Тайна рубинового креста

– А через месяц мне сообщили, что моя жена после страшных мучений казнена в Александрии как… христианка! Я выяснил и узнал всё… Оказывается, за время моего отсутствия, ее обманом вовлек в свою веру пресвитер Нектарий! Подумать жутко: моя Аврелия вместе с этими безумцами кланялась ослиной голове и приносила в жертву невинных младенцев!

– Прости, Марцелл, – осторожно возразил Скавр. – Я тоже всякое слышал о христианах, но, общаясь с ними на рынке, в лавках, не могу сказать о них ничего худого. Больше того – я предпочитаю иметь дело именно с ними, потому что не помню ни одного случая обмана или жульничества с их стороны. Нет – было. Один раз… Но на следующий же день обвесивший меня зеленщик принес извинения и возместил ущерб вчетверо!

– Что, конечно, ты утаил от меня? – беззлобно уточнил Марцелл.

– Было дело!.. – виновато улыбнулся Скавр и снова стал защищать христиан: – Да, они все делают на своих собраниях в тайне. Но сам рассуди, как они могут пить кровь младенцев, если им запрещено вкушать даже кровь животных? А что касается ослиной головы, так они просто смеются, что мы верим в это!

– Послушать тебя, так ты сам христианин!

– Нет, как бывший воин, я поклоняюсь Митре и привык говорить только правду!

– За это я и взял тебя управляющим! – согласился Марцелл. – Как и за то, что мне рекомендовали тебя, как самого исполнительного человека в этом городе. А теперь о главном. Пошли в комнату!

Крисп услышал скрип половиц… грохот упавшего медного таза…

– Я ничего не вижу, Марцелл! – воскликнул Скавр.

– Ну так сходи за фонарем! – посоветовал отец. – А я пока постою здесь…

Одни шаги – чужие, неповоротливые, начали удаляться, другие – легкие, родные, приблизились так, что Криспу нечем стало дышать…

Глава пятая

1

Женщина увидела его, и…ах!

Стаси-ик!..

– Чего? – нехотя оторвался от чтения Стас.

– Сходи за водой!

Стас, как это бывало во время наказаний, не прекословя вышел из дома.

На улице было так, как бывает только после грозы. Он легко ступал по влажной еще дороге, полной грудью вдыхая особенно вкусный воздух.

У колодца стояли две женщины с тремя ведрами и большим баком на тележке. Наполняя его, они, не умолкая, без точек и запятых, тараторили каждая о своем, обсуждая всех: правительство, начальство, мужей, соседей:

– Куда смотрит правительство? Ни пенсий, ни зарплат, сами в «Мерседесах» ездят, дачи на Багамах понастроили…

– А мой второй уже месяц не просыхает. С таким не то что дворца на Багамах – сарая во дворе не достроишь!

Такая беседа напомнила Стасу две параллельные прямые, которые, как известно, сколько их ни продлевай, никогда не сойдутся…

Он посмотрел на бак, ведра и прикинул, что за то время, пока он прождет здесь, можно сбегать к колодцу около Ваниного дома.

Решив так, Стас направился на соседнюю улицу. Когда он обходил лужу перед домом с прибитой над дверью подковой, калитка приоткрылась и сразу же захлопнулась. Это привлекло его внимание, и он прислушался к разговору за воротами.

– Чего это ты? – недовольно спрашивал мужской голос, и другой, оправдываясь, отвечал:

– Там с пустыми ведрами идут!

– Ну и что?

– Удачи не будет!

– Вечно ты со своими приметами! Иди, а то на поезд опоздаешь!

– Нет, я лучше подожду, когда с полными возвращаться будут!

Стас, хмыкнув, продолжил путь. Он тоже верил в приметы, особенно когда стоял на футбольных воротах и перед экзаменами. Но не до такой же степени!..

Дойдя до Ваниного дома, он постучал в окно:

– Вань!

Никто не отзывался. «Не сбегать ли до дома Ванькиной бабушки?» – подумал Стас. Но там был отец и умирала баба Поля. Неизвестно, что именно остановило его, только решив, что женщины уже наполнили бак, он направился обратно.

И надо же было ему подойти к дому с подковой в тот самый момент, когда из него опять вышла суеверная женщина. Да еще крутя в руке пустое ведро!..

Женщина увидала его, и:

– Ах!

Выронила красивую, туго набитую сумку прямо в лужу!..

Вот и верь после этого в приметы!

Оглядываясь на заругавшихся у ворот мужчину и женщину, Стас дошел до колодца, набрал воды. Придя домой, он поставил полное ведро у маминых ног, с чувством выполненного долга, плюхнулся на кровать и стал отыскивать в тетради место, на котором прервал чтение…

2

…Крисп весь обратился в слух, боясь упустить хотя бы одно слово

…Марцелл сделал несколько шагов и остановился у разделявшего его с сыном, поставленного на бок родительского ложа. Судя по легкому позвякиванию золотого перстня по дереву и сдавленным стонам, Крисп понял, что он, плача, гладит его.

Дыхание отца становилось все тяжелее, громче, и он наконец дал волю своим чувствам, чего не мог позволить себе на людях. Так река прорывает плотину… туча, нависшая над городом, рождает грозу…

Первый раз в жизни Крисп слышал, как плачет отец. Он уже не гладил – колотил кулаками мебель и, захлебываясь рыданиями, повторял:

– Как ты могла? Как ты могла?.. Но ты не виновата! Это – все он… Он!! Ты попалась в его сети! Я долго терпел… Но теперь у меня наконец появилась возможность отомстить! И я – отомщу!..

Крисп слушал и тоже беззвучно плакал. Сердце его разрывалось. Отец проклинал то, что было ему дороже всего на свете, даже самой жизни! Он вдруг вспомнил, как мама впервые привела его к отцу Нектарию, как тот крестил его, рассказав о Христе… Когда отец бывал в отъездах, они по воскресеньям ходили на службу, а если был дома, мама умоляла его не выдать их… Несколько раз имя Господне уже готово было сорваться с его уст, но мама бдительно зажимала ему рот или успевала предупредить знаком. Потом она заверяла, что отец обязательно, по их молитвам, сам придет ко Христу, а пока нужно терпеть и молчать, чтобы по неведению, преждевременным гневом он не погубил всего. Однако время шло, не стало мамы, а отец по-прежнему не признавал Христа…

Но не может ведь так продолжаться вечно! Что, если с отцом что-то случится, и он так и умрет язычником, навеки погубив свою душу?..

«Господи! – взмолился Крисп. – Ведь он же хороший, добрый, помоги ему!»

Он уже готов был выскочить из угла, подбежать к отцу и успокоить его, сказав правду о Христе, отце Нектарии, маме, за которую нужно теперь только радоваться!..

Но в этот момент за дверью снова раздались грубые солдатские шаги. А после этого он услышал то, что заставило его позабыть о своем намерении.

Сначала на потолке, словно зарницы – предвестницы молний – заиграли сполохи от внесенного управляющим фонаря. Потом отец уже уверенным, только чуть тише обычного, голосом сказал:

– То, что ты услышишь сейчас, не должен знать больше никто. Это – государственная тайна, за разглашение которой одно наказание…

– Смерть?

– Да! Но я вынужден открыть ее тебе, чтобы ты смог в точности выполнить мое указание. Здесь… – Крисп услышал, как отец похлопал ладонью по своей кожаной дорожной сумке, – находится императорский эдикт, который я должен развезти по провинциям. Содержание его в деталях мне неизвестно, но я знаю, что, согласно ему, скоро начнется уничтожение всех, кто откажется принести жертву гению императора.

– В первую очередь христиан, которые не станут поклоняться никому, кроме их Бога?

– Именно!

Крисп весь обратился в слух, боясь упустить хотя бы одно слово.

– Так вот, – повысил голос отец. – Ты должен сделать все, чтобы мой заклятый враг… этот Нектарий, не избежал пыток – самых страшных пыток, Скавр, и казни! Запомни: где бы он ни был, куда бы ни ускользнул, твоя задача – найти и выдать его властям!

– Будь спокоен, Марцелл! Скажи только, когда состоится жертвоприношение? – деловито осведомился управляющий.

– Не могу. Этот день известен лишь императору и самым близким из его окружения.

– С одной стороны, это не удобно для меня, а с другой – хорошо: Нектарий ведь тоже не знает его! – вслух рассудил управляющий. – А какие будут указания по хозяйству?

– Никаких! – отрезал Марцелл. – Меня сейчас волнует только Нектарий и мой сын, которого, кстати, я забираю с собой!

– Криспа? Ты не доверяешь мне?!

– Что ты, Скавр! Разве тогда я открыл бы тебе государственную тайну?

– Но зачем ты увозишь сына?

– А это уже моя личная тайна… Я подозреваю, что он – тоже христианин!

Услышав это, мальчик вздрогнул как от удара. Но нет, он не ослышался – отец продолжал:

– После смерти жены он стал для меня самым дорогим, что только есть в жизни, дороже самой жизни! И я боюсь, что он последует примеру Аврелии. Ведь он упрям и доверчив, как мать! Я решил взять его, с одной стороны, чтобы спасти от смерти, а с другой – надеясь образумить и напугать видом пыток на обратном пути! А теперь идем. Пришли-ка его ко мне, чтобы я велел ему собираться в дорогу!

Блики уже не зарницами – грозными молниями заметались по потолку вслед за отцом и Скавром и удалялись, вновь уступая место тьме.

«Как же теперь быть?.. Что делать?»

Крисп с трудом дождался, когда стихнут шаги, и вскочил на ноги.

«Надо скорее предупредить отца Нектария, всех своих!»

Больно ударяясь о мебель, налетев на бронзовый таз, он выскочил из дома и, забыв про осторожность, не оглядываясь на рабов, на зовущего его управляющего, толкнул калитку и помчался по улице к тайному месту, где собирались по воскресным дням христиане.

«За что они так нас? – задыхаясь, не мог понять он. – Ведь мы же никому не делаем зла!..»

Вот наконец и нужный дом. Он ничем не отличался от других домов. Кроме едва заметного изображения виноградной лозы с гроздью на воротах.

Привратник приветливо улыбнулся знакомому мальчику:

– Проходи!

Но тот с серьезным видом шепнул первую половину пароля:

– «Христос…

– … посреди нас!» – отозвался привратник и подтолкнул мальчика: – Да беги же, а то опоздаешь!

Крисп знакомыми коридорами прошел к двери, ведущей в подвал, спустился по ступенькам и увидел, что привратник был прав: он поспел как раз к причастию Святыми Дарами.

Мальчик обвел глазами счастливые, просветленные неземной радостью лица принимавших кусочки Агнца людей и, содрогаясь от мысли, что всем им, возможно, предстоит скоро погибнуть, причем в самых страшных муках, бросился к отцу Нектарию.

Он хотел рассказать все, что подслушал, но пресвитер, хоть и понял по выражению его лица, что произошло нечто ужасное, невозмутимо сказал:

– Воздай сначала Божие – Богу!

Крисп широко раскрыл рот и благоговейно принял в себя… нет, не просто кусочек Святого Хлеба, а – Самого Христа! Он не пытался, как иные, понять, как может Бог, Который создал целую Вселенную и пред Которым трепещут небесные силы, войти в грешного человека, будь он мальчик, раб или сановник, причем не частицей, а весь – Небесный. Он просто знал, не пытаясь разобраться в этом умом, что это действительно так. И Бог сейчас в нем!

– Ну вот, а теперь можно и кесарево – кесарю. Говори! – разрешил отец Нектарий.

– Я… мой отец и Скавр… там… – сбивчиво начал Крисп и выпалил: – Император издал эдикт, чтобы все принесли жертву его гению!

– Так… – задумчиво произнес священник. – Это означает только одно – массовые гонения на христиан! Несколько десятилетий императоры не трогали нас. Только некоторые ретивые язычники пытались искоренить нашу веру по местам, как, например, недавно в Александрии. А теперь во всем Римском мире снова начнутся пытки, мучения, казни…

– Выдержим ли мы их? – послышались встревоженные голоса. – Хватит ли у нас сил перенести так, как наши старшие братья-мученики?

– Сами, конечно, нет! – с кроткой улыбкой ответил пресвитер. – Но Господь Своей благодатью укрепит нас и даст силы претерпеть любые мучения. Со стороны это будет выглядеть чудом, глядя на которое тысячи и тысячи людей уверуют во Христа. А для самих мучеников любая пытка превратится в радость, нет, в счастье от скорой встречи с Христом, который Своей благодатью и утешит нас, и утишит боль… Главное только нам самим не отступить об Бога, чтобы не лишиться этой благодати и небесных венцов!

– Со мною ведь тоже будет Божья благодать, правда? – прошептал Крисп, и отец Нектарий ласково погладил его по голове:

– Конечно! Ты с детства воспитан в благочестии, и за тебя у самого престола Божьего, на небесах молится теперь твоя мама. А материнская молитва даже здесь, на земле, из глубин моря поднимет и из огня спасет! Ты вот что еще скажи нам, – вопросительно посмотрел он на мальчика. – Гонения уже начались?

– Нет, эдикт сначала нужно развезти по провинциям! Все произойдет в один день, который знает только император и самые близкие к нему лица, – словами отца объяснил Крисп и с готовностью заглянул в глаза пресвитеру: – А хочешь, я выкраду у отца сумку и сожгу все эдикты? Деций уехал на войну, пока еще напишут новые, пока он утвердит их…

Отец Нектарий с улыбкой посмотрел на мальчика и отрицательно покачал головой.

– Ну, тогда разреши вскрыть только один и хотя бы узнать день, когда всё начнется? – взмолился Крисп.

– Не могу: заповеди Господней никто не отменял! – развел руками священник. – Мы обязаны чтить отца и мать, а не губить их. Ты подумал, что сделают с твоим отцом, если обнаружат взломанную императорскую печать?

– А я… я скажу, что взял поиграть его – эти эдикты всегда в таких красивых коробочках – и… поломал!

– Эх, Крисп, Крисп! – отец Нектарий потрепал мальчика по голове. – Разве я учил тебя лгать? Разве не говорил, что, сказав неправду, ты перестаешь быть сыном Божиим и усыновляешься сатане? Ступай лучше домой!

– Не могу! – испуганно затряс головой Крисп. – Отец догадывается, что я христианин! Он ищет меня, чтобы забрать с собой!!

– Ступай с миром, он не сделает тебе зла! – улыбнулся пресвитер. – Поверь, ты очень много сделал для нас!

Тут раздались голоса, упрашивающие отца Нектария тоже сберечь себя и немедленно уехать в безопасное место:

– Иначе после окончания гонений город останется без пастыря!

– Кто утешит тогда оставшихся в живых?

– Кто наставит в вере и окрестит новых сестер и братьев?

– Кто будет проводить службы, и совершать таинства?

– Иди же! – поторопил пресвитер, и Крисп так и не успел узнать, чем закончилось дело: ступенек наверх было так мало, а уговаривавших отца Нектария уехать «погостить» к брату в далекую Сирию так много…

3

Стас слышал, что свет от звезд идет много-много лет…

В комнате стало совсем темно.

Стас потянулся, спрыгнул с кровати, чтобы включить свет, и засмотрелся в окно.

Небо давно расчистилось от туч и поблескивало первыми, совсем не похожими на городские, звездами.

Стас где-то слышал, что свет от звезд доходит до земли через тысячи лет.

«Может, они послали его еще тогда, когда жили Крисп, Марцелл, отец Нектарий, Скавр…», – подумалось вдруг ему…

4

…Крисп мог теперь только солгать в ответ…

Крисп сидел в курьерской повозке рядом с отцом и через отверстие в кожаном пологе смотрел на звезды. Напротив спал толстый чиновник, который отвозил императорский эдикт на север. Еще один курьер, путь которого пролегал до Иберии[3], как бывший центурион, предпочел ехать верхом, с сопровождавшими повозку охранниками. Им же с отцом предстояло побывать в восточных и южных провинциях.

Курьерам нужно было добраться до порта по суше, а там пересесть на служебные корабли. Выехали они поздно вечером и утром предполагали быть на месте.

Кучер, поторапливая лошадей, щелкал бичом, хотя мог и не делать этого: четверка каппадокийских гнедых и без того резво мчалась по широкой, мощенной булыжником дороге.

Иногда навстречу попадались тяжело груженные купеческие повозки, спешащие до рассвета достичь городов с их шумными рынками.

Спать не хотелось – слишком много событий произошло за минувший день. Разговор с отцом тоже не клеился, и оживлялся, лишь когда они обгоняли очередную когорту идущих на войну легионеров. Тогда отец начинал рассказывать о них столько интересного, что Крисп забывал все, что тяготило его сердце.

Оказалось, что первая когорта легиона состоит из самых крепких, рослых, выносливых воинов. Именно ей доверяли сохранность главного знамени римского войска – орла и изображение императора. Она первой шла в наступление, а в обороне принимала на себя первый, наиболее тяжелый удар врага.

– Это ала! – объяснял отец, показывая на скачущих всадников, и Крисп думал, что не зря такие отряды называли «крыльями»: они, словно и впрямь крылья большой темной птицы, обгоняя их, проносились вперед.

Еще отец рассказывал о таранах, баллистах, других метательных машинах, очертания которых, точно страшные, невиданные звери, проплывали мимо, когда они объезжали их. В свете луны поблескивали доспехи, наконечники копий, и он говорил, что воины должны часто чистить свое оружие и следить за панцирями и латами, потому что блеск оружия и доспехов внушает особенный страх врагу. Кроме того, легионеры несли на себе в походах длинный тяжелый кол для палаток и частокола вокруг лагеря в месте остановок, котелок, корзинку с запасом еды на несколько дней…

– Всего вместе с оружием – чуть меньше, чем весишь ты! – улыбался отец.

Крисп тоже отвечал улыбкой.

А после вновь наступало тягостное молчание, и мальчику казалось, что они с отцом были гораздо ближе там, в старом доме, через перегородку, чем здесь, хотя и сидели плечом к плечу, тесно прижимаясь друг к другу. Отец тоже чувствовал эту стену и, словно тараном, бил ее неуклюжими шутками, метал через нее, как из катапульты, вопрос за вопросом, но все было тщетно… Разговор не получался.

Вдруг он спросил то, от чего им обоим стало не по себе:

– А чем ты занимался вчера утром, что я не видел тебя, вернувшись домой?

– Я?.. – мгновение помедлил Крисп и честно ответил: – Молился!

– Да? – деланно удивился Марцелл. – Что-то я давно не видел тебя около статуй наших богов! Или ты забыл, сколько добра они сделали нашему роду?

– Смотри, какая чудная повозка! – Крисп, отвлекая внимание отца, показал на выплывшую из предрассветной дымки громоздкую телегу с колесами, выточенными из одного бревна, которую уныло тащили за собой волы. Восседавший сверху крестьянин испуганно таращился на императорский вымпел над их пологом.

– Он, наверное, принимает нас за самого Деция!

– Возможно! – рассеянно кивнул Марцелл, не желая менять тему разговора: слишком важна была она для него. – И мой отец – твой дед, и деды моих дедов – все поклонялись олимпийским, а после – римским богам! Да и как может быть иначе?

«Может!» – мысленно возразил Крисп, но вслух спросил:

– А как называют воинов, которым доверяют носить орла?

– Так и называют – орлоносцы! И я, твой отец, сколько себя помню, с самого детства приношу жертву им и гению императора.

– А как называется тот, кто носит перед войском его изображение?

– Иммагинарий! – машинально ответил Марцелл и вспылил: – Неужели тебе даже неинтересно слушать об этом? Что ты улыбаешься?

– Да так…

– Нет, как отец, я желаю знать, о чем думает мой сын!

Крисп якобы покорно, но на самом деле чтобы утаить хитринку во взгляде, наклонил голову и, как школьник учителю, ответил:

– Я просто вспоминаю, как наш раб при переезде в новый дом отбил полголовы у родового Юпитера и думаю, как же он, «бог», мог допустить такое бесчестие?

Горячась, Марцелл стал говорить о своих богах, ссылаясь на авторитеты всех времен и народов, начиная с Гомера и кончая нынешним императором, однако вскоре потерял нить мысли и махнул рукой:

– Фу ты, совсем запутал меня! О чем мы с тобой говорили?

– Об орлоносцах! – с готовностью подсказал Крисп.

– Нет, раньше!

– Об этом, как его… имма-гинарии!

– Еще раньше!

– О… вчерашнем дне!

– Вот-вот! – обрадовался отец. – Я и говорю, что без уважения к богам ты совсем отбился от рук! Где ты был, к примеру, вчера, что ни я, ни Скавр не могли сразу найти тебя?

Как назло, хотя уже окончательно рассвело, на всей дороге, насколько хватало сил у взгляда, не было ни всадников, ни легионеров, ни даже захудалой повозки…

Крисп мог теперь только солгать в ответ. Но он вдруг вспомнил слова Нектария и не захотел усыновляться сатане. Он покорно склонил голову и прошептал:

– Сначала я был в нашем старом доме, когда вы разговаривали в нем со Скавром…

– Как! – ошеломленно уставился на него Марцелл. – И ты… слышал все?!

– Да, отец…

– А потом?

– Потом… побежал к отцу Нектарию.

– Что-о-о?! И ты…

– Да, я предупредил наших об эдикте Деция… И даже предложил выкрасть его или хотя бы узнать дату!

– И ты не боишься признаться мне в этом?!

– Но ведь ты сам учил меня говорить правду!

– Д-да… – выдавил из себя Марцелл, хотя весь его вид говорил, нет – кричал: «Но не всегда же, и не в такой степени!»

«До чего же они разные – мой отец и отец Нектарий, даже когда речь идет об одном и том же!» – поразился Крисп.

Марцелл вздрогнул, потянулся к дорожной сумке, но Крисп остановил его:

– Не беспокойся, там все на месте! Отец Нектарий запретил мне делать это…

Марцелл словно бы колебался: поверить сыну или же убедиться в сохранности императорских эдиктов, среди которых было немало других, в том числе особо секретных… Он долго молчал, и Крисп не торопил его. Он понимал, как трудно сейчас отцу.

После того как все было рассказано, он почувствовал вдруг такую легкость, что, казалось, птицей мог взмыть над повозкой. Но вслед за этим, словно испугавшись, как бы он и впрямь не сделал этого, события минувшего дня всей тяжестью навалились на его ресницы. И когда отец, очнувшись, тихо спросил:

– Но почему?!

Ответа не последовало – Крисп уже спал…

5

Потом буквы стали сливаться…

Уснул и Стас. Он даже сам не понял, в какой момент это случилось.

Сначала буквы, выделенные аккуратным, похожим на учительский, почерком, начали рябить и менять очертания.

«Б» – римскими легионерами понесли на себе колья для частокола вокруг лагеря… «А» – щитами болтались за спинами уставших воинов… «К» – в имени римского мальчика замахивалась бичом на четверку коней… А бесконечно долгое слово «последовало» – на трех выточенных из бревен колесах прокатилось тяжелым, неповоротливым тараном…

Потом буквы стали сливаться в шеренги строк, шеренги – в когорту страницы… И вошедший маме осталось лишь поднять упавшую на пол тетрадь, укрыть Стаса одеялом и выключить свет.

6

– Васька, куда? Стой, оглашенный! Сто-ой!

– Да что же вы, ироды, делаете?

– И так закрыли, родимую, так и еще совсем порушить решили?

– Креста на вас нет!

– А зачем он нам? Посторонись, мамаша! Люди в космос вовсю летают, а ты до сих пор – крест… крест… Кстати, Иван Петрович, с крестом-то что делать будем?

– Как что? Зацепи его тросом, и – трактором!

– Трактором я могу, а на купол найди кого помоложе лезть. Вон – хотя б Капитона!

– Эй, Капито-о-он, иди-ка сюда!

– Ну чего еще?

– Кончай иконы рубить! Давай, лезь на купол!

– Сам лезь! Не видишь, я руку поранил?

– Еще не хватало, чтоб председатель колхоза пятками перед вами сверкал! Ну что, ни одного смелого, что ли, во всей Покровке нет?

– Есть, дядя Вань, есть!

– Васька, куда? Стой, оглашенный! Сто-ой!..

Скрипнула входная дверь, в палату пахнуло свежим ночным воздухом, и в полной темноте послышались чьи-то осторожные шаги.

– Кто здесь?

– Это я, отец Тихон, Валентина!

– А почему свет не включаешь?

– Вас не хотела будить. И потом, я ведь тут каждую вещь на ощупь знаю! Сейчас только таблетки возьму…

– Что шмыгаешь носом – маме?

– Нет, теперь уже мне! Маме больше никакие лекарства не помогут…

– Что… Пелагея Васильевна… Бабушка Поля – умерла?!

– Нет! Но… «Скорая» только что приезжала, и просили – больше не вызывать. Сказали, чтобы я дала умереть ей спокойно. А как это – спокойно, если она всё время священника из города просит привезти, а тот, как нарочно, в отъезде… Не могу больше смотреть на ее муки. Ну, я пошла!..

– Погоди… постой! А я тут зачем?

– Так вам ведь нельзя!

– Ну, это еще как сказать? Ты мне только…подняться помоги, а там уже Сам Бог нам поможет!

– Но, отец Тихон… отец Тихон!! Отец Тихон!!!

– Вот видишь, и встали… и идем!

– Вам не плохо? Не больно?

– Нет, всё хорошо. Всё хорошо будет! Воздух-то здесь какой, а? Соловьи поют… Вот и пришли… Вот и калиточка ваша… И дверка. А вот и бабушка Поля. Ну, здравствуйте, Пелагея Васильевна!..

– Васенька? Вася!!

– Мама, какой же это Вася? Это я тебе батюшку привела! Как ты просила… Сейчас он тебя исповедует, причастит! Не обращайте внимания, отец Тихон. Это у нее от лекарств…