Не в своём уме. Сборник рассказов

Тяжёлый рок

Алексей недоволен, очень сильно недоволен. Он ходит из угла в угол, прислушиваясь к противному хрипу со сцены, заполняющему пространство, сжимает кулаки и старается глубоко дышать, чтобы не выйти посреди выступления, не схватить этого идиота за немытые волосы прямо перед зрителями и не переломать его шею об колено. Хочется крови и курить. Но крови хочется больше.

– А сссчас новая псня, – пьяный голос плюётся в фонящий микрофон, кажется, Юра всё–таки смог продержаться первые пятнадцать минут концерта и не заснуть где–нибудь за барабанами. – Для мммо–ик! дрызей… – Удар, всхлипы, недовольные крики из зала. Опять упал! Алексей останавливается, слушает, но не идёт поднимать певца на ноги, гитаристы взрослые, справятся сами. – Н–настаили тут барахла!

– Мы не за это дерьмо платили! – кричит кто–то из зрителей, и толпа одобрительно гудит. – Какого хрена ты бухой?

Вот, сейчас начнётся по старому сценарию. Чёрт, чёрт!!! Алексей бежит к выходу на сцену, чтобы перехватить этот пьяный праведный гнев, которому только и нужен повод, чтобы завершить концерт и пойти пить дальше.

– Да кто вы тыкие? – орёт Юра в ответ, переходя к своей любимой теме. – Что вы поимаете? Кто–то из вас может сделать что–то же такое же, как и я? А? Ты можешь? Ты? Нет? Н–Н–НЕТ! Вы по–поребители! Вы не знаете, каково это, вам только осуждать! – он даже начинает связно говорить, хотя не падает только благодаря микрофонной стойке, за которую схватился обеими руками. Рваный звук летит из колонок в свистящий зал. – Да пшли вы все на хер!

Юра толкает стойку, пытается ударить её ногой, но только падает ещё раз. Что–то летит из зала на сцену, кто–то не пожалел кроссовок, а потом не пожалел и второй.

– На хер, на хер, – кричит он и не может подняться, несколько раз заваливается набок, пока наконец не становится на четвереньки. Гитаристы отстранённо смотрят на эту картину, не пытаясь помочь, барабанщик вовсе достал сигарету и собирается закурить. Господи, вот уроды!

Алексей выбегает на сцену и поднимает микрофон.

– Я приношу извинения за это недоразумение, – он говорит громко, но, кажется, никому нет дела до его слов, толпа недовольна, – через минуту всё уладим, прошу вас подождать.

Он ставит Юру на ноги, аккуратно обнимает, хватает его за футболку и тянет за кулисы, грозя кулаком барабанщику. Тот убирает сигарету в пачку.

– Пусти! Оттусти! – Юра вырывается, но Алексей сильнее. За кулисами он ослабляет хватку, берёт приготовленную заранее бутылку воды и таблетки. До концерта уговорить Юру не удалось, до концерта он рок–звезда, он бог, а боги не принимают лекарства. Они только лишь хлещут виски и потом какают с облаков радугой. Ну или блюют со сцены в зал, тоже божественное занятие.

– На, ешь, – он суёт таблетки Юре. Вряд ли они чем–то помогут, но поставить капельницу сейчас не удастся, хотя врачи и сидят наготове. Они всегда наготове, этот дурак рано или поздно попытается сдохнуть.

– Не надо, – Юра бьёт по руке, и таблетки рассыпаются по полу, – я не буду петь для этих! Сами они дерьмо, они…

Тут же от пощёчины Юра падает на пол, и Алексей снова поднимает его за футболку вверх. Какие–то зеваки суют отовсюду свои любопытные головы, но сейчас не до них.

– Ты что, сука, творишь? – они почти упираются носами друг в друга, от Юры воняет. – У тебя что, до хрена денег? Очнись! Ещё несколько таких концертов, и ты будешь ездить не на Хаммере! Нет! Ты будешь спать под теплотрассой с бомжами и бездомными собаками! За сколько недель ты пропьёшь всё, что у тебя осталось? Будешь в переходах петь, чтобы насобирать на пузырёк из аптеки? Так там не виски налито!

– Да пышёл ты! – Юра ничего не понял из этой речи, слова в таком состоянии бесполезны, поэтому Алексей хорошенько встряхивает его, стараясь сделать больно.

– Иди и спой им ещё несколько песен! – он на секунду отпускает Юру, поднимает пару валяющихся рядом таблеток и с силой запихивает их в рот горе–звезде, не давая выплюнуть, а потом суёт ему бутылку, – на, запей.

Тот хнычет, пытаясь отвернуться, но зажатые крепкой рукой Алексея челюсти остаются неподвижны. Вода льётся из бутылки в горло, разлетаясь вверх фонтанами на отрывистых выдохах. Напоследок Алексей набирает воды в ладонь и плещет Юре в лицо.

– Ты уволен, ты на хрен уволен, – освободившись, тот пытается уйти от сцены подальше, но Алексей разворачивает его и тянет в нужном направлении.

– Уволен, уволен, но сейчас иди и пой! – он по пути опять сильно трясёт Юру, этот способ, как он знает по опыту, работает лучше слов.

– Я сам пойду! – тот вырывается, пошатываясь и тряся мокрыми волосами, выходит на сцену и берёт в руки микрофон, – мы проолжаем! Ещё несколько песен для моих друзей!

Треть народа уже не выдержала и ушла в поисках занятия поинтереснее. Оставшиеся – то ли мазохисты, то ли реально любят этого идиота за прошлые заслуги, а, может быть, просто снимают на телефон это позорище, чтобы выложить всё в сеть на потеху миру – смотрите, смотрите, бывшая рок–звезда в таком свинском виде! Он такой же, как мы. Как будто не все на свете такие как мы, как будто таких роликов и без них мало в Интернете.

– Вы чего уставились? – Алексей оборачивается к зевакам, всё ещё ждущим хоть какого–нибудь скандала, и те в смущении разбегаются как тараканы при включённой лампочке. Они бы тоже снимали на телефоны, но всё же побаиваются.

Со сцены доносится песня, Юра всё–таки собрался, но поёт ужасно, промахивается мимо нот, да и с памятью на свои собственные стихи у него тоже не всё в порядке. Надолго его не хватит.

***

Алексей опять ходит, сжимая кулаки и ненавидя всё на свете. Ну почему, почему всё заканчивается так быстро? Иностранные рокеры ведь точно такие же – пьют, нюхают, колются, снимают одинаковые клипы в подвалах, на свалках и руинах, словно рок зачахнет, если на заднем плане не будет облезать штукатурка с кладбищенской оградки. И они поют по 20 лет, по 30, каждый день подтверждая свою скандальную репутацию алкоголиков и развратников. И люди восхищаются даже этим, как будто алкоголизм или гомосексуальные связи требуют таких невероятных трудозатрат, которые доступны только избранным.

А главное – почему они живы? Где берут силы, чтобы сочинять и петь дальше? Нельзя пить 30 лет и не потерять интерес ко всему, кроме возможности догнаться. И не надо сказок, что современная медицина защищает проспиртованные тела и мозги рокеров лучше, чем ангелы–хранители! Нет! Пьянство и наркомания певцов – это такой же маркетинг, как и впаривание залежалых пылесосов. Никто не купит рок, если его исполнитель не окутан полумистической завесой из кокса, водки и сумасшедших поступков. Но надо знать грань, надо отличать маркетинг от жизни, иначе ты действительно повесишься на суку ближайшего дуба, просто позабыв, что пить надо только ради публики и начав делать это для себя, для души. Юра забыл, он вообще всё забыл, деградируя со второй космической скоростью.

Всего шесть лет назад его ждали в каждом городе, в любом клубе, парке и в телевизоре. Его песни играли из любой машины от Мерседеса до насквозь ржавой вишнёвой девятки, это действительно был успех. И у Юры действительно был талант, который он благополучно выдул с бесконечными косяками и который залил пивом, опохмеляясь с утра в развороченных номерах отелей.

– Я просто расту, и моя музыка стала другой, мои слова изменились, потому что я стал мудрее, – он часто любит рассказывать это Алексею, когда ещё не совсем пьян, – если ты не меняешься, наступает стагнация, увядание, регресс. Нельзя сочинять всю жизнь одно и то же, это показывает твою несостоятельность в творчестве. Ты же не трудовик, который всю жизнь стругает одну табуретку. Он умрёт, и на его могиле поставят памятник в форме этой табуретки, потому что ничего больше в его жизни и не было. Нет, ну ещё напишут про скорбь и прочую дребедень, но это просто из вежливости. А у меня – ещё пойди подбери, что поставить и что написать…

На неподготовленного слушателя это действует. Смотрите, смотрите, на самом деле этот певец – умный парень, давайте любить его и дальше. Вот только Алексей знает цену этому уму. Юра оратор, шоумен, когда не валяется пьяным на полу, этого у него не отнять, вот только говорить он может лишь о природе своей гениальности, объясняя в первую очередь себе, почему он больше никому не нужен со своими песнями. Его слова давно превратились в бесконечный повторяющийся монолог, словно он фанатик, пытающийся обратить тебя в свою веру.

Ну да, слава проходящая, это всем известно. Всё проходит, смирись и найди своё место в жизни! Даже хрен с тобой, держись за свои новые тексты и музыку, расти вместе с ними, только ищи других слушателей. Ты же не удивляешься, что в пятьдесят лет тебя не любят молоденькие студентки, как тридцать лет назад. Потому что ты, мать твою, вырос, ты стал охрененно мудрым для них, а им этой мудрости и даром не надо. Зато ты можешь потрясти перед ними своим толстым кошельком, у этого предмета всегда есть поклонники. Со слушателями так не получится, это они трясут перед тобой купюрами, и в их глазах горит вопрос: «Когда же ты будешь таким, как раньше?». А ты уже навсегда не тот.

– Знаете, у следующей песни есть история, – Юра немного ожил, но это пройдёт. Ещё пару песен, и он выключится. Но сейчас зал затих, они все на несколько секунд снова любят его. Как это происходит, как? Только что они швыряли в него кроссовками, и вот уже разинули рты, готовые подпевать и тянуть вверх руки с телефонами. Если бы Юра не пил, группа до сих пор собирала бы стадионы, и Алексею не пришлось бы думать, где найти денег. Но вот сейчас магия рассеется, потому что Юра всё равно пьян, он договорит и запоёт, плохо запоёт.

Но пока он рассказывает свою историю, все молчат и наверняка даже сомневаются, а не стоит ли любить этого парня и дальше? Ничего, после концерта они дружно выложат в соцсети фотки и видео с концерта, чтобы похвастаться своим осуждением.

Играет песня, и Юра почти справляется с ней, сбиваясь лишь ближе к концу. Но следующая уже не даётся ему, он заплетается, раздражая зал, а с финальными аккордами просто садится на сцену и сидит, глядя неизвестно куда.

– На этом всё, – говорит он, – дальше кина не будет. Идите вы все домой.

Алексей знает, что на этот раз действительно всё, и теперь Юру можно трясти хоть всю ночь, петь он больше не будет, только пить. Он выходит на сцену, снова подбирает микрофон, снова извиняется перед ничего не слышащей публикой и снова тащит певца за кулисы, но в этот раз уже не говорит ему ничего и не трясёт, это бесполезно.

Он доводит Юру до «гримёрки», оставляет там, а сам уходит. Он не может больше смотреть на пропитую рожу, потерявшую человеческий вид, и боится, что сам когда–нибудь придушит эту рок–звезду. Гитаристы с барабанщиком покидали своё барахло на сцене и идут курить.

– А ну назад, и грузите инструменты! – Алексей останавливает их и отправляет обратно. Те нехотя разворачиваются и отправляются за техникой, всем видом давая понять, что они не грузчики. Но молчат. Да и хрен с ними! Они тоже временные, долго не продержаться, никто не держится долго рядом с Юрой.

Через полчаса, погрузив всю технику, отпустив врачей и немного остыв, Алексей возвращается за Юрой и находит его спящим в кресле.

– Поехали! – он трясёт его за плечо.

– Куда? – тот открывает глаза и смотрит подозрительно, словно боится, что его сейчас снова заставят выступать.

– В гостиницу, куда ещё?

Юра кивает, поднимается и идёт к выходу, почти не шатаясь. То ли он притворялся умирающим на сцене, то ли его действительно отпустило. На выходе дежурят несколько сумасшедших поклонниц, и он улыбается им, призывно размахивая руками. Алексей смотрит на всё это уже без удивления. Прошло время, когда он пытался объяснить себе, что именно заставляет людей ждать Юру после концертов. Когда он был звездой, не требовалось искать причины. Но почему он кому–то нужен до сих пор? Да, его нынешние поклонницы уже не того юного возраста, как тогда, на пике славы. Раньше приходилось напрягаться, чтобы не увезти с собой какую–нибудь малолетку, сейчас эта проблема отпала полностью, самой молодой в немногочисленной толпе лет тридцать пять. От какого отчаяния они лезут к Юре? Нет, конечно, пусть продолжают, скоро, кроме них, никто не станет покупать билеты на его концерты. Просто почему они тоже не вырастут, ну?

– Для кого, говоришь, подписать? – слышится голос Юры, включившего своё обаяние, чтобы впечатлить этих дур. – Для Юли? Замечательное имя, моё любимое.

Стоящий в стороне Алексей не мешает и не торопит. Вот эти десять минут славы – всё, что осталось Юре от былой любви, единственное время, когда он не пытается найти свою бутылку. Потом все расходятся, кроме каких–то двух баб, которые грузятся в Хаммер вместе с певцом. Водитель трогается.

Алексей забирается в свою машину и едет вслед за габаритными огнями джипа. Хаммеры вышли из моды уже давно, даже раньше, чем сам Юра. Да и не должен рок–музыкант ездить на таких авто. Москвич – вот машина для рок–звезды. Чтобы всегда был шанс умереть под каким–нибудь автобусом, уйдя в вечность непобеждённым. А Хаммер – это для школьников.

На входе в гостиницу Юра пропускает внутрь своих новых подружек и оборачивается к идущему следом Алексею.

– Я серьёзно, с сегодняшнего дня ты уволен, – говорит он и тычет пальцем Алексею в грудь. Он всё ещё сильно пьян, вблизи это ощущается. – Ты стал злым, я не люблю злых людей. Эта работа не для тебя.

Он не ждёт ответа, а просто заходит внутрь. Он всё сказал, на весь оставшийся вечер он главный. Да и пусть. Алексея он увольнял уже столько раз, что и не сосчитать. Но как же это всё надоело!

Алексей спускается вниз по ступенькам, решая, что стоит зайти куда–нибудь и выпить, слишком долгим был этот вечер. Он проходит пару кварталов в поисках открытого бара, пока наконец не решает, что это отвратительная идея. Нет, ну в самом деле – столько ругаться на пьяницу, чтобы потом самому пойти и напиться? Спать, надо идти спать.

***

С утра он долго стучит в дверь соседнего номера, пока ему не открывает одна из вчерашних девиц. Он толкает двери, пытаясь зайти, но девица упирается, не желая его впускать.

– Ты кто такой? – шипит она, хватаясь за ручку.

– Отвали! – Алексей посильнее нажимает на дверь плечом и заваливается внутрь.

Девица, оказавшаяся голой, отскакивает подальше, без стыда смотрит на него, даже не пытаясь прикрыться. Алексей идёт внутрь номера, где на диване перед телевизором лежит вторая подружка, тоже без одежды.

– Где Юра? – громко говорит он, остановившись в центре.

– Там, – вяло машет она рукой куда–то в сторону второй комнаты.

– Так, девочки, собирайтесь и на выход, – он смотрит на них по очереди и показывает на дверь.

– А ты тут не хозяин, – первая всё ещё недовольна, – и не надо нам тут указывать!

– Конечно не хозяин. Но если через пару минут вы ещё будете тут, то я вызову охрану и попрошу выкинуть вас на улицу голышом, – врёт Алексей, – пошли вон!

Он идёт в соседнюю комнату, не слушая их ругани, там на кровати, уткнувшись лицом в подушку, лежит Юра, полностью одетый. Почему тогда бабы голые? Чем они тут втроём вчера занимались? Хотя ему уже давно интересно – а вечно молодой и пьяный Юра в принципе способен на что–то в постели, или он каждый раз водит к себе баб просто по привычке? Но это вопрос без ответа, потому что невозможно спросить такое у другого мужика. Да и не поверишь ты ему, если он скажет, что всё в порядке.

Рядом с кроватью валяется пустая бутылка, мало ему было на концерте. Алексей долго тормошит Юру, но тот отворачивается и глубже зарывается в подушку.

– Пива принеси, – он наконец открывает глаза, хватается за голову и лежит без движения, уставившись в потолок.

– Вставай, по дороге купим. Нам уезжать через час.

– Я никуда не поеду. Принеси пива.

– Сам принеси, оно же тебе нужно.

– Лёш, иди на хрен, – Юра морщится от боли, но говорит беззлобно, – я буду спать. И без пива до завтра не просплюсь.

Алексей идёт к телефону, находит номер и прайс из ресторана. Цены здесь зверские, давно стоило бы выбирать гостиницы подешевле, но рок–боги не считают денег, деньги – всего лишь пыль. Он набирает номер, просит банку пива.

– Две, – подсказывает Юра с кровати.

Через пять минут он уже заливает в себя почти целую банку, делает вдох, допивает, открывает вторую и падает на подушку со словами:

– Всё, до вечера!

Алексей стоит, в который раз сжимая кулаки. Он кипит от злости, но трясти и таскать за собой Юру, когда тот не пьян в хлам, он не станет. Потому что ему страшно. И он не может объяснить сам себе, откуда этот страх. Он выходит из номера, забрав с собой ключ и идёт к себе. По дороге достаёт мобильник, набирает ещё один номер и долго слушает гудки.

– Я же сказал, не звони сюда! – голос в трубке тоже не в духе.

– А куда звонить? У тебя ведь другого номера нету!

– Никуда не звони. Приходи, тогда и поговорим.

– Я с ума сойду, пока до тебя доберусь. Ты мне просто скажи, у вас получилось или нет? Мне больше от тебя ничего не надо. Есть надежда?

– Есть. Расскажу, когда придёшь. И не звони на этот номер! – психует голос и исчезает.

Ну уже что–то. Может быть, всё получится, и жизнь снова станет прекрасна. Вот только как уговорить Юру на такое? Ладно, всему своё время.

Он спускается вниз, чтобы оплатить номер ещё на сутки. Оставшийся день он сидит в номере у Юры, уставившись в телевизор, на экране которого светятся российские поп–певцы, ничуть не изменившиеся с восьмидесятых. Это тоже феномен. Пока рокеры спиваются, умирают или просто исчезают в забвении, эти вот персонажи спокойно живут себе, паразитируя на былой славе. Неужели их не трогает то, что они не растут и не меняются? Или у них настолько крепкая психика? Но ведь невозможно смотреть на этих мужиков, которые на шестом, а то и на седьмом десятке поют песни про любовь, словно хотят нравиться тринадцатилетним девочкам! Неужели никому не стыдно сочинять для них такое, одевать их в нелепые блестящие костюмы и выставлять на посмешище? Это разве шоу? Эти наигранные жесты, выкрученные в максимум цвета и отвратительные натянутые улыбки? Бессодержательные песни под три повторяющиеся ноты? Суки, почему вы не бухаете до смерти после всего этого?

Вечером он поднимает Юру, вытаскивает пожрать в кафе подешевле, а потом сажает в Хаммер к водителю. К, мать его, водителю! Которому нужно платить зарплату за то, что он днями сидит в салоне под кондиционером и смотрит кино в ноутбуке, пока двигатель пережёвывает бесчисленные литры топлива. Конечно–конечно, мы можем себе это позволить!

Они плетутся в вечерних пробках, перебравшихся сюда из столицы, выезжают на загородную трассу и устремляются домой, вслед за уехавшими ещё с утра гитаристами.

***

Нужный дом Алексей находит не сразу, хотя уже был здесь, но сейчас темно, и он катается по дворам, сопровождаемый нудными указаниями навигатора, уверенного, что он знает всё об этой планете. Наконец паркуется как попало, потому что места здесь нет, идёт к открытому настежь подъезду, поднимается на третий этаж и звонит в дверь.

– Кто там? – спрашивают у него из–за двери.

– Это Алексей, – говорит он и улыбается на тот случай, если за ним наблюдают в глазок. Идиотская привычка выглядеть добропорядочным.

Щёлкает замок, и Николай появляется в дверном проёме.

– А ты кто? – из–за его ноги высовывает голову ребёнок и смотрит вверх на незнакомца.

– Сынок, иди к себе, поиграй, – Николай легонько отталкивает мальчика и открывает дверь пошире, – заходи.

Они идут на кухню, где Николай сразу же закуривает.

– Пока жены нету, – говорит он, тряся сигаретой в раскрытом окне.

– Ну так что, хорошие новости? – спрашивает Алексей, которому неинтересны причины курения собеседника. – Или как?

– Я не знаю, чего именно ты хочешь, вдруг ты не обрадуешься, – Николай любит туманные фразы, которые можно воспринимать как угодно.

– Коля, ты можешь нормально говорить? Получилось или нет?

– Получилось.

– То есть ты сможешь сделать, что обещал?

– Теоретически – да.

– Коля, мне не надо теоретически! Мне очень хочется практически!

– Ну и практически тоже могу. Скорее всего.

– Сколько это будет стоить?

– Вот по поводу цены – это как раз главная проблема. Начальство уже ищет покупателей, пока военные не успели всё забрать. Я думаю, в ближайшие дни технологию продадут, установку у нас заберут, поэтому надо бы побыстрее.

– Ну так сколько денег?

– Да тут понимаешь что? Это же не моя установка. Надо людям заплатить, чтобы дали попользоваться. И ещё двоих врачей нужно, я один не справлюсь. Им тоже надо заплатить, они так не работают. А ещё…

– Я понял, понял! Всем надо заплатить. Сумму назови, – Алексей раздражён этим неумелым заходом издалека.

Николай называет.

– Сколько–сколько?!

– Ну а что ты хотел? Да, много, но это же не мне. Я что? Я бы по–дружески помог, но всем же заплати. Установку вывезти надо, не у нас же это делать. У нас нельзя. А потом обратно привезти, а это машина, охранникам надо дать, чтобы пропустили.

– Да это же совсем до хрена! Где я столько возьму?

– Ну я откуда знаю? Я думал, у тебя деньги есть, – Николай смотрит куда–то в окно, избегая взгляда собеседника. – Ну или вот, помнишь, мы в прошлый раз у тебя в квартире были? Хорошая у тебя квартира. Ты перепиши её на меня, на этом и сочтёмся.

– Ты вообще в своём уме? И как ты моей квартирой с охранниками и врачами расплатишься?

– Да мы разберёмся. Договоримся.

Алексей делает выдох, соображает, где бы взять столько денег.

– А подешевле нельзя? – спрашивает он.

– Не, там всем надо дать, начальство тоже просто так не будет…

– Ладно, я подумаю, – перебивает его Алексей. – Сколько у меня времени?

– Ну так–то недели две, не больше. Продадут же всё, технология нужная, сам понимаешь. И дорогая конечно. Иностранцы купят, если военные не отберут. А ты вообще с этим своим говорил? Он сам–то согласен? Без его согласия ничего делать не буду. И это… Второго сами ищите, мне его взять негде.

Через пять минут Алексей снова в одиночестве катит по городу. Квартиру отдавать жалко, пять огромных комнат в прекрасном месте. Столько работал ради неё! Но если всё получится – купит себе новую. А если нет? Уедет к родителям в захолустье продавать ворованные телефоны? Ну тоже ведь работа. Хотя, чего думать раньше времени, ведь с Юрой он ещё не обсуждал этот вопрос. Неизвестно, что скажет тот.

Держась за руль одной рукой, Алексей набирает номер Юры.

– Алло, – судя по голосу, тот ещё во вменяемом состоянии.

– Привет, ты дома? Есть, что обсудить.

– Заезжай, обсудим.

Он едет дальше, размышляя об аргументах, которые надо привести Юре, чтобы тот согласился. А сам бы он согласился на такое? Вот просто так, с ходу – вряд ли. Или даже точно нет? Но поговорить надо, возможно, это единственный шанс.

***

Они сидят посреди творческого беспорядка, который «вдохновляет». Ну или вдохновлял когда–то раньше, потому что нынешние тексты никому, кроме самого Юры, не нравятся.

– Будешь? – он поднимает бутылку виски и пустой стакан, это хороший знак. Пока Юра пьёт из стакана, он ещё достаточно трезв, чтобы понимать человеческую речь.

– Нет, не хочу, – отказывается Алексей. Он так и не придумал, с чего начать этот разговор, поэтому пауза затягивается.

– Ну, о чём хотел поговорить? – Юра наливает себе и делает большой глоток.

– В общем… Ты в курсе, что с деньгами у нас не очень? Концертов почти нет, песни кое–как продаются, да и те только старые. Надо что–то менять.

– Сколько можно про это? Ну что ты опять за старое? – машет стаканом Юра и ходит, расталкивая ногами свой творческий беспорядок. – Деньги–деньги! Тебя, кроме них, вообще что–нибудь интересует?

– А ты посмотри на свой дом! – Алексей злиться. – Большой, красивый, ну только что грязный в последнее время. Был бы он у тебя, если бы меня деньги не интересовали? Хрена! Так и сидел бы в своей общаге до сих пор, бренчал песни тараканам на кухне. Да всё, что у тебя есть, благодаря мне куплено! Не надо меня деньгами попрекать!

– Остынь, Лёша! Это всё просто внешний антураж, какая разница, где бренчать? Если ты талантлив, то тебе неважно место. Или думаешь, что меня любят за этот дом, за машину, за деньги? Приходят на концерт узнать, сколько я зарабатываю? Нет, не за этим.

– На какой концерт? Ты сколько дал этих концертов за последний год? Тебе нечем скоро будет за газ и воду платить!

– Ну что ты от меня–то хочешь? Я что, виноват, что народ ни хрена не понимает? Я только и слышу это нытьё – раньше было лучше, раньше было лучше. Да не было лучше! Они просто хотят, чтобы ничего не менялось. Мои тексты вышли на другой уровень, на нём думать надо, а думать сейчас никто не хочет! Настанет и их черёд, я тебе говорю. Как вот этому, – он поднимает стакан, держит, а потом опрокидывает в рот остатки виски, со стуком ставит его на стол, – но будет поздно. Некому будет сочинять.