Аминазиновые сны, или В поисках смерти

Глава 28.

Ближе к десяти утра Нежина отправилась к врачу и все с нетерпением ожидали ее возвращения. Спустя час вихляя бедрами Вера вошла в палату. Она широко улыбалась.

– Ну все, девочки, я прошла! Теперь я могу звонить тетке.

– А Философиня где? – поинтересовалась Наташа. – Она ведь тоже должна была побывать у врача.

– Ее отвели к Федоровне после меня. Скоро явится, – пояснила Нежина и, грузно усевшись на кровати, облегченно выдохнула. – Ну что, подруги, теперь я спокойно могу все честно рассказать. Приукрашивать и врать не буду. Зуб даю! – Нежина сделала характерный жест и оглядела соседок.

– Нет, не начинай, – попросила маленькая Оксана. – Давай дождемся Анну Яковлевну. Ей тоже будет интересно услышать твою историю.

– Какую историю я должна услышать? – улыбнулась входящая в палату Власова.

– Да Веркину же, – подсказала Кристина.

– А-а… Я готова.

Философиня присела на своей кровати и обратилась в слух, а Вера довольно крякнула и театрально взмахнув рукой, произнесла:

– Итак, слушайте. Вообще-то к моей жизни хорошо бы подошел эпиграф из слов песни Виктора Петлюры: «… черный ворон переехал мою маленькую жизнь».

– А кто этот Петлюра? – спросила Наденька.

– Как? Ты не знаешь? – округлила глаза Нежина, и сама же ответила: – Это очень известный певец шансона. На зоне девки его очень любили. И мы там часто пели его песни. Его и его брата.

– Понятно, – буркнула Наденька. – Но я ни одной его песни не слышала.

– Если попросишь хорошо, я спою. Я много песен его знаю.

– Верка, не тяни, рассказывай, – поторопила Нежину Катя.

– Я и рассказываю…

«История о буйной фантазии, актерском таланте и оптимизме».

– К вашему сведению, я наполовину русская, а наполовину узбечка. Поэтому и волосы у меня такие черные и густые. Фигурой я пошла в мать, русскую. Она тоже была такая невысокая и крепко сбитая, как я. Отец назвал меня Фариза, да фамилия у него была Аббосов.

– Да, – хихикнула тихо Маша, – что имя, что фамилия – просто жесть!

– Вот именно, – совершенно не обиделась Вера. – Поэтому мама записала меня на свою девичью фамилию Нежина и назвала Верой. Она верила почему-то, что я буду очень счастливая.

– А где твои родители сейчас? – перебила Веру Полина.

– Как где? На родине отца. Там у них есть еще шестеро детей. Моих братьев и сестер. Но я видела только старшую сестру. Ее мама как-то сюда привозила.

– Так с кем же ты жила?

– С бабушкой. Она меня с двух месяцев растила и воспитывала.

– Видно не очень хорошо, раз ты сначала в тюряге оказалась, а потом здесь, – подковырнула рассказчицу Лялькина.

– Отвяжись, Катька, – отмахнулась Нежина. – Видно мне так было на роду написано. И я, признаюсь честно, бабушку не слушалась ни в чем, поэтому в шестнадцать лет села в первый раз за героин. А я уже тогда была беременная от своего парня. Там же в тюрьме и родила сына, а он там взял и умер. Через год я вышла и сразу к нему, к любви своей страстной. А он там, подлец, с любовницей кувыркается. На той самой кровати, на которой мы с ним занимались любовью, и он мне говорил такие хорошие слова. Я так разозлилась, что у меня в глазах потемнело и я зашаталась, – Вера приподнялась и изобразила, как она шатается с закрытыми глазами, а потом открыла глаза, плюхнулась на кровать и продолжила: – Вот я нечаянно и пырнула его ножиком в ногу. Хотя, бабы, целилась я в нее. В девку эту. Но моя рука почему-то дрогнула, и я нечаянно промахнулась. Я хотела убить ее из ревности, а его оставить жить, чтобы он мучился до конца своих дней. А потом, правда, когда убежала, то в какой-то момент думала выброситься с третьего этажа его дома. Назло ему. Но… – Вера сделала театральную паузу и рассмеялась: – Если с такой высоты прыгать, то не убьешься насмерть, но позвоночник может засыпаться в трусы. И я эту мысль оставила. После этого мне дали девять лет строгого. И только я вышла в мае, как в июне попала нечаянно под поезд.

– Пьяная была? – серьезно спросила Маша.

– Нет, трезвая как стеклышко.

– Врешь! – не поверила Катя.

– Вот те крест, не вру! – Нежина широко перекрестилась. – Как только тогда осталась жива – не представляю. Травмы получила такие серьезные, что месяц лежала в коме. А когда пришла в себя, то увидела рядом с собой маму и сестру. Я сестру сразу узнала, потому что уже видела ее, правда, маленькой девчонкой. И что вы думаете, когда меня перевели из реанимации в нормальную палату, то меня пришел навестить мой любимый – коварный изменщик. Так он, представляете, прямо там в палате ударил меня ножом в грудь целых два раза! Его скрутили, а меня опять повезли в операционную. Врачи боролись за мою жизнь, и я выжила всем врагам назло!

– Так покажи им свои шрамы и голову свою покажи, – предложила Света.

– Ладно, сейчас, – быстро согласилась Нежина и, встав во весь рост, подтянула халат и рубашку к самой шее, потом покрутилась, чтобы все увидели два шрама в области печени.

– Жестокая жесть! – присвистнула Маша.

– А то! Могу и голову показать. У меня часть черепа заменена пластиной, – Вера опустила рубашку и приподняла волосы, продемонстрировав и пластину. – Глаз вытек, так вместо него поставили стеклянный, а в ногах стоят спицы. Вот такая я вся собранная по частям.

– Ужас! – воскликнула Полина.

– Но это, девки, мне не помешало выйти замуж, – похвасталась Нежина и грузно уселась. – Там же в больнице я познакомилась со своим будущим мужем Петенькой. И как только мы подлечились и вышли из больнички, то сразу пошли в загс. Он учил меня ходить, ведь я поначалу была в инвалидной коляске. Он в меня вселил уверенность, что со мной все будет хорошо. И за это я ему была очень благодарна. Потом у меня родились двойняшки. Митенька и Коленька, а потом и доченька Вета. Спустя лет десять, я опять встретила своего бывшего. Ну он, как и положено, отсидел за меня. Та вот, когда в тот роковой день он приходил ко мне в больницу, то обзывал и овощью, и поленом. Но когда он меня увидел здоровую и ходящую на своих ногах, то обомлел. Сбелелся весь так и задрожал, словно его током ударило. Тут он мне и говорит: «Зайка, прости ты меня. Котик, давай опять будем вместе». А я ему в ответ: «Я, милый, замужем и иди ты куда шел. Я счастлива с Петенькой!» и послала его куда подальше громко и не выбирая выражений.

– И правильно сделала! – поддержала подругу Света, остальные женщины громко поддержали ее: «Правильно! Молодец! Так ему сволочи и надо!»

– Да… История, так история, – улыбаясь проговорила Власова. – А где теперь твой муж? Что-то я не замечала, чтобы он звонил тебе или приходил навещать.

– Как где? – переспросила Нежина. – Разве я не рассказала?

– Нет еще, – хором подтвердили женщины.

– В тюрьме мой Петечка, – объявила Вера.

– Как? Почему?

Нежина закатила глаза к потолку, словно вспоминая очередной эпизод из своей жизни. Пауза затягивалась.

– Ну говори! Не тяни! – вскричала Наташа.

– Как-то иду я домой из магазина. И вдруг возле меня останавливаются старые «Жигули». А там сидят трое Петиных друзей. Они были цыгане, а я их помнила еще по совместным делам с наркотой. Они предложили меня подвести до дому, и я, дура, согласилась. Нет, чтобы подумать башкой своей дурной.

– Так с пластиной она и не может быть умной, – съерничала Катя, поудобнее устраиваясь на постели.

– Я не почувствовала никакой опасности. Бухнулась на заднее сиденье и еду себе спокойно. Предложили что-то выпить из бутылки. Я выпила и тут же отрубилась. А очнулась в лесу, привязанная к дереву. Потом они изнасиловали меня все трое.

– Мрак, – тихо произнесла Оксана.

– Так и оставили меня на ночь. Утром, правда, развязали и привезли домой. Петечка как узнал, что произошло, рассвирепел весь и в этот же день порешил всех троих. Я была в шоке. Ну… потом суд… то да се… И я осталась одна с тремя детьми. Запила крепко, конечно. Когда денег нет, а я получаю пенсию по инвалидности, то покупала боярышник и пила его. Но в руки-то давали по одному фуфарику в руки. Так я, когда приходила в аптеку, то говорила, что моя мама сердечница и просила два.

– Давали? – поинтересовалась цыганка.

– Как же не дать? Давали.

– А дети как же? – жалобно спросила Наташа.

– А детей забрали у меня. Но они меня навещают и ругаются, что я много курю. Особенно дочь. Ну, девки, вот и вся история. Но я не отчаиваюсь. И по секрету скажу, что у меня уже образовался новый поклонник. Серега. Наверное, когда выйду отсюда, позову его к себе жить. Мне комнату в общежитии выделили. На девятом этаже.

Нежина встала и театрально поклонилась. Но потом, взяла с тумбочки бутылку с водой и поднесла к губам, словно микрофон.

– А теперь вечер шансона. Песни Виктора Петлюры исполняет Вера Нежина.

Вера тихонько откашлялась и запела:

«Ранним солнечным утречком

провожала она

Своего ненаглядного,

своего паренька.

«Ты служи ненаглядный мой

Обо всем не тужи,

Если что-то случится вдруг

Обо всем напиши…»

Женщина пела, притоптывая себе в такт. Ее голос был звонок и чист. В пении Нежиной не было ни единой фальшивой ноты. Спустя некоторое время в проеме двери седьмой палаты столпились больные из других палат, привлеченные неожиданным концертом. И пока медперсонал их не разогнал, женщины с больными душами с удовольствием слушали пение странной пациентки восьмого отделения психиатрической больницы города N.

Эпилог.

На следующий день Власова покинула больницу и ее вышли провожать почти все женщины седьмой палаты. Они просились тепло, а маленькая Оксана даже попыталась обнять эту странную женщину с печальными глазами и глубокой скорбной складкой между бровей.

Веру Нежину выписали через два дня после импровизированного концерта, который к большому разочарованию больных закончился очень быстро. Правда, тщательно собираясь накануне, Нежина забыла на спинке кровати свое полотенце.

– Давайте поспорим, сколько дней она не будет пить?

– Неделю.

– Нет, месяц.

– Я думаю, что дня три.

– А я уверена, что уже сегодня она напьется со своей теткой.

– М-да…

– Может быть…

– Это вряд ли…

– Я сама напиваюсь сразу же, как только выхожу отсюда. И она вернется сюда, потому как полотенце забыла. А здесь забывать ничего нельзя…

Середина марта. Весеннее солнце уже не жалело своего света, пронизывая острыми лучами палаты восьмого отделения. Но через щель в окне пробивались довольно свежие струи воздуха, из чего Кристина заключила, что ветер на улице еще холодный и до настоящего тепла пока далековато. По небу пробегали редкие белые облака, напоминающие пышный бело-голубой зефир. Облака причудливо меняли свои очертания и наблюдать за этими плавными переходами было даже забавно. Хорошо знакомая парочкой голубей по-прежнему жила на своей излюбленной крыше. И Кристина часто думала о том, почему они не покидают это странное место и задавала вопрос, что держит этих свободных птиц здесь, когда они вольны улететь куда угодно, чтобы свить себе гнездо? А может эта крыша и есть их дом?

Яркие весенние дни радовали Лаврентьеву, как радовал и тот факт, что ее перевели в пятую палату на пять человек, где лежали больные, готовящиеся к выписке. Счастливые женщины потихоньку складывали свои вещи, ожидая скорой встречи с родными и близкими. Но будущее самой Кристины по-прежнему было в покрыто мраком. Возвращаться было некуда, да и не к кому.

В отделении все было по-старому. Врачи пытались вернуть израненные души в мир, то есть лечить неизлечимое. Сестры так же грубо и жестко исполняли свои обязанности, покрикивая на больных. В шестой палате тоже ничего не менялось: бубнеж Фенечки и ночные концерты Светки случались довольно часто. Недавно в шестой появилась новая подвешенная и она была так плоха, что заведующая отделением не разрешила хирургу осмотреть бедолагу.

Таня уже разговаривала нормально, и Смотрящая сказала, что ее скоро переведут в седьмую палату. На вечерней прогулке по коридору дама в зеленом по-прежнему шаркала тапками по линолеуму почти не поднимая ног. Она словно скользила по тонкому льду, боясь упасть и пытаясь найти точку опоры. Лариса тоже быстром шагом ходила по коридору и ее упрямый взгляд был устремлен только вперед. Что она видела впереди? Новые операции на глазах и новое зрение? Или вечную темноту?

Нинка Артемьева исполняла свои обязанности смотрящей и зорко следила за порядком в отделении, осознавая свою несомненную полезность.

В седьмой же палате после выписки Нежиной и Власовой стало непривычно тихо и скучно. Даже Катька Лялькина и цыганка Машка как-то сникли и притихли. Катька, которую всем необходимым теперь снабжала Вера, уговорила Жанну позвонить брату и попросить его приехать к ней навестить, привезти мыло и зубную пасту, а еще желательно и туалетную бумагу, а потом и забрать ее из больницы. Добрая Жанна выполнила просьбу Лялькиной. Но брат Кати был категоричен: «Никуда я не поеду и забирать эту алкоголичку из больницы не буду. Пусть все необходимое ей привезут ее любовники, которых у нее немеряно. Я помогаю ее детям и собираюсь оформить опекунство над ними. А ее постоянные выкидоны стоят у меня и моей жены уже поперек горла. Дурка – это ее дом родной. Если вы такая добрая, то сами ей и помогайте. А меня прошу больше не беспокоить».

После очередного приступа Наташу перевели в шестую палату, где Алиска находится до сих пор. Ольга Никитина по-прежнему лежит в своей излюбленной позе, и иногда что-то записывает в толстую общую тетрадь. А Анька ждет суда. Ее виновность в краже сапог была доказана и теперь девчонка боится уже самого суда. За неимением апельсиновых корочек она не переставая рвет фантики от конфет ровно на восемь частей. Сестры поговаривают, что Аньке назначат принудительное лечение, так что покинув стены клиники на судебное разбирательство, она довольно скоро вернется в отделение обратно.

Любительница кофе рыжая Светка и Полина Евсеева тоже готовились к выписке, а маленькая Оксана что-то уж слишком задержалась в дурке. Но не будут же держать ее тут вечно? Девчонке необходимо учиться и жизнь свою приводить в порядок тоже надо.

Непомнящую Наденьку должны были выписать в последнюю пятницу февраля. Но ни в эту пятницу, ни в последующие дни за ней никто не приехал. Настроение Мельниковой меняется от тихой паники до глубокого отчаяния. Она часто плачет и постоянно задает одни и те же вопросы: «Почему они не едут за мной? И приедут ли вообще? Черт с ними, я буду жить здесь. Здесь мне хорошо». Девчонки ей говорят: «Да не торопись ты домой. Лежи, отдыхай и представь, что ты в санатории. На работу ходить не надо, полы мыть не надо. Ублажать братьев-алкоголиков тоже не надо». Тогда слабая улыбка появляется на губах Наденьки, и она отвечает: «Да, я как будто в санатории, и я отдыхаю», но утром следующего дня девушка вновь тоскливо смотрит в окно в ожидании поездки домой. Все в отделении прекрасно понимают, что за бедной Наденькой никто не приедет и больнице самой придется организовывать доставку девушки домой.

И такие доставки домой больных не были редкостью. Кто же хочет жить рядом с психбольными? Никто.

В общем, все было, как всегда. Только за одним исключением: Кристина по-прежнему не знала, когда же сама покинет больницу и куда пойдет. Нигде и никто ее не ждал. Она вспомнила, как несколько дней тому назад ей разрешили позвонить домой. И трубку снял отец.

– Да, слушаю.

– Это я, папочка…

– Кто это?

– Дочь твоя. Кристина.

– Вы, очевидно, не туда попали. У меня нет дочери.

– Забери меня домой, пожалуйста.

– У тебя нет дома. Оставь свои фокусы для других и сюда больше не звони.

– Но…

– Хотя… У тебя есть выбор – остаться в больнице, либо надолго сесть в тюрьму за покушение на убийство меня и твоей матери.

– Но я не хотела…

– Лжешь! Хотела.

– Так что же мне делать?

– Это уже не наши с мамой проблемы. И кстати, ты уже свободна и от брака. Влад развелся с тобой. На этом все.

После этого разговора Кристина все чаще и чаще задавала себе один и тот же вопрос: «А может остаться здесь навсегда? Но где найти в себе силы и смелость, чтобы помочь всем этим шизофреничкам, алкоголичкам и суицидницам возродиться и войти в мир обновленными и счастливыми? Да, в жизни может случиться всякое, но хорошего все же больше. Хорошего, доброго и счастливого. И да, мы рождаемся, живем и умираем. И в этом течении жизни ничего не меняется с начала времен. И дорога к смерти – это не тот путь, который мы должны выбирать. Только путь жизни – это единственный путь, который мы должны пройти до своего естественного конца. У смерти много сюрпризов и не стоит призывать ее раньше времени».

В начале апреля в доме Философини раздался телефонный звонок

– Слушаю.

– Привет, Анька.

– Здравствуйте.

– Ты что, меня не признала? – весело засмеялась Нежина.

– Как же, Верочка, узнала. Как себя чувствуешь? Как твои дела?

– У меня все хорошо. И знаешь, девки-то ко мне приходят часто. И Анька вихрастая, и Оксанка и Полинка. Даже Машка заходила несколько раз.

– А Катя? Навещает тебя?

– Не-а. Катька опять загремела в дурку. Только выписалась, нажралась где-то и ее забрали. Я ходила к ней. Ну, принесла там всякое. А она ржет и говорит мне: «Я, наверное, здесь буду жить вместе с Нинкой и Кристинкой. А хули мне: кормят три раза в день, поят и таблетки дают бесплатно. В магазин ходить не надо, готовить, стирать, убирать не надо. Работать, чтобы поиметь три копейки не надо. Полная лафа и экономия! Отдыхай, спи и балдей!» А еще туда хочет вернуться Полина, вроде как плохо себя чувствует. Решила взять, Анька, с тебя пример, самой поехать в дурку. Но это она напрасно. Не стоит этого делать. Ты же была нормальная, а у нее диагноз серьезный. Да и Анька вихрастая скоро туда отправится. Ну… на… как его… принудительное лечение.

– А Оксана как?

– Пошла учиться. Даже с бабушкой помирилась.

– А Маша?

– Машка ведет себя примерно, встала на учет вовремя, таблетки пьет по часам. Боится опять в психушку загреметь. А ты как поживаешь?

– Хорошо. Работаю. Вот скоро внук должен родиться.

– Классно! Мои дети тоже недавно приезжали ко мне. Только ругались, что я курю. Особенно доченька.

– Не пьешь?

– Не-а. Я детям слово дала. Больше ни-ни.

– Вот и отлично! Жизнь продолжается.