Волею богов

– Нет, я уже всё решил, – отрезал Несауальтеколотль. – Если не возьмёте меня с собой, уйду сам. Я тоже разговаривал с предками позавчера. Они сказали мне идти. Мне нельзя оставаться здесь, моё будущее там, в затопленном лесу.

Истаккальцин наградил мальчика многозначительным взглядом и понимающе кивнул:

– Если хочешь идти – иди. Ты уже не маленький, ты сам хозяин своему сердцу. А разговоры с предками мы ещё обсудим. Дай посмотреть, что ты решил забрать отсюда.

Несауальтеколотль протянул верховному жрецу стопку кодексов в потемневших от времени деревянных обложках. Тот положил их на громоздкий ящик и стал открывать один за другим. По довольным кивкам стало понятно, жертвователь хорошо знал все собранные книги и одобрял выбор юноши.

– Хорошо, – произнёс служитель, закончив осмотр. – Они, безусловно, пригодятся нам. Но учти, свободных рук у нас нет. Будешь нести их сам вместе с едой, водой и прочими вещами.

– Понятно, господин, я догадывался. Буду нести сколько смогу.

– Ладно, иди, Несауальтеколотль, нам нужно поговорить, – выдавив из себя ободряющую улыбку, сказал Истаккальцин.

– Кто он такой? – поинтересовался Уэмак, когда мальчишка ушёл.

– А-а-а, – протянул – верховный жрец, – это сын нашего Кинацина, Несауальтеколотль. Кстати, внешность полностью соответствует имени[24], заметили? Он недавно закончил кальмекак, стал жрецом. С самого детства боги и предки не оставляют его. В отличие от других, Несауальтеколотль не вызывает видения обрядами, великие сами говорят с ним, когда захотят. А ещё он превосходно истолковывает пророчества, хотя, понятно, не имеет большого опыта. Чутьё. По-другому и не скажешь. А вдобавок пытливый ум. Узнаю себя в нём. Хотя даже мне не доводилось испытать такого. Поразительно, боги сами начинают разговор с мальчиком. Мне будет жаль, если ему предстоит сгинуть в болотах.

– А он тоже утратил связь с великими? – спросил Уэмак.

– Честно сказать, мне и самому интересно. У парнишки есть одна черта – ничего не говорить, покуда не будет знать наверняка. Сегодня утром разговаривал с ним. Последнее видение посетило его позавчера. С того времени Несауальтеколотль перестал ощущать «присутствие великих» – так он говорит. Зато появилось какое-то неясное чувство. Сказал, будто слышит какой-то слабый-слабый голос. Очень редко и буквально считанные мгновения. Разобрать ничего не может, чей он – не знает. Даже не уверен, то ли он принадлежит кому-то из богов, то ли предков. Больше ничего не сказал. Стесняется. Ну, да и я не стал пытать мальчишку. Пусть лучше сначала разберётся в себе, потом расскажет сам.

Уэмак лишь промолчал в ответ. А Истаккальцин достал из деревянного сундука карту и развернул её на крышке ящика.

Глава 3. Обмен подарками

В тот день Истаккальцин поздно вернулся домой. Дел, конечно, накопилось много, но не все требовали участия такой высокопоставленной персоны, как главный служитель Тескатлипоки. Просто верховный жрец боялся остаться наедине с собой. Подумать только, ещё недавно возжигатель копала призывал Уэмака сохранять самообладание, а теперь сам боится тревожных мыслей. Раньше жертвователь не опасался говорить со своим сердцем. Но теперь, когда связь с богами оказалась утраченной, в душе возникла пугающая пустота, и стоило только вспомнить о ней, как волна мурашек проходила по спине, и комок подкатывался к горлу. И вот теперь, когда молодой мужчина оказался один в длинной узкой комнате, наконец-то скинул сандалии, снял тяжёлый головной убор и наспинную розетку из перьев, аккуратно сложил в деревянный ящик браслеты и жадеитовое ожерелье, гнетущее ощущение утраты вновь дало о себе знать. Утомлённый дневными заботами Истаккальцин, тяжело опустился на циновку, прислонился к холодной стене, охватил руками колени и погрузился в горестные раздумья. Спать не хотелось. Обычно перед сном он любил листать кодексы. Но сейчас книги в тяжёлых деревянных переплётах с пёстрыми картинками внутри сиротливо лежали в углу. Хозяин не желал притрагиваться к ним. Зачем? Ведь там изложена воля великих, а их голосов не слышно боле.

Как жить без бога? Данный вопрос терзал верховного жреца с того самого момента, как Тескатлипока впервые не ответил ему. Все годы, сколько себя помнил, Истаккальцин посвятил служению высшим силам. Почему-то он знал, что уже с раннего детства мог общаться с предками, хоть и не понимал, кто они и откуда. Не боясь рассказов старших о суровых условиях, в которых содержали учеников религиозной школы кальмекака, будущий жертвователь мечтал оказаться среди тех, кто вступил на нелёгкую дорогу служения. Ему пришлось оставить дом, предпочесть обеспеченной жизни в родовом поместье, аскетичное существование жреца. Зато теперь в руках первосвященника сосредотачивалась вся суть бытия ойамеков – забота о богах и исполнение их воли. Какое другое дело могло быть более важным и нужным? Несмотря на молодость, Истаккальцин снискал безмерное уважение, став непререкаемым авторитетом в духовной жизни народа. Верховным служителям культа дозволялось иметь жену и жить в большой городской усадьбе. Но, не найдя избранницы, он так и не связал себя плащом и юбкой, а обосновался в небольшом, но добротном доме с внутренним двориком недалеко от священного квартала, предпочитая всего одну узкую комнату, так похожую на его бывшую келью в общежитии жрецов. Теперь же молодой мужчина ощущал себя совершенно бесполезным. Да, вчера он выступил на совете, а сегодня весь день провёл в приготовлениях к предстоящему путешествию. Но все эти действия, по сути, являлись следствием пророчества, полученного накануне рокового дня – продолжение той, тогда ещё не разорванной связи с богами. А что станет, когда предсказание предков сбудется? Пустота?

А ещё Истаккальцину не давало покоя чувство, будто он упал с высоты прямо в грязь. Казалось, он лежит в глубокой яме, барахтается в зловонной жиже, а люди стоят, смотрят на него сверху, не скупясь на насмешки и оскорбления. Когда-то его считали великим. Господин Белого Чертога с гордостью и достоинством носил прекрасные изделия из драгоценных перьев, нефрита и золота. И они не были признаком богатства и роскоши, а являлись неотъемлемым атрибутом высокого положения. Когда возжигатель копала восходил на вершину пирамиды, вознося молитвы, толпа вмиг замолкала, а у некоторых перехватывало дыхание. Если верховный жрец шествовал по городу, люди замирали в почтительном поклоне, потупив взгляды. Мало кто осмеливался смотреть в глаза главному служителю культа. А на праздники Истаккальцин наряжался в костюмы богов, изображая их в представлениях, проходивших на площадях и храмовых платформах. Тогда жертвователь ощущал, как великий входит в его тело и сливается с ним в единое существо. Теперь же верховный жрец мучительно осознавал: чем выше взлетел, тем больнее падать. Люди же по своей сути злы и мстительны. Они не способны понять другого, не в состоянии простить чужие ошибки. И сейчас Истаккальцин со страхом ждал неминуемой расплаты. Обычных священников народный гнев затронет, но не так сильно. Все камни полетят в его сторону.

Они будут говорить так: «Ты утверждал, будто ведаешь, желания богов, считал, что исполняешь волю великих. Ты рассказывал нам, как нужно поступить, дабы сердца богов были удовлетворены. Ты полагал, что более всех знаешь, что для них лучше, а что хуже. Ты смел нам давать советы, как умиротворить предков, как снискать их благорасположение. А мы не могли даже усомниться в их истинности. Ты считал себя в праве судить, что есть добро, а что зло, что достойно, а что нет. Ты даже мог распоряжаться человеческой жизнью, решая, кому жить, а кому умереть на жертвенном камне. А вот теперь боги оставили нас. И не потому, что мы неправильно поступали с ними, а потому, что ты, считавший себя выразителем их воли, совершил чудовищный поступок против тех, кого почитал. Чего ты заслуживаешь после этого? Из-за тебя мы, совершенно невинные, лишились покровительства великих. Нам больше некого молить о дожде, об исцелении, о победе, некого просить научить нас и направить наши дела на верный путь. Наши посевы сохнут, наши дети больны, наши животные страдают, наши дела в разладе. Сами мы вынуждены скитаться без надежды на возвращение старых порядков. Кто же ты такой? Ты обманщик и предатель, последний из людей. Чего же ты заслуживаешь, бывший верховный жрец?»

На последних словах сердце мужчины сжалось, он тряхнул головой в надежде сбросить тревожные сомнения – бесполезно. Люди жестоки. Они ценят только результат. Им не важны вложенные усилия. Никто не вспомнит о том, чем Истаккальцин пожертвовал ради высокого служения, как изводил себя постами, ночными бдениями и молитвами, как на долгие дни удалялся в дикую местность, рискуя быть съеденным пумой или укушенным гремучей змеёй, как подолгу простаивал в ледяных водах горного источника, как проливал кровь, исколов все уши, руки и бёдра. Одна-единственная ошибка – и всё уничтожено. Стоит только раз оступиться, как заслуги всей жизни мгновенно теряют цену, будто бы их и не было вовсе. Годы беззаветной заботы о богах пропали зря. Ведь когда дела идут хорошо, люди воспринимают спокойствие и процветание, как нечто само собой разумеющееся, и не благодарят. А вот если привычный порядок рушится, они начинают искать виноватого для безжалостной расправы.

Ход горестных раздумий прервал шум, доносящийся из окна. Истаккальцин прислушался – чьи-то голоса. Мужчина накинул на плечи пёстрый хлопковый плащ, сунул ноги в сандалии и вышел во внутренний дворик. Служанка разговаривала с какой-то женщиной, явно не желая пускать её к хозяину. Служитель культа приглядится и узнал в ночной гостье Чикоме Текпатль[25], известную травницу, торгующую редкими растениями, к которой он много раз обращался за тем или иным снадобьем. Та уже сама заметила первосвященника и обратилась к нему:

– Господин, я знаю, вы уходите. Я не могла прийти к вам днём, меня могли заметить. Но мне хочется дать вам на прощание небольшой подарок. Думаю, он пригодится в дороге, ведь наверняка вам придётся лечить и раны, и болотную лихорадку, – сказала она и протянула большой свёрток с чем-то жёстким.

Истаккальцин развернул его и с наслаждением вдохнул пряный землистый аромат целебного корня. Иселеуа – редчайший кустарник. Такой запах нельзя спутать ни с чем. Исключительно дорогой компонент многих снадобий.

– Зачем? Он ведь такой ценный? – недоумённо спросил жрец, не зная стоит ли брать подарок или вежливо отказаться.

В тусклом свете стало заметно, как женщина улыбнулась:

– Берите-берите, – сказала она, явно довольная собой. – Я лишь хотела оставить о себе хорошую память. Как-то я нашла за день сразу два таких корня. Один я хорошо продала, а второй – оставила. Мне казалось, он послан богами не спроста, его не стоит продать на рынке, он должен сослужить службу тому, кто в нём нуждается сильнее всего. Вам предстоит большой путь. Не всем суждено перенести его. Болота опасны. Знаете сами.

– Признаюсь, у меня нет такого, и я хотел бы его иметь. Что же до богов, думаю, ты и сама знаешь. – Истаккальцин всячески избегал говорить прямо вслух.

– Не буду спорить, мой господин, – загадочно произнесла травница. – Но я ведь тоже общаюсь с предками, конечно, не так, как вы. Не скажу всего, потому как не уверена полностью. Но у вас может быть всё хорошо. Я видела.

– Подожди, – сказал первосвященник и поспешно удалился в свою комнату. Он взял с домашнего алтаря большую керамическую фигурку Шипе-Тотека[26], бога растительности, красивую, ярко раскрашенную статуэтку тонкой работы со вставками обсидиана и перламутра. Наверняка она стоила гораздо больше, чем даже редчайший корень.

– Вот возьми, – сказал он женщине. Я всё равно оставил бы его тут, и кому бы он достался – неизвестно. Тебе же он понадобится, можешь не сомневаться. С его помощью ты найдёшь ещё не один корень иселеуа.

Поблагодарив первосвященника за щедрость, Чикоме Текпатль поспешила раствориться в ночи.

Истаккальцин удалился обратно и лёг на циновку. Пора спать. Завтрашний день обещает быть нелёгким. Но сон всё не шёл и не шёл. Новые раздумья не давали покоя. Могут ли боги врать? Сумасбродная на первый взгляд идея впервые пришла в голову первосвященнику. Никогда ранее мысли не заходили так далеко. Или предки обманули, или он ничего не понимает в происходящем. Безусловно, великие знали и о заговоре, и о бегстве второго верховного жреца Теототецина, и о том, как он отлучит заговорщиков от связи с богами. Чего они хотели тогда, говоря, будто изгнанники обретут новый дом, а справедливость будет восстановлена? Или те, кому открыто былое и грядущее, солгали намеренно, испытывая служителя, проверяя его на предмет чистоты помыслов и действий. Как же всё сложно! Почему смысл большинства пророчеств становятся понятным лишь тогда, когда они сбываются? Не в правилах великих облегчать жизнь смертных. С другой стороны, никто никогда не говорил, что боги могут обманывать. Такому не обучали в школе жрецов, об этом не повествует ни одна книга, подобных событий история ещё не знала. Истаккальцин как главный жертвователь, посвящённый во все аспекты отношений людей с великими, имеющий доступ к тайнам высшего духовенства и философов, должен знать, если такие вещи хотя бы подозревались. Наверное, тут другое. Смертные и даже предки и боги вовлечены в колоссальную игру вселенского масштаба. Ипальнемоуани, Даритель Жизни, хозяин непосредственной близости, тот, кто заставляет вещи светиться, и одновременно та, у которой юбка из звёзд, – по его замыслу происходит это грандиозное действо. Он, господин и госпожа нашей плоти в одном лице, крутит судьбами людей, словно шариками на ладони. И уж точно мелкой песчинке никак не догадаться о роли, уготованной ей, согласно божественному замыслу.

Однако с чего возжигатель копала взял, будто в послании говорилось о нём и о его народе? Быть может, предки рассказывали о других людях и землях? Тогда почему же великие обратились именно к Истаккальцину? Нет никакого смысла сообщать жрецу о чём-то, что никак не связано с его жизнью. Ведь это совершенно бесполезно. Хотя, если задуматься, присуща ли богам рациональность? Поступают ли они всегда целесообразно или руководствуются каким-то другими мотивами? И опять молодой первосвященник не мог ответить. Мотивы действия высших сил всегда скрывались от него за пеленой тайны. Мужчина даже вознегодовал от прозрения: он столько лет служил великим, так много изучал их дела по священным книгам, общался с ними, прикасался к вещам, наделённым их благодатью, приносил в дар свою кровь и человеческие сердца, а теперь вот не может ответить на такие, казалось бы, простые вопросы. Но всё же жрец ни разу не слышал о пророчествах, которые нельзя было никак применить. Все послания предков и духов оказывались о чём-то важном, относящемся непосредственно к их адресату. Даже если слова детей Дарителя Жизни истолковывались неверно, потом всегда оказывалось, что в них содержалось или предупреждение, или руководство к действию. Однако сейчас Господин Белого Чертога не мог ничего решить. Значит, время ещё не пришло, – заключил жертвователь. Оставалось только одно – ждать.

Огонь в очаге начал гаснуть. Тьма заполнила комнату, скрыв и стопку кодексов в углу и глиняные фигурки предков в нише. Так и не успокоившись, Истаккальцин сбросил одежду и растянулся на жёсткой циновке. В то же мгновение молодой жрец понял, как болят колени и гудят кости, как щиплет усталые глаза и тянет зажатые мышцы спины. Укрывшись сверху пёстрым плащом, он попытался заснуть или хотя бы отдохнуть перед нелёгкой дорогой.

Глава 4. Взгляд с высоты

Новый день. Какой он солнечный и ясный. Чистый, прозрачный, словно горный хрусталь, воздух наполняло пение птиц. Лёгкий ветерок принёс из сада свежий аромат трав, разбуженных капельками росы. Такое утро могло вполне показаться прекрасным, умиротворяющим, исполненным вдохновения и надежд, если бы не роковые события двумя днями ранее. И, несмотря на яркие краски, чудесные звуки и запахи, на сердце у Уэмака лежали грусть и тревога. Всё уже решено. Путь выбран. Вещи погружены. Оставалось только отправиться в дорогу. Молодой мужчина нервно сжимал в руках чашку какауатля[27], делая мелкие редкие глотки. Кусок не шёл в горло, но царевич заставлял себя пить, думая, будто бодрящий напиток позволит побороть внутреннюю дрожь.

Решив в последний раз окинуть взглядом родной город, Уэмак поднялся на башню – самую высокую точку дворца, выходившую на большую площадь, где собирались заговорщики, готовые отправиться в путь. Он видел, как прибывают новые и новые люди – члены семей, соратники, слуги и рабы его сторонников. Кое-кого сын почившего правителя знал, других же видел в первый раз. Вот один молодой парень повернулся и пристально посмотрел в его сторону. Злоба? Презрение? Укор во взгляде? – отсюда с высоты невозможно понять. Но царевич предпочёл отвести глаза. Сколько таких тяжёлых молчаливых упрёков ещё предстоит вынести, когда он присоединится к своим людям? Но только не сейчас. Слишком рано. Ещё не пришло время.

Уэмак посмотрел вдаль, на запад. Прямые улицы разделяли ровные ряды усадеб и дворцов знати. Чистые, покрытые толстым слоем извёстки стены и цветущие деревья касахуатль[28] белели на фоне густой зелени садов. Дальше от центра города шли дома простых жителей, покрытые серыми крышами из тростника. А за ними – поля и террасы, засеянные кукурузой, бобами и тыквами. Туда по утоптанным, не знавшими обуви ногами, тропинкам шли крестьяне, неся на плечах большие деревянные заступы. Именно с запада должен прибыть с войском Кецалькойотль. Наверняка они уже на полпути спешат попасть в столицу как можно раньше. Горизонт заслоняли тёмные силуэты гор, отделявших Ойаменауак от Амаштонцинко. А за ними далеко-далеко, должно быть, стояло вечно цветущее маисовое дерево запада, а на его вершине сидела огромная синяя птица с хищным клювом и острыми, как у ягуара, когтями.

Царевич перевёл взгляд на юг. Здесь, поодаль от дворца правителя, находился рынок. Каждый день сюда спешили сотни торговцев со своими товарами. Большинство тащило тяжёлые корзины и ящики сами, те же, что побогаче, возглавляли длинную вереницу носильщиков. Они шли с грузами в огромных плетёных коробах на специальных рамах, к которым привязывались концы налобной повязки. Чего только ни продавали на южной площади: кукурузу, тыквы, мешки фасоли и перца, бобы какао, томаты, ваниль, плоды кактуса нопалли[29], соль, кувшины хмельного напитка октли[30], собак разных пород, индеек, кроликов, рыбу, перепелов, сушёных кузнечиков, посуду из глины и дерева, благовония, статуэтки, обереги, одежду и ткани, драгоценные перья и живых диковинных птиц, краски, лекарства, изделия из нефрита и других самоцветов, украшения из золота, серебра и бронзы, обсидиановые ножи, оружие, доспехи и щиты, шкуры, обувь, морские раковины, пиритовые зеркала и прочие нужные и бесполезные вещи. Косицтекатль говорил, будто торговля остановилась. Но сегодня она явно оживает – с башни было видно, как люди уже начали занимать лучшие места и раскладывать свои сокровища в надежде привлечь покупателя. Пространство рынка по краям ограничивали величественные здания. Здесь располагались управления, надзиравшие за качеством товаров, ценами и честностью сделок, а также суды и помещения для охраны. Далее к югу начинались ремесленные районы. Испокон веков мастера жили бок о бок, каждая гильдия занимала свой собственный квартал. Здесь трудились и каменотёсы, создававшие статуи богов и правителей для дворцов и храмов, гончары, производившие простые горшки, расписные блюда, изящные треногие сосуды, и тонкой работы курильницы для копала, амантеки[31], работавшие с перьями, изготовлявшие лёгкие накидки и пышные головные уборы духовенства и знати, ювелиры, занимавшиеся выплавкой металлов и резьбой по нефриту, а также многие другие люди, без которых столица не сияла бы чудесными красками. Дальше за городом шли сосновые леса, редкие на возвышенностях и более густые и тёмные по мере спуска к морю. А где-то там за бирюзовыми волнами стояло колючее красное дерево юга с похожими на маленькие солнца плодами. Вокруг шипастого ствола извивались потоки крови и первородной тьмы, а на вершине сидел красный попугай ара.

Отвернувшись, Уэмак обратил взор к северу. Именно с ним он когда-то связывал несбыточные надежды. Обещанная помощь не пришла. Холодный расчёт перевесил данное слово. В северной части города его предки некогда поместили храмовый комплекс. Говорят, сам божественный основатель династии Се Сипактли размечал места культовых сооружений. И что теперь? Как иностранные союзники, так и великие предали мятежников. Люди и боги, казалось бы, такие разные, поступили одинаково. На подходе к священным кварталам городская магистраль расширялась, переходя в серию площадей, ограниченных небольшими платформами со святилищами на вершинах. Здесь же стояли жертвенники и площадки для поклонения. За ними по правую руку виднелась огромная пирамида, посвящённая богу Илуикатлетлю, с которым ойамеки в глубокой древности связали свою судьбу. Пять больших ступеней вели к верхней площадке, передняя половина которой отводилась для жертвоприношений. Заднюю же занимал Дом Разящих Лучей – обиталище воинственного солнца. За рукотворной горой скрывалось несколько молелен. Позади них находилась площадка для игры в мяч – не только спортивного развлечения, но и важного священного действа, а кроме того, и средства решения дипломатических споров. В самом конце улицы высилась вторая пирамида – храм великого Тескатлипоки, или, как его ещё называли – Титлакауана. Именно здесь трудился мудрый не по годам Истаккальцин. Дом бога скрывал утлые хижины городских окраин, и казалось, будто сразу же за обиталищем Капризного Владыки[32] начинаются пологие предгорья, постепенно переходящие в более крутые склоны. По мере подъёма густая чаща преимущественно из дубов, сосен и земляничников уступала растущему на каменистой почве колючему редколесью. Упирающихся кронами в небо великанов сменяли низенькие акации и мескитовые деревья[33] со сладкими стручками, раскидистые агавы, юкки и опунции. На их фоне светло-зелёными столбиками выделялись стройные трубчатые кактусы[34]. Земли за горами оставались скрыты от наблюдателя, но Уэмак знал: там на краю света стоит шипастое дерево севера, наполовину синее, а наполовину зелёное. Его кора – то ли панцирь черепахи, то ли кожа крокодила. На вершине сидит орёл, каждое перо которого заканчивается острым обсидиановым ножом. А вокруг ствола струятся потоки крови и тьмы.

Наконец, восток. Сын почившего правителя долго не решался взглянуть туда. Ещё бы, ведь именно в ту сторону предстоит идти. Там за городом на орошаемых пойменных землях располагались поля, обрабатываемые жителями окраины. С севера на юг их перерезала сверкающая в утренних лучах солнца полоска реки. На противоположном берегу находилось множество небольших деревень, окружённых обширными угодьями. Здесь плоскогорье, на котором стоял Ойаменауак, понижалось и переходило в болотистые низменности, где и располагался затопленный лес Атекуаутлан. Говорят, на юг он шёл до самого моря, а с северо-востока граничил с землями комильтеков, но даже их купцы всегда обходили гиблые топи. За теми далёкими землями, там, где каждое утро вставало солнце, росло дерево востока, чьи плоды состояли сплошь из драгоценных камней. На его стволе висели щит, дротики, копьеметалка и бумажное знамя, а на вершине сидела прекраснейшая птица кецаль.

Однако пора. Все, кто сегодня покидает столицу, уже собрались внизу. Как бы ни хотел оттянуть неотвратимое Уэмак, задерживаться было нельзя. Мысленно простившись с городом, мужчина спустился с башни и направился туда, где стояли готовые к отбытию люди. Завидев неудавшегося правителя, изгнанники замолкли. Все взгляды обратились на него. И ни в одном из них царевич не нашёл никаких признаков поддержки. Ему полагается произнести речь, сказать о будущем, о новых землях, о больших надеждах. Вот только кто поверит проигравшему самозванцу? Все заготовленные со вечера слова куда-то делись, красивые бессмысленные фразы забылись. Придётся соображать на ходу. Но совершенно точно, Уэмак не признает вины.

Глава 5. Путь чаяний и безнадёжности

Истаккальцин шёл с остальными жрецами в хвосте длинной колонны, по улицам Ойаменауака. Огромная масса людей покидает дома, бросая близких, работу, ценности, отказываясь от претворения в жизнь заветных целей. Сколько их? Должно быть, больше тысячи человек. Представители девяти великих семейств оставляют столицу. Если изгнанникам удастся обосноваться на новом месте, они положат начало новым династиям, на которых будет построено молодое государство: роды Уэмака, Косицтекатля, Истаккальцина, Коскацина, Мичинтекутли, Омишомачиотля, Ичкакуаитля, Кокольтекуи, Чикаутлатонака. С ними все представители их кланов – жёны, дети, родственники, друзья, слуги, воины, зависимые крестьяне, рабы, ремесленники. Уэмак приказал, чтобы никто не ехал на носилках, ни титулы, ни родословные во внимание не принимались. Каждому надлежало идти пешком, ведь все руки должны быть заняты поклажей. Исключение делалось лишь для воинов, отправленных в разведку, малолетних детей и дряхлых стариков. И сам Господин Белого Чертога тащит нелёгкий груз, внося вклад в общее дело. Теперь на нём не богатые одеяния, а длинный дорожный плащ, не пышный головной убор из драгоценных перьев, а простая налобная повязка, сандалии не украшены ни золотом, ни перламутром. Но первосвященнику не впервой преодолевать большие расстояния с тяжёлой ношей. Любому молодому жертвователю, воспитывавшемуся в кальмекаке, из какой бы знатной семьи он ни происходил, вменялось в обязанности приносить в храм дрова, хворост, мясистые листья агавы и снопы тростника. А после обучения верховный жрец часто уединялся в удалённых святилищах, доставляя туда новые курильницы и изваяния богов.