Обратная сторона руны

Мария Куприянова

Обратная сторона руны

Глава 1

Это был беркер. Туша, длиной в три толла и весом чуть больше нокта, что валялась у ног, определенно являлась беркером. От жесткой короткой шерсти твари разило дурным запахом мокрой псины и могильной затхлости подземелья, уродливая приплюснутая морда замерла в предсмертной судороге: язык кровавой тряпкой высунулся из раззявленной пасти, обнажив пожелтевшие, но все еще острые, словно бритва, клыки. В пустых, подернутых белой пленкой глазах застыло удивленно-обиженное выражение: «Что же ты, путник? Я всего лишь хотел есть…»

Он пнул тушу кончиком сапога, убедившись, что тварь мертва, и обратился к стоящему рядом дереву:

– Слезай, добрый человек. Эта псина уже ни на кого не нападет.

Зеленая крона заходила ходуном, ветви закачались, и среди пышной листвы показалось испуганное морщинистое лицо с маленькими бегающими глазками:

– Вы уверены, сиер?

– Нет. – По непроницаемому взгляду незнакомца невозможно было понять, шутит он или говорит всерьез. – Но у тебя точно будет время, чтобы слезть и отойти на безопасное расстояние.

Недолго думая, мужичок, обхватив руками ствол, сполз на землю, стряхнул с рубахи листья и кусочки коры, пригладил золотистую шевелюру. Оказавшись на голову ниже своего спасителя, да еще и в два раза толще, смущенно улыбнулся и протянул ему пухлую руку:

– Меня Низаем звать.

– Вот что. – Незнакомец поморщился и даже не подумал отвечать на рукопожатие. – До темноты еще куча времени, так что езжай домой. И моли милосердную Нелл, чтобы не встретить еще одного беркера.

Круглое и добродушное лицо Низая вытянулось, превратившись из подобия сдобной булочки в овальный калач.

– Беркера? Вы сказали «беркера»? О великая Нелл, спаси и помилуй! – Он скрестил пальцы, выписывая хитроумный защитный жест. – Да этих тварей в здешних местах давненько никто не видел!

– Ну что ж, – равнодушно бросил незнакомец. – Считай, тебе повезло. Будет что внукам рассказать.

– Смилуйтесь, сиер! Видел я, с какой легкостью вы псину-то на меч насадили! Словно порося на вертел. Не откажите в просьбе, проводите до дома! В долгу не останусь!

– Я не наемник, Низай. И уж тем более не телохранитель, – отрезал тот.

– Я о многом не прошу, – взмолился мужичок таким жалостливым голосом, словно сейчас, в эту самую секунду, решалась его дальнейшая судьба: жить или умереть. – Подумайте: вечор уж близко, да и гроза надвигается. Я вам кров и пищу дам… Пожалуйста.

В подтверждение его слов дневной свет померк, затянувшись тяжелыми свинцовыми тучами. Ветер усилился, зашумел макушками деревьев, закачал ветвями, сорвал сочную зеленую листву. Небеса рассекла яркая вспышка, и несколько мгновений спустя окрестности сотряс могучий раскат грома.

Незнакомец нехотя кивнул. Он давно взял за правило не брать с собой попутчиков, но сегодня сделал исключение: ночевать под открытым небом в грозу совершенно не хотелось. А буря грозила разразиться нешуточная и в самое ближайшее время, что подтверждал шрам на плече: еще несколько часов назад он немного ныл, а сейчас пульсировал и дергал, сжигаемый изнутри невидимым огнем.

– Вот и славно! – Низай просиял и добродушно кивнул в сторону повозки: – Присаживайтесь, сиер, довезу с ветерком. Обещаю, такого жаркого из барашка, как готовит моя Эви, вы ни разу в жизни не пробовали! Простите, как к вам обращаться?

Незнакомец потер плечо, нахмурился и тихо произнес:

– Рин.

– Просто Рин?

Ответа, кроме сурового холодного взгляда, пресекающего дальнейшие расспросы, он не получил.

Низай пожал плечами, уселся на козлы, стеганул мула и засвистел под нос любимую песенку. Скоро он будет дома, обнимет детишек, поцелует жену и разделит вкусный ужин с этим странным незнакомцем, рядом с которым чувствовал себя в полной безопасности. И неважно, что тот явно скрывал свою личность: времена сейчас неспокойные – никому доверять нельзя. Но то, что человек, сидящий у него за спиной, вовсе не обычный странник, особенных доказательств не требовало. Одежда не могла похвастаться изысканностью, но зато была удобной, прочной и наверняка дорогой. В этом Низай не сомневался: все-таки не первый год по ярмаркам разъезжал.

Меч, которым путник разделался с беркером, тоже выглядел отнюдь не бутафорским. Про внешность и выправку и говорить было нечего: может, он и не наемник, но оружие в руки взял явно не вчера. Низай будто невзначай обернулся, скользнул взглядом по сидящему в повозке мужчине. Тот сидел, прижавшись спиной к мешку с мукой, и, похоже, дремал. Его лицо даже в забытьи оставалось суровым и каким-то отстраненным.

«Ниерланец», – заключил Низай. Северян он встречал часто: высоких, статных, светловолосых, голубоглазых. Только вот у его нового знакомого цвет глаз был, прямо скажем, необычным: золотым, словно у кота или… дракона.

Низая даже позабавило такое странное сравнение: уж кто-кто, а дракон не встречался ему ни разу в жизни. Он даже сомневался, существуют ли эти существа на самом деле. Мужичок дернул вожжи, подгоняя мула. Уже совсем стемнело, ветер усиливался: будто дикий зверь, жаждущий вырваться из клетки, он метался и завывал, срывая с деревьев когтистыми лапами листья и колючие ветки. Видимость падала. Низай, защищаясь от разгулявшейся стихии, натянул на голову капюшон. Сердцем чувствовал, что дом близко, но двигалась повозка нестерпимо медленно. С небес хлынул дождь, лавиной обрушился на несчастных путников. Среди рева ветра и шума дождя вдруг послышался вой. Отчетливый. Замогильный. Такой, что леденил кровь в жилах.

– Что… – прошелестел Низай, как вдруг кто-то схватил его за шиворот и дернул назад. Он кубарем полетел с козел, оказавшись рядом с…

Путник предупреждающе прижал палец к губам. В его руке мрачно поблескивал меч.

Снова раздался вой, совсем близко. Мурашки покрыли все тело. Низай затрясся, отбивая зубами барабанную дробь.

– Не высовывайся. – Ниерланец легко соскочил на землю, озираясь и держа оружие наготове.

Беркеры напали внезапно. Тьма разверзлась и выпустила из своего нутра этих стремительных существ с огненно-красными глазами. Их мокрая от дождя шерсть вздыбилась, из глоток доносилось утробное голодное рычание.

– О, Превиликая Нелл, – быстро зашептал Низай, втискиваясь между мешками, осеняя себя защитным символом, – спаси, убереги, помилуй…

Битва началась: Низай слышал чавканье грязи, свист меча, злобное рычанье и хрипы тварей. Он надеялся, что ниерланец выстоит, иначе…

Иначе конец.

Рин едва успевал отбиваться. Вспорол брюхо одному, отсек башку другому, едва успел отшвырнуть третьего: мощными челюстями тот чуть не ухватил за ногу. Прокатившись по земле, тварь снова поднялась, ринулась в бой, но тут же взвизгнула и грохнулась с торчащим из грудины клинком.

Уж что-что, а метать ножи Низай умел лучше всего и всегда носил при себе десяток-другой на всякий случай.

– Я же сказал не высовываться, – рявкнул Рин, одновременно всаживая меч в глотку еще одному беркеру. – Знаешь, что будет, если они до тебя доберутся?!

Конечно знал. Знал, что слюна глубинных псов отравлена и что от их укусов нет противоядия. Но, стиснув челюсти, продолжал метать ножи в темноту.

Рин не собирался отговаривать упрямца. Свора редела, но и усталость брала свое. Мышцы налились свинцом, движения утратили стремительность, от могильной вони беркеров мутило, капли пота и дождя застилали взор. Один все-таки до него добрался, вцепился в сапог. Рин не удержался на скользкой земле, упал в грязь, перевернулся и пнул тварь свободной ногой. В этот же миг псина завалилась на бок с торчащим из глаза ножом.

А Низай не промах: знает свое дело, даром что с виду полный и неповоротливый.

Расправиться с оставшимися беркерами стоило последних усилий. Тяжело дыша, Рин вытащил меч из тела последнего пса и устало вытер лоб. Одежда промокла насквозь, в прокушенном сапоге противно хлюпала вода. Радовало только то, что нога осталась целой и невредимой.

Ливень прекратился, крупные капли срывались с листьев, землю затягивал густой туман. Самое время укрыться под крышей и отогреться. Рин вытер лезвие меча, убрал его в ножны и вернулся к повозке. Рядом с ней с разодранным брюхом лежал мулл. Что ж, хоть отвлек на несколько минут тварей. Но вот где Низай?

Рин нашел его привалившимся к груде мешков. Тяжело дыша, Низай прикрывал рукой правое бедро. Под ладонью быстро расплывалось темное пятно.

– Достал-таки, – прохрипел он и виновато улыбнулся, словно ребенок, пойманный за шалостью.

– Я же говорил. – Рин наклонился, всматриваясь в рану. – Не лезь.

– Мой дом рядом… Если бы мы… ты не справился… они бы… – он закашлялся и, не договорив, завалился на бок.

Рину пришлось оставить повозку и тащить Низая на руках. Мужчина оказался весьма тяжелым, и пришлось собрать все силы, чтобы донести его до дома, который оказался совсем недалеко, за поворотом. Во всяком случае, это было единственное жилище в округе. В окошке приглушенно горел свет, вкусно пахло готовящимся ужином. Путник даже не успел постучать в дверь, как та сама открылась, явив на порог невысокую полную женщину. Увидев незнакомца и его ношу, она всхлипнула, прижав ладонь ко рту.

– Может, все-таки пропустите нас? – проскрипел Рин. Руки его одеревенели, ноги дрожали и подкашивались.

– Конечно, конечно, – тотчас же засуетилась хозяйка. – Сюда, сюда его несите.

Они прошли в комнату: небольшую, нехитро обставленную. Не сумев скрыть облегченного вздоха, Рин положил раненого на кровать, а сам, не дожидаясь приглашения, рухнул на стоящий рядом стул.

– Папочка приехал! – В комнату с гиканьем ворвались двое мальчишек лет шести: оба смешные, светловолосые, курносые.

– Кыш отсюда! – прикрикнула на них женщина, хлопоча вокруг Низая.

– Мамочка, что с папочкой? – В дверном проеме появилась девчушка, совсем маленькая. Она сонно щурилась и сжимала в руках тряпичную куклу.

– Все хорошо, милая. Папочка просто устал с дороги. Иди, я скоро освобожусь.

– И ласкажешь мне сказку?

– Обязательно, солнышко.

Когда дверь закрылась, женщина закатала рукава, но, увидев рану, тихо всхлипнула, закусив губу.

– Кто… Откуда… Такое…

Заражение уже началось и быстро расползалась по телу. Место укуса воспалилось и загноилось, кожа вокруг окрасилась в черный цвет, будто обуглилась, вены вспухли, покрыли темной сеткой почти всю ногу.

– Беркер, – тихо выдавил Рин.

– Беркер? О, Великая Нелл…

– Вас же Эви зовут?

Женщина кивнула, шокированная жуткой новостью.

– Эви, – чуть жестче произнес он, нехотя поднимаясь со стула, – вы понимаете, что укус этой твари смертелен?

Та лишь замотала головой, словно кошмар, который обрушился на нее, мог улетучиться, как страшный сон.

– Эви?

Она плеснула на рваную рану воду и начала аккуратно протирать место укуса, нашептывая что-то себе под нос.

– Эви! – крикнул Рин и тряхнул ее за плечи. – Ему. Ничто. Не поможет. Понимаешь?

В ее глазах читалось отчаяние и такая безмерная боль, что Рин отшатнулся.

– Как же я… Как же мы… Без него…

Она медленно опустилась возле кровати и беззвучно зарыдала, сжимая простыню кулаками.

– Ничего… – Умирающий вдруг открыл глаза, посмотрев на жену мутным от боли взглядом. – Накорми гостя… он… жизнь вам спас…

И снова провалился в забытье.

Огонь в очаге уже догорал, когда Эви, очнувшись от горестных мыслей, подкинула туда еще дров. Прошло около часа, а ее мужу становилось все хуже и хуже. Покрытый холодным потом, он тяжело дышал, черная гниль распространилась не только по ноге, но перекинулась и на руки, грудь, лицо.

Рин, избавившись наконец от мокрой одежды, сидел в одежде с хозяйского плеча и пил горячий травяной чай. Ужин прошел в полном, гробовом молчании. Эви держалась как могла: сжимала в белую полосу губы, отводила в сторону покрасневшие глаза, нервно мяла в руках подол платья.

– Низай храбро сражался, – не выдержал Рин, нарушив тишину.

Женщина лишь покорно кивнула и сжалась в комочек, обхватив плечи руками.

– Беркеры подошли вплотную к вашему дому, если бы не он… вы были бы мертвы.

– Мы уже мертвы, – прошелестела Эви.

Рин вопросительно поднял бровь.

– Разве вы не видите… – Она закачалась на стуле взад-вперед. – Кто нас будет кормить… Нам едва хватает на жизнь… Дети еще слишком малы… У нас нет никого… Некому помочь… Что нам делать… ЧТО?! – Она схватилась за голову и изо всех сил стиснула зубы, подавляя рвущийся на волю крик боли и отчаяния.

– Мамочка… – В комнату зашла малышка, таща за собой любимицу-куклу. – Мамочка… Я не могу уснуть.

Эви тяжело вздохнула, вытерла рукавом глаза и нацепила на лицо улыбку.

– Пойдем, солнышко, сейчас я тебя поцелую, и сон обязательно придет.

– Ласкажи мне сказку, – послышалось уже за дверью.

– Какую, милая?

– Пла тлех блатьев.

Рин тяжело нахмурился, крепко сжал кулаки и уставился в пустую кружку из-под чая.

– Про Мудрость, Могущество и Милосердие? Милая, ты же ее наизусть знаешь. – В голосе Эви слышалась нежность, смешанная с грустью.

– Все лавно!

– Ну хорошо, слушай. Давным-давно…

Жили-были три брата. Родители их давно померли, оставив скудное наследство: дом и небольшой клочок земли, который приносил какой-никакой, да урожай. Жили братья бедно, но дружно. Один хозяйство и огород вел, другой на охоту ходил, третий на базар плоды их труда свозил. И так, кто знает, продолжалось бы до сих пор, если бы не пошли они однажды в лес. Настигла их буря страшная, и, чтобы укрыться от нее, нашли они пещеру, а в ней – лаз. Старший брат, как самый мудрый, настаивал туда не соваться: а ну как на другом конце тоннеля их поджидает страшное чудовище? Средний брат, смельчак и задира, предложил спуститься вниз и исследовать глубины земли: а вдруг там сокровища несметные обнаружатся? Решение оставалось за третьим. Но он побаивался гнева среднего и не осмелился вступить с ним в спор, поэтому поддержал его стремление изучить лаз.

Долго шли они по тоннелю, пока не погасли у них факелы. Старший хотел было приказать остальным возвращаться, как вдруг вдалеке они увидели огонь. Приблизившись, разглядели, что вовсе не огонь это был. Посреди огромной пещеры сидел Аразиэль, могущественный демон, а обе его ноги и хвост, пылающие желтым огнем, сковывали водяные цепи.

Братья сначала испугались, а потом поняли, что, пока демона сдерживают цепи, он не опасен. А между тем Аразиэль заговорил с ними. Его сладкие речи проникали глубоко в сердце и захватывали саму душу. В обмен на свою свободу он предложил братьям загадать по одному желанию. Он мог осуществить любое, ведь власть демона была безгранична. Не выдержали братья искушения. Точнее, поддались соблазну лишь двое из них – младший же решил обмануть демона и не загадывать своего желания: двух на их семью будет вполне достаточно, а Аразиэль останется скованным последней цепью и никогда не получит свободу.

Первым загадал желание старший. Он, как самый умный из всех троих, пожелал стать самым мудрым из всех людей. Чтобы слава о нем разлетелась по всему миру.

Пала первая водяная цепь. Аразиэль усмехнулся, взмахнул рукой и громогласно произнес:

– Отныне ты владеешь мудростью всех мудрецов умерших, живущих и еще не рожденных. Но взамен я лишаю тебя зрения, ибо человеческие глаза лишь мешают видеть Истину.

Старший брат, названный отныне Мудростью, поклонился Аразиэлю: теперь, когда он овладел знаниями всех мудрейших, глаза ему и правда оказались не нужны.

Средний брат возжелал могущества: он всегда жаждал повелевать людьми, сражаться на поле брани и распоряжаться жизнями других.

Вторая цепь упала с демона, и он произнес:

– Отныне ты обладаешь могуществом, которое не знал до тебя никто из умерших, ныне живущих и еще не рожденных. Но взамен я лишаю тебя сердца, ибо истинное могущество не знает слабости сострадания.

Поклонился Аразиэлю средний брат. Невероятная сила разлилась по его телу, жажда власти и крови закипела в жилах, и, лишившись сердца, он почувствовал себя свободным от всего, даже от кровного родства. Выхватив из-за пазухи охотничий нож, Могущество хладнокровно вонзил его в Мудрость и, усмехнувшись, покинул пещеру.

Младший брат, обливаясь слезами, кинулся к умирающему, принялся его трясти, пытаясь вдохнуть в него жизнь.

Тогда Аразиэль холодно произнес:

– Ты думал обмануть меня, но ничего не вышло. Теперь тебе решать: спасти брата и освободить меня либо оставить на цепи, но лишиться самого родного человека.

И несчастный брат загадал последнее, третье желание. Чтобы спасти близкого, он пожелал стать целителем, способным излечить от любого, даже самого страшного, недуга.

Скинув цепи, Аразиэль рассмеялся:

– Отныне ты владеешь милосердием, которое не знал до тебя никто из умерших, ныне живущих и еще не рожденных. Но взамен я лишу тебя человеческих чувств, будь то любовь или же ненависть: ничто личное не должно трогать целителя и мешать ему делать свое дело.

Милосердие склонился над Мудростью и излечил его раны одним лишь прикосновением руки.

В комнате воцарилась тишина, пока детский голосок не нарушил ее:

– А что дальше?

– Аразиэль ушел в мир демонов, а Мудрость, Могущество и Милосердие – в мир людей.

– Мне его жалко…

– Кого, милая?

– Милоселдие.

– Отчего же?

– Я люблю тебя, мамочка. И Папочку. И блатьев. А он никого не любит…

– Спи, сладкая, это всего лишь сказка…

Больной метался по подушке, сжигаемый жутким жаром: глаза его ввалились, сухие, почерневшие губы едва шевелились, из горла доносились тихие сипящие звуки. Рин еще несколько минут простоял возле него, погруженный в собственные мысли, а потом крикнул:

– Хозяйка, неси воду. И побольше.

Неужели конец…

Эви всхлипнула, пытаясь унять дрожь в руках, чтобы не уронить корыто. Она осторожно зашла в комнату и застыла у кровати. Странный гость сосредоточенно рассматривал раненого и, не отрывая от него взгляда, сказал:

– Рядом со мной поставь и отойди.

Женщина повиновалась, чувствуя, что ее услуги понадобились вовсе не для посмертного омовения. Но тут же прогнала искорку надежды: столь горького разочарования она бы не вынесла.

Рин скинул рубашку, положил ладони на уродливую, гноящуюся рану и закрыл глаза. Какое-то время он просто стоял, глубоко и ровно дыша, как вдруг руки его задрожали, из-под пальцев заструился золотистый свет. Лучи окутали рану, и гнойная корка задымилась, словно опаленная огнем.

Эви тихо вскрикнула, но с места сдвинуться не смогла: невидимая сила удерживала ее, не давая сделать ни шага.

Яркое свечение проникло в тело Низая. Медленно, борясь с могильным ядом, оно разливалось по венам, сжигая на своем пути черноту.

Рин хрипло выдохнул, стиснул зубы. По лицу заструился пот, мышцы вздулись, словно ему приходилось тащить невыносимо тяжелый груз. Золотистые лучи распространялись по телу, пока не достигли наконец лица. Теперь Низай выглядел почти здоровым человеком: губы порозовели, кожа также приобрела естественный оттенок.

Вот только лекарь и больной поменялись местами: Рин тяжело дышал, волосы мокрыми сосульками налипли на лицо, губы посинели. Но он ни на миг не отрывал ладоней от места укуса. Рана, подобно беркеру, сопротивлялась, не желала сдаваться. Пульсировала, источала зловоние и черный дым, который, свиваясь в спираль, полз по рукам целителя вверх.

Эви подумала, что невозможно выиграть в этой схватке и что сейчас на кону стоит не только жизнь ее мужа. Рин рухнул на одно колено, упрямо борясь со скверной. Свечение, льющееся из его рук, покраснело, а на его груди вдруг проявился необычный знак. Кровавая руна. Она вспыхнула нестерпимо ярко, Эви зажмурилась, услышала громкий всплеск и яростное шипение.

Когда все стихло, женщина приоткрыла глаза и застыла, пораженная увиденным. Рин стоял на коленях, погрузив руки в корыто. Вместо воды там плескалась черная густая жижа. Руна на груди целителя исчезла, оставив после себя розоватый, чуть светящийся след.

Эви бросилась к кровати и склонилась над мужем, удивленно разглядывая затянувшуюся рану.

– Не бойся. – Тихий голос заставил ее вздрогнуть. – Теперь он здоров.

– Как… Кто вы…

– Уверен, ты не захочешь этого знать.

Рин с трудом поднялся, сделал несколько шагов в сторону двери. Пошатнулся и схватился за спинку кровати.

– Вам нужно прилечь, я помогу.

– Нет. – Он тряхнул головой и выпрямился, собрав последние силы. – Я сам. Ты только воду из корыта вокруг дома пролей. Ни один беркер в дом не пролезет.

Он добрел до очага, лег прямо возле него на шкуру и, проваливаясь в сон, произнес:

– Не давай огню угаснуть.

Женщина тяжело опустилась на стул, сжала виски руками. То, что она увидела, не укладывалось в голове. Кто он, этот таинственный лекарь? Откуда у него такая сила? И кровавая руна на груди… «Ты не захочешь этого знать», – вертелось в мозгу. Да, она не хотела, потому что боялась… Боялась, что знает ответ на свой вопрос. Но ведь еще час назад ее муж находился при смерти, а теперь здоров…

– Милоселдие спас папочку? – Неугомонная малышка прошлепала босыми ножками к камину, присела и поцеловала Рина в щеку.

– Что ты, маленькая, я же говорила… Ты почему не спишь? А ну, марш в кровать!

– Ну мамуля!

– Я сказала!

– Холосо… – Девочка подложила под руку целителя свою куколку и побежала к себе.

Эви подкинула дров в очаг, подхватила корыто с черной жижей и вышла на улицу.

Глава 2

Хэйндсел

10 лет назад

– Рин! Слезай, а то все пропустишь! – Вихрастый паренек нетерпеливо дернул за ногу другого. Тот сидел на заборе и не отрываясь смотрел куда-то завороженным, полным восхищения взглядом, пропуская мимо ушей настойчивые увещевания друга.

– Рин! Да куда ты уставился?

Никакой реакции.

– Эйдерин!

Если спросить у любого мальчишки, проживающего в нижнем городе, чего больше на свете ненавидит Рин, то каждый без запинки ответит: собственное полное имя. Смельчаки, которые решались проверить, так ли это, возвращались домой в синяках и побоях и надолго усваивали урок. Кнуд как лучший друг знал, в чем причина этой жгучей ненависти, и в любой другой ситуации ни за что бы не использовал подобное обращение. Но не сегодня.

Рин дернулся, как от пощечины, и уставился вниз.

– Опоздаем, – нажимал друг.

– Ты… Да ты… – задохнулся от возмущения он.

– Ты же сам хотел увидеть Его. – Кнуд специально сделал ударение на последнем слове.

Аргумент был весомый, так что мальчишка сменил гнев на милость и уже хотел было спрыгнуть, как зацепился штаниной за расщепленную доску и, вскрикнув, неуклюже грохнулся вниз. Кряхтя, поднялся и зло процедил:

– Рухх подери!

– Ну ты и растяпа, – цокнул языком Кнуд. – Больно?

Из большой ссадины на ладони сочилась кровь, но Рин не обратил на нее никакого внимания, расстроенно разглядывая порванные на коленях штаны.

– Совсем новые…

– Теперь мы точно опоздаем.

– Успеем, если поторопимся.

Он вытер кровь пучком травы, отряхнулся и заковылял следом за другом.

Народ медленно стекался к центральной площади. Каждый год на праздник длинных теней в их городе проводилась ярмарка. В Хэйндсел съезжались торговцы, бродячие артисты, колдуны и предсказатели. Но этот праздник должен был стать особенным. Ходили слухи, что именно сегодня прибудет один из носителей кровавой руны огненного демона, о подвигах и деяниях которых вот уже не один век складывались песни и легенды. Точно приедет он или нет, никто не знал, но пропустить столь громкое событие мог только полный болван или такой фанатичный служитель Нелл, как Гюнхэл, отчим Рина.

– Запомни, Эйдерин, – любил повторять он, – твоя жалкая душонка принадлежит нашей милосердной богине, и землю ты топчешь только благодаря ее воле. Одной ей ведомо, ради чего ты все еще ешь, спишь и болтаешься у меня под ногами.

Рин действительно не понимал, почему и ради чего все еще жив, ходит и дышит. Ведь всякий раз, когда он попадался пьяному отчиму на глаза, ему не оставалось ничего иного, кроме как просить у Великой Нелл сил перенести все обрушившиеся на него удары плетью и выжить. Порол отчим сильно, жестоко, со знанием дела.

По злой иронии судьбы Гюнхэл был лекарем. Лучшим во всем нижнем городе, где среди грязи и нищеты зараза цвела как плесень на сыре, который большинство его жителей видело лишь на лавочных прилавках. Но его, бездушного человека, интересовали лишь монеты, которые он получал за вырванный зуб, отрезанную конечность или же за пойло неопределенного цвета, якобы лечащего от лихорадки. Возможно, именно благодаря Нелл Рину до сих пор удавалось выжить? Кто знает? Конечно, он запросто мог избежать плетки: улизнуть на улицу и пересидеть «опасные моменты» в надежном укрытии. Если бы не одно «но». Вошедшему во вкус крови Гюнхэлу уже было все равно, кого бить, и тогда под удар могли попасть его младшие сестренка, братишка или мама. Этого Рин допустить не мог. Поэтому, валяясь в кровати после очередной порки, молил не о смерти (хотя в те минуты и желал ее как никто другой), а именно о том, чтобы выжить, защитить самых близких людей.