Первый в раю

– Нет, – сказал Сергей. Он чувствовал, как в горле дрожит пленка слизи. Ему показалось, что он каркнул. «Что это я вдруг, – подумал он. – И неужели в самом деле будем целоваться? Людмила оттолкнулась от подоконника и подошла к нему. Он погладил ее по щеке, и не потребовалось никакого усилия, чтобы ее длинное тело прижалось к нему.

                          ***

Ночь была теплой. После поверки Сергей час пролежал на нарах не раздеваясь. Многие еще не спали: Заболоцкий бесцельно и бестолково шлялся туда-сюда в полутьме казармы, Варин учился курить, пуская дым в лицо Бурмистрову, который медленно тянул чай из жестяной кружки. Он был пьян в стельку и говорил так громко, что на него шикали. Он на всех равнодушно махал рукой. Пар из его кружки явственно отдавал коньяком.

Потом Сергей лежал на животе и смотрел в окно. Напротив окон был склад, огороженный металлической сеткой. За сеткой, как зверь в клетке, ходил солдат в шинели и с карабином. Иногда солдат останавливался под фонарем и смотрел на казарму.

Без пяти одиннадцать Сергей встал, обул сапоги и пошел к летнему клубу. Дежурный по роте посмотрел на него без любопытства. Бурмистров крикнул вслед Сергею:

– Так держать!

В летнем клубе на одной из скамеек его ждала Людмила. Летним клубом называлась огороженная штакетником поляна. Сергей сел рядом с Людмилой.

Они помолчали, глядя на пустую темную сцену. Потом долго целовались, крепко прижимаясь друг к другу, будто для объятий не хватало рук. Сергей сказал:

– Пойдем к вам.

– Сереженька, ну как вы так сразу можете говорить? – сказала Людмила, поправляя растрепанные волосы и одежду. – Сначала лучше напоить женщину, чтобы ей было не стыдно отдаться чужому мужчине. Ей, конечно, не стыдно и трезвой, но пусть он думает, что стыдно, и лучше напоить.

– Давайте наоборот. Сначала к вам, а потом напьемся.

– Ко мне нельзя. Дочка проснется.

– Ко мне тем более. А про Настю забыл, извините.

– К вам на вторую полку? Это даже интересно. Говорят, тут случалось такое.

– Можно повторить, – Сергей разозлился.

– Не надо так говорить, Сереженька.

– Тогда погуляем.

– Пойдемте. Только сначала заглянем, как дочка спит.

Они подошли к двухэтажному офицерскому домику. Окно в комнату Людмилы было открыто. Она зацепилась руками за подоконник, встала на завалинку и посмотрела в глубину комнаты. Все было в порядке. Девочка едва слышно сопела, и в комнате было уютно, и что-то екнуло в душе Сергея. Людмила потеряла равновесие, соскальзывая с завалинки, и Сергей подхватил ее за бедра и поставил на скамейку, не отпуская.

– Сереженька, пойдемте отсюда поскорее, – сказала Людмила, – я же замужем, и скандалы мне не нужны.

Слышались голоса идущих к домику мужчин. Людмила и Сергей пошли по тропинке в лес. Людмила волновалась. Сергей остановился и сказал:

– Идите домой. Зачем вам все это нужно.

– Это уже мое дело, Сереженька.

После того, как Сергей услышал безмятежное сопение девочки, он уже ничего не хотел. Он даже хотел поссориться.

– Вы здесь часто бываете? – спросил он.

– После замужества каждое лето. Четвертый раз, – добавила она, посчитав.

– За четыре года дослужились до младшего сержанта?

– Муж сказал, что надоело спать с рядовым. С его протекцией я, пожалуй, дослужусь до прапорщика. Вообще-то меня на эти сборы призвали тоже из запаса. Нам так удобнее – дача не нужна. Правда, муж в другой части, видимся редко. Он иногда приезжает на уроки.

– Уроки – это что? Стрельбы? И в форме ходите?

– Хожу, когда муж хочет. А хочет он этого перед сном. Ему не нравится, как я отдаю честь.

– Как интересно.

– Ничего интересного.

Они шли, и круглый белый месяц, как фара одинокого мотоцикла, освещал им тропинку. Сергей сжал руку девушки и остановил ее. Она обняла его, подставляя все свое худое длинное тело поцелуям, и казалось, что одежда сейчас спадет с нее, как тонкие пластинки шоколада с растаявшего мороженного. Но упала пилотка с его головы. Они присели, ощупывая руками влажную траву и холодную землю. Людмила нашла пилотку и надела ее на Сергея.

– Пойдемте отсюда, Сереженька, – сказала она, – пойдемте отсюда поскорее. Здесь сыро. И еще я не хочу видеть на вас эту форму.

Они подошли к одноэтажному дощатому домику. Это был медпункт. Сергей отводил сюда больных, когда дежурил по роте. Все окна были темны, только перед входом горел фонарь на деревянном растрескавшемся столбе. Людмила отворила калитку, подошла к входной двери и попыталась открыть замок. У нее ничего не получалось.

– Дайте мне, – попросил ключи Сергей.

– Вот этот, желтенький, – сказала Людмила, передавая ему связку.

– Вы уверены? – у Сергея тоже ничего не получалось.

– Да, Сереженька, и побыстрей, прошу вас. Мы под этим фонарем как микробы под микроскопом.

– Так уж, микробы, – он повернул ключ бороздкой вверх и замок поддался. Она сзади целовала его в шею, ухо, щеку и подталкивала в коридор медпункта. Захлопнув дверь, она прислонилась к ней спиной и вздохнула.

– Ольга обещала оставить здесь включенным свет, – сказала Людмила. – Забыла, наверное. Осторожнее, Сережа, тут слева стеклянный шкаф!

Сергей в темноте чуть не снес его на пол. Оглушительно зазвенели склянки, и по стеклянной полке несколько раз перекатился туда-сюда упавший пузырек. Они замерли, прижавшись друг к другу.

– Здесь никого нет, Сереженька, – прошептала Людмила. – Это нам так громко, а снаружи ничего не слышно.

– Ольга выходная? – тоже прошептал он.

– Да.

– А если кто заболеет?

– Где-то есть санитар, но Оля оставила ключи мне, а не ему.

– Это вы хорошо придумали.

– Не язвите, Сережа. Я впервые воспользовалась ее предложением. И вообще: вы претендуете быть у меня первым мужчиной. Не считая мужа, разумеется.

Они прошли в темноте еще несколько шагов.

– Кажется, сюда, – шепнула Людмила. – Это изолятор.

Она толкнула дверь в маленькую комнату. Там было светло от луны. В углу у окна стояла узкая кровать. Одеяло было сложено в ногах. Людмила села на край кровати. Сергей хотел сесть рядом.

– Сережа, милый, – сказала она. – Давайте не будем обниматься, пока вы в форме. Мне как-то не по себе. Снимите ее скорее, я вам помогу.

Она расстегнула ему ремень и положила на тумбочку. «Какого хрена, – подумал Сергей, – сам могу». Было стыдно обнажаться первому.

– Лучше отвернитесь, – сказал он.

– Я выйду и подожду за дверью.

Сергей разделся и лег под простыню. Одежду и сапоги он бросил в угол. Потом он слушал, как раздевается Людмила. Она забралась к нему под простыню, и ее кожа была холодной и вздрагивала под его шершавыми пальцами. Ему все-таки нравилось, что он у нее первый мужчина.

А потом он поцеловал ее, и она заплакала и крепко прижала его к себе, отшатнувшегося: «Это ничего, Сереженька, это ничего», и стало стыдно за свою грубость перед внезапно открывшейся чужой одинокой судьбой, в которой ничего нет, и он в ней такой незначительный и равнодушный, и казенная узкая кровать, и кирзовые сапоги на полу, в которые вставлены ее туфельки, и вот они вместе, и она вбирает его в себя, как сухой горячий песок впитывает в себя дождевую воду, и каждая песчинка жаждет влаги: се… ре… жень… ка… се… ре… жень… се… ре… жень… се… ре… жень… к…

За окном посерело. Сергей дремал, часто просыпаясь и глядя на часы. Иногда он смотрел на лицо девушки, стараясь запомнить еще малознакомые черты. Ее лицо была красивым и немного надменным. Сергей усмехнулся и заснул.

Он проснулся, когда было совсем светло. Теперь Людмила смотрела на него. Было холодно, и он натянул на замерзшую спину простыню и прижался к девушке. «Какая она чужая, думал Сергей. Незнакомая и чужая. Вот нас сейчас ничего не разделяет, кроме кожи, но мне стыдно поцеловать ее. Как было бы стыдно целовать в метро прижатую к тебе незнакомую девушку».

Людмила вдруг погладила его по замерзшей спине. Сергей закрыл глаза и спросил:

– Зачем я тебе?

– Ох, Сереженька, сама не знаю. Верней, иногда знаю. – Она помолчала. – И не старайтесь меня обидеть.

– Извини. Я дурак.

– Вы весь вечер вчера старались меня обидеть. А я терпела.

– Извини. Ничего, что на ты? Мне кажется, что у нас был весомый повод перейти на ты.

– Мне нравится обращаться к вам на вы. Ты такой унылый, такой в очках… Настоящий Онегин! Господи, ведь ты же мне никогда не скажешь: товарищ младший сержант, смирно! Ложись! Делай раз… Если он сегодня приедет, я в окоп не полезу, – она рассмеялась, уткнувшись носом в его плечо. – Этим летом я Ольке сказала, что больше не могу. А она как увидела вашу роту, так и вытолкнула меня из библиотеки. «Вот, говорит, нечего откладывать. Начни с этой роты».

– Мне пора, Людмила.

– Ох, мне тоже. Ты пока не смотри на меня. Ну не смотри.

– Ты красивая.

– Тогда смотри. А то совсем как чужой: мне пора, мне пора… Мне, может, еще порее, чем тебе. Можно, я примерю твои очки? Где они?

– В сапоге. Или в кителе.

– Вон, на галифе лежат.

Сергей немного проводил Людмилу и пошел в казарму. До подъема оставалось с полчаса, но многие уже встали. Толстый Заболоцкий босиком топтался возле тумбочки и копался на полке Сергея.

– Что ты лезешь в мою тумбочку? – сказал Сергей. – У нас, слава Богу, еще не коммунизм.

– Дай зеркальце, – ответил Заболоцкий, игнорируя недовольный тон Сергея. – И запомни: я знаю дзюдо, карате и еще много других страшных слов.

Сергей скинул с себя хаки, надел спортивные трусы, обул кроссовки и побежал. Территория части была огромной, и было приятно бежать по утоптанной земле в легких кроссовках, и в ветвях возились и кричали птицы, и из чащи тянуло прохладой. Кругом был красивый, чистый лес, высокие белые березы, красные сосны, тяжелые, как чугунные чушки, дубы. Между двух берез стояла скамейка из некрашеных досок, и доски потемнели от дождей.

Ветки хлестали Сергея по лицу и плечам, а крапива жгла голые ноги. Тропинка вывела его к небольшому пруду, заросшему ряской. На дощатом пирсе сидели солдаты срочной службы. Один был в белых казенных кальсонах, два других в семейных трусах. Сергей подошел к пирсу, снял кроссовки и спросил ребят:

– Здесь глубоко?

– Ничего, ныряйте, – ответил молоденький солдатик. Это был штангист. Он стирал кальсоны. Рядом с ним был водитель Ваня, Сергей не сразу его узнал голого. Ваня что-то лениво произнес, после чего широкие плечи штангиста напряглись, а мощные руки задвигались в воде быстрее. Было похоже, что он стирает для Вани белье.

Сергей нырнул. В самом деле – ничего, глубоко. Вверху вода была теплой и не остужала разгоряченное тело. Сергей глубоко вздохнул и опустился на дно, где били ключи и вода была ледяной. Удовольствие было сравнимо, наверное, лишь со сладостью обладания женщиной. Тело переполняло душу восторгом. Сергей вынырнул, нырнул опять и поплыл к берегу под водой, едва не касаясь животом вязкого жирного ила.

Войдя в казарму, Сергей достал из тумбочку малоформатную книжку и запихал ее в левый карман кителя. Сейчас будет построение на завтрак. После него строевой тренаж. Потом – развод на занятия. На занятиях можно поспать. Закрыть глаза, и вспомнить Людмилу, а потом опять уснуть, и во сне ночь повторится сначала, но уже без раздражения по пустякам.

                                         ***

Проходили недели. Сборы завершались. У Сергея и Людмилы была одна из последних, если не последняя по подсчетам, ночь. Сергею было трудно скрыть радость от близящегося «дембеля». Людмила злилась. Она это делала своеобразно – молчала. Они промолчали почти всю ночь, только под утро оттаяли и уснули.

Сергей проспал утреннюю поверку.

В это время на плацу майор, комроты, выкрикивал:

– Старший лейтенант Шевцов!

Заминка была недолгой. Раздался хор:

– Я! – Я! – Я!

Майор оторвал глаза от тетрадки со списочным составом:

– Заболоцкий! Я точно знаю, что у Шевцова ремень есть. Передайте ему, чтоб зашел в ротную канцелярию.

– Я и сейчас могу зайти! – крикнул Бурмистров.

Майору давно надоело возиться с гражданскими людьми. Вместе со всеми он радовался скорому «дембелю». Не ответив Бурмистрову, он перевел взгляд на Варина:

– Варин, и вы туда же. А с виду интеллигентный человек. Ладно, ничего ему не передавайте. Защитнички отечества, мать вашу…

                                         ***

Было жарко. Всю часть согнали в летний клуб. На крытой сцене шипели мощные колонки. В углу перед усилителем на корточках сидел солдат. Из трибуны и двух сдвинутых столов торчали головки микрофонов. Колонки слегка шипели. Ждали генерала.

Курить не распускали. Минут сорок сидели под палящим солнцем. Наконец, приехал генерал – блеклый, бесцветный, скучный, мордастый – лег на трибуну, обнял ее обеими руками.

– Положение в Москве напряженное… В связи с приездом американского президента… Активизировали действия так называемые неформальные объединения… Так что с увольнением придется повременить…

Вздох досады из сотен глоток вспугнул ворон, дремавших на березах. Они закружили над поляной и закаркали. Сидящие за столом президиума офицеры подняли головы, как петухи, готовые к бою.

– Натуральное и денежное довольствие вам будет переоформлено надлежащим образом после отъезда Рейгана. Правильно я говорю, товарищ подполковник?

Начальник части сидя вытянулся в струнку.

– Так точно, товарищ генерал-майор.

Как только генерал отвернулся, подполковник сник, будто из него вытащили хребет.

Потом генерал отвечал на вопросы. Толстый Заболоцкий спросил:

– Почему предмет сборов не соответствует моей военно-учетной специальности? Я не вижу необходимости переучиваться на старости лет.

– Сюда вас направил военкомат. Он решает, где вас использовать. Претензии к ним.

– Что вы все друг на друга валите? – вдруг кто-то зло крикнул из последних рядов. – Военкомат на вас, вы – на военкомат. Где порядок?

– Нашел, где искать порядка!

А потом:

– Не кладите в кашу комбижир!

– Я язвенник, я есть здесь ничего не могу!

– Нужен стол для диетчиков!

– Мне пятьдесят лет, почему меня гоняют наравне с молодыми?

– Товарищи офицеры запаса! – сказал генерал. Все смолкли. – Вопросы по ВУСу я обсужу в военкомате. А на вопросы питания вам ответит майор медслужбы Федяев. Здесь он?

– Так точно…

Генерал и остальные офицеры ушли в ленинскую комнату. У генерала были широченные красные лампасы. Какая-то цирковая одежда, подумал Сергей.

– Ну-с, – сказал Федяев, становясь на трибуну. – Слушаю вас, товарищи офицеры запаса.

– Почему не выдают противозачаточные средства? – крикнул Бурмистров. Все засмеялись. Федяев тоже. Он сказал:

– Ваше питание производится из расчета 1 рубль 5 копеек в день. Так что на разносолы не рассчитывайте.

– Послушайте! – перебил его кучерявый еврей. – Кормите нас на рубль. Больше не надо. Надо меньше. Только исключите из меню комбижир.

– Не могу, – ответил майор, – пойду под трибунал.

– Тогда подавайте комбижир на отдельной тарелке…

– И т. д.

Рота возвращалась в казарму. Прошли мимо генеральской «Волги», стоявшей на плацу. Молодой сытый шофер в штатском костюме курил, присев на переднее крыло машины. У него был равнодушный ко всему вид, равнодушнее, чем у генерала.

                          ***

В самом деле – «дембель» отменили. Утром командир роты вышел на крыльцо казармы и начал:

– Положение в Москве напряженное… в связи с приездом американского президента… постоянная готовность…

– Что вы его все так боитесь? – раздался крик из четвертого взвода. Майор сглотнул слюну и продолжал.

В столовую шли молча. Все думали, как не вовремя приехал американский президент.

– Мы его, собаку, еще больше возненавидим после этого, – сказал Заболоцкий. Во взводе рассмеялись, потом замолкли. Бурмистров сказал:

– Скоро петь начнете. И просить никто не будет. От тоски.

И опять: раз-два, раз-два – зашлепало 260 ног по асфальту. А перед столовой:

– Головные уборы снять! Справа в колонну по одному – шагом марш!

В столовой пахло тушеной капустой и было жарко. Столы стояли в три ряда. Еще были залы, где ели солдаты срочной службы. Салаги, обритые и голодные, воровали сахар с офицерских столов. Их никто не гонял за воровство.

Сегодня раскладывал Бурмистров. Он положил огромный липкий комок гороховой каши в миску толстяка Заболоцкого.

– Не надо столько, – хмуро сказал тот.

– Ешь, ешь, – ответил Бурмистров, – дома жена такого не приготовит.

– Я жене за такое такого бы надавал…

После завтрака курили, тянули время – нечего спешить на строевой тренаж. Но скоро послышалось:

– Вторая рота, стройсь!

Никто не шевельнулся, пока команду не продублировали командиры взводов, а за ними командиры отделений. В отделении Сергея кого-то не хватало. Он оглядел площадку перед столовой, увидел своего человека, это был Варин, но Сергей не смог вспомнить его имени. Кричать «Варин» казалось невежливо, а «господин Варин» – слишком иронично.

– Слушайте, – спросил он Бурмистрова, – как зовут того худого парня с хлюпающим задом – Саша, что ли?

Бурмистров сказал:

– Какая разница, Саша – не Саша. Крикни: фиг мамин – прибежит сразу же, – и, не дожидаясь Сергея, закричал: – Эй, фиг мамин!

Парень оглянулся и побежал в строй. У него были усы и бородка, напоминающие Бурмистрову низ женского живота. Весь взвод покатывался со смеху, когда Бурмистров третировал экскурсовода. «Не шевели губами, говорил он, не то случится непоправимое. Не буди во мне зверя». Ответные шутки Варина успеха не имели.

Рота занималась на плацу. Грохот сапог сливался с грохотом перевариваемой гороховой каши. Желудки работали, как мотоциклы. Первым не выдержал экскурсовод Варин. Он с бледным лицом попросился выйти из строя и, держась за живот, побежал в туалет. За ним, не спрашивая разрешения, помчался Бурмистров. Кто-то весело крикнул:

– Держись теперь, Варин! Надо было молчком! – и тут же изменился в лице и побежал за ними.

Это напоминало стихийное бедствие. К туалету мчались, как за дефицитом. Лишь толстый Заболоцкий шел не торопясь, но на полпути сделал резкий рывок и побежал, на ходу расстегивая галифе. Благо, ремня у него не было.

Заболоцкий хотел сесть рядом с Бурмистровым, но тот предупредил:

– Сядь подальше. У меня радиус поражения четыре метра.

После отбоя, лежа на койке, экскурсовод Варин спросил Бурмистрова:

– Откуда у вас на ягодицах такие шрамы? На мину, что ли, сели?

Раздался смех. Оказалось, что еще никто не спит.

– Да нет, товарищи, не на мину. Было значительно хуже. Это страшная и поучительная история. Лет десять назад была у меня любимая женщина, а у нее был большой дог или бульдог, не знаю, но носа у него не было. И вот как-то лежу я на ней чин-чином, и вдруг кобель выскакивает из ванны, куда она его все время запирала, и бросается на меня. Еле под одеялом спрятался. А вот зад сберечь не удалось. Домой прихожу – задница вся залеплена-забинтована. Жене признался честно: собака покусала. А она мне: а брюки почему целы? Думал, не заметит, ведь жалко рвать свои лучшие брюки. Да и не до того как-то было.

Сергей смеялся и думал, сколько в этом рассказе может быть правды. А в самом деле: откуда взяться на заднице таким шрамам?

День прошел, и никому они не понадобились – ни Родине, ни собственным семьям. Бурмистров крикнул на всю казарму:

– Дежурный!

– А?

– Пописать отведи…

Смеяться над выходками Бурмистрова еще продолжали, но это были какие-то вялые, привычные, почти автоматические смешки. Сергей вышел из казармы через час после отбоя. Дневальный взглянул на него, но было похоже, что не увидел. Сон материализовался в его глазах серой мутью.

В тишине ночи Сергей слышал, что где-то далеко тарахтит мотор легковой машины. Он не задумался, куда направляется машина и кто в ней едет. На погонах пассажира была только одна звезда – не очень большая, но все же побольше, чем четыре капитанских. Офицер возвращался из столицы после показательных стрельб. Возвращался раньше времени, поэтому он попросил таксиста остановиться задолго до КПП – не хотелось ни с кем здороваться и, тем более, объясняться из-за отвратительного настроения. Он, как и все другие офицеры, знал лаз, которым пользовался рядовой состав для самовольных отлучек из расположения части.

Сергей в это время подходил к офицерскому домику.

                                          ***

Майор Пестов вошел в комнату и остановился у двери. Рука потянулась к пупырышку выключателя, но застыла на полдороге. Получилось, что он просто погладил стенку.

Он задумался: каким образом он достоверно знает, что дочка спит в своей постельке, а жены в комнате нет? Майор включил свет: «Товарищ выключатель! Разрешите вас включить». Настенька посопела и повернулась на бок. Постель жены была не смята. На подоконнике стоял флакон с розовым лаком для ногтей. Он понял, чем пахло в комнате и почему он сразу догадался, что Людмила ушла.

Он выключил свет, достал из заднего кармана брюк фляжку коньяка и сделал несколько глотков. Потом оседлал подоконник: одна нога свешивалась наружу, другая опиралась на пол. Было неудобно, и он взял стул, придвинул его к окну и стал смотреть в ночь. Смотреть на звезды было неинтересно. Он стал разглядывать щиты вдоль дорожек. Он удивился, что информация на щитах что-то значит. Раньше все это было для него только световыми пятнами. Он уснул, почти упираясь носом во флакончик с лаком. Иногда он просыпался, пил коньяк и засыпал снова.

Окончательно майор проснулся от того, что во фляжке кончился коньяк. Настенька посапывала. Он встал и потрогал ремень с тяжелой кобурой. В шкафу он нашел один патрон, невесть когда и после каких стрельб оставшийся у него. Он положил его в нагрудный карман. Потом пошарил вслепую ладонью по полкам и махнул рукой. В голове забренчало легкомысленное: «И одною пулей он убил обоих».

«Глупое танго, – думал он. – И глупо выражать свои чувства чужими словами. С другой стороны, на что все эти стишки и песенки нужны? Только для этого: помочь нам выражать свои чувства словесно. Иначе бы мы только мычали. Но есть и неприятный момент: эти песенки предоставляют готовые решения, а ведь они глупы заведомо. Хотя что это я? Одной пули, действительно, может хватить на двоих. Даже троих. В смысле решения вопроса.

Вот оно: нет песенки – и нет формулировки. Какого еще решения? Да и есть ли вопрос?» У него закружилась голова – так ему не хотелось, чтоб вопрос был.

Он шел к КПП мимо охраняемых складов. Он знал, что на складах «деды» хранят водку, но сейчас ему не хотелось выпить. Ему всегда нравилось смотреть на часового с карабином. Сегодня за колючкой никого не было, и ему стало досадно. Он услышал выстрел, но от собственных мыслей не отвлекся и продолжал брести по асфальтированной дорожке, тяжело шаркая ногами.

У сарайчика, где располагалась библиотека, он увидел капитана. Капитан, прижимаясь к стене, махал ему рукой. Майор Пестов похлопал по карману, где лежал патрон и подошел к библиотеке. Капитан за шиворот втащил его за угол.

– Ты чего? – удивился Пестов.

– Это ты чего? – капитан нервничал. – Разве не слышал?

– Что слышал?

– Что-что… Стреляют. Да от тебя разит за версту. Вон в чем дело.

– Кто стреляет?

– Разберемся. Похоже, часовой.

– Иди ты!

– Оружие с собой? Патроны дать?

– Есть один.

– Хватит. Будь здесь, а я обратно на КПП. Нужно объявить тревогу.

До Пестова стало доходить, что ситуация нештатная. Но он еще был весь в своих мыслях:

– А я думал тебя на КПП застать…

– Ты сперва достань пушку, а я на КПП. Надо ж такому случится в мое дежурство. Я Ваню послал на склад за водкой, чтоб после ночи оттянуться, а вышло… Видишь, лежит?

– Кто? – Пестов вопрос задал, но он уже видел, что у ворот неподвижно лежит солдатик. – Это Ваня?

– Он. А на часах салага. Видно, достали его деды. Это… как его? Штангу тягает. Думал, сильным станет, поможет.

– Фамилию тоже не помню. В лицо помню.

– Постарайся не дать ему уйти в случае чего. Все, бегу. Пришлю к тебе кого из караула.

– Я и сейчас легко могу его… эээ… нейтрализовать.

– Ни в коем случае! Пусть начальство решает. Перестройка, понимаешь…

Капитан побежал, стараясь, чтоб между ним и складом были постройки. Он бежал согнувшись.

Пестов достал пистолет и патрон, вынул обойму, вложил в нее патрон, вставил обойму в рукоять пистолета и дослал патрон в патронник. Он предполагал это сделать на КПП. Большего он не хотел. Но для эффекта передернуть затвор хотелось. Сейчас ему стало ясно, что Людмилы на КПП нет и не было. Конечно, теоретически… Нет, не было. Капитан часто и слишком нежно прижимал к себе в танце Людмилу, не по чину. Пестов не обрадовался, когда ему стало ясно, что ее не было на КПП. Не обрадовался, потому что это ничего не решало. Главное, что ее ночью не было дома. Вот тебе за то, что из Москвы в часть возвращаешься внезапно. Вот тебе. Вот.