
Полная версия
Церковь – коллективный Иуда
И это – выдающий сам себя за апостола! Жил – впроголодь.
К началу III столетия из мирян, из христианских общин на свое служение Богу взошла уже целая иерархия священнослужителей. Епископы, пресвитеры, диаконы… И все эти персоны по-прежнему либо жили на добровольные пожертвования верующих, либо, самостоятельно зарабатывая на пропитание, нерегулярно исполняли свои обязанности. Участь подобных энтузиастов – восхищает. Особо, если поверить в то, что утверждал выдающийся теолог Тертуллиан: нет такой черты, которая разделяла бы мирянина и священника.
Однако недовольство клириков своим положением все же подспудно, бродило, зрело, нарастало, и к концу III века клир стремился уже не только поставить себя в независимое от мирян положение, встать над мирянами, но и обозначиться как сословие высшего порядка, которому чужды житейские профессии. Наиболее определенно эту позицию в 249 году выразил епископ Карфагенский Киприан. В своем письме «К клиру и народу фурнитанскому» он утверждал, что каждый из удостоившихся священства, «и будучи поставлен на служение Церкви, должен служить только алтарю и жертвам, заниматься только молитвами и молениями. <…> …не должны связываться мирскими хлопотами и узами те, которые, занимаясь делами Божиими и духовными, не могут оставлять Церкви для занятий земными и мирскими делами. Этот образ чиноположения и обязанности прежде, в законе, соблюдали левиты» [58].
Пастырям христианским настойчиво и беспрестанно хотелось уподобиться священникам иудейским. То ли дело тут в генетической памяти – сколько еврея ни крести, все в левиты метит, – то ли в не устраняемом комплексе неполноценности… Вскоре, впрочем, желающим желаемого добиться удалось.
Нищенское же положение христианской церкви, как организации, начало круто меняться с 315 года, когда римский император Константин I «издал указ о содержании духовенства, одним из видов дохода для церковных должностных лиц стало гос. жалованье (денежное и натуральное). В визант. период к этому добавляются обязательные сборы с населения на содержание духовенства (на Западе с VI в. они принимают форму десятины), доходы от церковных земель» [59].
Более того законом от 319 года, церкви и клирики были освобождены от налогов, а закон от 321 года утвердил за церквями еще и право приобретать недвижимость и владеть ею.
В общем, духовенство обретало, наконец-то, и правовую поддержку, и весьма солидный материально-экономический фундамент. К тому же, христианство, являясь, по крайне мере, в то время, еврейской ересью иудаизма, переняло у иудаизма в готовом виде и свое административное устройство, и обрядовую архитектонику. Первые христиане, будучи по рождению и воспитанию иудеями, не стали изобретать велосипед: само собрание верующих для молитвы – прямое заимствование из синагогального богослужения, книги Ветхого Завета не отвергались, но использовались, и даже в важнейшее христианские таинство – Евхаристию – были включены такие традиционные элементы еврейского пасхального ужина, как хлеб и чаша вина или виноградного сока. Впрочем, Иисус и Сам подтверждал преемственность Своих действий: «Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить» (Мф. 5:17).
Один из законов, который надлежало исполнить, предписывал ежегодно праздновать Пасху (Песах) – праздник в память об Исходе из Египта, день освобождения из египетского рабства: «Вот праздники Господни, священные собрания, которые вы должны созывать в свое время: в первый месяц, в четырнадцатый [день] месяца вечером Пасха Господня; и в пятнадцатый день того же месяца праздник опресноков Господу; семь дней ешьте опресноки; в первый день да будет у вас священное собрание» (Лев. 23:4–7).
В соответствии с этим предписанием Иисус и созвал апостолов в первый день – вечером 14 Нисана – на «священноесобрание», известное, как Тайная Вечеря. Причем, и тут совершенно прав известный священнослужитель, митрополит Иларион (Алфеев) – «Тайная Вечеря была именно пасхальной трапезой» [60]. А коль так, то иудеи, собравшиеся на пасхальную трапезу, просто никак не могли преломлять там квасной хлеб, ибо сказано же: «семь дней ешьте опресноки». Они и ели опресноки. И с этим утверждением был согласен известный богослов, автор книг по истории христианства и основам христианского вероучения, протоиерей Русской православной церкви Александр Мень (1935–1990): «Священное событие Великого Четверга, которому предстояло стать главным таинством христианской Церкви … происходило в обстановке непритязательной простоты. Иисус произнес молитву над пресным хлебом» [61].
В том, что на пасхальном вечере Иисус преломил пресный хлеб, был убежден и Б.И. Гладков – председатель Всероссийского Трудового Союза Христиан-Трезвенников: «На пасхальном вечере … пресный хлеб ели, обмакивая куски его в блюдо» [62].
Оно и понятно, как же могли собравшиеся 14-говечером вкушать квасной хлеб, если, как напоминает архимандрит Вселенского патриархата, богослов, церковный историк Киприан (Керн), «…старейшина семьи уже вечером 13-го Нисана со светильником обходил жилище, устранял все квасное, которое и сожигалось утром 14-го» [63]?
И поскольку трапеза была именно пасхальной, то Иисус и его ученики и ели хлеб пресный, как того требовала иудейская традиция. И этой точки зрения в I веке придерживались христиане и Рима, и Сирии, и Египта. К XI в. Евхаристия на пресном хлебе совершалась уже по всей Европе…
Христиане же Эллады имели на этот счет свое собственное, особое мнение – они полагали, что в Святых Дарах должен фигурировать непременно дрожжевой хлеб?! Именно этот момент, кстати, миссионером-философом, который выступал в 986 году перед русским князем Владимиром, был выставлен даже в качестве наиглавнейшего разногласия, существующего между греками и Римом: «Слышали мы и то, что приходили к вам из Рима проповедовать у вас веру свою. Вера же их немного от нашей отличается: служат на опресноках, то есть на облатках, о которых Бог не заповедал, повелев служить на хлебе, и поучал апостолов, взяв хлеб: «Сие есть тело Мое, ломимое за вас…» Так же и чашу взял и сказал: «Сия есть кровь Моя нового завета». Те же, которые не творят этого, неправильно веруют» [64].
Это же разногласие вкупе с иными проявилось и в 1054 году, как фактор весьма существенный, соучаствующий в окончательно расколе Христианской Церкви на Римско-католическую церковь с центром в Риме и Православную с центром в Константинополе.
Как же так случилось: несмотря на то, что во всех четырех Евангелиях при описании Тайной Вечери нет упоминания ни о квасном хлебе, ни о броженом вине, православное духовенство, тем не менее, самым бесцеремонным образом определило – этот продуктовый набор и будет отныне играть роль Святых Даров? Хуже того, духовенство затем начало еще и изощряться в измышлении обоснований и оправданий своего произвола!? Например, Никита Стифат – пресвитер Студийского монастыря, полемист и богослов по заказу патриарха Константинопольского Михаила Керулария состряпал даже целое сочиненьице, в котором предпринял жалкую попытку возвести хулу на использование опресноков в богослужебной практике. Но тут не смолчал кардинал Гумберт Сильва-Кандидский и, в свою очередь, выступил с соответствующим письменным опровержением. Более того между кардиналом и богословом был устроен коллоквиум, после чего Стифат не только отказался от своих совершенно безосновательных обличительств, но и сжег свой трактат «Против латинян» во дворе Студийского монастыря.
Так оно ж и понятно – как не сжечь, коль за неимением путных аргументов, Стифат нес наиполнейшую околесицу: «в опресноках нет никакой жизненной силы, ибо они мертвы … опресноки бездушны», «вложенная же в начале малая закваска в тесто … согревает его некой жизненной силой и соделывает движимое как бы живым» [65].
Ну, во-первых, «закваской называется любое бродящее хлебное тесто, содержащее молочнокислые бактерии и дрожжи» [66]. Во-вторых, хлебопекарные дрожжи и бактерии успешно погибают уже при температуре 50–60 C°. В-третьих, тесто превращается в хлебобулочное изделие при температуре в среднем 180–200 C°.
Артос же – хлеб, в том числе и квасной (дрожжевой), – выпекается при температуре, плавно снижающейся от 250° до 100° в течение 3–4 часов.
?!..
И о какой «жизненной силе» после столь жесткой термической обработки можно вести речь?..
Так почему же, распрекрасно зная о том, что на Тайной Вечере – на пасхальном ужине просто никак не могло быть квасного хлеба, т. к. все собравшиеся были законопослушными иудеями, и существовали все еще в русле иудаизма, прозелиты-церковники, самым бессовестным образом игнорируя контекст, пошли на очевиднейший подлог – стали использовать в Литургии именно дрожжевой хлеб?
О первопричине случившегося проговорился тот же Никита Стифат: вкушать опресноки, означало – следовать иудейской традиции: «Если еще опресноков причащаетесь, римляне, то вы еще под сенью закона и вкушаете трапезу иудеев» [67].
А ведь так хотелось, вышедшим из иудаизма, и их последышам, чтоб непременно не иудеев трапезу вкушать, оттопыриться хотелось, выказать свою какую-никакую инаковость… Потому-то 29-м Правилом Святого Поместного Собора Лаодикийского (начало IV в.) и запретили отдыхать в субботу, и повелели отдыхать в воскресенье: «Не подобает христианам иудействовати и в субботу праздновати, но делати им в сей день: а день воскресный преимущественно праздновати, аще могут, яко христианам» [68].
Ну, прям голимый семитский антисемитизм! Конфликт, как проявление комплекса подростковой неполноценности, как извечное противоречие поколений, как поспешное стремление утвердить свою уникальность, как манифестация независимости от своих собственных корней…
Хлеб, стало быть, к истине, ни малейшего отношения не имеет, не истина важна, важно, чтоб не как иудеи.
Вторая причина, определившая выбор квасного хлеба, в отличие от первой звучит, если не вникать в суть, более убедительно: «Веществом Таинства Евхаристии является пшеничный квасной (то есть не пресный, а приготовленный на дрожжах) хлеб и красное виноградное вино. Основание для этого находим в Новом Завете, где в описании Тайной Вечери употребляется греческое слово «артос» (квасной хлеб). Если бы речь здесь шла об опресноках в тексте бы стояло слово «азимон» (пресный хлеб)» [69].
Вот такая вот выдумка. Кстати, «красное виноградное вино», выше упомянутое, присутствовать на Литургии имеет оснований еще меньше, чем хлеб дрожжевой хотя бы по той простой причине, что Иисус былназореем.
Это утверждали прохожие: «Когда же подходил Он к Иерихону, один слепой сидел у дороги, прося милостыни, и, услышав, что мимо него проходит народ, спросил: что это такое? Ему сказали, что Иисус Назорей идет» (Лк. 18:35–37).
Так считал апостол Петр: «Серебра и золота нет у меня; а что имею, то даю тебе: во имя Иисуса Христа Назорея встань и ходи» (Деян. 3:6).
Так Его называли римские солдаты: «Иисус же, зная все, что с Ним будет, вышел и сказал им: кого ищете? Ему отвечали: Иисуса Назорея» (Ин. 18:4–5).
О себе, как о назорее говорил и Сам Иисус: «Я Иисус Назорей, Которого ты гонишь» (Деян. 22:8).
Это же утверждал и Понтий Пилат, римский префект Иудеи, начертавший на кресте над распятым Христом: «Иисус Назорей, Царь Иудейский» (Ин. 19:19).
Об этом, наконец, мы можем узнать и из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона: «Давшие обет назорейства воздерживались от вина и др. возбуждающих напитков… Назореями были Иоанн Креститель и Сам Христос» [70].
А вот, что сказано в «Деяниях…» про «апостола» Павла: «Найдя сего человека язвою общества, возбудителем мятежа между Иудеями, живущими по вселенной, и представителем Назорейской ереси…» (Деян. 24:5).
Павел, таким образом, тоже – назорей, а учение Христа, по мнению иудеев, – еще и назорейская ересь.
Почему ересь? Потому что Иисус, а также идущие за Ним будучи иудеями, чтящими Ветхий Завет, в то же самое время исповедовали нечто новое, иное и свое. В свою очередь, апостолы, а за ними и ранняя христианская церковь называли ересью все те учения, которые расходились с христианской ортодоксией.
Между христианством и назорейством ставился знак тождества и в трудах мусульманских теологов. В частности, в Исламском энциклопедическом словаре: «Спустя некоторое время назорейство начало распространяться в Римской империи и стало называться Христианством» [71].
Таким образом, Иисус был назореем, т. е. трезвенником, и поэтому Он никак не мог пить «красное виноградное вино», т. е. забродивший сок, и завещать пить его в память о Себе. Более того, ни один евангелист не оставил и крохотного свидетельства о том, что Учитель пил вино. Зато, есть свидетельство о том, что Он отказался пить вино: «И привели Его на место Голгофу, что значит: Лобное место. И давали Ему пить вино со смирною; но Он не принял» (Мк. 15:22–23).
Вот она – настоящая сила духа!
В противовес сказанному, сторонники винопития поспешно приводят самую убойную с их точки зрения цитату, которая, как им мнится, просто вопиет о невежестве им возражающих: «И когда они ели, Иисус взял хлеб и, благословив, преломил и, раздавая ученикам, сказал: приимите, ядите: сие есть Тело Мое. И, взяв чашу и благодарив, подал им и сказал: пейте из нее все, ибо сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов. Сказываю же вам, что отныне не буду пить от плода сего виноградного до того дня, когда буду пить с вами новое вино в Царстве Отца Моего» (Мф. 26:26–29).
Во-первых, в данном фрагменте ничего не говорится о том, что там было в чаше. Кстати, во всех синоптических евангелиях присутствует только «чаша» и – ни слова о том, что в чаше. Поэтому, я и не подумаю принимать во внимание домыслы церковников, потакающих своему позорному алкогольному пристрастию, коим мерещится всюду только вино. Еще Л.Н. Толстой в статье «Пора опомниться!» подметил: когда люди сами воруют, им кажется, что все воруют; когда люди пьют, кажется, что все пьют.
Во-вторых, «не буду пить от плода сего виноградного» – не в этой ли строке древнему иудею, извратившему суть слов Иисуса, причудилось именно броженое вино? А почему не коньяк пять звездочек – он же ведь тоже от плода виноградного? А почему не просто свежевыжатый сок?..
В-третьих, «буду пить с вами новое вино». Ну, вот оно – вознамерился, наконец-то, Иисус выйти из «завязки», да по прибытию тутошних сотрапезников в тамошних кущах и отпраздновать радостное! Но, увы, и это не так. С вопросом о «новом вине» блестяще, на мой взгляд, разобрался известный богослов, профессор теологии и истории церкви С. Баккиоки (1938–2008). В своей замечательной книге «Вино в Библии» он приводит цитату из Словаря Уэбстера за 1828 год: «Новое вино – вино, выжатое из винограда, но не броженое».
Таким образом, новое вино – это свежевыжатый сок.
После подобного пояснения становится совершенно понятной и цитата из Книги плач Иеремии: «…дети и грудные младенцы умирают от голода среди городских улиц. Матерям своим говорят они: «где хлеб и вино?» (Плач. 2:11–12). Представляется совершенно очевидным, что дети и грудные младенцы хотели совсем не того вина, которое «приводит в омрачение ум всех людей, пьющих его» (2 Езд. 3:18), не того вина, которое «укусит, и ужалит, как аспид» (Притч. 23:32), не того вина, под влиянием которого Ной «опьянел, и [лежал] обнаженным в шатре своем» (Быт. 9:21).
Хотели не того вина, но – вина?
Значит, есть разное вино, о котором говорит Библия?
В таком случае, почему церковники, причащающие свою паству 16-градусным кагором, вообразили, что они предлагают именно то вино? А вдруг не то? Ведь вопрос – пить или не пить броженое вино – это вопрос наипринципиальнейший. От того, каков ответ, т. е. выбор, зависит: будет Россия хронически алкоголизирована или же – ориентирована церковью на трезвость. Я понимаю, что сами церковники, по крайней мере, думающие, давно уже догадались, что они с этим пасхальным вином вляпались в очень нехорошую историю. Совершенно очевидно, что древние христиане подвели, фактически, теологическую основу под тотально-перманентную алкоголизацию православных. Хуже того, позволили себе исходить не из фактов, а из своих истолкований, из своих изощренных домыслов, и поэтому неизбежно приписали Иисусу то, что Он и не делал, и не говорил?! И затем уже, по крайней мере, некоторые из этих сторонников винопития, пытаясь хоть как-то минимизировать негативные последствия своей ложной ориентации, но не смея возвысить голос в защиту открывшейся им истины, – трезвость – от Бога, опьянение – от беса, – вынужденно подряжаются вот уже два тысячелетия подряд на совершенно бесплодную борьбу с всенародным, и со своим собственным пьянством.
Но, увы, не осуждая зачин пития, с гневом обрушиваясь лишь на плоды винопотребления, пропитанные грехом и патологией, они пожинают лишь осознание, что благие порывы, помноженные на пустые хлопоты – суета сует. И малая закваска продолжает заквашивать тесто. Все более и более. И было б странным это все, когда бы все это понятным не было бы. И очевидным. Ведь вы только посмотрите, с какой детской капризностью церковники настаивают на том, чтобы хлеб и виноградный сок были непременно с дрожжами, производящими спиртовое брожение; какое значение придают церковники наличию именно спиртопроизводящим дрожжам в Святых Дарах! Святые Дары – это, скажем так, да простится мне сказанное, многокомпонентны: они содержат воду, соль, сахар, жир и многое другое. Но именно спирту церковники придают некое сакральное значение, без которого Дары, якобы, уже и не Дары. Более того им почудилось, что в сухом виноградном вине спирта маловато, и они порешили – в Божий Дар непременно нужно подпустить чуток «жидкого дьявола», добавить зелья, т. е. сделать вино крепленым. И они это сделали.
А даже запретили, например, Третьим правилом святых апостолов [72], подменять броженое вино свежим виноградным соком. Подзабыв при этом Иисусово: не человек для субботы, а суббота для человека.
И церковь, разместившая спирт в основе главного обряда христианского богослужения, просто не могла в дальнейшем относиться не благосклонно к его употреблению. И броженое вино, благословленное с амвона, теперь уже с позволения церковников, полилось в людские глотки, разрушая мозги, убивая способность мыслить, верить и любить, низводя людей до таких скотов, каких Земля до эры христианской и знать не знала.
Но – нас не сломить, не согнуть, стоим насмерть! Хлеб – только квасной, вино – только со спиртом! И начхать на то, что из-за проалкогольной позиции церкви в христианском мире видимо-невидимо бед, страданий и горя. Мы не помним и не желаем помнить слова «апостола» Павла, человечьим языком для человеков сказавшего: «Лучше не есть мяса, не пить вина и не делать ничего такого, отчего брат твой претыкается, или соблазняется, или изнемогает. Ты имеешь веру? имей ее сам в себе, пред Богом» (Рим. 14:21).
Трудно сказать, какова причина галлюцинации, на основе которой церковники твердили и твердят, будто бы на Тайной Вечере было броженое, «красное виноградное вино». Евангелисты-трезвенники на этот счет – про вино на пасхальной трапезе – ничего не сказали. Но можно зайти с другой стороны – исходить из слов Иисуса Христа: «Я есмь истинная виноградная лоза» (Ин. 15:1).
Далее, на Вечере Иисус, взяв чашу, «сказал им: сие есть Кровь Моя Нового Завета» (Мк. 14:24).
Что является Кровью лозы? Крепленый, 16-градусный кагор? Не станем, уважаемый читатель, богохульничать – мы ж не батюшки-попы. Тем более что ответ на этот вопрос нами уже найден в Пятой книге Моисея «Второзаконие»: «…и ты пил вино, кровь виноградных ягод» (Втор. 32:14). Кровь виноградных ягод, т. е. свежий, натуральный сок. Сок, который человеком помещается в противоестественные условия, бродит, и уже не является тем, чем он был. Сок, забродивший, вступивший в стадию распада, разложения органических соединений, т. е. гниения, – это уже, в отличие от сока свежего, качественно иное творение. Творение искусственное.
Итак, вернемся к хлебу, отбросив всевозможные глупости про то, что опресноки – мертвы, а квасной хлеб – жив, и что преломлять опресноки – означает следовать иудейской традиции. Есть аргумент, от которого не отмахнешься лихой фразой, и который не истолкование есть. «Справочник православного человека», который выше мы уже цитировали, утверждает: «…в описании Тайной Вечери употребляется греческое слово «артос» (квасной хлеб). Если бы речь здесь шла об опресноках в тексте бы стояло слово «азимон» (пресный хлеб)» [73].
Конечно, на утверждения, сделанные в словарной статье, можно и вполне резонно возразить: мол, надобно не токмо слова греческие разбирать умело, но еще и думать, над прочитанным, пытаясь уразуметь, в каком контексте лексемы используются.
Возразить так можно. Так и возражаю. Но… «артос»-то этот от этого не преобразуется в «азимон». А в тексте Евангелия и в самом деле – «ἄρτος», точнее – «άρτον», винительный падеж от слова «ἄρτος». И «артос», действительно, не «азимон». Но, согласившись с тем, что видим, почему мы должны соглашаться и с тем значением, которое церковники данному слову приписывают? Почему мы должны соглашаться с тем, что «артос» – это исключительно «квасной хлеб»? Например, Древнегреческо-русский словарь И.Х. Дворецкого дает такое определение: «άρτος – хлеб (преимущ. пшеничный)» [74].
Таким образом, лексема ἄρτος означает просто хлеб, как и пришедшая ей на смену в эллинистические времена новогреческая лексема ψωμί. И разница сегодня лишь в том, что первая употребляется в церковной языковой деятельности или же входит в состав лингвистических единиц, являющихся частью литературного языка; вторая же, напротив, употребляется для обозначения хлеба как такового и пищи в целом [75].
Ну, для пущей важности, приведем еще одно определение из Греческо-русского словаря Нового Завета: «άρτος, ου м.р. 1) хлеб, хлебец; άρτος της προθέσεως или πρόθησις των άρτων хлеб, принесенный в жертву Богу; 2) еда, пища» [76].
И тут – просто хлеб, и также ничего о том, каков его вид, сорт и производственный рецепт. А хлеб, – как разъясняет нам «Большой толковый словарь русского языка» С.А. Кузнецова, – это «1. Пищевой продукт, выпекаемый из муки. 2. Тесто, приготавливаемое для выпечки. 3. Зерно, из которого приготовляется мука, идущая на выпечку такого продукта. 4. Зерновые (рожь, пшеница и т. п.) на корню. 5. Пища, пропитание».
Подобное же определение дает и «Толковый словарь русского языка» С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой.
Итак, хлеб – это не только квасной хлеб. И подтверждение тому мы легко можем найти в самой же Библии. Книга «Бытие»: «…и отцу своему послал десять ослов, навьюченных лучшими произведениями Египетскими, и десять ослиц, навьюченных зерном, хлебом и припасами» (Быт. 45:23).
Отметим, что ни в Острожской Библии 1581 года, ни в Елизаветинской Библии (1762 г.), ни в Библии на греческом языке нет слов «зерном» и «припасами» – есть только «хлеб», и оно изображено, как «άρτους». Далее, и это очевидно, хлеб, т. е. άρτους, находящийся в мешках, не буханки и батоны, и не зерно, но – мука. Впрочем, хлеб может быть и зерном: «…и зажег факелы, и пустил их на жатву Филистимскую, и выжег и копны и нежатый хлеб» (Суд. 15:5).
Вывод 1: «артос», т. е. хлеб, существует не только, как квасной – из теста, предварительно заквашенного, но и как зерно, мука, и вообще, как пища. Поэтому, очень ошибаются те православные богословы, которые полагают, что если пресный хлеб обозначается как «азимон», то он уже никак не может обозначаться еще и как просто хлеб, т. е. как «артос». И очень жаль, что сторонники квасного, утверждая свое, т. е. отсебятину, никогда не дают ссылку на источник своей истины. Ну, хотя бы на словарную статью. Увы, они пошли иным путем: в угоду своим хотениям, не просто объявили, что артос есть хлеб, но и содрали с данной понятийной единицы ветви лексической полисемии. И хлебом стал исключительно квасной хлеб. Затем, через публикации еще в XI веке они навязали обществу свои куцеватые представления, и теперь на эти представления сами же и ссылаются, как это делает г-н Пономарев в выше приведенном «Справочнике православного человека».