Поезжай и умри за Сербию. Заметки добровольца

Я шёл по улице Ленина, вертя головой, рассматривая незнакомый город. И хотя взгляд то и дело натыкался на разрушенные, сгоревшие дома, чувствовалось: был красивейший город. Выбитые витрины когда-то шикарных универмагов, сорванные вывески и двери многочисленных уютных кафе, вздыбленный асфальт просторных проспектов, высотные дома без крыш, памятники, обставленные набитыми землёй снарядными ящиками…

Вот улица Братства и Единства.

– Что рот раскрыл?! Беги, снайпер! – заорал у перекрёстка солдат и я «рванул, как на 500», но засеменившая, было, вслед пожилая женщина с сумкой вдруг охнула и повалилась на асфальт.

– А, чёрт! – солдат головой вперёд ринулся на перекрёсток, подхватил женщину под мышки, занёс за угол, – дышит! Останавливай машину!

Машина сразу остановилась, мы осторожно погрузили женщину.

– Проклятый перекрёсток, – цедил солдат, – третью женщину сегодня бьют. Объясняешь этим бабам… как слепые, – он махнул рукой.

Пункт первой помощи – амбулантская – был в трёх минутах ходьбы, я пошёл за машиной.

У амбулантской переговаривается немногочисленная толпа, женщины утирают слёзы. Из разговоров узнаю: главные жертвы снайперов – женщины и дети. Снайперы на обращают внимания, военный или гражданский человек, бьют всех подряд, главное – убить серба. Вот, три дня назад там же, на улице Братства и Единства погиб

10-летний мальчик.

На крыльцо вышел врач и виновато сообщил:

– Умерла.

Толпа охнула. Врач принялся объяснять, что ничего нельзя было поделать: пуля прошла сверху через левую грудь под сердце.

Я тупо глядел на двери медпункта, за которыми только что оборвалась жизнь и не знал: пройдёт меньше суток и меня доставят сюда же перевязать осколком раненую руку.

2 февраля 1993 г., Сараево.

БОРИС – МАЛЬЧИШКА ИЗ САРАЕВО

Ясный январский полдень. Оттепель. Жарко. Сараевский дворик. Я только что прибыл в роту и, закатив рукава серого армейского свитера, тщательно очищаю от заводской смазки АКМ. Передо мной широкий стол, банка с бензином, маслёнка, гора ветоши. Кропотливая работа продолжается второй час, и конца не видно: автомат, штык-нож, магазины – всё как будто выкупано в тугом, янтарно-коричневом солидоле.

Кто-то дёргает за рукав. Оборачиваюсь: обычный сараевский мальчишка лет семи, синеглазый, бледный, худющий в длинном не по росту армейском бушлате, заботливо подшитым материнской рукой, в вязаной синей шапочке, в резиновых сапожках. За плечом, как водится, деревянный ППШ. У ног волчком крутится маленькая чёрная собачонка.

– Привет, – говорит Гаврош, – это ты – рус?

– Ага. А ты кто такой?

– Я – Борис, – и упреждая следующий вопрос, – мне шесть лет. А тебя как зовут?

– Юра.

– Ты один пришёл?

– Пока один.

– Ты – мой рус. Ты ко мне пришёл. Будешь ли ты со мной дружить?

– Обязательно.

Борис удовлетворённо шмыгает носом, улыбается, но тут же напускает на себя важный, «взрослый» вид:

– Есть ли у тебя жена? – солидно спрашивает он.

– Обязательно.

– Борис с пониманием кивает и задаёт следующий вопрос:

– А есть ли у тебя дети?

– Сын Сергей, в два раза старше тебя, – отвечаю я и думаю:

«Взрослые и дети задают здесь одинаковые вопросы. Сейчас ещё про Ельцина спросит…» Но Борису на Ельцина плевать:

– А есть ли у Сергея игрушки? – озабоченно спрашивает он.

– Есть.

– Какие?

– Ну… какие, какие… много всяких.

– А машина, например, есть?

– Какая машина, маленькая или большая? – на всякий случай уточняю я.

– Ну, хотя бы маленькая.

– У него велосипед.

– У меня тоже есть велосипед, но сейчас снег и кататься нельзя.

– Небось трёхколёсный, – ехидничаю я.

– «Трехколёсный», – передразнивает Борис, – давно на двухколёсном катаюсь.

Я перехватываю инициативу:

– А что там у тебя со школой?

– Должен уже с сентября в подготовительный класс ходить, но

«турци» ещё летом сожгли школу.

– Доволен, небось, что учиться не надо?

Борис внимательно смотрит на меня и строго отвечает:

– Учиться все должны. Папка говорит, всё равно нагонять придётся.

– А где твой папка?

– На горе в доте сидит.

«Горой» здесь называют крутой подъём в конце улицы.

– А где ты живёшь?

– А вот, – мальчишка показывает рукой на ближний трехэтажный особняк, левое полусгоревшее крыло которого разрушено.

Следующий вопрос застревает в горле: резкий хлопок выстрела вспарывает ленивую тишину улицы. Я вздрагиваю.

– Не бойся, – покровительственно говорит Борис, – это наш снайпер вон с той крыши бьёт.

– А ты что же, ничего не боишься?

– Не-а. Подумаешь! Вот вчера мины как дождь падали. Солдаты насчитали сорок мин.

– А ты где был, когда мины сыпались?

– Вон в том гараже сидел.

Я смотрю на бетонный полуподземный гараж: убежище надёжное, только вот ворота сорваны.

– Что ты сегодня утром ел?

– То же что и ты: джем с чаем. Моя мамка в вашей столовой работает, ты видел её на завтраке.

Я припоминаю миловидную худенькую женщину, бесшумно и быстро накрывавшую стол. Бросался в глаза какой-то виновато-испуганный вид.

– Кем станешь, когда вырастешь?

– Не знаю. На войну пойду. Папка говорит, война ещё долго будет.

– А чего ты один гуляешь? Где твои друзья?

– Все уехали в Сербию, а нам некуда уезжать. И Драган остался, ему тоже некуда. А Мишу ещё в ноябре снайпер убил.

– Вот сволочи! А ты умеешь прятаться от снайперов?

– Отец учил. Да мы уже знаем, где они обычно сидят. Но всё равно… Давай я тебе помогу. Затворную раму теперь надо маслом смазать. Тоненько-тоненько.

– Убери руки. Не трогай масло, сейчас как свинка будешь, а воды мало.

– Тогда я штык почищу.

– Оставь в покое. Без тебя обойдусь. Уже заканчиваю.

– Тогда давай магазины снаряжать, я хорошо умею.

– Ну ладно, только обожди, пока я закончу с чисткой.

Борис отбегает, хватает из кучи мусора журнал и тащит мне. При этом плутовато подмигивает и улыбается. Я узнаю один из хорватских порнографических журналов, в изобилии валяющихся где угодно. Как они к нам попадают? На обложке обнаженная девица в соответствующей позе. Борис приплясывает и радостно вертит девицей у меня под носом.

– Ну-ка брось эту гадость! Быстро!

Борис показывает язык.

– Ну тогда и не думай магазины снаряжать.

Девица немедленно летит в снег: патроны важнее девиц. Борис потрошит пачки с патронами, профессионально упирает магазин в стол и, выхватывая из кучи по патрону, быстрыми и точными движениями начинает снаряжать. Пружина оказывает Борису возрастающее сопротивление. Борис не сдаётся, с усилием вгоняя в магазин патрон за патроном. И всё-таки где-то на 25-ом патроне пружина начинает одолевать Бориса. Не выпуская магазина, он продолжает воевать с пружиной, искоса поглядывая на меня.

– Ладно, оставь, – бросаю я великодушно, – бери следующий.

Наконец оружие вычищено и, «готовое к бою, на солнце зловеще сверкает»; все пять магазинов, 150 патронов, снаряжены!

– Отлично! – Борис хлопает в ладоши и зовёт – Фифи! Фифи!

Примостившаяся у крыльца собачонка поднимает голову и бежит к хозяину.

– Фифи, вперед! – командует Борис и, подхватив ППШ, кидается к воротам. Собачка с визгом несётся следом. Они выскакивают на перекрёсток, Борис падает на колено, прижимает к плечу ППШ и, под восторженный лай собачонки, кричит:

– Тра-та-та-та-та-та-та…

Ствол его автомата направлен туда, где в ста метрах за углом расположен «турский» дот.

28 января-93, Сараево.

СОЛДАТ ЛАКРИЧ БОЖКО

В штаб батальона попасть непросто: вход охраняет часовой Первой Романийской пехотной бригады Божко Лакрич.

Божко на посетителя глянет строго и спросит: зачем, к кому. Глаз у него намётан, с пустяками не лезь, дело военное. Божко любого посетителя как рентгеном просвечивает. Это вдобавок к тому, что в радиусе нескольких кварталов он знает каждого жителя не только в лицо, но и по имени.

Божко – невысокий, стройный, ладный, седоусый. На нём низкая баранья папаха, тёплая дубленая куртка, кожаные сапожки.

За плечом 10-зарядный карабин, из которого Божко стреляет очень метко. Он это доказал в чёрные апрельские дни 92-го, когда жители предместья отбивали натиск обкуренных «драгой» босанских экстремистов и не подпустили их к своим домам.

Командиры часто заставляют Божко разбирать карабин для демонстрации чистоты перед носом какого-нибудь нерадивого солдата. Божко делает это с удовольствием и с поучениями.

Отстояв смену, Божко проходит полквартала и стучит в свою

дверь. Она тотчас распахивается, на пороге – жена. Она точно знает, когда у Божко кончается смена, и кофе уже дымится на столе. Выпив по чашечке, они молча посидят при свете огарочка. Мысли одинаковые – об обоих сыновьях, сражающихся где-то в Восточной Босне, о четырёх внуках, эвакуированных матерями под Ужице. Иногда, нарушив молчание, Божко вспомнит какой-нибудь случай из своей военной юности, когда он, ученик печатника, по ночам расклеивал листовки в Сараево, призывавшие к борьбе с оккупантами.

Собираясь спать, он говорит жене, когда будить его на пост.

Солдату Божко Лакричу 68 лет.

8 апреля 1993г., Сараево.

ВОСЕМЬ

Зарево на юго-востоке подтверждало: беженцы не преувеличивают: из Герцеговины порвалась большая группа усташей и,

сжигая сёла, идёт рейдом по нашим тылам.

Горели сёла Коздол и Орчеве, на очереди Павловац – родное село капитана Ацо Пандуревича. Капитан получил задачу: немедленно со взводом выдвинуться в Павловац, выставить заслон и держаться до подхода истребительного батальона. Задачу Ацо выполнил: тонкая цепочка из 22-х бойцов, заступив пути врагу, заняла рубеж Дебело-брда – Оштрик – Павловац.

Высланные вперёд разведдозоры сообщили: Коздол и Очреве сожжены дотла, население успело уйти, но одна семья в Коздоле не захотела уходить, в результате старики-супруги убиты, дочь уведена в плен. Пройдя по вспаханному десятками ног следу в снежном поле, разведчики обнаружили место привала – угли нескольких костров и более 30-ти пустых консервных банок. След, описав широкую дугу, возвращался в ущелье, откуда усташи совершили набег.

Ночь пошла спокойно. Утром, 20 декабря в поле опять ушёл разведдозор и тут же вернулся: за левым флангом обороны на снежной целине обнаружен широкий след сотен ног, ведущий в Сараево.

Пандуревич немедленно доложил по команде и задумался: путь,

который выбрал противник, ведёт на Ступань, Требевич, т.е. напрямую к городу не выводит. Он, Ацо, местный, знает здесь все стёжки-дорожки. Знает он и другое: усташей ведёт отличный проводник Муе

Ходжич, тоже местный житель. Ходжич прекрасно знает прямую дорогу на Сараево, которая проходит не левее, а правее Павловаца.

Что-то здесь не так. Надо проверить правый фланг.

Ацо отбирает семь добровольцев и идёт в разведку. Снег на Сараевской дороге оказался чист, как простыня перед брачной ночью. Невероятно, но факт: усташи шли кружным путём.

– Ну, наши там их встретят, – потирая на морозе руки, заявил Ацо. – А что, парни, устроим-ка засаду на том следу: они наверняка по нему назад побегут!

Бойцы, которым не хотелось возвращаться с пустыми руками, охотно согласились.

Разведгруппа вытянулась в колонну вслед за командиром (он же проводник) Ацо Пандуревичем: на дистанции десять метров один за другим шли Марко Чечар, Ненад Ковачевич, Ненад Чамур, Горан Йокич, Желько Дубовина, Боро Дивич, Горан Ристич.

Подошли к источнику, сгрудились, напились. Двинулись, опять вытягиваясь в колонну, и тут Пандуревич резко остановился, не поверив глазам: дорогу пересекали следы, а посередине валялись две пачки патронов.

– Ложись! – крикнул капитан, но опоздал: слова команды перекрыл шквал огня по обе стороны от злосчастной дороги. Вокруг группы сомкнулось и заплясало огненное кольцо.

Шедший первым Ацо Пандуревич в первые же секунды оказался отсечённым от своих. Он кубарем скатился с дороги в сугроб и, прячась за деревом, открыл огонь. Понимая безнадёжность ситуации, он пошёл на прорыв, прокладывая дорогу автоматным огнём и гранатами. Перебегая от дерева к дереву, ему удалось добраться до кустарника, он рванул в Павловац за подмогой.

Горан Ристич, последний в колонне, столкнулся с усташем за секунду до первых выстрелов.

– Сдавайся, проклятый серб, – выдохнул ему в лицо усташ, наведя автомат. Горан резко опрокинулся на спину и побежал. Вслед полетели пули, одна ударила в подсумок, другая пробила бедро. Горан не остановился. Зажимая рану, он бежал в Павловац кратчайшей дорогой. Из села уже выруливали два БТР, спеша на выстрелы.

– Там, у источника, – указал дорогу Горан и опустился в снег, пачкая его кровью.

Марко Чечар тоже попытался прорваться. Он, отчаянно матерясь, с автоматом кинулся к кустарнику, но усташ преградил дорогу. Они расстреляли друг друга в упор и упали рядом.

Первыми выстрелами наповал был убит Ненад Ковачевич.

Расстреляв все патроны, подорвал себя гранатой Горан Йокич, прижав её к груди.

Отбросив смолкший автомат, стрелял из ТТ Желько Дубовина, пустив последний патрон в висок.

Сунув ствол автомата в рот, покончил с собой Ненад Чамур.

Эти трое руководствовались старинным сербским обычаем —

смерть лучше неволи.

Боро Дивич был контужен взрывом гранаты. Видя приближающихся врагов, он, с гранатой в обнимку, притворился убитым. Усташи перешагнули через него, не усомнившись в этом.

Ацо Пандуревич перехватил БТРы подмоги уже на дороге и вернулся.

Такую картину и застали прибывшие: Ненад Ковачевич, прошитый очередью, Марко рядом с усташем, Желько с пистолетом у развороченного виска, Ненад Чамур с разорванным выстрелом ртом, Горан Йокич с развороченной взрывом грудью. Кровь на снегу ещё дымилась.

Ход боя восстановлен мной по рассказам его участников и пришедших на помощь. Все павшие не женаты, кроме Марка, который женился три месяца назад. Самый молодой – Ненад Ковачевич, 1971-го года рождения, самый старший – Желько Дубовина, с 1966-го года. Случилось это 20 декабря 1992 года.

Прорвавшийся под Сараево диверсионно-карательный отряд в 250 человек был окружён и полностью уничтожен. Немногочисленные пленные показали: отряд усташей в 50 человек уже на марше вдруг отказался идти в Сараево, считая операцию авантюрой. Он повернул назад. В момент, когда отколовшиеся переходили дорогу и оказались по обе её стороны, показалась группа Пандуревича. Усташи затаились,

дали сербам втянуться между ними и с двух сторон в упор расстреляли

её. Они очень спешили, нервничали. На месте боя бросили что потяжелее – пулемёты, гранатомёты, а прихватили три автомата. Через несколько часов их настигли…

Сейчас, когда я пишу эти строчки, весна в разгаре, распускается сирень. Снег стаял и в лесах между Павловацем и Сараево крестьяне стали находить обглоданные лисицами скелеты. Это останки замёрзших карателей. Убитых и раненых тогда, в декабре, всех подобрали, но несколько десятков человек разбежались по лесу. Стояли 25-градусные морозы, а они не имели теплого обмундирования. И замёрзли.

25 апреля 1993г., Сараево.

КОМАНДИР И ЕГО БАТАЛЬОН

Ох и был у нас комбат —

Не комбат, а просто клад!

А. Марков.

Июнь 92-го, уличные бои в Сараево. Пылает казарма «Босут» – горстка израненных сербских бойцов отбивает атаку за атакой. Казарма встала на пути босняков как неприступная крепость: её в упор расстреливал танк, на неё дождями сыпались мины, её окутывало облако ядовитого газа. Но каждый раз, когда босняки поднимались в атаку, их встречал яростный, хорошо организованный огонь. И противник решается на последнее средство: кузов грузовика доверху наполняется ящиками со взрывчаткой, за руль садится смертник-доброволец. Грузовик с горы несётся на казарму. На пути вырастает человек с гранатомётом и в упор расстреливает взбесившийся грузовик. Страшный взрыв сотрясает окрестности…

Человек с гранатомётом – Драган Вучетич, комендант казармы, над которой и сегодня победно развевается красно-сине-белый сербский флаг.

Драган Вучетич – человек-легенда. Это имя знает каждый сараевский мальчишка, знают его и враги, объявившие Драгана «вне закона».

Ему за 40. Он седой, невысокий, плотный. Взгляд серых глаз открыт и внимателен. Форма сидит на нём ладно, красиво. Драган Вучетич – гражданский человек, до войны – инспектор городского транспорта в скупштине Ново-Сараево. В молодости год отслужил срочную рядовым связистом в ЮНА. Когда после войны в Хорватии стала ясно, что беда движется прямиком на Босну, Драган организовал нелегальную группу самозащиты (12 человек) и прошёл с ней ускоренную военную подготовку на одном из полигонов ЮНА. Как только в апреле 92-го грянули первые выстрелы, группа быстро собралась и организовала защиту населения Грбавицы – района Сараево, от бесчинствующих экстремистов.

В мае под давлением «международной общественности» армия покинула город, и офицер ЮНА сдал казарму «Босут» Драгану Вучетичу,

к тому времени успевшему показать себя в уличных боях не только храбрым воином, но и умелым командиром.

Откуда что берётся! Откуда вдруг военные таланты у, простите, рядового чиновника скупштины (райисполкома)? Я думаю, ответ прост:

война. Она открывает в человеке такие качества, о которых тот и не подозревал.

Не имея никакого воинского звания («рядовой запаса» здесь не в счёт) Драган Вучетич до ноября командует элитарной ротой батальона – ротой четников. С ноября принимает батальон. И лишь в феврале получает офицерское звание – «майор»! (Не было не гроша и вдруг алтын!). Это, однако, шутка – суть не в званиях, а в делах, точнее, в результатах.

Второго мая рота четников и примкнувших к ним добровольцев,

150 человек, при поддержке нескольких танков и БТР освобождает Грбавицу. Двухтысячный гарнизон босняков в беспорядки отходит за речку Миляцку. Далее штурм Златишты, освобождение Киево… С начала боевых действий (за год) позиции батальона продвинуты вперёд на три километра и батальон больше не имеет перед фронтом

сербских населённых пунктов и районов компактного проживания сербов. Сегодня он насчитывает более 1000 бойцов и прочно удерживает фронт шириной в 20 км от Врбаня-моста до Трново.

(Кстати, на линии огня, у Еврейского кладбища, дом семьи Вучетич. Он разрушен и превращен в опорный пункт. Жена и двое детей (восьмилетняя дочь и десятилетний сын) в эвакуации в Сербии).

За год войны потери батальона составили 56 убитых, свыше 100 раненых, из которых около 80 процентов или уже вернулись, или ещё вернутся в строй. Потери противника перед фронтом батальона командованием бригады оцениваются в 4000 убитых, раненых и пленных.

Майор Вучетич нашёл время побеседовать со мной, бойцом его батальона. Разговаривает, как и командует: негромко и спокойно, очень вежлив. Говорит, что приверженец идеи сильного сербского национального государства с тем устройством, которое выберет народ.

Сочувствует Радикальной партии Воислава Шешеля. Однако подчеркнул: пока война – никакой политики:

Сейчас главное – отстоять родные очаги, а там разберёмся, как жить дальше.

– А как Вы оцениваете противника, господин майор? – интересуюсь я.

– Снайперы у них хорошие. Противник умело и широко применяет отравляющие вещества. Прекрасные артиллеристы, миномётчики, но испытывают недостаток в боеприпасах. А пехота слаба, плохо обучена. Действует большими массами, как говорят в России – «колхозом». Несёт страшные потери.

Комбат с гордостью и теплотой называет фамилии офицеров, отличившихся в боях – капитанов Славко Алексича, Элеза Витомира,

поручика Марко Станича, подпоручика Горана Трифковича…

– Да у нас любого бери и пиши очерк, – смеётся он.

– Раз так отлично пошла военная карьера, не останетесь ли Вы после войны в армии?

– Ни в коем случае. После войны «на гражданке» работы по горло хватит.

– Не устали ли Вы воевать, господин майор?

– Нет у меня права уставать.

21 апреля 1992 г., Сараево.

ЧЕТНИКИ

Об этом бое сложены легенды, люди не перестают из уст в уста передавать имена его участников, которые обрастают новыми легендами.

…12 июня 1992 года, полдень, Сараево. Горит казарма «Босут» – бывший узел связи ЮНА. Над казармой красно-сине-белый сербский флаг. В траншеях 9 защитников. Июнь – кульминация уличной борьбы в Сараево, по всему фронту шли ожесточённые бои, и командование не смогло своевременно усилить этот участок. Меж тем босняки хорошо продумали удар: в случае захвата «Босута» по улицам Радничкой и Шубарта, ведущим круто вниз к речке Миляцке, они вышли бы в тыл подразделениям, оборонявшим Грбавицу. В результате ВСР (Войско Сербской Республики) пришлось бы оставить всю освобождённую в мае левобережную часть города.

Это отлично понимали защитники казармы, решившие стоять насмерть. Неравный бой длился 18 часов. Земля дыбилась от разрывов снарядов и мин, густой дым горящей казармы мешался с облаком ядовитого газа, пущенного неприятелем. Раз за разом поднимались в атаку босняки и раз за разом отступали.

Бинтов уже не хватало. Израненные бойцы перевязывали друг друга разорванными на полосы рубашками, наволочками, простынями. Не имея противогазов, они плакали, чихали и блевали, но не уходили из окопов. Каждый раз кто-нибудь пробирался на чердак и восстанавливал сбитый флаг Сербской республики.

Отчаявшись сломить их волю, босняки решились на крайнее средство. Они загрузили взрывчаткой грузовик и пустили его с горы Д'ебело на казарму. Вел грузовик религиозный фанатик, веривший в рай на том свете. В безумном броске навстречу несущейся машине

комендант казармы Драган Вучетич выстрелом из гранатомёта в упор взорвал грузовик, обратив его в пыль. Только к вечеру 13 июня подошла рота из Соколаца. К этому времени над казармой уже повисла тишина: после неудачи с грузовиком босняки прекратили атаки.

Имена героев: Реля и Горан Трифковичи (братья), Бранко Ступар, Дане Ристич, Йоцо Крунич, Чедо и Боривое Мачар (отец и сын), Драган Вучетич. Командовал обороной Славко Алексич.

Все эти люди, оправившись от ран, опять в строю. Они называют себя «четники». А рота, которой ныне командует капитан Славко Алексич – рота четников. Она держит фронт 800 метров от казармы «Босут» до Еврейского кладбища, т.е. направление, как упомянуто, наиболее уязвимое для нашей обороны. Однако сараевцы на Грбавице спокойны:

– Что? Еврейское? Так там же четники! Там «турци» не пройдут!

С другой стороны, вражеская пропаганда постоянно мусолит тему чётников. Во-первых, согласно этой пропаганде воюют против «молодой хорватской демократии» и «суверенной республики БиГ»

исключительно четники. Т.е. фактически все сербы – четники. А четников этой же пропагандой выставляют перед всем миром «ратними злочинцами» – военныи преступниками.

Так кто же они – четники?

«Чета» в переводе с сербского означает «рота». В Королевской Югославии четиками называли солдат королевской гвардии. Во время Народно-освободительной войны 1941—45 г.г. четники составляли воинские формирования эмигрантского королевского правительства. Партизаны Тито, не всегда безосновательно, обвиняли их в сотрудничестве с оккупантами и их приспешниками усташами. С соответствующими последствиями. Что ж, факты взаимодействия главарей четников с гитлеровцами, особенно в конце войны – бесспорны. Однако большинство рядовых (а это, в основном, крестьянские сыны) сражались с оккупантами честно и яростно. И всё же в социалистической Югославии четники были преданы анафеме, а их генерал Драже Михайлович расстрелян.

Однако народ четников не забыл…

Из семи рот нашего батальона одна (5-я) – четники. И вот я у них в казарме. На стене огромный, в рост, портрет Драже Михайловича и чёрное полотнище с черепом и костьми, с надписью во всю ширину: «С верой в Бога свобода или смерть!». В казарме дым коромыслом – накурено. Бойцы занимаются кто чем – кто в доминишко, кто в картишки, а кто выпивает по чуть-чуть. Обычная казарма. Вид у бойцов тоже обычный: ни по форме, ни по вооружению они не выделяются, разве что на пилотках упомянутые эмблемы черепа с костьми. И то не у всех, видать эмблем не хватает.

Считается, борода – обязательное украшение четника, а тут и трети бородатых не наберётся.

Но сам командир Славко Алексич с могучей чёрной бородой.

Он поднимается мне навстречу, только что выиграл партию в шахматы и не скрывает, что доволен. Славко невысок, худощав, не

верится, что это хрупкое тело уже дважды кромсал свинец. В движениях чувствуется упругая лёгкая сила. Доброжелательная улыбка, ровный спокойный голос. Жмёт руку, наливает ракию. Я

сообщаю: только что с Релей Трифковичем побывал в казарме «Босут», обозрел поле легендарного боя.