Алфавит грешника. Часть 2. Было Не было Могло

Владимир Лузгин

Алфавит грешника. Часть 2. Было Не было Могло

А

«Адвентист седьмого дня…»

Адвентист седьмого дняИль свидетель Иеговы?Кто готов понять меняВ этом мире бестолковом.Посещать ли мне мечеть?Подружиться с синагогой?Чтоб в гиене не сгоретьВместе с Гогой и Магогой.Выбрать кирху иль дацан?Церковь или Ганга воды?Чтоб явившись к праотцамОбрести покой и отдых,И, где райские холмы,Реки, пастбища и кущи,Петь хоралы и псалмыНа два голоса с Всесущим.

«Ай да, ветер, злодей…»

Ай да, ветер, злодей,Как выводит последнюю ноту!Голосистым мальчишкой, лейтенантом старшим,Под огнём пулемёта поднимающий роту,Заставляя солдат, встать на бруствер за ним.Так и мне бы рискнуть на рывок из неволи,Если только возможно позабыть на бегу,Что года разменяв на беспутство застолий,Ничего изменить я уже не могу.По рассудку – расплата, по норову – кары,Это было и будет, это было и есть:Срок, баланда, прогулка и обжитые нары,Воровские законы и тюремная честь.

«Алкаю, жажду, вожделею…»

Алкаю, жажду, вожделею,Ищу не сказанное слово,Что вкупе с сущностью моеюСтать будущим моим готово,Где, доверяясь жизни циклам,Из тьмы инстинктов, грёз и явиМоя вселенная возниклаВо исполненье неких правил,Которым должен подчиняться,Не размышляя, без изъятий,Под гул хулений и оваций,Меж маяты и благодати.Таким как есть, таким как буду,На пару с волею небесной,Гоня души мандраж и смутуПеред разверзнутою бездной.Когда в миг страсти, в миг зачатьяЧужих людей в тиши алькова,Уста мои замкнёт печатьюПовторно сказанное слово.

«Аль не хватит ныть-стонать по безделице…»

Аль не хватит ныть-стонать по безделице,Боль утихнет, а беда перемелется,Даже пусть не по прямой – по касательной,Но вернётся к тебе фарт обязательноВместе с женщиной, а к ней всё приложится,Всё родится, возрастёт и умножится,Чтоб гордились вы сполна жизнью вашеюПри еде и питие полной чашею.Так что, брось ты ныть-стонать по безделице,Боль утихнет, а беда перемелется,Даже пусть не по прямой – по касательной,Но вернётся к тебе фарт обязательно.

«Ангел божий с женским телом…»

Ангел божий с женским телом,Посреди ночи и дня,Откровенно и умелоОчаровывал меня,Обжигая и маня.Ангел божий, птица вспурга,Два невидимых крыла.Это ты, моя лямурка,Чище лебедя была,Говорлива и мила.Ангел божий, в миг короткийЖизни здесь, я не таю:Не хочу другой красотки,Дайте мурочку мою,Сладкоядую змею.Ангел божий, друг мой верный,Сядем рядышком вдвоём –Что нам до вражды и скверны,Если счастливо живёмНочь за ночью, день за днём…

Б

«Баланс нетрудно подвести…»

Баланс нетрудно подвести.Нас, сельдюков, осталась горстка,Хотя по-прежнему в честиОт Диксона до Дивногорска.Всё меньше истых северян,Всё больше жадных и раскосых,Явившихся из тёплых стран,Где чай растет и абрикосы.Они повсюду: там и тут.Горласты, скоры без заминки.И главное: их главный труд –Места, торгующих на рынке.Мы этим пришлым не указ,Коль деньги носят в чемоданах,Смотря на небогатых насС величьем и презреньем ханов.Никто в прошедшие годаТак не смотрел нам даже в спиныИ уж тем более, когдаВраг превратил страну в руины.А мы отстроили её!В крови, в поту, не зная, впрочем,Что властью ставшее жульёНас оберёт и опорочит.Чтоб, разум рабский не мутя,Смирились под рукой конторской,В чести по-прежнему хотяОт Диксона до Дивногорска.И те же нравом и душой,Чуть порченные в нулевые,Как дети Родины большой,Способной на дела большие.Лишь червь сомнений воровскиНас гложет, горечь навевая,Что нашей воли вопреки,Мы станем слугами Китая.

«Без раздумий ты мне отпустила грехи…»

Без раздумий ты мне отпустила грехи,Заблужденья прощая и толки,Несмотря на мои о свободе стихиИ церквей на груди голубые наколки.Зная: нечем мне в жизни уже оплатитьЭтот запах дурманящий женского тела,А не то, чтобы страстью своею затмитьСтолько лет обладавших тобою умело.Так скажи, для чего ты меня приняла,Обнадёжила и приласкала,Мужика без хозяйства и без ремесла,Помесь схимника и зубоскала.Навсегда потерявшего с будущим связь,Заблудившимся в прошлом средь воспоминай,Что с тобой заодно, надо мною смеясь,Миражом меня гибельным манят.Где задумав своё ты – как Иезавель,Словно те же Юдифь и Далила,Просто рядом с собой до рассвета в постель,Перед тем как предать, положила.

«Без табака. Без денег. Без жены…»

Без табака. Без денег. Без жены.Один, как перст, как волк иль пёс занятный,Лишь спиртом легкие увлажены,Чтоб легче им дышалось, вероятно.Когда вокруг – бессменная пурга.Не выглянуть. Не выйти. Не забыться.И руки жжёт печная кочерга,Сгребая писем жёлтые страницы.Где фотографий выцветший картонСжимается шагреневою кожейПод пламени хрипящий баритон,На голос проповедников похожий.Усердьем чьим калейдоскопом словСменяются, как лейблы на товарах.Амон, Ваал, Астарта, Саваоф,Христос, Аллах, Махатма, Акихара.Предчувствие небесного суда.Блага земные служек Люцифера.Коварство. Ухищрения. Вражда.Согласие. Любовь. Надежда. Вера.Пророчества, молитвы и псалмы.Дыхание Фортуны или Рока.Круговорот от лета до зимы.От чистых душ до буйного порока.Напевы водопадов и цикад.Орнаменты удавов и песчинок.И, встроенные в бесконечный ряд.Ребенок. Мальчик. Юноша. Мужчина.Без табака. Без денег. Без жены.Один, как перст, как волк иль пёс занятный,Лишь спиртом легкие увлажены,Чтоб легче им дышалось, вероятно.

«Белокурою бестией ей бы петь на подмостках…»

Белокурою бестией ей бы петь на подмостках,Будь то Карнеги холл, Мулен Руж иль Савой,Зажигая мужчин, стариков и подростков,А она для чего-то повстречалась с тобой.Танцовщицей воздушною в лучших балетах,Вроде Гранд-Опера или Балле Рамбер,Поражать бы ей толпы в свингах и пируэтах,А увлёк её ты – записной лицемер.Роковою красавицей телеэкрановЕй бы судьбы чужие, смеясь, разбивать,А она, как не дико, не глупо, не странно,Разделила с тобою свою жизнь и кровать.

«Белый ворон. Тьму ночную…»

Белый ворон. Тьму ночную,Белый ворон, осветив,Сел ко мне почти вплотную,Величав и горделив.Белый ворон. Сон иль чудо?Белый ворон. Это как?Неужели знак оттуда,Сил потусторонних знак?Белый ворон. Сделай милость,Белый ворон, заодноРастолкуй мне, что случилосьИ что было решено.Белый ворон. Очень надо,Белый ворон, чёрт возьми,Намекни хотя бы взглядом,Но не мучай, не томи.Белый ворон. В чём загвоздка,Белый ворон, всё приму:Муки пыточной ментовскойИли нищего суму.Белый ворон. Не обидься,Белый ворон, будь собой,Ведь не зря ты, божья птица,Мне ниспослана судьбой.Белый ворон не ответил,Белый ворон, онемев,Сгинул в сумрачном рассветеНад вершинами дерев.Белый ворон. И, похоже,Белый ворон, просто яСам не понял смысл расхожийЗнака из небытия.

«Близится последняя черта…»

Близится последняя черта,А на лбу ни меты, ни зелёнки,Словно я не стою ни черта,Вроде шалопутной собачонки.Или возвращая годы вспять:Вычитая, складывая, множа,Прежде должен прошлое понять –Если кто такое сделать может.И пытаться, суть свою уняв,Перед неизбежным повинитьсяЗа свободный ум и гордый нрав,Путавших пределы и границы.Но скорее – это просто блажьЖенщины преклонных лет с косою,Той, что не изменишь, не продашь,Хоть и ходит в рубище босою.

«Богиней сшедшей с пьедестала…»

Богиней сшедшей с пьедестала,Чтобы увлечь, очаровать,Она как птица щебетала,А пела – ангелам под стать.Не шагом шла – волной скользилаПод шёпот томный ветерка,В своих уверенная силах,До срока дремлющих пока.И словно бездну разверзалиГлазищи чуть не в пол-лица,Когда как молнии пронзалиМужские подлые сердца.

«Бодр и счастлив друг мой перший…»

Бодр и счастлив друг мой першийИз оставшихся в живых,Из пока что не умершихОдноклассников моих.Пусть о нём враги судачат,Он, я верю, честно жилИ поэтому с удачейБольше, чем со мной, дружил.Не ворчал, не лицемерилИ, хотя не робок был,Прежде думал, после мерил,А потом уже рубил.И его не переспоришь,Просто он такой один,Колька Северный – мой кореш,Человек и гражданин.

«Боже мой, какое утро!..»

Боже мой, какое утро!Шёлковые облакаПод небесным перламутромКрасят золотом бока.И вернувшись из-за моря,Салютует ранний громСамым первым, самым скорымЛистьям с гибким стебельком.Боже мой, цветы повсюду!Шёлковые лепестки –То господь являет чудоВдоль разлившейся реки.Там жарки и голубица,И с куриной слепотойМать и мачеха таитсяЗа смарагдовой травой.Боже мой, не переслушать!Шёлковые голоса,Вкладывая страсть и душу,Переполнили леса.Птицы, птички и пичужки.Стрёкот, свист во все концы –Ухажёры и подружки,Недотроги и вдовцы.Боже мой, какое счастье!Жить и знать, что я живу,А вчерашнее ненастье,Как и завтрашнее – тьфу.

«Боль мою как ливнем смыло…»

Боль мою как ливнем смыло,Право – грянула гроза,Это милая открылаЛучезарные глаза.Горя моего завалыСловно вымела пурга –Это губы ты разжала,Сладострастна и строга.Грусть мою уносит ветерЧёрных шёлковых волос –Это я попался в сетиРасплетённых женских кос.Так скажи, открой на милостьТайну малости одной:Почему не получилосьРаньше встретиться с тобой.

«Бренчит струна шальной гитары…»

Бренчит струна шальной гитарыПод хохот принявших барыг.Аллаху молятся татары.Глядит на девушку старик.Есть смертный грех и просто вины,А кто из нынешних людей,Дойдя до жизни половины,Чист перед совестью своей?Прожив за тридцать лет на свете,Любому ясен поворот,Как Пётр их, улыбаясь, встретит,Какую дверь он отопрёт.

«Брось, пойми, понапрасну поёшь…»

Брось, пойми, понапрасну поёшь.Зря, поверь, отправляешь к врачу.Даже станет совсем невтерпёж,Промолчу. Промолчу. Промолчу.Этот город чужой для меня,Он ко мне холоднее, чем лёд,Мне расстаться бы с ним за полдня,А приходится – наоборот.Здесь две женщины чудных живут,Словно два лебединых крыла,Воздавая блаженством минутЗа года без любви и тепла.Незнакомы они меж собой,Но от каждой храня по ключу,Не отдам предпочтенья любой,Промолчу. Промолчу. Промолчу.Голубые у первой глаза,Не тускнеют под действием лет,Ну, а стан гибок словно лоза,Пусть лозы в этом городе нет.У второй же они, как агат.Губ зовущий кровавый овал.Про таких меж людей говорят,Что Кустодиев нарисовал.У одной выключаю торшер.У другой задуваю свечу.И стиха соблюдая размер,Промолчу. Промолчу. Промолчу.Коль нет воли, чтоб страсть побороть,Раз бессилен пред телом своим.И не важно, простит ли господь,Или вместе в геенне сгорим.Ведь нельзя ни забыть, ни отстать.Не отпустит судьба молодца.Остаётся одно – долистатьТри романа мои до конца.Потому понапрасну поёшь,Зря с утра отправляешь к врачу.Надоела до судорог ложь.Промолчу. Промолчу. Промолчу.

«Будь я проклят на полный срок…»

Будь я проклят на полный срок,Мне отпущенный божьей мерой,Раз гонялся я за химерой,Озлобляя без смысла рок,Будь я проклят на полный срок.Что у женщин чужих просил,Как щенок – то скуля, то воя,Знать бы: счастье это пустоеИ напрасная трата сил,Что у женщин чужих просил.Пусть и молод я, и хорош,Пусть везде мне легко и сладко,Но давались они украдкой,Ну, а много ли украдёшь,Пусть и молод я, и хорош.А ворованного не вернуть,Разменять же иль бросить жалко.Эх, душа моя – приживалка:Глупость, ветреность, блажь и муть –А ворованного не вернуть.Потому и скребётся злостьВ стылом сердце почище кошки –Три горошины в чайной ложкеУдержать мне не удалось,Потому и скребётся злость.Будь я проклят, и стало так.И не знаю, как там другие,Но года мои расписныеПотеряли и вкус, и смак,Будь я проклят, и стало так.

«Был спрятан в скалах высоко…»

Был спрятан в скалах высокоПо воле мудрых мулл,Надежней чем Гуниб с Дарго,Разбойничий аул.Была в нём, к славе тем муллам,Ватага мусульман,А верховодил ими тамИмама сын – Рамзан.Был он по делу гордецом,И это каждый знал,Что лишь пред матерью с отцомОн голову склонял.Была страна его рабой,А он ей господин:Беспечный, дерзкий, молодой,Единственный – один.Был у него каурый конь –Увёл из табуна:Черно седло, черна супонь,Да и узда черна.Была винтовка с ним всегда,А била – будь здоров,Дитя великого трудаАнглийских мастеров.Был для Рамзана в мире богПо имени Шамиль,Кто в своё время просто могСтереть Россию в пыль.Была поэтому мечта,Ушедшим дням под стать:Раз не боялся ни черта –Хотел таким же стать.Был он в бою, как барс и лев,Силён, неотразим,Пока, судьбу преодолев,Казак не встал пред ним.Была зелёная трава,Да побурела вмиг,Где прокатилась головаВладыки из владык.Был горек плач и крик в горах,А приговор жесток,Но было так и будет так,Хотя я не пророк.

«Было. Не было. Могло…»

Было. Не было. Могло.В царстве грёз. В земной юдоли.Во спасение? Во зло?Силой бесов? Божьей волей?С вами, мною, с кем другим,В этом мире достославномВ соответствии своимПредставлениям о главном.Чьи слепые зеркала,Нам показывают нашиОкаянные делаВ джентельменском антураже.Дабы – кто-то, я иль вы,Не искали зря ответа:Живы мы или мертвы,И узнаем ли об этом.Чтоб забыться и забыть,Даже если кровь дурная,Мчит по венам во всю прыть,О грядущем вспоминая.Там, где отблески, струиДуш излившихся сиянья,Чьи-то, ваши иль мои,Предвкушенья и желанья.Под стремление понять,Принимая праздник словноНеземную благодатьЖенской сладости греховной.С кем-то, с вами ли, со мной.Было. Не было. Могло быть.Под гулявшую волнойПовседневной жизни обыдь.Тайна горних букв и числ,Каларати, Иегова,Иссекающие смыслДо единственного слова.В коем – сущность бытия,В совокупности реальной,Всё что видим – вы и яВ отражении зеркальном.

«Бывает как будто бы всё – дежавю…»

Бывает как будто бы всё – дежавю,С которым смирился невольно,И сколько ни странно, на свете живуСпокойным и даже довольным.В потоке сознанья, утех и труда,Мне кажется, бластится, мнится:В сравнении с прошлым, я – мега-звезда,А с будущим – микрочастица.И что мне до веры, что мне атеизм,Тем паче шуты и тираны,Когда остывает, крича, организм,И ширятся язвами раны.

«Бьётся сердце магнитною стрелкой…»

Бьётся сердце магнитною стрелкойВ ожидании встречи с тобой,А до этого всё так мелко,Кроме неба над головой.Но не страшны ни рифы, ни мелиМоему кораблю, когдаЯ отдал ему в полной мере,Что желают иметь суда.Моей кровью залиты баки.Из волос моих – такелаж.Слёзы – лучшие в мире лаки.Руки – преданный экипаж.Ну, а если Господь поможетВстать на пару нам над бортом,Мимо пристаней и таможенМы в неведомое поплывём.И никто не сравнится с нами,Нам летучий голландец – фи,Потому что под небесамиНичего нет сильнее любви.

В

«В годы свальные, годы запойные…»

В годы свальные, годы запойныеНам судьба знаки явные шлёт:Летом в полдень – грозу градобойную,А зимой – через день гололёд.Только разве кто в чём-то покается,Даже просто шепнув: виноват,Чтобы жить, как тому полагается,Как заветы Христовы велят.Впрочем, это и неудивительно,Если для подражания данВыбор из беспощадных и мстительных –Типа: Ольга, Владимир, Иван.

«В этой жизни, в этом мире…»

В этой жизни, в этом миреПосреди добра и злаНа студенческом турниреНас с тобой судьба ждала.Фигуристка без разряда,В белой юбочке своей,Ты была по-детски радаОдобрению друзей.Наслаждаясь гибким теломНа наточенных коньках,Балансируя умело,В поворотах и прыжках.Тешась ловкостью и силой,Красотой открытых ног,То корабликом скользила,То вращалась как волчок.Бог задумал? Чёрт ли дёрнул?Но под музыку твою,С соло ведшею валторнойПо сегодня я стою.А ты ласточкою кружишь,И тебе семнадцать лет,И ни темноты, ни стужи,Ни обид, ни горя нет.Только чувство благодати,Человеческой, простой,Что не зря себя я тратилВ отношениях с тобой.В этом мире. В этой жизни.В этой гибнущей стране,Где при всей дороговизнеТы – за так досталась мне.

«Вдали стихает голос басовитый…»

Вдали стихает голос басовитыйГрозы внезапной, пред которой страхПонёс птенца искать моей защитыПод крышей в виноградных кружевах.Но сквозь зигзаги молний на излётеЕго порывом ветра занесло,И крошечный, в пятак, комочек плотиУдарился в оконное стекло.Он молча умирал в моих ладонях,Подрагивая крылышком одним,В подпалинках и крапинках зелёных –Беспомощен, бессилен, недвижим.А мать, как появившись ниоткуда,Вьёт в воздухе невидимую вязь,Она ещё надеется на чудо,Слепому богу птичьему молясь.И мучается, что пережидала,Боясь промокнуть в проливном дожде,Не думая совсем о слётке малом,Оставленном в покинутом гнезде.Хотя понятно: может, через суткиИли какой-то пусть чуть больший срокОна забудет этот вечер жуткийИ беспощадный жизненный урок.Да и узнать, естественно, не сможет,Насколько я жесток и бестолков,Когда птенца напрасно обнадёжилОткрытой дверью, обещавшей кров.

«Ведь даже в бездне ада канув…»

Ведь даже в бездне ада канув,Я повторить и там готов:У смерти нет людских изъяновИ властью купленных судов.Ей ни к чему любая ксива,Её ничем не обмануть,Она как служка из архива,Вскрывающая фактов суть.Как прокурор в господнем притче,Сей миг и много лет спустя,Найдёт, добавит или вычтет,Листами дела шелестя.И тут же в кабаке иль в чаще,В тупик попавшим иль в фавор,Выводит почерком скользящимНа лбах конечный приговор.

«Век 21 мимоходом…»

Век 21 мимоходомКоснулся северных широт.Октябрь семнадцатого года.Россия. Родина. Народ.Не внемлет нищему имущий.Больных здоровым не понять,Но жизнь при этом любят пуще,Чем даже собственную мать.До слёз довольные собою,Общаясь в родственной среде,Живут от ломки до запояПрислугой жалкой при вожде.Однако надувая щёки,Своим величием гордясь,Любой из них – Ордин-НащокинИли почти удельный князь.Который раз – одно и то же.И, кажется, что будет впредь,Как на меня никто не сможетЛичину рабскую одеть.А те смеются, не смолкая.Пьют зарубежное вино,Подсиживая и толкаяКоллег, со всеми заодно.Крестясь обеими руками,Забыв про совесть, честь и страх,С прилизанными волоскамиНа низколобых черепах.Следя на плазменных экранахВ шале, по замкам, во дворцах,Как рушатся чужие планыИ близится Европы крах.Грозя великою войною,Мир обвиняя скопом, весь,Когда бедой очередноюИх обернётся блажь и спесь.Который раз – одно и то же.И, кажется, что будет впредь,Как на меня никто не сможетЛичину рабскую одеть.Хотя свобода не приноситНи благ, ни славы – ничего,Что у своих хозяев проситГорланящее большинство,На всё готовое пред властьюИ без раздумий, как всегда,Меняющее в одночасьеЦаря и веру без стыда.И в ими видимой картине,Где вместо цели – миражи,Век 21 вязнет в тине,В потоках ереси и лжи.Средневековье. Непогода.Жестокосердие. Разброд.Октябрь семнадцатого года.Россия. Родина. Народ.

«Веселитесь, господа…»

Веселитесь, господа,Теша душу, разум, тело:Вы такие навсегда,А другим – какое дело?К солонцам в туман сыройКак ни кралась маралуха –Выстрел в грудь, потом второй,Чтоб не мучилась, под ухо.И напрасно у постаЖдут вас доблестные лица:Кровь по кружкам разлита –Пузырится, пузырится.Что вам власти и господь,И гринписные уродцы:Крови вдоволь и ломотьХлеба ситного найдётся.Пейте, ешьте, господа,Теша душу, разум, тело:Вы такие навсегда,А другим – какое дело?

«Ветер кудри мои озорно ворошит…»

Ветер кудри мои озорно ворошит.Подмигнула звезда и листва прошептала:До чего он хорош – ладно скроен и сшитИз добротного крепкого материала.Только синь облаков фиолетовей глаз.Лишь черемухи цвет щёк холодных свежее,Да черней, чем крыло у дрозда, улегласьБорозда на повёрнутой шее.А ведь я не устал от забот и любви.И доволен был я до ничтожности малым,Но трава проржавела от остывшей крови,Когда сердце стучать перестало.

«Ветрено. Сыро. С тропы ветерок…»

Ветрено. Сыро. С тропы ветерок.Лес огибает подковой.Лучшего места, скорей бы, не смогВыбрать и сам Иегова.С вышки. С трёх метров. С упора. С перил.Выцелив точно в лопатку,Среднего, с серой спиной, завалилС первого, как куропатку.Магнум. Двенадцать. Winchester. Бокфлинт.Гильза блеснула на солнцеИ провалилась, крутясь, словно винт,В снег по латунное донце.Снимки. Звонки. Мерседесы. Порше.Псов и лакеев без счёта.Радостно сердцу, привольно душе.Это – охота.

«Ветер к ветру, словно люди…»

Ветер к ветру, словно люди:Этот буен, этот тих,Усыпляют или будятВ меру факторов своих.Дождь к дождю, совсем как люди:Этот мелок, тот широк,Освежают или студят,Кто как может или смог.К зверю зверь, подобно людям:Этот робок, тот свиреп,Пасанут иль напаскудятВ виде собственных потреб.А природе безразлично,А природе наплевать,Что начально, что вторично,Будь ты схимник или тать.

«Ветры счастья утихли в потаённых углах…»

Ветры счастья утихли в потаённых углах,В глубине непролазных болот лягушачьих,А ведь только вчера за просёлочный шляхТы меня уводила из хутора крадче.Там божилась-клялась навсегда быть моей,Чтоб связал нас закон и обычай,И, поверив тебе, я ушёл от друзей,Вместе с кем я откинулся с кичи.А сегодня с другим – до чего чернобров,Как он молод, раскован и весел –Ты змеёй уползла под берёзовый кров,Что от глаз посторонних туман занавесил.Оставляя меня одиноким щенком,Потерявшимся на новолунье,А сама с тем красавцем встречаясь тайком,Надо мною смеялась, коварная лгунья.Так не бейся в пыли и прими приговорЗа развязанные узелочки,Я не фраер, не мент и не ссученый вор,И по счёту плачу без отсрочки.

«Вечно с нами, вечно в теме…»

1

Вечно с нами, вечно в теме,Как на прошлом ни лови,Прут во власть по прежней схемеПатриоты на крови.Внуки сталинских злодеев,Коммунисты всех мастей,Чтоб опять страну засеятьСором ленинских идей.Мастера лжи и подмены,Вычеркнув и позабывМиллионы убиенныхВ исполненье директив.И согласно черни тренду,Мыслям подлинным своим,Обещают президенту:«Если надо – повторим».

2

А за этою толпою,Из сизо и профессур,Лезут кодлою борзоюПатриоты от купюр.Список их не иссечётся,Коль задорны и смелы:Иноверцы, инородцы,Прожидь, хачики, хохлы.Где подмажут, где пристрелят,Вылижут и оттеснятПод оплаченные трелиСоловьёв и соловят.И при росте дивидендов,Верность до поры блюдя,Восхваляют президента,Дуче, фюрера, вождя.

«Власть, окроплённая кровью детей…»

Власть, окроплённая кровью детей,Прочих невинных страдальцев,Ради народа без пользы своейНе пошевелит и пальцем.Речи, доклады, воинственный пылПропагандистов маститых –Просто словесный дурман для терпилС их мозговым простатитом,Верящих в райские кущи – потом,Ныне не видя исправно,Как вырастают дворец за дворцомУ патриотов державных.Значит, так надо, а я обречёнПравдой до смерти томиться,Словно помятая ночью сычом,Песни отпевшая птица.

«Внешне грозная, словно гюрза…»

Внешне грозная, словно гюрза,Ты по сути нежнее весталки,У которой сияют глаза,Будто две чуть отцветших фиалки.Но проходишь ты, не усмотревНикого, с кем могла бы сдружиться,Кто бы понял твой гордый напевОдинокой страдающей птицы.Коль подвластен девичий уделСамым грязным словам и намёкам,Тех, кто жадно на тело смотрелВ предвкушении страсти глубокой.И не знаешь ты наверняка,Что судьбу твою переиначит:Бег мангуста, полёт мотылькаИли беркута клёкот горячий.

«Внёс святые мощи…»

Внёс святые мощиВ храм церковный ходНа горе у рощи,Где вальдшнепов лёт.И с небес слетелиВещие словаО великой целиХрама Покрова,Что ни грек, ни фрязин –Русский человекВолей и приказомВозводил навек.Белый, как рубаха.Чистый, хоть носи.Торжище монахов.Детище Руси.С верой и надеждойО судьбе инойВознесенный междуНебом и землёй.Сколько поколенийУ его оград,Преклонив колени,Мёртвые лежат.Почему же, Боже,Чудом и путёмТы мне не поможешьВ житии моём.Подлость и изменуНе перенеся,Тает в сердце бренномИстины стезя.В сновиденье чуткомВоли к жизни нет,И в глуби рассудкаДогорает свет.Если праха в телеМенее горсти,Радоваться мне ли,Господи, прости.Коль душа не в силеВновь одеться в плоть,Как бы мы не жили,Не карай, Господь.

«Во тьме я был, смешавшись с тьмою…»

Во тьме я был, смешавшись с тьмою,А тьма была сама собой,Когда склонилась надо мноюС какой-то женщиной седой.Я потянулся к ним невольно,Как делать с юности привык,И в тот же миг мне стало больно,Но только лишь на краткий миг.А после – трое в чёрном зале,Мы предавались тишине,Не слыша, как дьячки читалиЗаупокойную по мне.

«Война ли у границ маячит…»

Война ли у границ маячит,Внутри ли ядом брызжет враг,Народный гнев народ не прячет,Включая спившихся бродяг.Идти на смерть. Стрелять в затылки.Готовы. Будут. Без проблем.О чём вещает пастырь пылкий –Объединимся и вонмем.Да как иначе, если вечноВ стране в почёте мастераИ подмастерья дел заплечных,Изветчики да филера.Им с властью хорошо с любою,Особенно, когда онаНароду застит лабудою,Глаза косые от вина.И забывает он, болезный,О лжи, бесправье, воровстве,Воздвигнув занавес железныйВ своей похмельной голове.Потом парады меж развалин,Гул торжества посредь беды,Неистребимый, вечный СталинИ воевавшие деды.А потому – что не маячит,Кто бы ни выбран был как враг,Народ народный гнев не прячет,Включая спившихся бродяг.