Кто ты, человек? Сказание о Свете

те сокровища достать,

чтобы вам их пораздать.

Не хватило только силы,

и конечно страшно было;

но напряг свою я волю,

чтобы вам облегчить долю;

чтоб не только короли,

все чтоб в счастье жить могли».

Он умолк и потупился.

Потом низко поклонился

и, казалось, снова сник.

Вдруг раздался громкий крик,

звонко взрезав тишину:

«Я возьму его вину!»

Вздрогнул, замер люд, а это

на помост вбежала Света.

«Я не дам его убить.

Нельзя голову рубить!

Нет беды в его вине;

отрубайте лучше мне!»

И вельможа содрогнулся,

потом к князю повернулся

и шепнул тихонько тут:

«Это будет уже бунт».

Но владыка был спокоен:

«Не дадим им жить обоим.

Сейчас ей, потом ему;

на себя я грех возьму».

6

Ну а Света уж без страха

кладет голову на плаху.

Барабанов грянул бой,

трубы начали свой вой.

Кое-где раздался плач.

Поднял вверх топор палач,

и немного торопясь,

он по детской шее .... хрясь.

В плаху лезвие вонзилось,

но как будто погрузилось

и прошло как сквозь туман,

никаких, не сделав ран.

Кат не понял. В самом деле,

на него, смеясь, смотрели

снизу детские глаза.

«Что ещё за чудеса?»-

палач тупо удивился.

Как-то весь засуетился,

даже скинул свой колпак,

растерялся видно так.

Еще раз мелькнул топор.

Вновь смеясь, глядят в упор

на него глаза девчонки.

И на шее в жилках тонких

бьется пульс, и кости целы.

Палач стал мгновенно белым,

дрожь пробила его тело,

важность в миг с него слетела,

глаза дико округлились,

страхом, ужасом налились,

и издав истошный вой,

с обнаженной головой,

пятясь, грохнулся с помоста.

Сей силач большого роста,

кого весь народ страшился,

соскочив, бежать пустился,

как напуганный олень.

И полезла страха тень

на людей неудержимо;

и уже промчался мимо

перекошенный вельможа;

и пустился за ним тоже,

опрокинув стул, владыка.

И оглохли вдруг от крика

поле, лес, и даже дали

эхом ужаса кричали.

Все, кто мог, бежать пустились,

и толкались, и давились,

прячась в замке и домах.

Охвативший ужас, страх,

вмиг очистил всю поляну.

И казалось как-то странным,

что один всё же остался,

хотя тоже испугался,

но не скрылся, не сбежал,

только чуточку дрожал.

Он ещё не знал, что с ним,

что здесь нужно им двоим,

что всё это не виденье,

что пришло к нему спасенье,

что не мёртвый он – живой,

цел, здоров и с головой.

7

Встав с колен и отряхнувшись,

и к парнишке повернувшись,

улыбнулась Света мило,

подошла к нему, спросила:

«Как зовут тебя дружище?

Ты из знатных, или нищий?

По твоей судить одежде,

так ты вроде принц был прежде;

ну а то, что с нею стало,

говорит, что уж не мало

ты прошел дорог бедняга,

что под ней не принц – бродяга!»

От её слов встрепенувшись,

и от шока чуть очнувшись,

он уселся, где стоял,

и послушный вид принял;

но глядел ещё со страхом

то на Свету, то на плаху.

Говорить пока не мог,

только гладил раны ног;

видно было им не сладко

от оков железной хватки.

Делать что-то было надо,

и усевшись с ним там рядом,

ему Света назвалась,

успокаивать взялась.

8

Просидев, не знаю сколько,

удалось узнать ей только,

что парнишку зовут Грюн,

что не так уж он и юн,

как ей сразу показалось,

и, наверное, досталось

ему бед уже не мало.

Она позже разузнала,

что терпел он их напрасно;

но он выглядел прекрасно,

и в семнадцать лет почти

за мальчишку мог сойти.

Посидев с ним, осмотрелась,

и ей очень захотелось

с этим местом распроститься,

а то может появиться,

вдруг опомнившись, здесь стража;

и задуманная кража,

с казни юного страдальца,

из далёких мест скитальца,

уже будет не возможна.

И поднявшись осторожно,

помост Света обошла,

ключ, печать, указ нашла;

ключ взяла и печать тоже,

их, наверное, вельможа,

убегая, обронил.

Ключ как раз ей нужен был

от кандального замка.

То везенье, а пока

Грюн свыкался мало – мало,

Света цепи поснимала,

потом за руку взяла,

и от туда повела.

Так пошли они вдвоем

через лес, потом ручьём,

удаляясь в лес от бед,

оставляя один след

кое-где на мокрой глине.

А за ними по лощине

незаметно пошёл дед,

и разглядывал тот след,

он не видел следов Светы.

Обстоятельство же это

его видимо смущало,

и он сзади шёл сначала,

потом в бок на склон поднялся,

след и там не отыскался;

затем вниз сошёл к воде,

следа не было нигде.

А пока те держат путь,

отвлечёмся на чуть-чуть:

здесь наверно в самый раз

о парнишке дать рассказ.

ГЛ. 3

1

Грюн из знатного был рода,

но не здешнего народа,

а из северных краёв,

и там княжестве своём

жил он жизнью беззаботной:

развлекался, кушал плотно,

бед и голода не зная,

что вокруг есть жизнь другая,

стоит только удалиться,

в мир крестьянский погрузиться,

то увидишь нищету,

неизвестную жизнь ту,

коей весь народ живёт,

что для них она не мёд;

сладко ж лишь живут князья.

Но однажды там, друзья,

появился странный дед:

с виду вроде много лет,

но глаза вот – молодые,

руки ж – старые, худые;

и в ногах давно нет прыти,

и волос седые нити

в жидких прядях заплелись;

и усердно уж взялись

рушить тело разны хвори.

Только с ними видно в ссоре,

сколько помнит себя, был,

так как жизнь тот дед любил.

А ещё любил цветы.

Этих детищ красоты

знал он тысячу названий:

для души, и для желаний,

от болезней и от бед,

знал цветов все тайны дед.

Знал уход, посадок срок,

как подкормку сделать впрок,

где сажать их, в какой почве,

как полить, рыхлить и прочее.

В общем мастером был тут,

и любил свой этот труд,

вообще в земле возиться.

И он смог определиться

там садовником при доме.

И ещё считалось в норме,

что он нянькой во дворе

должен быть всей детворе.

И для Грюна стал он другом

не в пример дворовым слугам.

Дед мальчишке полюбился,

потому и очутился

скоро в милости господ,

да и весь простой народ

на него не ведал зла,

но с ним тайна в дом вошла.

2

Незаметно, день за днём,

в тайном замысле своём,

отступаясь, затем вновь,

состраданье и любовь

ко всем бедным, честным людям

стал воспитывать он в Грюне,

чтоб жалел тот, свой народ.

Незаметно для господ

старик делал своё дело,

и парнишка вырос смелым,

понимая, что к чуму;

но как дальше жить ему,

он ответ найти не мог,

только случай вдруг помог.

Лето жарким, знойным было,

солнце всё испепелило,

урожай погиб в тот год,

голод страшный, ждал народ.

Где и так была нужда,

навалилась вдруг беда:

нечего в оброк то сдать.

И людей чтоб запугать,

чтоб собрать оброк весь в раз,

князь такой даёт указ:

«Кто не сдаст сполна и в срок

установленный оброк,

кто надумает скрывать,

тех схватить, четвертовать».

И ещё для устрашенья,

велит строить сооружение,

где вершиться будут казни,

смерти лютой жуткий праздник,

где, как символ власти страха

возвышаться будет плаха.

Но, по-видимому, князь,

людской смерти, с жизнью связь,

во всей сути не постиг,

цели этим не достиг.

Запугать, как не пытался,

все ж богатств не досчитался.

И по истеченье срока,

вновь он сборщиков оброка,

посылает по всем сёлам.

А по лицам невесёлым,

даже верных своих слуг,

князь надменный понял вдруг,

что вершит несправедливость;

проявить же к людям милость,

все же он не смог решиться,

и подумал: «Пусть свершится,

что положил здесь им бог».

Он своё терять не мог.

3

Не прошло ещё и дня,

а по сёлам, деревням

прокатилось уж известье,

что доставлен был в поместье

недоимщик дед Лука;

у него нашлась мука,

хоть оброк был сдан не весь.

И промчалась следом весть,

что казнят уж утром вроде,

да при всём честном народе,

показать чтоб людям власть.

И на утро собралась

люда всякого толпа,

у помоста и столба,

где уж был привязан дед.

Он стоял, угрюм и сед,

в никуда казалось глядя,

не вникая, чего ради

собирается здесь люд,

что сейчас свершится суд,

чем страшна его вина,

и что жизнь всего одна,

что ему в ней места нет,

что, проживши столько лет,

заклеймён вдруг званьем вора.

Он не чувствовал позора,

не надеялся на милость -

знать была необходимость,

чтоб сокрыть муку посметь,

просто, чтоб не помереть.

Дед конечно понимал:

если б всё в оброк он сдал,

до весны б уже не дожил,

с голодухи б кости сложил.

А раз скрыть не получилось,

зачем ждать от князя милость.

Так он думал, рассуждал,

а народ стоял и ждал.

Но вот прибыли сюда

исполнители суда,

и взялись вершить свой суд.

Но потом свершилось тут,

то, чего сам князь не ждал:

в толпе кто-то зарыдал,

зачитали приговор,

дед в нем признан был как вор,

и верёвки привязали,

и уже команду дали,

и коней было хлестнули,

те – верёвки натянули,

разорвать чтоб старика,

но тут твёрдая рука

за узду коня схватила,

казнь на этом прекратила.

И узнали все вдруг Грюна.

На лице красивом, юном

и решительность и гнев.

Таким образом, посмев

отменить отца указ,

на себя навлёк он в раз

все пришедшие вслед беды.

Защитив от казни деда,

не учёл он нрав отца,

и с высокого крыльца

тот разгневанный велел,

чтобы Грюн уже не смел

в дом являться до тех пор,

пока жизнь не выбьет сор

из его дурной башки:

видно тут его дружки

– эти все простолюдины,

в совершённом им, повинны.

И решил: «Пусть хвати горя,

чтоб потом в семейном споре

проще было доказать,

что лишь золото и власть,

исполняют все желанья.

А лишь страхом наказанья

власть и держат над народом.

И не видывал он с роду,

чтобы сын отцу перечил;

пусть мытарство в нем излечит

этот, жалости, недуг.

Пусть поймёт, где место слуг

в этой жизни, навсегда;

в чём их роль, и вот тогда

может быть, его простит».

А теперь же князь велит

гнать его из дома прочь,

не желая и помочь

ни деньгами не едой,

чтобы встретился с бедой,

и один лишь на один,

этот добрый господин.

4

Так случиться было ссоре,

и понявши Грюна горе,

провожённого шпаной,

затворились за спиной,

тяжело вздохнув, ворота.

А от ближнего сворота

по дороге шёл садовник.

И несчастный наш виновник

к нему кинулся навстречу,

с торопливой, страстной речью:

«Ну ответь ты мне мудрец,

где людской беде конец?

Столько слёз народа льётся,

что ж к ним бог не повернётся?

Почему одни в беде,

вечно в каторжном труде,

а другие живут праздно,

время тратят безобразно,

и живут в богатстве, сладко

и нисколько им не гадко

быть людскими палачами,

хоть боятся смерти сами.

Может, бедность виновата?

Может если б все богато

жили б, то ушла беда?

И среди б людей тогда,

был бы мир и справедливость.

Где же всё же божья милость?

Может, есть к другим народам,

о каких не слышал с роду.

Может в странах дальних где-то,

на краю мирского света?

Может, есть туда дорога?

Подскажи мне ради Бога.

Я пойду и погляжу,

а вернувшись, расскажу,

как построить счастье людям,

где мы все, как братья будем».

Дед послушал эту речь,

снял кафтан, потёртый, с плеч,

постелил и, крякнув, сел,

вдаль дороги посмотрел,

и в ответ заговорил:

«Да, друг, дел ты натворил.

Ты теперь, дружок, ответчик,

и тебе я не советчик.

Я ведь сам найти пытался

в том ответ, и проскитался

смолоду до этих лет:

обошёл почти весь свет,

повидал, узнал всего,

жизнь прошла, а на него

я не смог найти ответ.

Но открыть могу секрет!»

И вздохнув, собравши дух,

говорит: «Есть в мире слух

о сокровищах несметных,

о подходах к ним заветных,

и, что если б их раздать,

все б смогли богаты стать.

Слух тот ходит с давних пор:

в южном княжестве, у гор,

та сокровищница предков.

На двери чугунной метка

в виде шара в лучах света,

но сокровищница эта,

скрыта тайной много лет:

входа людям в неё нет.

Хоть и дверь там без замка,

и прошли уже века,

но войти никто не смог,

видно, вправе, только бог

за её вступить порог.

Не для грязных людских ног,

созданы, подземны залы.

И правители там стали,

не сумев того понять,

вход ревниво охранять.

И лежат богатства эти

не одно тысячелетье,

хотя ясно посему,

пользы нет в том, никому».

Тут умолк дед, наконец,

а отважный наш юнец

в путь решается идти,

чтоб сокровища найти

Чтоб уменьшить сказа груду,

я рассказывать не буду,

где он был, и, как он шёл,

как секретный вход нашёл,

как его при том схватили,

ну, а, как потом судили,

и, как смерти избежал –

я уже рассказ держал.

ГЛ. 4

1

По пологому распадку,

как играя с солнцем в прятки,

ручеёк бежал, струился.

Вот он в кочках мшистых скрылся,

вот скакнув через валун,

как резвящийся шалун,

быстро юркнул под кусты,

и среди стеблей густых

переливисто смеётся.

Но вот снова плавно льётся

по поляночке открытой

и прижавшись к тропке сбитой,

с нею будто бы с сестренкой,

обежав бугор сторонкой,

дружно вместе держат путь.

Отдохнув, однако, чуть,

вновь, резвясь, ныряет в чащу

и с собой играя, тащит,

золотистые песчинки,

как подарочки тропинки,

прошуршавшие как мышки,

из под ног босых парнишки,

что идёт по тропке смело,

и его побито тело,

гладит свежесть сквозь отрепья.

А вокруг, в великолепье

изумрудный стоит лес.

И лазурный свет с небес

пробивается сквозь кроны

в это царство таинств полно,

чуть завесу открывая,

силы в рай земной вливая,

насыщает красотой.

И, казалось бы простой,

и обычный этот лес,

стаёт домом для чудес

творя миру чудо сказки,

в очень ярких, живых красках,

обрамленных миром звуков.

И неведома здесь скука,

и царит лишь упоенье,

и внимаешь с наслажденьем

песню тайных, вещих струн.

«Посмотри» – сказал вдруг Грюн,

повернувшись быстро к Свете,

в стороне тропы заметив,

скрытый чащей чей-то дом.

«Может, быть, давай зайдём,

что-нибудь поесть попросим,

куда, как пройти, расспросим.

Может, слух о нас здесь не был,

я б быка, наверно, съел бы,

так сосёт, пищит внутри» -

и добавил: «Посмотри,

там, однако, топят печь.

Кто нас будет здесь стеречь?

Не должна здесь ждать беда».

И они идут туда.

Приближаться только стали,

псы под домом зарычали;

а лишь в двери Грюн толкнулся,

резко вздрогнув, обернулся.

За спиною вырос дед,

он разглядывал их след,

чуть ли не у самых ног.

Пальцем, трогая песок,

поцарапал, подавил,

прутик взял и разрыхлил,

распрямился и потом

говорит: «Прошу вас в дом.

Проходите, не закрыто».

И прикрикнувши сердито,

на залаявших собак,

подаёт ребятам знак,

чтобы, смело проходили.

Но они словно застыли,

и стояли у дверей.

«Ну, ребятушки, шустрей» -

подтолкнул, тогда старик -

«Я к такому не привык.

Проходите, не стесняйтесь,

за столом располагайтесь,

за обедом посидим,

всё обсудим, поедим,

отдохнёте тут с дороги,

не топчитесь на пороге».

2

Света с Грюном входят в дом.

Там, как в сумраке густом,

у огромнейшей печи,

где томились калачи,

видят шуструю старушку;

а готовые ватрушки,

уже стыли на столе.

На плите ж печи, в котле,

кипел булькая отвар,

испуская белый пар,

и душистый аромат.

У не кушавших ребят,

всё нутро заговорило.

Бабка жестом пригласила

проходить к столу, садиться,

продолжая суетиться,

вокруг множества горшков,

подсыпая порошков,

иль засушенных листочков,

иль корней сухих кусочков.

Но вот вскоре стол накрыт,

ароматный чай налит,

и за царственным обедом,

объяснилась Света с дедом:

рассказала всё, как было,

лишь одно сказать забыла,

что всё это просто сон.

И, что дом, и Грюн и он,

ей всего лишь только сняться,

и поэтому бояться

ей не нужно ничего.

И оставить одного

Грюна здесь в беде не может,

и в чём сможет, в том поможет.

3

Дед, слушая внимательно,

ухаживал старательно,

чай пил и всё молчал.

В конце же покачал

в раздумье головою:

«Да, дело жизни стоит.

И будет здесь уместно

сказать, что мне известно

об этой давней тайне».

И начал: «В детстве раннем

уж много лет назад

узнал, что есть тут клад

от деда своего.

И то, что взять его,

казалось бы не сложно,

однако не возможно.

Закрыт он в подземелье

с какой, не знаю, целью

за тремя дверями.

И судите сами,

хоть двери без замков,

но много уж веков

ни один правитель,

ни вор, ни просто житель

открыть их не сумел.

Есть в тайне той пробел.

И говорил мой дед,

что мог пролить бы свет

на тайну сего клада.

Для этого лишь надо

ещё лет сто прожить.

Но этому не быть:

в нём нет уж нужных сил.

Однако ж попросил:

«Хоть дело это сложно,

но справиться с ним можно,

а тайны груз замучит,

и если будет случай,

содействуй всем тем людям,

которые вновь будут

пытаться вскрыть секрет».

«И я вам дам совет»,

–взглянувши на них строго,

подумал дед немного,

как груз, снимая с плеч,

продолжил свою речь:

«От вас друзья, не скрою,

что двери тот откроет,

кто обладает качеством,

секретно обозначенным

значком в углу двери,

а знак тот изнутри.

К тому же третью дверь

там охраняет зверь,

чудовище ужасное,

для всех людей, опасное.

И вот, что интересно,

но стало вдруг известно,

что знаки на дверях,

на верхних их углах,

различны, не похожи.

Но верил дед мой всё же,

что рано или поздно

постигнуть тайну можно.

Так вот, скажу ребята,

задуманное свято:

сокровища достать,

и людям их отдать.

Но, чтоб того добиться,

придется потрудиться,

впрягайтесь в это дело,

решительно и смело.

Друг друга не бросайте,

и всюду выручайте,

упорно лезьте к цели,

ведь вы уже успели

о многом разузнать.

Но князь и его знать,

о том должны не ведать,

вы ж клятву должны мне дать,

и я вам тоже дам,

что всё то, только нам,

останется известно.

Теперь будет уместно

закончить нашу встречу,

уже дело под вечер,

и вам надо идти.

Счастливого пути».

4

Распростившись с дедом,

довольные обедом,

пошли вновь Грюн и Света

опять искать ответы

на новые вопросы.

И трижды уже росы

их ноги омывали,

но так и не узнали,

где ключ от той разгадки.

А путь держать не гладкий

им часто приходилось.

И много находилось

людей, что были б рады,

за деньги той награды,

что князь за них сулил,

потратить много сил,

чтоб ими завладеть,

в оковы чтоб одеть,

и к князю их доставить.

Не мог теперь тот править

спокойно своим царством.

Свершённые коварства

девчонкой и юнцом,

могли там стать концом

его железной власти.

И бунты, и напасти

нахлынут чередой,

и кончится бедой.

Судьба ж им улыбалась,

и как-то удавалось,

бродя меж поселений,

им избежать пленений.

Так в странствиях, в расспросах,

искателя два босых,

лесами и меж гор,

бродили б до тех пор,

пока б всё ж не попались.

Но как-то оказались

они в одном распадке,

и что-то сердце сладко

у Светы защемило,

и душу вдруг залило

приятное тепло,

и тихо повлекло

куда-то в низ, на юг.

А тело взяла вдруг

усталость и истома.

Здесь местность ей знакома.

Хотя всё это снилось,

но только приходилось

ходить ей здесь самой.

Домой, домой, домой,

в груди вдруг застучало.

И чуть ли не вскричала

от новой мысли Света:

ручей и тропка эта

бегут от дома деда,

что с ней провел беседу,

как управлять судьбой,

чтоб разойтись с бедой.

Он жил там, у вершин,

и подарил кувшин,

и книжку. А потом

она, пред этим сном,

до полночи не спала,

ту книжку всё читала.

Тот дед её учил…

Грюн сзади наскочил,

так резко она встала.

В висках её стучало.

В сознании витает:

ведь знает она, знает,

разгадку этой тайны!

Конечно, не случайно

была с тем дедом встреча.

И распрямивши плечи,

забывши про усталость,

она так рассмеялась,

что сей девчонки смех

заставил пташек всех,

притихнув, замолчать;

аж перестал стучать

усердный дятел в шишку,

а юного парнишку

поверг в недоуменье.

Но Света, в нетерпенье,

вдруг радостно сказала,

что тайну разгадала.

Чтоб дело делать дружно,

ему знать тоже нужно,

и чтоб он смог понять,

взялась всё разъяснять.

5

Тропинками и лесом,

с их тайным интересом,

минуя западни,

вернулись вновь они

в окрестность замка скоро.

Уйдя немного в гору,

пещерку отыскали,

мха, веток натаскали,

и поселились там,

доверившись кустам,

что вход в неё скрывали.

Обдумывать всё стали.

Открыть секрет столетий

ещё был нужен третий.

Для этой важной цели

они найти хотели

того, кто в замок вхож.

Таких не зная, всё ж

надеясь на удачу,

поставили задачу,

привлечь хотя бы пекаря,

иль дворника, иль лекаря,

а если выйдет, даже

кого-нибудь из стражи.

И начали они

все вечера и дни

у замка в деревушке,

как будто дед с старушкой,

гулять перенаряжены.

Подслушивали в скважины,

подсматривали в щели,

всё отыскать хотели

того, кто в речи смел,

кто князя не терпел.

Когда шёл третий день,

и уж упала тень

стрелою на восток,

под топот конских ног,

дорогою от замка,

по рытвинам и ямкам

стуча, ползла карета.

Шагов за сотню где-то,

отстав, верхами двое.

Бранясь между собою,

друг друга потакали

и, не спеша, скакали.

Один не молодой,

немного уж седой,

другой совсем юнец,

но видный молодец.

Тот старший в странной шляпке,

второй совсем без шапки.

Ворча и громко споря,

они нагнали вскоре

старуху с стариком.

И угостив пинком,

за неуклюжесть деда,

за пылкою беседой

степенно укатили.

И понял Грюн, кто были

проехавшие эти.

И подсказал он Свете,

что князя сын – парнишка.

А тот, что в шляпке, с книжкой,

наставник и учитель,

назойливый мучитель,

как первый звал его.

Но тут важней всего