Севера. Большой сборник рассказов

Вовка Родео или почти ковбой Мальборо

Охотник Вова неважный. Прямо скажем, отвратительный он охотник. Настолько, что звери в лесу по случаю его приезда устраивают массовые пьянки, и вообще всячески выражают свою радость от встречи с ним. Однажды даже шкуру медвежью подарить хотели, но не смогли медведя уговорить, обошлись приветственной надписью.

А Вова очень хотел быть хорошим охотником, опытным и результативным. И по этой причине всячески старался напроситься с нами на охоты, да и просто в тайгу… ну или вообще хоть куда-нибудь. Как только в нашем тесном коллективе начинались разговоры про выезд куда-нибудь, Вова тут же каким-то волшебным образом узнавал об этом и объявлялся с вопросом: «Ну что, когда выезжаем?». Мы эту Вовину способность вычислили уже давно и уже не пытались выехать без него. Однажды, когда Вовка заболел и с нами не поехал, мы всю охоту чувствовали себя обделенными.

И все бы хорошо, но Вовка был катастрофически, неисправимо криворук. Так вообще не может быть, но так было. За что бы ни брался Вовка, всегда случалась какая-нибудь невероятная ерунда. Однажды мы отправили его за сушняком для костра. Приехали на утиную охоту на несколько дней, выбрали место хорошее и начали табориться. Казалось бы, ну чего проще – набрать валежин и стаскать их к кострищу? Первые подозрения закрались, когда мы услышали мерное тюканье топора с той стороны, куда жизнерадостный Вовка умчался чуть не вприпрыжку. Он вообще всегда очень радовался, когда оказывался в тайге. Нет, мы все радовались, но так искренне и по-детски только он умел. И вот мы разбиваем лагерь и со все возрастающим волнением прислушиваемся к стуку топора. Чего он там рубит-то?

Ответ пришел очень быстро. Раздался дикий скрип, шум падающего дерева и дикий многоэтажный мат. Не сговариваясь, мы рванули в ту сторону. Открывшаяся картина достойна пера певцов апокалипсиса. Вовка, раскинув руки, лежит на спине и стеклянными глазами смотрит в стылое осеннее небо. Топор лежит в паре шагов от него. Большая разлапистая береза накрыла приятно желтеющей кроной табор по соседству с нами, снеся палатку, уронив стол и зацепив нарядный джип. Охотники с того стана громко и цветасто описывали умственные способности нашего товарища, пытаясь выбраться из-под ласково шелестящей листвы.

– Вовка, живой?! – мы бухнулись возле товарища и принялись его торопливо осматривать. На подбородке горе-лесоруба наливалась густым фиолетовым колером шишка, глаза были в полном расфокусе.

– Ж-живой вроде – прохрипел Вовка и попытался сесть.

Мы рванулись к мужикам, помогать. Пострадавших там, слава Богу, не было – береза хорошо тормозила кроной о стоящие рядом деревья. Все время, пока мы помогали устранить последствия Вовкиной эскапады, он сидел под почти облетевшей уже черемухой и приходил в себя. Закончив восстанавливать лагерь, мы с охотниками вместе подошли к Вовке:

– Ты зачем березу свалил?!

Вовка затравленно смотрел на нас, возвышавшихся над ним тесным строем:

– Ну я это… дрова же… ну а чего их по всему лесу собирать? А береза… она же горит хорошо… – закончил он севшим голосом.

– Она живая! – один из охотников, тоже Вовка, гневно указывал на пышную золотую крону. – Живая! Зачем живую березу на дрова, чучело?!

– Ну ты это, зачем чучелом-то? Ошибся парень, бывает – я вступился за товарища, хотя именно те же вопросы крутились у меня на языке. Но своих в обиду не даем, так что нечего.

– Ошибся?! – продолжал бушевать Вова-охотник. – Ошибся?! Зеркало снес и весь бок ободрал!

– Оплатит, не переживай. Живые все, и слава Богу.

В разговор вступил второй охотник, здоровенный мужичина с руками, похожими на совковые лопаты:

– Я думал, он не выживет – он кивнул на нашего Вовку. – когда береза пошла, он ее оттолкнуть пытался, дурень. Ну она комлем ему и сыграла, он метра на два подлетел точно. Как голова не отскочила?…

В общем, с теми охотниками мы замирились, и охота тогда удалась. Вовке, правда, ружье не дали. На всякий случай.

Но как-то учиться охоте ему все же было надо, и мы брали его с собой в тайгу, на рябчика и косача. И под нашим чутким руководством он смог-таки добыть первого в своей жизни рябка. Правда, и тут без казуса не обошлось. Приехали мы на зимовье в Верхне-Кетском районе Томской области. Конец сентября, лист уже упал, тайга прозрачная стоит и такая предзимняя, умиротворенная. Первый день у нас пролетел как птица. Не успели оглянуться, а уже густые осенние сумерки упали на тайгу, спрятали очертания деревьев.

В углу тихо гудит буржуйка – настоящая, чугунная. Ох и намучились мы с ее доставкой сюда, но оно того стоило. Протопишь хорошенько, и сутки тепло держит. В совсем уж лютые морозы разок ночью подкинешь пару полешек, и спи себе дальше. На столе у маленького слепого окошка шипит масленка, тихо скрипит помехами приемник. Мы обсуждаем завтрашнюю охоту. Вовка с горящими глазами вертит головой, слушая то одного, то другого. Он уже там, в тайге, бродит с ружьишком, ищет своего рябчика. Я сижу у стола, Леха валяется на нарах, Вовка притулился на нарах в углу. В глазах – просто детский восторг и нетерпение. Взрослый мужик вроде, а гляди ж ты… За вот эту его открытость к жизни мы его и любим, дорожим дружбой. Какой бы он нескладный ни был, а человек хороший, наш.

Разговор неспешный, размеренный. Куда спешить? Вот за такими вечерами и разговорами мы и едем в тайгу, в зимовья. Когда вот так сидишь с друзьями вечером, планируешь охоту или просто травишь байки. Пахнет табаком и свежеоструганными досками – подновили дверь, чаем пахнет со смородиной и ружейной смазкой. И порохом. Днем постреляли – вечером почистили. Такие простые и такие важные дела, такие любимые заботы…

Утром, наскоро позавтракав, отправились на поиски рябчика. Здесь его что голубей в городе – много. Знай только как подойти, и без трофея не уйдешь. Вовка не знает, поэтому мы с ним в паре в одну сторону пошли, а Леха в другую. Я решил понатаскивать друга на манке да на подход. Отошли от зимовья подальше, остановились. Я достал из-за пазухи висящий на шнурке дедовский еще манок, латунный, звонкий. Посвист и слушаем, ждем. Потом еще. Переход и снова маним. И вот он, долгожданный ответ. Замерли, ждем. Свистнул, рябок ближе отозвался. Перелетает к нам, значит. Вовка уже весь трусится от нетерпения, глаза горят, руки ружье тискают. Я его руку сжал —тихо, мол, не суетись, а сам снова маню. И вот рябчик выпорхнул на сосновую ветку метрах в 10 от нас. Уселся, голову набок склонил, и смотрит. Он на Вовку, Вовка на него.

– Стреляй – не разжимая губ прошипел я.

– Ага – Вовка кивнул и медленно так начал поднимать ружье.

«Уйдет» – подумал я. И не ошибся. Рябчик только что под ноги не сплюнул, когда сорвался с ветки и, петляя, умчался вдаль. Вовка сдуру пальнул ему в угон. Не попал, конечно.

На него было жалко смотреть: глаза полны обиды, губы зло сжаты.

– А чего он? Я же даже ружье не поднял. Как его стрелять-то?!

– Не горюй, Вовка. Тут рябчиков много. И если этот своим не расскажет, возьмем трофей.

Вовка уставился на меня с таким непониманием во взоре, что я смутился – ну нельзя же так…

Следующего рябчика даже манить не пришлось – он вылетел прямо перед нами, уселся на пень и уставился на нас столь нагло, что я даже немного смутился – мы, наверное, на его территорию посмели зайти. Но вот Вовка не растерялся. Он не стал терять время на размышления, вскинул ружье и жахнул из обоих стволов. Отдача чуть не вырвала ружье у него из рук, я от дуплета под самым ухом чуть не оглох. Я думал, что рябчика разнесло в пух и перья, но нет. Он лежал сразу за пеньком, снесенный туда, как мне думается, ветром от пролетевшей мимо тучи дроби. В голове его зияла маленькая аккуратная дырочка. Из всего заряда в него угодила ровно одна дробинка. Ну Вовка, ну ювелир!

Надо ли говорить, каким счастливым был Вовка? Его глаза светились торжеством, он готов был пуститься в пляс. Да и я, честно признаться, очень был рад за друга.

Вечером мы торжественно варили похлебку из Вовкиного рябчика. И надо было видеть, как теперь уже охотник блаженно щурится, слушая, как мы нахваливаем немудрящую еду…

С той поры много воды утекло, Вовка успел побывать на паре десятков разных охот и даже добыл целую утку. Правда, была она подсадной, и Вовка чуть не был крепко бит, но добыл-то он ее честно!

И с той охоты главной Вовкиной мечтой стало добыть лося. Ни много ни мало. Уверовал Вовка в себя страшно и был готов сойтись с ним даже врукопашную. И случилось так, что мы в очередной раз отправились на охоту в томскую тайгу, на самые севера, в Васюганье. Лося там много, и Вовка об этом знал. Много слышал от наших местных друзей рассказов про охоту на таежного исполина, да и котлеты из сохатого там всегда были на столе.

Особенно Вовку впечатлил рассказ местного егеря Иваныча, который рассказал занимательную историю об охоте на лося вплавь. Идешь, мол, на лодке по реке, а поперек сохатый плывет, только рожищи на водой и видно. И догоняешь его на лодке, на рога ему веревку петлей и тянешься за ним. А уже у самого берега догоняешь, ножом по горлу раз и готово. Выходит лось на берег и падает. И ты его тут спокойненько разделываешь, в лодку грузишь и домой.

Слушал Вовка тот рассказ, и губы его шептали, повторяя за Иванычем подробности охоты. Мы тогда на это особенного внимания не обратили. Как же мы ошибались!

…Ясное октябрьское утро. Идем двумя лодками по Кети. От стылой воды тянет холодом, и мы поплотнее кутаемся в теплые куртки, стараясь курить в покрасневшие ладони. Река спокойная, холодная даже на вид. Вовка с Иванычем идут в первой лодке, мы с Лехой следом. Хабара полные лодки, поэтому двумя моторами. Вдруг Иваныч сбивается с курса и забирает правее. Там меляк, я точно знаю, чего он делает-то? А Вовка вдруг встал в лодке, облокотился на ветровик и уставился куда-то вперед. Чего там? Я привстал, пытаясь получше разглядеть… Лось!

Плывет, неся над водой массивные рога, быстро плывет. Все как Иваныч рассказывал. Я так понял, что прямо сейчас Вовкина мечта о добыче сохатого осуществится.

– Вовка, не надо! – ору, срывая голос и пытаясь перекричать рев 30-сильной Ямахи.

Но Вовка меня не слышит. Он судорожно шарит по тюкам, пытаясь отыскать там прочный капроновый шнур, который мы привезли Иванычу.

– Иваныч, ну ты-то, а! – я не оставляю своих попыток воззвать к их разуму, но тщетно. Вовка нашел-таки злосчастный шнур и торжествующе потрясает им над головой.

– Леха, наддай, родной, их догонять надо – я умоляюще смотрю на друга, и тот переводит рукоятку акселератора вперед до упора. Но это нам не особо помогает – движки и лодки одинаковые, да и на Вовкиной лодке хабара чуть меньше, и они с Иванычем чуть легче…

Пока мы мчались за ними на всех парах, Вовка принялся вязать петлю. У него явно ничего не получалось, он размахивал руками и ругался. Мы этого не слышали, но отчетливо видели. Наконец, Иваныч вырвал у Вовки из рук шнур и принялся сам вязать петлю, доверив ему руль. Я зажмурился, опасаясь самого худшего. Вовка не зря носил тайное прозвище Криворукий, ой не зря…

Но обошлось. Иваныч увязал-таки петлю наподобие лассо и принялся было командовать Вовке как половчее к сохатому подойти – азарт захватил старого опытного егеря! Но не тут-то было! Вовка отрицательно мотал головой и требовал петлю. Как же! Это ведь его мечта.

Иваныч сдался и протянул веревку горе-охотнику. Вовка с видом ковбоя из старых вестернов принялся крутить над головой петлю, покрикивая на Иваныча. Мы орали уже в два горла, пытаясь предотвратить неминуемое… тщетно. Вот их лодка поравнялась с лосем, Вовка метнул веревку… мимо! Мимо!

Лось заработал копытами быстрее, бешено кося глазом в сторону лодки с двумя сумасшедшими. Он явно не понимал, чего им надо. Вовка не отчаялся, заработал руками с удвоенной быстротой, выбирая веревку из воды. Берег совсем близко, еще десяток метров и лось встанет на дно, и тогда шансов не останется! Я уже понимал, что сейчас будет, но горло было сорвано, и я мог только сипло материться.

Вовка принял киношную позу, раскрутил петлю над головой и метнул, далеко наклонившись вперед… есть! Петля захлестнула правый рог! Вовка торжествующе заорал, заулюлюкал, но Иваныч одернул его, ткнув пальцем на нос лодки – вяжи веревку!

Вовка нырнул вперед, быстро примотал веревку к причальной петле и сразу вернулся назад. Рука его потянулась к ножнам, на губах играла кровожадная улыбка… эх, Вова, видела б тебя твоя жена…

В этот самый момент лось, наконец, достиг мелкого места, ноги его коснулись дна и он рванул в спасительную тайгу! Вовкин план зверски вскрыть лосю горло разваливался на глазах. Иваныч понял, что дело пахнет керосином, и попытался было врубить заднюю, но было поздно. Могучий таежный великан вышел на берег, и, не сбавляя хода, пошел в глубину прибрежных зарослей. Лодка, естественно, потянулась следом. Дикое завывание движка, громкий щелчок, треск, и двигатель остался на прибрежном песке. Иваныч с дикими глазами вцепился в руль и орал на Вовку:

– Веревку режь! Режь веревку!

Но Вовка как завороженный смотрел вперед, вцепившись руками в ветровик. Его можно понять – человек впервые на моторке по тайге катается. Краткое мгновение, и лодка встретилась с пнем. Гулкий удар, Вовка рыбкой вылетает в направлении на север, Иваныч головой втыкается в ветровик, вынося плексигласовую пластину… Рывок, и кусок лодки уходит в тайгу вслед за сохатым. Весь хабар из лодки разлетается по берегу. Мы вылетаем на берег и бежим к двоим потерпевшим. Иваныч хрипит, хватает ртом воздух и сипло матерится. Вовка ошалело крутит головой, глядя вслед лосю. Его мечта ушла в тайгу… Так мы думали тогда, но мы ошибались.

– Там..там… патроны в носу… лось забрал…

– Чего?!

М-ммать! Рюкзак с патронами спрятали от влаги в носовую банку! Лось с ней в тайгу ушел.

Метнулись к лодке, схватили ружья и бегом за лосем, догонять. Без патронов можно домой ехать…

Нос от лодки мы нашли метров через триста – он застрял между двух сосен, и могучий зверь порвал шнур. Слава Богу!

Стаскали все из носа к нашей лодке, мы оставили Вовку с Иванычем сторожить хабар и погнали лодку к зимовью – за раз все имущество в зимовье не перевезем.

Вовка с тех пор носит второе прозвище – Родео.

Встреча в тайге

…Вечер подкрался незаметно для меня. Я просто вдруг понял, что плохо различаю кедры метрах в 30 от костра. В природе все начало стихать. Дневные птах уже разлетелись по своим гнездам, уступая место ночным охотникам. Деловито шуршащие в траве полевки тоже на время куда-то исчезли. И пара крайне дружелюбных бурундуков куда-то исчезла.

К слову, бурундуки эти покорили меня своей бесшабашной наглостью и задором) Первое, что сделали два полосатых разбойника после того, как я поставил палатку и разбил лагерь – ворвались в нее и устроили невероятную суету в моем спальнике. Они носились в нем, периодически выглядывая, дрались друг с другом и искали еду. Все верно, они ведь еще неопытные туристы и не знают, что еду обычно носят в рюкзаке, а не в спальнике.

Все то время, пока я на костре готовил себе еду (жареху из картошки с собранными тут же грибами), эти бандиты крутились рядом, шурша мешочками и пытаясь стянуть пачку сигарет. Но я не позволил – маленькие еще курить….

Как только я сел обедать, оба братца как по команде устроились на бревнышке напротив и стали внимательно следить за тем, как я ем. Мне прям неловко стало, кусок в горло не лез. Я отломил им по кусочку хлеба для начала и бросил к бревнышку. Они, совершенно не боясь огня, спрыгнули и стали с аппетитом уплетать хлеб. Ну ладно! Вот вам по картошке. От картошки они отказались, видимо недосол. Зато печеньку сточили с удивительным проворством. Так мы и подружились. Они приходили утром, в обед и к ужину все два дня, что я провел в этом чудесном месте.

И когда я понял, что ночь уже близко, решил вернуться к костру и готовиться к ночевке.

Чайку свежего заварить, вещи прибрать. К этому моменту я уже сутки провел на этом месте, в тайге за деревней Александровка на юге Кузбасса.

Много времени эти дела не занимают, пятнадцать минут и готово. Сижу, пью чаек, планирую завтрашний день. В планах сходить в сторону горы Барсучьей, чья вершина синеет над тайгой километрах в двенадцати от меня. А вокруг уже темно. Костерок освещает полянку метра на три вокруг себя, а дальше все, темно.

Сижу, прислушиваюсь, как оживает ночной лес. Ночью тайга звучит и дышит совершенно непохоже на дневной шум. Все шорохи и потрескивания какие-то сторожкие, тревожные, неожиданные.

Днем шум в лесу слитный, все звуки звучат совместно. А ночью каждый шорох слышится отдельно от остальных, акцентировано. И даже негромкий треск сучка под чьей-то ногой разносится далеко. Так я и услышал шаги. Кто-то не таясь шел на свет костра. И вот из темноты как-то сразу появился очень картинный дед. С густой седой бородой, ружьишко на плече, рюкзачок на другом, подпоясан патронташем, в кирзовых сапогах.

Он поздоровался кивком головы, взглядом спросил разрешения расположиться. Я кивнул. Дедок повесил ружье на березку, рюкзак под нее бросил, сверху патронташ. Потом приволок откуда-то из темноты небольшое бревешко, бросил у костра. Снова ушел в темноту и через пяток минут вернулся с охапкой сушняка. Таково таежное правило – идешь к костру, принеси дров.

Все так же молча дед достал из рюкзака пару уже выпотрошенных рябчиков, уселся к костру и принялся их ощипывать. Я тем временем снял с костра котелок с чаем и отставил его чуть в сторону, настояться. Взял второго рябчика и тоже принялся за дело. Дед одобрительно хмыкнул, но ничего не сказал. Так молча мы и дощипали птиц. Тогда дед достал из рюкзака смешанную с черным перцем соль и ловко натер рябчиков, насадил их на рожны и закрепил у костра, жариться.

Я налил деду и себе чаю. Сделав первый глоток, посмаковав вкус (а в чае и смородина, и земляника), дед сказал вдруг:

– Хороший чаек, душистый…

Я молча кивнул, ожидая продолжения.

– Давно ночуешь? – спросил дед.

– Вторые сутки уже.

– Комары-то не заели?

– Да нет, нормально. Брызгаюсь чем попало да курю почаще, они и не кусают.

И снова молча пьем чай. Дед регулярно поворачивает рябчиков то одной стороной к огню, то другой. Поужинали. Рябчики вкусные, с дымком!

Спать не хотелось. Закурили. Дед, глядя на меня над костром, сказал:

– Меня Петр Иваныч зовут, егерь я здешний.

– А меня Денисом зовут. К Барсучьей горе собрался.

– А чего там интересного?

– Так не был ни разу, только от деда рассказы слушал, как он там с ружьем бродил.

– А как зовут деда-то твоего?

– Василий Петрович.

И тут выяснилось, Петр Иваныч деда моего прекрасно знает, уважает как порядочного охотника.

Поговорили еще немного, да и спать разошлись. А утром, когда я проснулся, Петр Иваныч уже ушел, оставив мне на память еще одного рябчика. Я в тот раз так и не дошел до Барсучьей горы – погода испортилась, зарядил нудный мелкий дождь, и я отправился домой. Вспоминаю иногда молчаливого Петра Иваныча, его спокойную и основательную манеру говорить. Вот таким и должен быть егерь: знающим все в тайге, радушным хозяином.

АНГЕЛ

Впервые я встретился с ангелом случайно. Просто повернул голову и… увидел ее. Огромные синие глазищи нараспах, белокурые локоны, чудные ямочки на щеках… Ей было четыре или пять, она все время смеялась и старалась накормить меня пирогами из песка. А когда я отказывался, ее синие как небо глаза вдруг наполнялись слезами… Разве я мог ей отказать? Да и кто отказывает ангелам…

Тогда я понял, что быть с ангелом непросто. Непросто, но чудесно. Я не знал, что мне больше нравится – ее чудесный смех колокольчиками или моментально наполняющиеся слезами ясные глаза. Мне просто было радостно от того, что она есть.

А потом она ушла, и я остался без ангела. Искать было бесполезно. Потому что я не знал главного – как узнать в ангеле ангела?

Нет ведь никаких классификаций и описанных признаков, вроде роста, размаха крыльев, цвета глаз… ничего. А у ангела обязательно должны быть крылья? У нее, кажется, не было… Но я все равно искал, жадно вглядываясь в глаза, пытаясь найти тот самый взгляд или что-то еще… тщетно. Чаще я встречал в глазах насмешку… или удивление… или растерянность. Или, что было хуже всего, равнодушие.

Я задумался – откуда берутся ангелы? Зачем они приходят к нам? Как узнать своего, как не ошибиться? А ангел есть у каждого? Или кто-то всю жизнь живет вот так…. без тепла? А когда ангелы уходят, они уходят к кому-то или тоже обрекают себя на одиночество? Почему они приходят? И почему не остаются?

Вопросы, вопросы… Каждое утро, открывая глаза, ты впускаешь в себя целый мир. И пока ты спишь, он меняется. И тебе нужно время, чтобы узнать его снова, привыкнуть. А ангелы? Они меняются, пока ты спишь? Наверное. Но чтобы это узнать, нужно встретить одного ангела дважды. А это вряд ли возможно…

Я много раз видел чужих ангелов и узнал, что они очень разные, совсем как мы.

Вот Она бежит к своему папе, широко раскинув руки и распахнув глаза. Обнимает его ноги, прижимается к ним со счастливой улыбкой, и они стоят так, не шевелясь и ни на что не обращая внимания. Он гладит ее по голове большой сильной ладонью, и суровые складки в уголках рта вдруг разглаживаются, из глаз исчезает что-то прочное, острое, улыбка трогает обычно сжатые губы… С ангелами всегда так.

А вот Он ведет под руку свою бабушку. Он высокий, плечистый – настоящая опора. Он мог бы нести ее на руках, но не лишает бабушку счастья чувствовать свои ноги. И бабушка улыбается, притягивает его вихрастую голову вниз и звонко чмокает сухонькими губами в лоб, шепча что-то. Наверное, молитву. Потому что ангелы ближе нас к богу.

Или вот эти двое. Они идут рука об руку, улыбаются и болтают. Юные, красивые… они еще не решили, кто из них чей ангел. Им просто хорошо, и это хорошо.

Такие разные и такие похожие ангелы. И не разобрать, кто из них чей. Да это и не важно. Важно, что они есть.

Однажды я увидел во встречном взгляде… любопытство? Наверное, просто свет. И радость, словно бы от узнавания чего-то родного. Как будто мы давно не виделись и случайно пересеклись взглядами в толпе. Помню, что стало тепло…

Сейчас у нас растет дочка. И глядя на нее, я понимаю, что ангел есть в каждом. Важно сохранить его в себе. Каждый человек – ангел. Но расправляет крылья только тогда, когда есть тот, за кем хочется взмыть в небо и летать вместе…

Я думаю, что ангел есть у каждого. Нужно просто ждать. И быть достойным.

Я не знаю, чем я заслужил. И иногда мне кажется, что встреча с ангелом – это аванс. И оправдывать его нужно всю жизнь. Но жизнь с ангелом стоит того…

Главный в тайге

…Я шел по тайге. Шел к зимовью, уже третий час месил ногами лесовозную дорогу. Глубокая колея, полная мутной воды, отражала в себе серое хмурое небо. Дождь идет, не переставая, уже почти час. Мелкий, нудный, секущий каплями лицо и постепенно пропитывающий меня насквозь. Мерный шлепоток капель по луже убаюкивает на ходу. Идти мне еще часа полтора.

Пару часов назад я сошел с парома, на котором добирался из Колпашево до Лебяжьего в компании еще 3 человек и пары УАЗов. Они собрались в Куржино, а мне нужно было чуть в другую сторону. На пароме мы шли 3 часа. Ни навеса, ни скамейки. Но я привычный, бросил рюкзак, сел рядом и покуривал, глядя на тянущиеся мимо берега. В дороге разговорились с усатым дядькой, который назвался Михаилом. Оказалось, что он с Алтая, приехал на заготовку грибов. Вот так. Со всех уголков Сибири тянутся сюда грибники, рыбаки и охотники. Идти на пароме и на моторке – две огромные разницы, конечно. Паром – медленный, вальяжный, против стрежа идет очень тяжело. Причалили, ткнувшись аппарелью в высокий взвоз. Быстро сошли с парома и отправились каждый в свою сторону.

Михаил предложил подбросить куда-нибудь, но я отказался – подышу.

И вот иду. Решительно свернув с дороги, я зашагал по горельнику. Прошлой осенью здесь прошел низовой пожар, и деревья стояли голые, мрачные, до середины ствола покрытые копотью. Выгорел и подлесок. Только грибы прорывали хвойную подложку тут и там. Шагать было легко, пружинисто. Вокруг кипела жизнь. Белки переговаривались в ветвях над головой, звонко цокая и осыпая вниз тонкие чешуйки красной сосновой коры. Тайга не терпит пустоты. И на месте пожара уже через пару-тройку месяцев пробиваются первые зеленые ростки. А грибы так вообще почти сразу на пожарище лезть начинают.

И я шагал. Дождь незаметно прекратился, горельник вокруг сменился сосняком. Хвоя под ногами скрылась под толстым ковром белого лишайника, грибов стало больше.

Дышалось, шел я не спеша. Куда торопиться? Впереди несколько дней тайги. Я очень люблю это ощущение свободы. Нет никаких срочных дел, никто не звонит тебе каждые пять минут с каким-то неразрешимым вопросом, не нужно спешить. Просто идешь и дышишь, вдыхая настоянный на грибах, хвое и травах воздух.