулись дальше.

После десятка повторений палец во рту забыл уже сам адвокат. Удивление его переросло в изумление и выродилось в недоверие: он явно сомневался, что все происходящее имеет место быть на самом деле. Видимо, по этой причине, на одном из тихих по-индейски переходов он внезапно схватил меня за руку, останавливая, ткнул пальцем в очень второстепенный модернистский особнячок, где из красот имелся разве что затертый, верблюжьего цвета ковер перез входом, и уставился на меня торжествующе: а ну-ка, как ты теперь выкрутишься?

Он не знал, что, подстегиваемый ужасом от предстоящей экскурсии, я разъял всю необходимую мне для работы Барселону на кирпичики, обнюхал и рассмотрел под микроскопом каждый из них, присвоил их, внеся в обширные склады памяти – и затем сложил заново. Я вызубрил ее – мою рабочую Барселону, и уесть меня на этом поле было сложно. Потрясенный, Марк схватил и крепко пожал мою руку еще раз.

Он взял все три экскурсии и стоически выдержал их, что уже сродни подвигу. Положа руку на сердце – экскурсии эти были ужасны: как яблоки из папье-маше или секс с резиновой куклой. В ту пору мы не понимали еще, что цифры и даты – величайшее зло, а знание без страсти – мертво.

Расставаясь в конце третьего дня, он записал мой телефон и сказал, с отзвуками недавнего потрясения в голосе:

– Послушайте – но это феномен. Это нереально. Я дам вашим контакты своим друзьям. Потому что это невозможно!

Тогда я счел его слова за комплимент – хотя сейчас склонен считать, что относился не к моим экскурсоводческим талантам, а скорее, к атракциону безграничных возможностей человеческой памяти, который был троекратно продемонстрирован ему за весьма умеренную сумму. Сейчас я и сам не верю, что такое возможно – и заплатил бы, не колеблясь, вдвое больше, если бы кто-то смог удивить меня подобным.

Самое интересное, что адвокат действительно сдержал обещание (евреи в этом смысле очень обязательные люди), и через месяц-другой к нам потянулся целый ручеек клиентов из Нью-Йорка. К тому времени, кстати, им достался «гораздо более ценный мех» – мы быстро набирали мышечную массу в профессии.

А Марку я до сих пор и от всей души благодарен за это, пусть и своеобразное, признание нашей профессиональной годности. Признание это было первым – и самым важным. И эту, первую нашу, экскурсию, я помню до сих пор. Первую экскурсию и вообще не забудешь – как первую жещину, первый выстрел из настоящего оружия… Как первую, черт возьми, любовь – хотя я до сих пор не знаю, что это такое.

После этой, одобренной первой, мы горы могли сверзить в океан, и свернуть нас с пути гида было уже невозможно.

Пока же судьба, с усмешкою долго наблюдавшая, как муж ездит по Машиным и моим костям, вдруг поменяла гнев на милость. Не успели отгреметь сомнительные фанфары, знаменующие успех первой «операции», как телефон зазвонил снова: следующие люди жаждали наших услуг.

Я уверен и по сей день: снова никак, ну никак не обошлось без золотого божьего крыла: через неделю нас буквально завалили заказами – такого их количества мы не получали никогда, даже много позже, когда уже были известны, востребованы в своих кругах и на отсутствие работы не жаловались.

Но тогда, в начале начал – творилось немыслимое. Откуда о нас узнавали – остается загадкой. Казалось, повинуясь небесному приказу, люди в разных странах и городах просыпались в серединах своих ночей, влеклись неодолимой посторонней силой к столам, сжимали в вялых от сна руках ручки и под диктовку свыше механически, как зомби, записывали неизвестные им до поры магические знаки: наш адрес почты, наш номер телефона.

Эти люди, возможно, не выезжали за границу уже несколько лет. Вероятно, они вообще никогда не выезжали за границу и не собирались этого делать в дальнейшем. Тем более, не планировали они посещать Барселону (она ведь не в Турции!) и, милуй Бог, заказывать там какие-то экскурсии.

Но план был начертан, коды выданы, явки сообщены – и сопротивляться направляющей длани не имело смысла. И люди, продолжая пребывать в управляемом сне, собирали деньги, хлопотали о визе, снимали отели, сдавали домашних животных на попечение родственникам, соседям и друзьям, ехали в аэропорт, летели в Барселону и брали эксурсии именно у нас, так до конца и не понимая – ни тогда, ни потом – что сподвигло их проделать все это.

За два с половиной последующих месяца у нас не было ни одного выходного, и случались дни, когда на двоих приходилось целых четыре заказа.

Мы учились на работе и работали на учебе. Мы продолжали учиться дома, окончательно отказавшись от сна. Темп и напряжение этого первого забега мы никогда бы не смогли выдержать или пережить больше. Я сбросил пятнадцать кг живого веса, Маша – семь.

Но из этих двух с половиной месяцев мы вышли уже сложившимися гидами и вынесли железное понимание: работа эта нам нравится, и позволяет не только выживать, но и жить, пожалуй. Работа подходит нам, и, что еще важнее – мы подходим работе. Редко когда в жизни доводилось мне и Маше испытывать такой триумф. Мы обрели её, нашу собственную корову, мы породили ее сами и могли растить ее, воспитывать и доить так, как нужно нам.

А потом были два дня передышки – и все по новой. Так и растянулось все – на восемь удивительных лет.

* * *

Восемь лет – сказал я. Восемь лет, которые были и закончились, и сейчас я лежу под дубовым своим потолком, в каталонской предрассветной глуши – совершенно один. Под звон колоколов, который так точен, размерен и всегда с тобой, я пытаюсь понять, почему мы с Машей не вместе. По-прежнему у нас общее дело, у нас полное доверие друг к другу – но минуло этих восемь лет, и наше с ней одно на двоих время вышло. Почему? Уже полгода я трачу по часу в день – с пяти до шести – пытаясь вспомнить, осознать и понять.

Полтора года мы шли друг к другу. А потом, оказавщись вместе, укрепились на собственной почве и прожили еще восемь лет – до того, как расстаться.

Так какими все же были они, эти восемь?

Мгновенными, сказал бы я. Молниеносными – особенно вначале. Мы жили так быстро, что не оставалось времени даже на сон. Мы много работали, чтобы заработать побольше: поначалу расплачивались с долгами, оставшимися от прежней жизни, после выяснилось, что вокруг много людей, нам совсем не чужих, которым постоянно нужно помогать – и потому мы брали работы под завязку, столько, сколько могли потянуть, а часто и много больше. Да, так, пожалуй, будет вернее: чаще, особенно в первые годы, мы брали столько работы, сколько потянуть не могли.

Как мы узнавали о том? Да очень просто: когда все вокруг нас – самые китайские китайцы, самые французские французы и самые испанские испанцы – начинали вдруг дружно разговаривать на чистейшем русском языке; когда каждый чуть более громкий звук заставлял нас вздрагивать, как от расстрельного залпа, и хоронить испуганную голову в плечи; когда витиеватая и длинная произносимая кем-то из нас экскурсионная фраза вдруг обрывалась на середине и повисала в пустоте, потому что к этой самой середине мы успевали начисто забыть, с чего было начато, но даже и не думали продолжать, а лишь мягко улыбались и махали извинительно вялой рукой; когда на сон оставалось три часа, и даже эти часы мы не могли уже выспать, но отмучивали в тяжелой, напоминающей бред полуяви – тогда мы, наконец, понимали: пора сказать себе «стоп».

Да, только когда наступал такой вот предел предела и крайний край (мы давно убедились, что завершение, конец всего – это вовсе не точка, но прямая, которая может легко затеряться в той же бесконечности) – когда все-таки иссякали крайние остатки давно уже исчерпанных сил, мы срывались, наконец, в короткое путешествие вдвоем, чтобы через неделю вернуться и сходу, с колес, нырнуть в ту самую работу и продолжить затяжной марафон.

Это была, как я сказал уже, очень быстрая жизнь. Восемь мгновенных лет.

И насыщенных – этого не отнимешь. Именно пугающая скорость, с которой мчало наше совместное время, заставляло ценить каждую из все быстрее убегающих секунд.

Забавно, что в каждый свой отпуск мы выбирались в полуобморочном от усталости состоянии – и с железобетонным намерением категорически никуда не спешить. Да, в отпуске мы намеревались быть испанцами. Если встанешь раньше, солнце от этого раньше не взойдет – повторяли мы себе испанскую поговорку. Мы планировали валяться до обеда в постели. Вторую половину дня проводить на пляже. Вечер тратить на бездумные променады и вдумчивые утехи желудка. Мы хотели ничего не делать и никуда не спешить. На деле же нашей испанской созерцательности хватало ровно на два часа.