Кто ты, человек? Сказание о Свете

И учитель лишь спросил:

«Помнишь ли назад дорогу?

Пойдём быстро на подмогу,

остальные будут здесь,

незачем всем в пекло лезть».

Взяв фонарь, лопату, лом,

быстро, чуть ли не бегом,

с Олей кинулся в ущелье,

в мыслях лишь с одною целью,

чтоб успеть найти там Свету,

а не то потом к ответу

его строго привлекут,

коль случится с ней что тут.

2

Оля сразу путь нашла.

Вот отвесная скала,

как стена уходит в небо.

Здесь учитель раньше не был.

Куча у двери разрыта,

дверь чугунная открыта;

за ней в мрак уходит ход,

над ним низкий круглый свод;

и за входом в луче света

у стены лежат скелеты.

Оля лишь к двери шагнула,

но войти туда струхнула.

И сказав ей ждать у входа,

сам под каменные своды

без оглядки поспешил.

Что-то ухнуло в тиши,

там, в тоннеле, глубоко.

Вниз идти было легко.

Ход тоннеля опускался

и всё дальше углублялся

к недрам каменной горы.

Чьи-то остры топоры

стены гладко здесь срубили,

а все трещины, что были,

появились уж потом;

и загадочно при том

то, что воздух дул навстречу.

Хорошо фонарь, не свечи,

он с собою захватил.

Фитиль ярче подкрутил,

подходя к второй двери.

Входит, а за ней, внутри,

идеально круглый зал.

Кто-то тонко вырезал

на его стенах картины:

не живой мир, а машины

– на колёсиках кабины,

самолёты странно длинны,

форм изящных, очень сложных;

и везде, где только можно,

толи куклы, толь народ.

Дальше зала снова ход.

Из него струится жар,

будто там внутри пожар;

но нет дыма – вот вопрос.

Страх за Свету вновь возрос.

Он пошёл вперед быстрее.

Что там ждёт, и что там с нею?

Всё сильней снижался ход.

Тело всё прошибло в пот.

Наконец-то третья дверь,

а над дверью странный зверь,

дверь открыта как окно,

зверь – прекрасное панно,

на Земле таких не жило:

восемь ног у зверя было,

ноги в виде толстых ласт,

от панно обрушен пласт.

В потолке, полу – пролом,

вулканический разлом.

Из щели, как длинный клык,

застыл лавовый язык,

и от туда пышет жар,

а за дверью как пожар,

всё сверкает жёлтым светом,

у двери в обломках Света.

3

Раскидав скорей обломки,

пульс нащупал. В жилке тонкой

слышен очень слабый тик;

но как в церкви святой лик,

ему душу оживил.

И стараясь со всех сил,

в чувства Свету он привёл.

Грязь с лица, ей, майкой смёл,

целовать стал щёки, лоб,

дать в себя прийти ей чтоб.

А когда криз шока спал,

взгляд её осмыслен стал,

и лицо залилось краской,

пожурил её с острасткой;

платье, кофточку поправил,

улыбнулся и добавил:

«Будешь жить сто лет теперь»,

– а затем шагнул за дверь.

Света тоже вошла вслед.

Зал огромен, жёлтый свет

из разлома шёл от лавы;

а повсюду – слева, справа,

шли рядами колоннады,

и заметить сразу надо,

чередуясь ниже, выше,

меж собой имели ниши.

Вся система: монолит,

не имеет блоков, плит,

словно весь огромный зал

был один сплошной кристалл

пестро жёлтого нефрита,

и внутри его разбита

эта царская палата.

Ниши все набиты злата.

Но не слитки то простые,

это книги золотые.

Остаётся лишь дивиться:

из златой фольги страницы,

и обложки золотые,

все в узорах, расписные.

В них научные отчёты,

тексты, формулы, расчёты,

схемы, графики, картинки,

и по всюду ни пылинки:

всё сверкает и искрится.

Как в гипнозе, в их страницы,

тут учитель впился взглядом,

а уже идти бы надо,

но не в силах оторваться,

стал он чтеньем упиваться.

А прочесть всё – жизни мало.

И его, то в жар бросало,

то трясло как в лютый холод.

Но не злато, знаний голод,

был в том главною причиной.

И коптящею лучиной,

стал фонарь вдруг угасать.

Но не став огонь спасать,

а он тут же и погас,

Свете дал такой наказ:

«Это нам судьбы награда.

Слушай Света, вот что надо:

с Олей в лагерь возвращайтесь,

быстро в город собирайтесь,

в горсовет сразу идите,

о находке сообщите;

председатель там, мой друг,

в академию наук

он пускай тот час позвонит,

и как надо, всё исполнит.

Я же здесь останусь ждать,

успевать буду читать.

Из разлома света хватит.

Что прочту, с лихвой оплатит

риск и голода страданье,

а научные познанья,

что успею почерпнуть,

мне укажут в жизни путь.

Знанья в книгах здесь – бесценны,

книги эти все не тленны.

Не людских то дело рук,

и собрание наук

в этих книгах внеземное;

людям, это, путь откроет

к освоению миров,

обустроить земной кров,

несомненно, нам поможет,

и богатства приумножив,

миру счастье принесёт,

растопив в нём розни лёд.

Ладно, хватит рассуждать,

беги быстро, буду ждать».

Света, с корточек вставая,

и зачем сама не зная,

одну книжку с ниши взяла,

и под блузку затолкала

так, чтоб была не видна,

и пошла на верх одна.

4

Раскрыв тайну подземелья,

Света с нужной, важной целью,

вынося на свет мечту,

тяжело дыша, в поту,

из тоннеля поднялась.

Оля тут уж заждалась,

и сидела «на слезах»;

в её влажненьких глазах

и вопрос был и упрёк;

ей то было невдомёк,

что в горе они нашли,

но сказав ей лишь: «Пошли»,

– Света стала вниз спускаться.

И боясь одной остаться,

Оля кинулась за ней.

Меж деревьев и камней,

друг за другом шли молчали,

а когда уже начали

из ущелья выбираться,

не смогла Оля сдержаться

заканючив: «Свет, а Свет,

объяснишь ты или нет?

Что? Чего? И где учитель?

Ты нарочно, как мучитель,

издеваешься над мной?»

Но сказав в ответ: «Не ной»,

– Света шла, шаг не сбавляла,

а подумавши, сказала:

«Здесь не буду объяснять.

Не так просто то понять,

а осмыслить всё, уж точно.

В город нужно идти срочно,

сразу прямо в Горсовет,

там и дам на всё ответ».

Вдруг земля вся содрогнулась.

Света сразу обернулась.

Шёл с ущелья жуткий гул.

Шквальный ветер лес рванул.

Пыли чёрная лавина

языком, по небу, длинным,

на них грозно поплыла.

И всё Света поняла.

И хоть был в ущелье ад,

Света кинулась назад.

Что бежит напрасно, знала,

и со входа увидала,

что та грозная стена,

там осела вся до дна,

в щебень, в глыбы развалилась,

в хаос скальный превратилась,

уничтожив лес и склон.

Там учитель, погиб он.

Света села, зарыдала.

Почему всё так? Не знала.

Может прав был тот монах:

терпит дело снова крах,

потому, что как не странно,

видно людям ещё рано

давать в руки то, что там.

Видно против бог тут сам.

Может даже то опасно,

и старанья все напрасны.

Не готово в нас сознанье,

чтоб освоить эти знанья,

не пустив другим во вред,

натворив ужасных бед.

А пройдёт не один век,

и постигнет человек,

суть господня мирозданья,

подняв уровень сознанья,

и тогда науки храм

путь откроет нам к мирам.

5

Света долго прорыдала,

машинально затем встала,

назад в лагерь побрела,

Олю там уже нашла.

И хоть горько, больно было,

всем ребятам сообщила,

что учителя уж нет,

и, отведавши обед,

в город будут возвращаться,

и там будет объясняться

обо всём, что здесь случилось.

Почему так получилось,

что погиб учитель их,

и улик нет, ни каких?

Про себя ж, она решила:

что и так дел натворила,

с неё хватит трёх смертей,

и сокровища все те

тайной будут пусть от всех,

даже если это грех,

надо ей о них молчать,

нечего о них кричать.

И потом, при всех расспросах,

и на следственном допросе

говорила, с тайной целью,

что там, в жутком подземелье,

до конца с ним не ходила,

и не знает, что там было.

Был преградой, в ходе том,

вулканический разлом.

В свете лавовых огней,

когда он вернулся к ней,

был весь взмокший, и устал,

ей же только наказал,

чтоб охрану привела,

и ещё чтоб позвала

того, кто б представил власть.

Но потом случилась страсть:

всё обвал там завалил

и искать, где вход там был,

хоть всё это и ужасно,

бесполезно и напрасно.

Он, скорей, разрушен тоже,

и ни кто пройти не сможет.

6

Лето скоро догорело.

Время быстро пролетело.

Началась учёба в школе.

Класс последний Свете с Олей.

Только с ней она дружила,

только с ней гулять ходила,

осторожной, скрытной стала.

Мать её не узнавала:

взгляд направлен чаще к полу,

и потом, окончив школу,

стала, чуть ли не немтырь,

и ушла вдруг в монастырь.

Для родителей был шок.

Но ни кто её не смог

убедить вернуться в дом.

Здесь закончу я на том.

Пролог.

Как-то позднею порой,

в год две тысячи второй,

в древнем, древнем городишке

беспризорных два мальчишки,

не сумев договориться,

меж собою стали биться,

разбивая носы в кровь.

А вокруг их всюду новь:

мчат шикарные машины,

им сигналя гудком длинным,

тут и там особняки,

и уж как-то не с руки,

рядом ветхие домишки.

Грубо бьются там парнишки.

Мимо их проходят люди.

Кто лишь цыкнет, кто осудит,

но ни кто не разведёт:

безразличен стал народ,

и не только здесь, везде,

глух народ к чужой беде.

Не для русских та черта,

страшна эта глухота,

не пробьёт её и пушка.

Но подходит к ним старушка,

очень древняя монашка,

и, схватив их за рубашки,

между ними боком встала,

и спокойно так сказала:

«Вы ж друзья, побойтесь бога»,

– и добавила тут строго:

«Мать с отцом о вас забыли.

Что вы здесь не поделили?

Приходите, я вам дам,

монастырь найдете там»,

– и рукою указала.

Потом ласково вдруг стала

говорить такую речь:

«Ссоры все не стоят свеч,

дружба золота дороже,

и ребятки вам не гоже,

как-то это забывать.

Не учила, что ли, мать,

вас терпеть, жалеть, любить,

щедрым, добрым к другим быть.

Не учила, что ли, слушать?

Или лишь давая кушать,

вас кормила, как зверят,

чтоб не умненьких ребят,

а волчат отправить в мир?

Чтоб в вас дьявол правил пир,

а не разум, богом данный,

был бы в жизни, вашей, главным?

Что ценней? Судите сами,

вы же все же христиане.

Нет, чтоб лучше разобраться,

вы скорей сцепились драться.

Совесть, что ли в вас спала?»

И тихонько вновь пошла,

взвалив скорби новый воз,

бормоча себе под нос:

«Пускай бог меня осудит,

но не скоро видно люди

прейдут к образу Христа,

Бога сбудется мечта.

Как осилить в себе зверя?

Так не знаю и теперь я,

хоть пытаюсь с давних пор».

Повернувшись к цепи гор,

тихо, что-то прошептала,

ну а что, одна лишь знала.

– «» «» «» –

КНИГА 2

ПУТЕШЕСТВИЕ ВО ВСЕЛЕННУЮ

Счастье миру дать мечтая,

терпит муки Русь святая,

мысль неся высоким слогом.

Русский Дух дан Миру Богом,

станет русским человек,

Золотой наступит век.

Гл – 1

1

В южном городе, у гор,

с очень давних – давних пор,

мрачноватый, как немтырь,

средь домов есть монастырь.

Видно жизнь решив сама,

в современные дома,

будто в каменный карман,

в суеты людской дурман,

погрузила древний храм,

и стоит теперь он там,

в гуще жизни одиноко,

глядя в небо лишь высоко,

оградив себя стеной,

не желая знать иной

жизни, в этот новый век,

где безбожный человек

правит всеми, всем и всюду,

а простому только люду

жизнь, так легче и не стала,

хоть наука уж не мало

быт продвинула вперёд,

трудно всё ж живёт народ.

Здесь когда-то был пустырь,

и стоял тот монастырь

за чертою городка,

но промчались вот века,

город вырос вширь и ввысь,

лишь надежды не сбылись,

что пройдёт двадцатый век,

станет лучше человек.

Гам людской, и шум машин,

разрушители тиши,

не смолкают допоздна;

и обитель лишь одна

островком покоя дремлет,

суете всей той не внемля:

не досуг людское ей,

жизнь живёт судьбой своей.

Шумный день окончил бег,

приближалось время нег,

тишины и упоенья;

и примчатся сновиденья,

стаей птиц, в людские души,

попытаться чтоб нарушить,

монотонный, судьбы, шаг;

как, покоя, хитрый враг,

чтобы души всколыхнуть,

дать стремленье познать суть.

Гас в окошках жёлтый свет,

образуя тёмный след,

на стенах домов, квадратом;

и родители, ребятам,

шлют команды «по домам»,

беспокойство ж отцов, мам,

всё ж ребятам не понятно;

им общение приятно

в тишине ночной прохлады,

но, однако ж, идти надо,

и пустеют быстро скверы;

спать легли и слуги веры.

Но в одном окошке кельи,

как в союзе с тайной целью,

нет, не лампа Ильича,

а мерцает, чуть, свеча.

В скромной комнатке, монашка,

лишь в одной простой рубашке,

сидит горбясь, на постели,

тоже скромной колыбели,

сама ж, древняя старушка;

а пред нею, на подушке,

золотая лежит книга,

в ней, не страстная интрига,

не священное писанье,

в ней таится кладезь знанья.

И быть может, не случайно,

в книге спрятанная тайна,

ещё в детстве, ей попала,

и её судьбою стала.

В параллель богослуженью,

жизнь ушла на постиженье,

там изложенных, основ;

а священный кельи кров,

стал союзником ей в деле;

и достигла она цели:

и хоть жизнь пусть вся прожита,

тайна ею, всё ж, открыта.

2

Наконец решила Света:

«Пусть сегодня будет это,

подождёт пускай могила».

Бездна звёздная манила.

За окошком плыла ночь.

Страх, сомненья, гоня прочь,

Света, глянув в небо смело,

окрестив себя умело,

книгу медленно закрыла,

и в тайник, в полу, вложила;

волей в мыслях собралась,

на постели улеглась,

и казалось, что потом,

забываться стала сном.

Время медленно бежало,

и дыханье в ней стихало;

пульс слабел и замедлялся,

лик блаженно округлялся,

остывало тихо тело,

становясь всё больше белым,

кожа стала цвета мела.

Свечка в келье догорела,

воск расплылся словно масло,

чуть дымнув, она погасла.

Как кончины жизни знак,

погрузилось всё во мрак.

А в той книге непростой,

под обложкой золотой,

на её златых страницах,

мирознания царица,

чтоб любая душа вняла,

скрупулёзно разъясняла,

суть и способ совершенья

душ людских перемещенье

во вселенной по мирам,

чтоб возникнуть только там,

где себе поставил целью.

И теперь, покинув келью,

человеческая сущность,

в том осмыслив всю научность,

из монашеского тела,

во вселенную взлетела,

в самый центр мирозданья,

чтоб ещё постичь там знанья,

назначение людское,

этим совесть успокоить;

возвратившись же назад,

развернуть идущих в ад;

мало времени осталось.

В книге также разъяснялась,

нужных в том, теорий суть.

Смогла Света почерпнуть

знаний, людям неизвестных,

очень сложных, интересных.

Там теория гласила:

существует в мире сила,

от физического взгляда,

поле высшего разряда;

примитивно сказать можно,

что структуры тонкой, сложной,

как компьютерная схема,

но являясь миру леммой,

совершенствуется им,

сделав нужное своим.

Наш же с вами организм,

есть сложнейший механизм,

превращенья полей низших,

ступенями, к виду высших.

И всего их пять ступеней,

претерпев пять изменений,

превращаются вконец,

в энергетики венец:

скажем, умственное поле,

а внутри нас, это воля.

Разум каждого, как вязь,

с общим полем держит связь,

его будучи ячейкой,

динамичной и не клейкой.

Чем сильнее твоя воля,

тем мощней в тебе, то поле,

значит стойче, глубже связь,

душа чище, а та грязь,

что пороками зовётся,

и в наследство нам даётся

от животного начала,

тобой править будет мало.

Ну а если вдруг случится,

людям как-то научиться

энергетикой всей править,

можно будет не оставить

в себе места недостаткам,

и тогда пойдёт всё гладко,

по заветам от Христа,

а греховность жизни та,

от людей уйдёт в забвенье;

будет только наважденье

благородства, чистоты;

человеком станешь ты,

говорю без комплиментов,

ты на все уж сто процентов:

таким станешь – как Христос.

Как достичь того – вопрос!

И душа монашки той,

чиркнув по небу звездой,

понеслась искать ответ,

а удастся то, иль нет,

знать конечно не могла,

только жизнь уж отдала,

превратив ту цель в мечту,

чтоб открыть всем тайну ту.

3

Город медленно проснулся,

с наслажденьем окунулся

в серебро, рассвет изливший,

зелень скверов окропивший

бриллиантовой росой.

В небе розовой косой

зажигался новый день;

сновидений томных сень,

покидала плавно души.

Только храм дремал, но слушал,

не тревожа звоном слуг,

как вскипала жизнь вокруг.

В храме, всё по расписанью,

пробужденье и вставанье,

службы, трапезы, работы,

о святых делах заботы.

Всё течёт там, день за днём,

в строгом правиле своём.

Жизнь в спокойном ритме шла:

вот заутреня прошла,

вот обедню отслужили,

двор прибрали, всё помыли,

настоятельница строга,

всё должно сиять у Бога,

а не только ложки, чашки;

и послушницы монашки

заняты все делом были,

про мать Свету ж, позабыли.

Первой вспомнила игумна,

полновата, дыша шумно,

обходя, как утка, двор,

и услышав жаркий спор,

средь столпившихся старух,

поучавших молодух,

и не видя там Светланы,

вдруг подумала: «Вот странно,

мать Светлана запропала,

на обедне не видала,

все молебны пропустила,

и о трапезах забыла»,

бормоча всё, – «странно, странно»,

послала позвать Светлану.

Исполнять пошла Лукерья,

вошла, тихо скрипнув дверью,

смотрит – та лежит в постели,

лицо, руки побелели,

и похоже, что не дышит,

грудь рубашку не колышет,

не слыхать дыханья звука;

и попятившись с испуга,

часто – часто окрестясь,

опрометью понеслась.

Ряса вздулась как метла.

«Мать Светлана умерла!»

– так со страха завопила,

только к выходу ступила;

пробежав во весь опор,

кляпом выпала во двор.

Все опешили сначала,

как Лукерья закричала,

но узрев её испуг,

они поняли все вдруг,

что со Светой что-то сталось.

И игумна вмиг помчалась

посмотреть, что там, сама;

удивилась всё ж весьма,

когда Свету осмотрела;

непонятно что-то дело,

вроде мёртва, вроде нет;

и узнать чтобы ответ,

в город шлёт позвать врача;

на Лукерью же ворча,

и стремясь всех успокоить,

говорит им, что не стоит

пока Свету хоронить,

ещё рано в морг звонить;

преждевременен и плачь.

Вскоре «скорая» и врач

под сирену прикатили,

им ворота отворили,

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.