Аминазиновые сны, или В поисках смерти

Кристина неохотно поднялась и уставилась на ярко раскрашенную блондинку с отросшими корнями, которая стояла рядом и контролировала каждое движение девушки.

– Что уставилась, как Ленин на буржуазию? – выдала познания в советской истории сестра и добавила: – Я не картина, чтобы меня рассматривать. Идем, покажу где столовая.

Идти далеко не пришлось. Женщины свернули в боковой коридор и подошли к открытой двери, возле которой безмолвно толпилась больные.

– Чего встали, куры? Проходите и рассаживайтесь по своим местам! – приказала сестра и повернулась к Лаврентьевой. – Сядешь на свободное место. Поняла?

– Да.

Женщины гуськом потянулись в столовую. Последней туда вошла Кристина и остановилась у порога. Больные неторопливо усаживалась на деревянные скамейки, стоящие у столов, составленных буквой «Г». Слева от двери стоял еще один небольшой стол, который сейчас был пуст.

Свободных мест у основного стола не оказалось и Лаврентьева нерешительно топталась у входа, не зная куда ей примоститься.

– Садись пока за маленький стол, – пришла на помощь та же неприятная сестра.

Кристина подчинилась и уселась на самом краю скамьи. Теперь она попыталась рассмотреть психичек, с которыми ей придется сосуществовать какое-то время. Это были женщины разных возрастов и пока никто из них не казался Кристине страшной или неадекватной. Это немного успокаивало и внушало надежду, что здесь не все так и ужасно. Ну больные, ну попали сюда почему-то. Но их же лечат. Никто не буянит, не орет, не бьется в истерике и не бузит. Все спокойно, почти равнодушно, ожидают раздачи еды, тупо уставившись в столешницу.

Кристина облегченно выдохнула и провела глазами по столовой. Она заметила, что в торце столовой находится буфет-раздаточная. Рядом с ее столом примостился шкаф с какой-то одеждой и чистыми полотенцами. Прямо у входа висел умывальник. А по обеим сторонам раздаточной стояли столы, покрытые нержавейкой.

Пока девушка рассматривала скудный интерьер столовой, в проеме двери появилась полная санитарка-буфетчица.

– А вот и мы, – весело выдала она, согнувшись под тяжестью контейнеров с едой.

Следом за буфетчицей в столовую вошли несколько женщин, явно пациенток отделения, которые тоже тащили тяжелые контейнеры и пакеты. Все были в чистых белых халатах и медицинских шапочках-беретах из спанбонда. Женщины отнесли контейнеры в раздаточную и начали снимать халаты и шапочки.

– Складывайте аккуратно, – глухо приказала одна из больных, особа неопределенного возраста. Ее странная фигура и манера двигаться заставили Кристину думать, что с этой женщиной явно что-то не так. Она была плоской как доска и фигура напоминала больше мужскую, чем женскую. Широкие плечи, узкий таз и короткая стрижка указывали на то, что природа явно подшутила над бедной женщиной.

Помощницы буфетчицы что-то проворчали в ответ, но приказание странной пациентки выполнили. Та же, собрав халаты и шапочки, сложила их в шкафу. Потом подошла к умывальнику и принялась тщательно мыть руки, странно раскачиваясь взад и вперед.

После выполненной работы, женщины усаживаясь за маленьким столом. Они, совершенно не стесняясь, откровенно и с большим интересом рассматривали Кристину.

– Новенькая? – то ли спросила, то ли констатировала факт странная мужеподобная тетка, которая, перекидывая ногу через скамейку, пыталась усесться рядом с Кристиной.

– Да, новенькая, – с опаской подтвердила Лаврентьева.

– Резаная, подвешенная или отравленная? – со знанием дела продолжила допрос больная.

– А тебе-то знать зачем? – с вызовом вопросом на вопрос отозвалась Кристина.

– Да мне-то все равно, – прогундосила помощница буфетчицы и замолчала, потому что к столу приблизилась худая медсестра. Она поставила в центр стола ведерко с ложками и подозрительно оглядела притихших женщин. Больные быстро разобрали ложки и положили на стол. Следом буфетчица начала раздавать каждой больной по куску батона и черного хлеба. Многие психички почему-то просили горбушки, на что буфетчица беззлобно ворчала:

– Да сколько мне надо иметь горбушек? В батоне их только две. Где я вам напасусь столько?

Но все же буфетчица выдавала горбушки всем желающим, укладывая хлеб рядом с ложками прямо на стол. Спустя минут пять ей на помощь из отделения пришли еще две санитарки. А следом за ними вошла и вторая медсестра, яркая высокая блондинка, которая поразила Кристину короткой длиной белоснежного халата и высокими каблуками дорогих итальянских туфель. Сестры и санитарки начали разносить на подносах еду. Это было какое-то варево, разлитое в железные миски. На первое сегодня больным полагалось что-то напоминающее рассольник. Кристина поводила ложкой по странному супу и брезгливо отодвинула миску. Даже запах супа вызывал у нее отвращение.

– Ты чего? – удивилась мужеподобная. – Надо есть…

– Это есть нельзя, – капризно скривила губы Кристина.

– Ну, милая, тут тебе не дом, а больница, психушка. И отказываться от еды глупо, – не глядя на Лаврентьеву поморщилась помощница буфетчицы.

– Если не хочешь, тогда отдай мне, – попросила женщина с тусклым взглядом, сидящая напротив Кристины. – Я съем с удовольствием. До ужина еще далеко.

– Бери, не жалко.

Тетка придвинула тарелку к себе и принялась есть с неимоверной жадностью и быстротой.

На второе подавали пюре с рыбой. «Здесь пюре, наверное, грамм двести» – подумала девушка и отправила ложку с картофелем в рот. Пюре оказалось малосоленым, а маленький кусочек рыбы был безвкусным и каким-то мокрым. Вместе с тем Лаврентьева обратила внимание на то, что многие пациентки отделения солят еду весьма щедро. «Как они это едят?» – опять подумала Кристина и быстро покончила с едой.

На третье был компот. И на удивление он был вкусным.

После обеда женщины так же вяло вставали из-за столов и относили грязную посуду к столам у буфета и, выставив миски на нержавейку, уходили в свои палаты. Кристина поступила точно так же.

Когда она покинула столовую и направилась к своей кровати, то сделав несколько шагов остановилась в полном недоумении. У палаты под номером шесть стоял стол, за которым в складных инвалидных креслах сидели худые и изможденные старухи. Некоторые были привязаны к креслам и их из ложечки кормили освободившиеся санитарки. Да. Это зрелище было не для слабонервных. Одна из старух ела сама. Покончив с пюре, она отодвинула тарелку и сложила руки на голых острых коленях.

– Светка, пей чай! – приказала санитарка, утиравшая рот маленькой щуплой старушонке, чей возраст определить было сложно.

Светка молчала.

– Говорю тебе, дрянь, пей чай! – повысила голос санитарка, толстая бабища лет сорока пяти.

– Я не пью, – отчетливо выговорила Светка, отталкивая руку другой санитарки, которая держала наполненную наполовину железную чашку. Компот расплескался по столу и полился на тонкие бледные ноги шизофренички. Санитарка замахнулась и хотела было ударить непокорную сумасшедшую, но заметив удивленный взгляд Кристины, быстро опустила руку.

– Хоть допей то что осталось, – настаивала санитарка.

– Я не пью, – повторила Светка и бессвязно пробурчала: – Я никуда не пойду. Не заставите.

Кристина боязливо обогнула стол и подошла к своей кровати, но и ложиться на нее во время еды умалишенных было страшно. Девушка направилась к дивану, но вдруг услышала громкий оклик:

– Эй, Лаврентьева! Тебе можно гулять только возле своей кровати. Дальше ни ногой! Усвоила?

Визгливая медсестра злобно смотрела на Кристину.

– А почему это? – вызывающе спросила девушка.

– Потому, – коротко ответила сестра и принялась выставлять на поднос пустую посуду со стола привязанных.

Лаврентьева обреченно села на кровати и невидящим взглядом уставилась в стену. Спустя несколько минут откуда-то сбоку раздался приятный чистый голос:

– Ты новенькая здесь? Не бойся. Скоро привыкнешь ко всему.

Девушка повернула голову на голос и увидела странную женщину. У незнакомки один глаз был нормальный, а второй, как показалось Кристине, стеклянный, неподвижный. Женщина была полновата, ее черные как смоль волосы были забраны красивым гребнем, а ноги… Стопы ног были как-то странно вывернуты внутрь. Незнакомка подковыляла к Кристине и без приглашения уселась рядом.

– Меня зовут Вера. А тебя?

– Кристина.

– Ты суицидница?

– Да.

– Ясно.

– Я очень хочу в туалет, – не к месту проговорила Лаврентьева. – Где тут туалет?

– Чуть дальше столовой, в том же коридоре, – охотно пояснила женщина и через короткую паузу добавила: – Но ты сейчас в него не попадешь.

– Почему? – удивилась девушка.

– Потому что во время обеда он закрыт. И будет закрыт еще какое-то время.

– Почему?

– Потому что после обеда раздают таблетки. И чтобы мы их не выплевывали, туалет закрывают на ключ.

– А что, были случаи?

– Не знаю, но здесь так принято, – ответила Вера и Кристина сразу же почувствовала, что женщина солгала.

– А чем запивать?

– Да водой, дурочка, – почти ласково ответила Вера и спросила: – У тебя бутылка с водой есть?

– Нету, – удрученно покачала головой Лаврентьева.

– Тогда я тебе помогу. Посиди здесь, – сказала новая знакомая и тяжело поднявшись и переваливаясь как утка, медленно заковыляла в сторону столовой.

«Будто у меня есть выбор», – подумала Кристина и опять уставилась в стену.

Через некоторое время Веря вернулась, неся в руке литровую бутылочку с водой.

– Вот. Держи!

Вера протянула бутылку Кристине, а та благодарно сказала:

– Спасибо большое.

– Да нет за что, – отмахнулась Вера и опять уселась рядом с Лаврентьевой.

– Так, что за дела? – услышали женщины уже изрядно надоевший Кристине визгливый голос. – Верка, марш в свою палату! Ты же знаешь, что на кроватях других больных сидеть категорически запрещено.

– Да-да, Анисимовна, простите. Уже иду, – с улыбкой отозвалась Вера, подмигнула живым глазом и тихонько пробормотала: – Вот же сука! Опасайся ее. Это редкостная тварь.

Кристина понимающе кивнула и посмотрела вслед больной Веры, которая так по-доброму отнеслась к ней и подумала: «Здесь, наверное, и нормальные женщины есть. Такие как я».

Глава 6.

В туалет уже хотелось так, что хоть криком кричи. Кристина сидела на кровати, плотно сжав колени. Сестры и санитарки завозили лежачих в палату и укладывали на кровати. Воспользовавшись моментом, Кристина встала и отправилась на поиски туалета. И на ее счастье он был открыт. Но длиннющая очередь к унитазам указывала на то, что ей еще какое-то время придется помучиться. Лаврентьева встала в очередь и обратила внимание, что на банкетке, как раз напротив входа в туалет сидит надзирательница, строго следя за действиями больных. Кристина ухмыльнулась и подумала, что эта толстая бесформенная бабища следит за тем, чтобы больные не утопились в унитазах.

Вот, наконец, подошла и ее очередь. Девушка брезгливо вошла в туалет, но стазу же успокоилась: здесь было чисто и испражнениями воняло не очень сильно. Она подошла к унитазу и села писать. Неожиданно перед Лаврентьевой предстала молодая полная девушка и безумными глазами уставилась на нее.

– Отойди! Чего смотришь? Мешаешь, – тихо, но строго сказала Кристина.

– Хочу и стою, – ответила наглая молодка и сложила руки на груди.

– Ну, ну… – отозвалась Лаврентьева и сделав свое дело, быстро покинула туалет.

А за это время сестры подготовились к раздаче лекарств. Две женщины, злющая худая и красавица-блондинка уже сидели за столом и листали журналы назначений. Спустя несколько минут блондинка начала громко выкрикивать фамилии пациенток:

– Земская!

К столу подошла интеллигентного вида женщина в очках. Она остановилась у стола, держа в руках бутылочку с водой. Блондинка побросала таблетки в маленький пластиковый стаканчик, а больная отправила их рот запив водой.

– Открой рот! Покажи! – Приказала худая и обнаружив, что таблетки благополучно проглочены, кивнула головой.

Женщина отошла от стола и побрела в палату.

– Верникова! – вновь громко выкрикнула блондинка. И действо повторилось.

Кристина, ожидая своей очереди на прием лекарств, быстро сообразила, как здесь устроена раздача таблеток: подходишь к столу, глотаешь их, запиваешь и показываешь пустой рот.

Когда очередь дошла и до нее, девушка безропотно приняла лекарства и продемонстрировала рот, высунув язык.

– Хорошо, – одобрительно сказала блондинка и выкрикнула следующую фамилию.

После раздачи лекарств в отделении наступила тишина. Больные разошлись по палатам и по коридору никто не сновал. У Кристины появилась возможность отдохнуть. За полдня было столько впечатлений, что стоило все обдумать. Мыслей почему-то не было, но появилось желание опять уснуть. Девушка закрыла глаза и задремала. Неожиданно в сестринской начался бурный спор между сестрами. Они разговаривали довольно громко, а потом начали смеяться во весь голос. Сквозь дрему Кристина подумала, что тихий час не для медперсонала, а для больных отделения и сестры могли бы ржать потише. И вот как теперь в таком гвалте уснуть? Да никак. Надо просто лежать тихо и делать вид, что спишь.

До половины пятого Лаврентьева ворочалась с боку на бок, пытаясь провалиться в спасительное забытье. А когда единственные часы в отделении показали именно это время, все вокруг вновь ожило. Психички начали выходить из палат и бесцельно бродить по коридору. Кто-то включил телевизор. Кто-то просто усаживался на диване и банкетках, пялясь в большой экран телевизора.

Довольно скоро всех позвали ужинать. На сей раз Кристина уселась за общим столом. И как же она ошибалась днем! Теперь многие женщины напоминали ей вялые и засохшие растения. Их глаза были пусты и безжизненны. Против Кристины сидела почти седая женщина лет сорока в зеленом халате. Волосы ненормальной были растрепаны, и бедолага пыталась есть рисовую кашу выпуклой стороной ложки. Она медленно подносила ложку ко рту и фактически «ела» воздух. Это бессмысленное действие произвело на Кристину удручающее впечатление. Сердце девушки сжалось от сострадания к незнакомке и это отразилось на ее побледневшем лице. Но Лаврентьева быстро подавила жалость и подумала о том, что она такой не будет никогда и ни за какие коврижки. Однако никто не обращал на женщину в зеленом никакого внимания. Сестры и санитарки были заняты раздачей еды, а пациентки своими тарелками. Некоторым больным подавали еду, принесенную родственниками и эти счастливицы поглощали свои йогурты, колбасы и фрукты, не обращая внимания на завистливые и просящие взгляды тех, кому не повезло в этой жизни иметь нормальных и заботливых родных.

Кристина заметила, что одна психичка незаметно прячет в карман халата хлеб, а другая туда же отправляет отвратительную котлету. Этот шедевр кулинарного искусства даже трудно было назвать котлетой, потому что мяса в нем почти не было. Но тем не менее, оголодавшая Кристина заталкивала еду в рот и пыталась разжевать безвкусную котлету и вязкую рисовую кашу, сдобренную кусочком масла. Еда проваливалось в желудок с большим трудом и когда подали чай, девушка облегченно вздохнула: «Наконец-то все это можно запить. Не будет так противно есть этот, с позволения сказать, ужин».

Вот и конец ужина. Потом была раздача лекарств. Кристина слегка удивилась тому, что все в отделении: безвкусная и отвратительная еда, раздача таблеток и открывающийся по часам туалет, вялые и безразличные ко всему женщины, их тусклые глаза и тихие беседы ни о чем, крики медсестер и их грубость быстро стали чем-то нормальным, привычным и обыденным. Но к тому, что случилось ночью, Лаврентьева оказалась совершенно не готова.

Глава 7.

В восемь часов вечера сменились сестры и санитарки, которые принимали Лаврентьеву. А еще где-то минут через сорок, новая сестра, стриженая брюнетка с выразительными карими глазами, начала приглашать больных в процедурный кабинет на уколы. Дежурная медсестра, высокая, полная, с надменным лицом и ироничной улыбкой на пухлых губах, вторила ей, крича прокуренным голосом во все горло. Вызвали в процедурную и Кристину.

– Ложись на живот! – приказала брюнетка, набирая какое-то лекарство в одноразовый шприц.

– А можно я постою? – робко спросила девушка.

– Нет, – строго ответила сестра и пояснила: – Укол может быть болезненным. Так что лучше тебе прилечь.

Кристина спустила трусики и улеглась на кушетку. Укол и на самом деле оказался болючим.

– А теперь иди и ложись на свою кровать.

– Ладно, – покорившись судьбе, ответила девушка.

Растирая зад, Кристина приблизилась к кровати, скинула халат и легла. Первый, такой тяжелый день в психушке, слава тебе господи, закончился.

В десять в палатах, но не в коридоре, где по-прежнему лежала Лаврентьева, выключили верхний свет. Но вместо яркого верхнего света в палатах загорелись ночные светильники. Надзирающая за шестой палатой санитарка, закрыла вход в палату столом, за которым в обед ели тяжелые больные. Она уселась за стол и уткнулась в мобильный телефон.

Круглые часы, висящие над первым постом, показывали одиннадцать, когда Кристина сквозь сон услышала какие-то странные звуки, доносившиеся из шестой палаты. Это были слабенькие и тонкие то ли стоны, то ли крики. Кристине захотелось спрятаться от этих монотонных однообразных звуков, и она укрылась одеялом с головой. Но волна звуков, начавшихся очень тихо, постепенно все нарастала и нарастала. Кристина уже отчетливо слышала модуляции от «Ну-ну-ну» до «Ню-ню-ню». Это однообразное дребезжание какой-то ненормальной старухи выводило девушку из себя. Спустя полчаса она не выдержала и отбросив одеяло, обратилась к надзирательнице, которая по-прежнему совершенно спокойно копалась в своем мобильном:

– Слушайте, а нельзя ли успокоить больную, которая постоянно бубнит?

– Спи и не обращай внимания, – равнодушно ответила санитарка, скользнув взглядом по встревоженному лицу Кристины.

– Меня же, кажется, привезли сюда лечиться, а не сойти с ума. Мне этот бубнеж мешает спать.

Санитарка равнодушно отвела взгляд и снова начала что-то читать с экрана мобильного.

Кристина поняла, что просить о чем-то надзирательницу бесполезно и решила завтра пожаловаться врачу на неподобающее поведение этой безжалостной тетки.

Какое-то время было тихо, но потом монотонные звуки начали звучать с новой силой и что самое неприятное, к бубнящей на одной ноте старухе-психичке присоединилась еще одна, которая устроила концерт из похабных песен. Новая ненормальная пела громко и звонко, а ее матерщина резала слух. И при всем при этом надзирательница ничего не предпринимала, как ничего не делали и дежурные сестры, болтающие о чем-то в своем кабинете.

И тут Кристину озарило: этот ночной концерт был устроен специально для нее! Медперсонал намеренно устроил эту вакханалию, чтобы запугать ее, деморализовать и вывести из равновесия, и при этом понаблюдать, как она будет вести себя! И это открытие поразило Кристину до глубины души. Это просто какое-то садистское испытание! Ей хотят показать, что суицид – это еще не самое страшное, что могло произойти с ней. Но она хочет покоя! Она хочет тишины! Это издевательство! И едва выдержав еще сорок минут страшной пытки, Кристина закричала:

– Успокойте их! Прекратите это издевательство! Я больше не могу этого выносить! Помогите! Ну кто-нибудь, помогите!

На крик девушки выбежали сестры и со своего места поднялась надзирательница. Сестра с прокуренным голосом, обратившись к надзирательнице, приказала:

– Держи ее, а ты за уколом.

– Нет! Не надо уколов! – закричала Кристина, пытаясь вырваться из цепких рук надзирательницы. Но силы были не равны. Девушка почувствовала вонзившуюся в нее иглу и затихла. Все кончилось. Вокруг все исчезло. Ни страха, ни нестерпимой тоски, растекающейся от макушки до кончиков пальцев ног, ни монотонного «Ну-ну-ну». Ничего.

А утром Лаврентьеву перевели в шестую палату.

Глава 8.

Кристина медленно повернула голову к окну, у которого стояла ее кровать. Из окна сквозило, а до батареи нельзя было дотронуться, такой горячей она была. На улице было темно, как у негра в заднице. Только круглый светильник, висевший над пустым проемом двери тускло бил в глаза и освещал кровати с неподвижно лежавшими больными. В помещении висел неприятный запах затхлости, исходящий от старух-шизофреничек, которые по рукам, ногам и груди были привязаны к своим кроватям. А еще вовсю воняло грязными памперсами. Слабой рукой девушка зажала нос и попыталась дышать через рот. Но отвратительный смрад все равно проникал в легкие. Кристина закашлялась и тут услышала голос надзирательницы.

– Лаврентьева, тебе надо сдать мочу. Идем, я провожу тебя в туалет. А потом не пей и ничего не ешь. Тебе надо сдать анализ крови.

Кристина попыталась подняться, но почувствовала неимоверную слабость и сильное головокружение. Санитарка подхватила девушку за локоть, бесцеремонно сдернула с постели и вывела из палаты. Едва сдерживая дрожь в ногах, Кристина добрела до туалета. Там надзирательница подала Лаврентьевой пластиковую баночку и приказала:

– Писай сюда.

Девушка молча исполнила приказание надзирательницы и тут увидела, как другая санитарка вкатила в туалет инвалидное кресло со старухой с налысо обритой головой, которая лежала в палате Кристины ближе к выходу. Ненормальная больше походила на древнего старика, чем на женщину. В голове Кристины словно молния промелькнула какая-то мысль, но тут же исчезла. А санитарка пересадила старуху из кресла на унитаз, предварительно стянув с нее грязный и вонючий памперс и злобно гаркнула:

– Тужься! Тужься, сука! Ты должна посрать!

Что было дальше с бедной старухой Кристина не видела. Она вышла из туалета держась за стену, покрытую новым кафелем и в сопровождении надзирательницы вернулась в палату. Кристина улеглась на кровать и уставилась в пустоту. Все это время санитарки вывозили лежачих в туалет, а потом возвращали их обратно. Спустя полчаса в палатах включился верхний свет. Это означало, что в психушке начался новый день.

Кристина плохо помнила, что происходило с ней не только в этот день, но и в последующие. Она была какой-то слабой, вялой, апатичной и инертной. Постоянно хотелось спать и совершенно не хотелось о чем-то думать. Иногда Кристина осознавала, что ей трудно говорить и она начала забывать даже самые простые слова. Она почему-то совершенно не волновалась о произошедшей в ней перемене. Ей все было безразлично: и запахи в палате, и старуха постоянно бубнящая: «Ну-ну-ну»; и дама в зеленом, оказавшаяся пикетчицей и оппозиционеркой, которая постоянно стонала; и матерщинница с ее похабными песнями; и даже то, что ее саму никто не навещает. Больничная еда уже казалась вполне приличной, и она съедала все, что подавали. Девушка привыкла к очередям к унитазу и биде, и к тому, что ее выпускали из палаты только на прием пищи и таблеток, да в туалет и по каким-то дням в душ под надзором санитарки. Гулять можно было только в палате, вышагивая взад и вперед по узкому проходу между кроватями.

Единственным развлечением Кристины было как ни странно окно. Когда на улице становилось светло и при ясной погоде, ей хорошо была видна крыша соседнего корпуса больницы. Ровная крыша была уставлена телевизионными антеннами и антеннами сотовой связи. Чуть правее возвышалась крыша чердака, которую заселила пара голубей. Их деловитая возня была бесконечной, как и парение серых зимних облаков над ними. Иногда парочка куда-то улетала, но потом возвращалась назад. Иногда голуби усаживались на какую-нибудь антенну и долго о чем-то ворковали. Иногда улетал только самец, и самочка терпеливо дожидалась его, сидя на одном месте, будто боялась, что когда он прилетит, то, не застав ее на месте, найдет себе другую подружку.

Когда погода портилась и эту идиллическую картинку скрывал густой туман или падающий снег, Кристине почему-то становилось грустно. Ей хотелось наблюдать за верностью и любовью этих странных птиц. Наверное, думала порой Кристина, что у этих пернатых было то, чего не было у нее самой: любви, верности и терпеливого ожидания. Хотя нет. Она каждый день терпеливо ждала Влада. Она не понимала, почему муж не навещает ее. Хотя кто-то же принес ей мыло, зубную пасту и полотенце. Возможно это была мама или отец. Но чего гадать? Она брошена всеми здесь, в этом страшном месте и никто не обнимет ее, не пожалеет и не скажет ласковых и нежных слов, или слов поддержки.

В один из дней, Кристину вместе с еще несколькими женщинами вызвали на осмотр гинеколога. Сборы оказались долгими и не очень простыми. Сначала сестры вывели больных из палат и оставили в угловом коридоре дожидаться сестру-хозяйку. Спустя какое-то время появилась веселая и улыбающаяся женщина пенсионного возраста. Она принялась доставать из пристенных шкафов теплые колготки, свитера и вязаные шапочки. Потом все начали примерять ботинки и дутые сапоги и, наконец, дело дошло и до отвратительных черных и синих теплых бушлатов с капюшонами.