Летос

– Собак надо было брать, – сказал один из стрелков, глядя под ноги.

– А они у нас были? – глухо поинтересовался тот, что шел чуть левее, – уже немолодой, с лихо закрученными усами. – Слушай, друг, что вы так все переполошились из-за старой бабки? На кой она нужна людям из Пубира?

– Тебе платят, ты работай, – буркнул каторжник.

Немолодой остался недоволен ответом, но в пасть к косатке не полез. Лишь скривился, а затем громко охнул – метательный нож Лавиани угодил ему в живот.

Она, точно паук, сместилась вправо, запустив руку за спину и вытащив из узких ножен вторую, и последнюю, стальную пластину. Бросила, подвернув запястье, целясь в лучника, натягивающего тетиву, прыгнула за кусты мелкой дикой малины, даже не проверяя, попала или нет.

Знала, что попала.

Прижимаясь к земле, краем уха отмечая команды главаря, под прикрытием кустов добежала до дерева, которое приметила, спряталась за стволом, выглянула на мгновение и тут же отпрянула.

Второй лучник выстрелил, и смерть, всколыхнув ее волосы, прошла мимо. Лавиани сразу же бросилась в распадок, оставшийся после пересохшего ручья – мелкий, плоский, с дном, где засох и потрескался ил. Ей как раз хватило времени, чтобы преодолеть открытое пространство и спрятаться за камнем, когда воздух потревожила вторая стрела.

– Скованный! Да подстрели же ты ее! – рыкнул наемник с топором.

Он, в отличие от дагеварца-каторжника, предпочел остаться с товарищем. Бандит же начал смещаться влево, стараясь обойти жертву с фланга и перекрыть ей путь к отступлению.

Лавиани выглянула, просто для того, чтобы проверить реакцию стрелка. Та оказалась отменной, и, если бы не ее проворство, стрела угодила бы ей прямо в глаз.

– Шаутт тебя забери, женщина! – крикнул лучник. – Постой смирно!

– Что-то не хочется, – шепнула та.

Лавиани уже жалела, что поторопилась и первым прикончила другого стрелка. Рассиживаться на одном месте не входило в ее планы. Ничего хорошего от бездействия еще не случалось, поэтому она поползла на животе вперед, к орешнику, в уме держа траекторию стрельбы, так чтобы камень продолжал прикрывать ее спину даже во время движения. Она порадовалась, что стрелок оставался таким же дураком, как и прежде, и не менял позицию.

– Я ее держу! – крикнул тот, все еще целясь туда, где она пряталась до этого.

Лавиани лишь усмехнулась про себя, встала на четвереньки, проползла еще ярдов десять, нырнула в кусты, стараясь двигаться аккуратно, чтобы как можно меньше тревожить ветки.

– Проклятье! Ее тут нет!

– А ты думал, она будет ждать, пока ты ее подстрелишь, точно рябчика, придурок?!

Женщина бежала прочь, и голоса отдалялись. У нее пара минут до того, как преследователи поймут, что она оставила прогалину, и вновь начнут гнать ее.

Лавиани, точно старая, опытная лиса, наперед знала, что они сделают и как. Понимала, эта троица не успокоится, пока не достанет ее.

Или она их.

Боясь заплутать и не найти дороги назад, беглянка остановилась, стала двигаться под прикрытием кустарника в обратном направлении, лишь чуть взяв в сторону. Через поляну бересклета, мимо гнилого пня, к приметным соснам.

Она все же немного ошиблась и выбралась ярдов на пятьдесят левее того места, где прошла схватка, оказавшись за спинами тех, кто искал ее. К ее глубокому разочарованию, метательные ножи вытащили из тел и забрали.

Ей частенько везло на глупцов, но не в этот раз. Каторжник позаботился о том, чтобы в руки к ней не попало оружие. Они забрали все, а тетиву у лука мертвеца перерезали.

Лавиани лишь усмехнулась. Обойдется тем, что есть при ней. Она загодя достала из сумки и прикрепила на пояс нож с простой деревянной рукояткой. Узкий длинный клинок редко когда притягивал лишние взгляды. Для большинства в этом предмете не было ничего интересного. Обычный нож для разделки морского лосося.

Было лишь одно «но». Лавиани умела разделывать им не только рыбу. И свое искусство знала в совершенстве.

Ее немного потряхивало от возбуждения, когда она разувалась и снимала рубашку. Лучник, может, и тупой, но с глазомером у него все в порядке, и ей не хотелось выдать себя, а после остаться с застрявшим в ребре наконечником или же еще хуже – искать его в своих потрохах. Однажды она уже такое проделала и не то чтобы хотела оживлять те воспоминания.

Ее босые ступни не смущались ни острых палочек, ни старой крапивы, ни редких камушков. Лавиани ступала по траве мягко и нежно, едва тревожа ее. И когда оказалась за спинами своих преследователей, лишь улыбнулась.

Каторжник ушел чуть вперед. Было видно, что вся ситуация его злит. А сильнее всего злят «товарищи», топчущиеся позади. Если лучник еще вертел головой, то парень с топором стоял самым последним, шагах в пятнадцати от остальных, и явно не горел желанием лезть на рожон.

Бледные, холодные глаза наблюдали за ними из укрытия, оценивая расстояние, поведение и ветер. Дагеварец сделал еще несколько шагов вперед, не замечая, что парочка наемников не спешит следовать за ним, и, проверив заросли, скрылся за деревьями.

– Может, к Скованному все это? – спросил мускулистый крепыш у стрелка. – Видал, как старуха Вито и Рыка прикончила?

– Если хочешь – иди, Дро, – не оборачиваясь, ответил лучник. – Но я не я буду, если не всажу ей стрелу в печенку. От меня еще никто не уходил. Даже такие мерзкие суки.

Лавиани глубоко вдохнула, ощущая, как бабочки ее татуировки затрепетали крылышками, а водопад бесшумно обрушил воду. Она в пять легких длинных прыжков оказалась возле Дро как раз в тот момент, когда он начал оборачиваться, занося топор для удара. По ее мнению, он двигался точно скованная патокой муха.

Лавиани была щедра к нему, широкий замах и сильный, точный удар прочертили тонкую алую линию под его подбородком. По тому, как прошел нож, как он вспорол плоть и вышел, она поняла, что перерубила третий шейный позвонок, оставив голову держаться на плечах лишь благодаря трапециевидной мышце.

Артериальная, пенящаяся кровь ударила в стороны, попав Лавиани на спину, когда она уже миновала все еще стоявшее на двух ногах тело.

Лучник громко крикнул, предупреждая каторжника, натянул тетиву и выпустил стрелу, метя ей под ключицу. Лавиани не стала отклоняться, ощущая ожог на правой лопатке в тот момент, когда одна из бабочек сгорела, а ее ярко-голубые крылышки унесло водопадом.

На мгновение «старуха» стала прозрачной, точно медуза, предоставив возможность удивленному лучнику увидеть все свои внутренности, от расширяющихся легких и сокращающегося сердца до серебристого ветра крови, бегущего по сосудам.

Ее тело приняло стрелу, пропустило через себя и вновь стало обычным, человеческим. Лавиани пружинисто оттолкнулась от земли, взлетела высоко в воздух, точно птица, видя, как противник тянется к колчану на поясе.

Она врезалась ему в грудь коленями, опрокидывая, и, когда человек упал на спину, скатилась с него, глядя туда, где скрывался подручный Борга. Лучник ее больше не интересовал – рыбацкий нож нанес всего два удара. Первый проник в спинной мозг, парализовав нижнюю часть тела, второй перерезал брюшную аорту.

У стрелка будет достаточное количество времени, чтобы успеть пожалеть о том, что он назвал ее «мерзкой сукой».

Каторжника в укрытии не оказалось, судя по следам, он убегал. В другой день она бы его отпустила, но не сегодня. Лавиани понимала, что преследователи рассредоточены на огромной территории и не знают ее точного местонахождения. А этот человек может привести следом за собой целую свору цепных псов.

Она нагнала его на окраине пущи, двигаясь параллельно, то и дело припадая к земле и держа окровавленный по рукоятку нож обратным хватом. Он увидел ее слишком поздно, и меч просвистел рядом с Лавиани, срезав лишь кончик ее косы. Женщина из низкой стойки ткнула ножом в боковой треугольник шеи, поражая надключичное нервное сплетение, нейтрализуя руку.

Он еще был нужен ей живым.

Диагональным взмахом она неглубоко рассекла ему сухожилие над пяткой, ударила по ногам, заставляя упасть, обоими коленями опустилась на левую, неповрежденную руку, фиксируя ее, и приставила острое жало рыбацкого ножа к его глазу, сказав на жаргоне низших слоев Дагевара:

– Поговорим, ты?

– Мать твоя кормит скорпионов! – прошипел он дагеварское проклятие и захлебнулся криком, когда она выколола ему глаз, зажав рот рукой.

– Ц-ц-ц, – нежно прошептала она ему на ухо на его родном языке. – Думаешь, я тебя убью и так все легко закончится? Нет, мой маленький дурачок. Я вырву твой второй глаз и заставлю проглотить. Потом отрежу язык, уши и все то, что найду у тебя в штанах. И сделаю так, чтобы ты не истек кровью. Поверь, я умею не только калечить, но и лечить. А затем отволоку тебя в муравейник и приложу все свое мастерство, чтобы ты жил до тех пор, пока муравьи не начнут выедать твой мозг через пустые глазницы. Ведь знаешь, на что способна такая, как я. Ты один из этих дураков знал. Поэтому и побежал, когда запахло жареным.

Она лгала. У нее нет ни времени, ни желания возиться с этим мясом. Но уже было видно, что это и не потребуется.

– Шрев достанет тебя, – простонал тот.

– Возможно. – Она резко ударила его по щеке, видя по зрачку уцелевшего глаза, как плывет его сознание. – Но ты уже будешь мертв к тому времени и станешь ждать меня на той стороне. Весь вопрос лишь в том, как это произойдет. Быстро и ножом или благодаря челюстям тысяч насекомых. Где Шрев?

Он тяжело дышал, борясь с болью, и она помогла ему, прижав большим пальцем точку на ладони. Каторжник всхлипнул, но сказал:

– Вчера еще был в Дарии. Сегодня должен пересечь границу. Ждет вестей от помощников.

– Кто они?

– Не знаю. Толстяк и девка!

– А здесь? Поблизости есть поисковые группы?

– Да. Одна. Шесть человек. Они где-то западнее. В полдня пути.

– Сколько вас всего?

– Достаточно. Чтобы прижать тебя и утопить в море, сойка, – мстительно произнес он.

– Я маленький китенок. Я не могу утонуть.

– Что? – Убийца, ставший жертвой, решил, что она безумна.

– Так говорила мне моя мать, – пояснила Лавиани, вонзая в него нож по рукоятку, даруя легкую смерть. – И она не кормит скорпионов, ты, ублюдок Скованного.

Глава третья

Не быть должником

Трижды я совершу для тебя добро в качестве платы за добрые дела. Ибо долги следует возвращать той же монетой, какую ты принял от дающего. В противном случае они утянут тебя на ту сторону. В лапы шауттов.

Из старой сказки герцогства Ириаста

К деревне она подошла после полудня, досадуя на то, что потеряла так много времени. Сперва ей пришлось обыскать трупы, забрав все имеющиеся у убийц деньги (всего-то четверть марки мелким серебром) и пару своих метательных ножей.

У каторжника в поясной сумке было письмо, но, к ее глубокому разочарованию, оно не касалось ее персоны, пришло не из Пубира, столицы Ночного Клана, а от его семьи. Поразительно. Даже у таких, как он, где-то была семья, чего не скажешь о Лавиани.

Затем она вернулась, забрав сапоги, рубаху и сумку. Шла к тракту по своим же следам. Лесная схватка съела у нее много сил, и Лавиани снова почувствовала голод. И даже порадовалась, что она не Шрев. Тот не погнушался бы мясом убитых им людей, если этого требовала необходимость, но она была более щепетильна и понимала, что до некоторых вещей не опустится, даже если станет умирать от истощения.

Тракт пустовал, и Лавиани надеялась, что теперь у нее появилась передышка. Хотя бы пара дней, пока остальные не сообразят, что одна из поисковых групп пропала и беглянка проскользнула в открывшуюся брешь. Значит, можно не только поесть, но и выспаться.

В первом же деревенском доме она купила у работавшей во дворе крестьянки все имеющиеся куриные яйца.

Восемь штук.

Выпила здесь же, на глазах у удивленной женщины, одно за другим, меланхолично отбрасывая скорлупу в сторону и чувствуя, как приятное тепло расползается по спящему желудку.

– Хочешь колбасы или молока? – спросила крестьянка.

Лавиани покачала головой:

– Нет. Но еще от яиц не откажусь.

– Сколько нужно?

– Сколько найдешь. Но не больше двадцати.

Та, понимая свою выгоду, пошла по соседям, принесла шестнадцать. Радостно получила от сумасшедшей незнакомки серебряную рен-марку, не став говорить, что путница переплатила по крайней мере в двадцать раз.

Лавиани съела остальные яйца по дороге, небрежно давя скорлупу сухими ладонями. Она спросила у работавших в поле подростков, где здесь постоялый двор, не обращая внимания на слепней, крутящихся вокруг нее, но так и не решившихся укусить. Ей махнули за высокую мельницу, крылья которой были выкрашены ярко-алым.

– Городок там. Оркес, – сказала улыбчивая пятнадцатилетняя девчонка, вытирая тыльной стороной ладони мокрый от пота лоб. – Большой постоялый двор для путников, следующих в Весто. Называется «Хмель и свинья».

– Большой? А поменьше и подешевле?

– Тогда «Маска Арилы». Он дальше, на окраине. Пройдете кладбище и храм Шестерых, в конце торговой улицы.

Она добралась до нужного места спустя час. «Маска Арилы» ее полностью устраивал. Непритязательный и, судя по всему, не слишком популярный. Все, что надо для того, чтобы хорошо выспаться и на тебя никто не обратил внимания.

Хозяин постоялого двора, хмурый, еще не старый мужик с большими кулаками, без всяких эмоций провел ее по внешней лестнице под самую крышу, показал темную комнату со скошенным потолком. Удивительно чистую и аккуратную.

– Как хотела. Самая дешевая и с отдельным выходом. Надеюсь, ты не собираешься убежать не заплатив?

Не желая его пристального надзора, Лавиани отдала деньги за жилье и еду заранее. Он убрал их в карман на фартуке, поинтересовался:

– Обедать будешь? Если нет, через час очаг остынет, разожгу уже к вечеру.

Лавиани хотела спать, но знала, что после такого длительного голодания стоит запихать в себя как можно больше еды.

– Яичницу сделаешь? Восемь яиц и мяса в нее.

– Бекон?

Она поморщилась:

– Если есть, то без жира. И воду. Кувшин воды.

– Сговорились вы, что ли? На воде много не заработаешь, – проворчал тот, но не стал настаивать.

Ушел, и она, пихнув сумку под кровать, слышала, как грохочут по ступеням его тяжелые шаги. Спустилась на улицу, вошла в открытую дверь, вдыхая теплый запах еды.

В прямоугольном зале, хорошо освещенном благодаря множеству окон, стояли отдельные столы. Людей было четверо, не считая помощника хозяина, занятого чисткой стойки от пролитого вина и жира.

Трое в дальнем углу, сдвинув головы, водили пальцами по карте. Она не слышала их разговора, но эти мужики не понравились ей сразу – дубленные трактом, все при мечах и кинжалах. Не простые путники, особенно если учесть, что на подоконнике у их стола лежали два арбалета для стрельбы с лошадей.

Четвертым человеком оказался встреченный ею на дороге высокий улыбчивый парень. Он сидел в одиночестве, щурил ореховые глаза и уплетал жаркое. Заметил ее, вежливо улыбнулся, вновь занялся едой, а Лавиани, пройдя в самый темный угол, усилием воли подавила раздражение.

Она не понимала, что с ней такое, но руки просто чесались, так ей хотелось убить его. Сойка едва не сделала это, когда они встретились. Уже взялась за лежавший в сумке нож, но ее остановила его доброжелательность и то, что он ушел прежде, чем она все окончательно для себя решила. Но тогда женщина сочла, что незнакомец мог оказаться одним из людей Борга.

Теперь же беглянка понимала, что это не так, но в ее груди нарастала просто физическая боль, так ей хотелось прикончить этого… Тэо. Ни разу в жизни Лавиани не испытывала ничего подобного и всегда подходила к своей профессии так, как ее учили – спокойно и без лишних эмоций. Она умела убивать, мучить и калечить, но в отличие от некоторых других соек никогда не делала этого без причины.

А теперь у нее нет никакой разумной причины бросаться на человека. И поди ж ты. В висках ломило от желания прикончить его прямо сейчас.

– Скованный тебя забери, рыба полосатая, – буркнула она себе под нос, опустив взгляд на стол, чтобы не видеть неприятного ей человека. – Надо было сразу лечь спать. Совсем безумная стала.

Помощник хозяина постоялого двора принес ей кувшин воды и маленькую кружку из светлой глины. Она выпила половину, дожидаясь еды, сидела сцепив пальцы и нет-нет да посматривала на человека, который вызывал в ней столь странную бурю эмоций.

Он походил на алагорца, вот только глаза ее смущали. Когда на них падало солнце, радужка казалась светло-золотистой, как хороший кулийский бренди, достаточно пролежавший в бочках из-под аринийского вина.

Она не могла разгадать его род занятий. Крепкий, мускулистый, но в то же время стройный, с невероятно пластичными движениями. Эту особенность Лавиани заметила еще при первой встрече, что сильно ее насторожило: опытные южные мечники двигаются так же, как и он, – с прямой осанкой, гордо посаженной головой, мягко и плавно, точно перышко, летящее по ветру.

Руки большие, но пальцы слишком изящные и длинные, чтобы Лавиани могла сказать, что человек занимается каким-то тяжелым трудом. Такие могли бы принадлежать художнику или музыканту, если бы этот Тэо был чуть более хрупок.

Фехтовальщик? Нет. Не похоже. Не тот взгляд. Да и оружия при себе нет.

В висках вновь заломило, и она скрипнула зубами, помянув шауттов.

На ее счастье, наконец-то принесли большую чугунную сковородку, шипящую, все еще плюющуюся маслом, с яичницей и мясом. И она начала есть.

– Вкусно? – поинтересовался помощник и ушел от греха подальше, когда на нем остановился раздраженный взгляд ее холодных глаз.

Она могла бы ему сказать, что уже много лет не различает никаких вкусов и с таким же аппетитом могла бы жевать грязь или коровий навоз. Лавиани просто знала – чтобы жить, ей надо есть. Хотя бы время от времени. А вкус – дело десятое.

Она бы могла еще много чего рассказать этому дураку про себя, но предпочитала молчать и желала лишь одного – чтобы к ней не лезли.

Тэо снова поморщился – ночные укусы комаров все еще давали о себе знать, левая лопатка зудела невыносимо. Когда в зал вошла женщина, которую он встретил по дороге сюда, Пружина не очень-то и удивился. Она узнала его, но не подала виду, лишь нахмурилась сильнее и забилась в самый дальний, темный и неуютный угол.

Акробат видел, что она устала и раздражена, поэтому не стал пытаться возобновить знакомство. Остался на месте, отхлебнул воды, раздумывая, как ускорить свой путь к морю. Предчувствие советовало ему как можно быстрее покинуть герцогство Варен, а он привык ему доверять. Оно не раз спасало его на канате.

От Тэо не укрылось, что женщина украдкой разглядывает его, возможно все еще считая, что он покушается на ее никому не нужную сумку. Вздохнув, акробат собирался встать и подойти к ней, чтобы объяснить наконец, что он не разбойник с большой дороги и не представляет для нее угрозы. Но ей принесли заказ, и он решил повременить, пока женщина ела с таким видом, словно ее вот-вот должно было стошнить.

С улицы пришел человек в запыленной одежде. У него были густые баки, переходящие в бороду, скрывающую слабую челюсть, лохматые брови, зеленые глаза и скошенный нос, словно его кончик отрезали ударом меча. Дорожная одежда путника достаточно пропиталась белесой пылью, чтобы понять – едет он издалека.

Человек не глядя кинул плащ на стул, стоявший напротив Тэо, и, прежде чем тот успел поинтересоваться, чем тому не нравятся свободные столы, которых в зале оставалось еще пять штук, незнакомец отошел к стойке, дал монету появившемуся хозяину, приказав:

– Пива.

Ему тут же наполнили высокую кружку, так что светло-коричневая пена горкой поднялась над ней. Путник вернулся к столу, сел напротив акробата. Мельком глянул на него, увидел поднятые брови и ответил на не прозвучавший вопрос:

– Прости, приятель. Вижу, что свободных столов много, но предпочитаю свое любимое место. Выпью и поеду домой. Работа, забери ее Скованный, наконец-то закончена. Меня зовут Зим, – неожиданно представился он, протянув руку. – Зим Два Вдоха.

У него был легкий, чуть певучий акцент уроженца Лоскутного королевства.

– Тэо. – Акробат нехотя пожал ладонь нового знакомого.

– Тэодор? Имя как у жителя Соланки, но ты не больно-то похож на дельфина[7]. Давай. Спроси меня.

– Спросить о чем? – удивился тот.

– О моем прозвище. Обычно оно всех интересует. Ладно. Сам отвечу. Потому что я обычно даю людям пару раз вдохнуть прежде, чем убью их.

Ответ Пружине не понравился, как и странное знакомство, и он небрежно спросил:

– И часто ты убиваешь?

– Очень редко, – довольно ответил тот. – Только глупцов и упрямцев.

– Странно. Один мой знакомый говорил, что именно из них состоит мир.

Зим захохотал пуще прежнего, отхлебнул пива.

– Ладно, мне пора. – Тэо встал из-за стола.

– Пока ты не ушел, приятель. Не мог бы ты мне помочь?

– Помочь в чем? – Этот тип с каждой секундой нравился ему все меньше.

Зим отстегнул моток веревки, висевший у него на поясе, небрежно кинул на стол:

– Будь добр, сооруди петельку и накинь себе на шею. А я пока пиво допью.

– Не слишком смешно.

– А я не шучу. Тебе привет от Язева Эрбета, акробат. Сынок у него помер, вот он и хочет узнать подробности у тебя. Люди снизу видели, как вы скакали по крышам. Но у благородного это что-то не слишком удачно вышло. – Человек заговорщицки подмигнул.

Лицо у Тэо окаменело, и он сжал кулаки. Его все-таки нагнали и нашли, стоило позабыть об осторожности и решить, что опасность миновала.

– С виду ты парень умный, циркач. Поэтому прежде, чем начать крутить колесо, показывать фокусы и жонглировать шариками, выслушай мое предложение. Тебе повезло, что я нашел тебя первым. Другие охотники, что рыскают сейчас по тракту, не так дружелюбны. Они бы сунули тебя в мешок, сломали пяток ребер, а быть может, и руки с ногами и привезли Эрбету котлету. Я же добрая душа. Поэтому такой уговор. Ты натягиваешь петельку, и мы мирно идем к лошадям. Я везу тебя пред светлые очи старого богача. Уж не знаю, что он с тобой будет делать, я всего лишь выполняю заказ. Ну, так вот. Во время путешествия, пока ты не начнешь дурить, я буду с тебя пылинки сдувать и кормить как следует. Тебе, может быть, даже понравится.

Тэо уже все решил. Он чувствовал, как женщина наблюдает за ними и слушает разговор. Зим не собирался скрываться и говорить тихо, уверенный в своих силах.

– Твой пряник горчит, ловчий. Но давай, расскажи мне о кнуте.

Зим осклабился, отсалютовал ему кружкой:

– Говорю же. Ты умный парень. Начнешь артачиться, раздроблю тебе оба колена и… пожалуй, локти. Мне приказано привезти тебя живым, но насчет целости уговора не было. А теперь посуди сам. Быть может, ты убедишь Эрбета, поплачешь с ним в обнимку, принесешь извинения и уйдешь от него на своих двоих. Поверь, такое порой случается. Так не лучше ли от него все же выйти, а не уползти?

Акробат усмехнулся:

– Боюсь, разочарую тебя, если ты вдруг счел, что я отправлюсь на заклание добровольно. Думается мне, я справлюсь и с тобой, и с твоим дурным прозвищем.

Тот отставил кружку, посмотрел на акробата оценивающе:

– Ну с виду ты парень крепкий. Но все же вряд ли одолеешь нас четверых.

Тэо медленно обернулся, видя, что троица воинов за соседним столом уже стоит на ногах и один из них держит взведенный кавалерийский арбалет, пока что направленный в пол.

Он не сомневался, что в одиночку положит Зима на обе лопатки. Но не когда того поддерживают три крепких, вооруженных бойца. Тэо сделал вид, что разумно оценил свои шансы, со вздохом сел на место и взял веревку, начав сооружать на одном из ее концов петлю со скользящим узлом.

– О как. Не глупец и не упрямец. – Зим развел руками. – Парень, да ты подарок самих Шестерых. Мы станем с тобой лучшими друзьями на все время нашей долгой дороги.

Акробат знал, что дружба эта продлится чуть больше минуты. Как раз столько, чтобы арбалетчик понял, что опасаться нечего. Некоторые люди даже не представляют, что может делать человек с веревкой, если большую часть жизни ходит по ней над пропастью. Но, как оказалось, воспользоваться ею не пришлось.

Женщина с холодными глазами, на которую никто даже не посмотрел, очутилась за спиной Зима, приставив острие длинного узкого ножа к его шее, слегка надавив, и на кончике оружия появилась маленькая рубиновая капелька. Стояла она так, чтобы охотник служил ей живым щитом от стрелка.

Но Тэо был удивлен совсем не тем, что эта странная незнакомка влезла в их разговор, а клинком, которым та владела. Он прекрасно разбирался в древностях, это было его вторым увлечением в жизни, и по самым скромным оценкам ножу было по меньшей мере несколько веков.

– Спроси, чего я хочу, – сухо потребовала женщина.

– Чего ты хочешь? – послушно задал вопрос Зим.