Метель

Доктор прервался и серьезно посмотрел на меня. Он явно не ожидал услышать нечто подобное от пустоголового найденыша. Да я и сам не сразу понял, что сказал, но мне тут же стал ясен смысл того, почему Михалыч называл себя в честь отца. Не выдержав гнетущей тишины, я попытался вернуть разговор в прежнее русло:

– А это далеко отсюда? Русские земли.

– Очень! – одной интонации доктора было достаточно, чтобы представить себе масштаб пути до мифической страны, откуда прибыли родители Михалыча. Этот мир был, видимо, значительно больше, чем казалось из окна моей комнаты.

– А почему ты вообще о нем вспомнил?

Врач слегка растерялся от моего вопроса, но все-таки неуверенно ответил:

– Да твоя «Мария» напомнила… Рассказывал мне Михалыч старинные предания, там часто Мария фигурирует.

– Например?

– Ну… это тебе надо у него спрашивать. Там все очень сложно. Сплошные символы и знаки.

– Знаки… Следуя им, обладатель пояса правильно проложит свой путь… – прошептал я.

– Ээээ… ты о чем? – нахмурился Док.

– Да.. так… что-то в голову пришла фраза… Может, из сна какого-нибудь…

Врач дернул бровями, мол, «бывает…», но решил продолжить нечаянно оброненную мной фразу:

– Ты прав. Знаки действительно указывают путь.

– Если они путеводные, – произнес я просто для поддержания диалога.

– Любой знак путеводный, – поправил меня Док, что вызвало мое недоверие.

– Ну, прям! Например?

– Без примеров. Просто обдумай это.

– Хитрец. Хоть бы подсказку дал…

Доктор потеребил свою жиденькую бородку и поддался:

– Ну, хорошо. Не зря ж мы тут Михалыча вспомнили. Сейчас расскажу тебе что-нибудь из его «сказок», но не жди прямого ответа. Ведь так неинтересно!

– Как скажешь, Док. – закатил я глаза. – Мне уже все равно. Торчу тут взаперти…

– Для твоей же пользы.

– Да-да… рассказывай свои байки.

– Так, погоди… С чего бы начать… – задумался доктор.

– Значит, был такой северный Вотан… Таких, как он, раньше называли «шаманами». Это те, кто нам дал медицину. Мои профессиональные предшественники, можно сказать. Но функции шаманов выходили далеко за пределы одной только медицины. И дело тут не столько в специальных навыках, сколько в самом мировоззрении, где нет отдельных направлений, все свито воедино, в одну всеобщую концепцию… Например, шаман мог договориться с болезнью. Представляешь, договориться! Эти древние люди как-то совсем иначе мыслили и многим вещам, которых не увидишь и не потрогаешь, придавали вполне осязаемую форму. Весьма замысловатую, надо сказать, даже дикую и совсем не изящную. Но зато с этой формой уже можно было договариваться или еще что-нибудь вытворять. Все это силой своего ума. Если познакомишься с Михалычем, попроси показать тебе его коллекцию картинок с узорами и символами. Простые закорючки, но в них укладывался целый пласт представлений! И люди пользовались ими в жизни как инструментами и средствами. И не только ими, но и фигурами, идолами…

– Болванами, – перебил я его, – пустышками для заточения духов.

Доктор мгновенно умолк. Молчал и я. Рассказ врача пробудил во мне какую-то логическую цепь, приведшую к умозаключению или воспоминанию. И кажется, я получил свою пару лишних сердцебиений в минуту. Стало жутко оттого, что где-то внутри меня хранится информация, из-за которой я могу прослыть еще одним «Чокнутым Михалычем». Понимая, что надо дать Доку какой-то ответ, я сразу выкинул белый флаг:

– Я не знаю, что я сейчас сказал. Можешь не пытать меня вопросами.

Доктор что-то помыслил, выразив это многозначительным «Хм…», потом еще одним «Хм», но решил продолжить свой рассказ:

– Да, именно так это слово по-русски и звучит, – он еще раз оценочно посмотрел на меня. – И в твоих словах есть смысл. Вместилище – вполне подходит. Само по себе бессмысленно, если не наполнить его духом.

Доктор замолчал, а я не мог сообразить, к чему он вообще начал свой рассказ о шаманах и болванах, поэтому нервным жестом намекнул ему, что надо бы продолжить сию историю.

– Как лечили шаманы, знаешь? – спросил он.

– Предполагаю.

– А как обходились, когда под рукой не было нужной травы?

– Искали замену?

– Ну… почти. Просто меняли свойства той, что была.

– Это как?

– А вот так! Обращались к духу растений. Как говорит Михалыч, к «Роду» растений.

– В смысле?

– Ну… как тебе объяснить? Любое растение ценно самой своей принадлежностью к роду растений. Ты же можешь отличить растение от, скажем, кресла, так?

– Конечно.

– Вот то-то и важно. Кресло тебя не вылечит, а растение вылечит…

– Но не всякое ж растение!

– Будь ты шаманом, не сказал бы такого. А просто бы обратился к Роду растений и применил бы его по назначению…

– Я… ничего не понимаю.

– А я и не обещал тебе прямых ответов, помнишь?

Еще один громкий выдох надул мои щеки. Доктор юлил, как мог, лишь бы запутать меня.

– Так причем тут наша тема?

– Ах, да… Наша тема. Висел, значит, Вотан однажды на дереве девять дней и ночей и в результате открыл первые руны – это специальные символы, которые вырезали на камнях. Одновременно, и слова, и буквы, и заклинания, и инструменты… Этот же Вотан подарил миру дар поэзии.

– Ух… – голова уже успела закипеть от непонятных намеков, но доктор продолжал свой рассказ.

– Пока мудрый Вотан открывал свои руны и песни, на другом конце Земли люди поклонялись прекрасной Сарасвати, белой водной богине.

– Тоже шаманка?

– Скажем так, она тоже открыла людям и поэзию, и законы жизни, и науку.

– Ясно…

– В это же время в третьем конце большого континента народ восхвалял Гермеса, который подарил людям алфавит и музыку, а также был посредником между нашим миром и тем, другим. А еще южнее, там, где солнце круглый год пекло землю, что ныне представляется весьма маловероятным, славили Тота, который изобрел письмена и числа, обучил человечество мудрости и открыл науки…

– Ага… значит, первооткрыватели. Музыка, буквы, цифры, руны. Тут и литература, и математика, и песни. Все такие разные.

– А ты не разъединяй, а объединяй. – Док поймал мой взгляд и аккуратно проговорил, снизив тон. – Ведь Бог един и вездесущ.

На какой-то миг вся картина увязалась в моей голове, но не успел я начать ликовать, как все тут же рассыпалось на осколки. Я потерял нить. Тело пробило током гнева, и из глубин горла вырвался суровый рык. Врач, наверно, мысленно посмеялся надо мной. Чертов умник!

В этот момент огонь в камине угас. В комнате стало очень темно.

«Конец», – пронеслось в мыслях. Доктор тоже заметил, что было уже довольно поздно, и торопливо собрал с пола нарды.

– Тебе пора отдыхать, – посоветовал он. – Эмоциональное перевозбуждение тебе сейчас ни к чему.

И действительно, я чувствовал себя полностью выжатым.

– Выпей настойку, которую я тебе принес.

– О, нет! – заскулил я.

– Эта попроще. Обещаю, тебе не будет столь противно.

– Противно? Да меня же вывернуло наизнанку!

– Ты кто: неженка или бык? В конце-то концов…

Доктор замотал головой и удалился из комнаты, оставив меня в не лучшем расположении духа.

Хотя следовало признать: философское настроение моего врача было заразительным, и я в очередной раз глянул в окно. Но там меня по-прежнему ждала лишь снежная тьма, и ничего более. Доктор ошибся, сказав, что огонь в камине еще поживет. Глядя на тонкую струйку дыма от синтетических углей, я задумался, а не ошибается ли Док так же насчет моего здоровья? С этими мыслями я подкинул в камин новых дров, разжег огонь, выпил, сморщившись, рекомендованную мне желтоватую настойку, отметив, что врач соврал насчет ее «непротивности», скинул свой пушистый халат и погрузился в теплоту толстых одеял.

Я устал. Я очень сильно устал. Устал от ничегонеделания и от неизвестности. Но сегодняшние эмоциональные всплески намекнули мне, что где-то в темных глубинах моего сознания еще живут воспоминания. И что самое главное – до них можно достучаться. Я пока не знал, как именно, но тень надежды скромно поселилась там, откуда пробивались ростки памяти.

Я размышлял о Михалыче и его байках о шаманах, болванах, знаках… Объединяй, а не разъединяй. Бог един… Круговорот образов нежно тянул меня на дно сновидений.

Первое, что я увидел, – уже знакомый мне сюжет. Гигантский огненный шар падает в воды океана. На какой-то момент мне показалось, что это не шар вовсе, а птица. Возможно, даже лебедь…

В следующий момент я стоял на маленьком и мокром клочке земли посреди темных вод. Под ногами проступали неизвестные мне знаки. Или это были буквы? Сон не давал прочесть их.

За спиной раздался хриплый голос:

«Умеешь ты резать?

Умеешь разгадывать?

Умеешь раскрасить?

Умеешь ты спрашивать?

Умеешь молиться?

Умеешь ты жертвовать?

Умеешь ты жечь?»

Я обернулся и увидел знакомое мне поле. И все то же дерево. На его стволе висел человек в черном плаще. Его руки были привязаны к ветвям, на шее петля, а на плечах сидели два ворона. Одна из птиц кинулась на меня и повалила наземь…

…Я шел по широкому пшеничному полю, стебли растений доходили мне до пояса. Впереди закатывалось золотое солнце, ослепляя своим светом. Я услышал крик ворон и обернулся. Рядом со мной возвышался огромный столб с перекладиной. К нему было приколочено пугало из черных одежд, набитых соломой. Гвоздь в ноги, по гвоздю в раскинутые руки. Пугало злобно смотрело на меня свысока своими глазами, нарисованными на мешке, представляющем голову, привязанную веревкой за шею к столбу. Целая стая ворон хищно сновала вокруг меня. Некоторые из них сидели на плечах и руках пугала. Одна из них кинулась на меня…

…Я стоял посреди пустоши вдали от высоких городских стен. Передо мной возвышался крест с распятым человеком. На его голове лежал окровавленный терновый венок. Где-то в небе мелькал силуэт ворона. И мне показалось, что он хочет выклевать мне глаз…

Нечто схватило меня за руку, вырвав из сюжета. Я оказался в каком-то темном месте, а руку держала обнаженная девушка с мешком на голове, сквозь прорези в котором горели змеиные глаза. Вместо одежды ее тело опутывала серебристая тонкая паутинка.

– Я думал, ты мертва… – хотел сказать я.

В ответ она приложила палец к губам, советуя замолчать.

– Не пей! Это яд!

Я хотел спросить, что она имеет в виду, но девушка отошла назад и скрылась в тени. Сквозь тьму я мог уловить лишь ее стройный силуэт.

– Не пей! – вновь послышался ее шепот.

Я открыл глаза посреди ночи. Меня вновь мутило, и я сильно желал, чтобы это было не так жестоко, как в прошлый раз. Через несколько секунд меня уже тошнило в туалете. Вечно этот доктор приукрашивает пользу своих зелий…

Глава 4

Холодная поверхность окна заставляла плечо отдергиваться при каждом соприкосновении. Я сидел на полу в углу комнаты, рядом с этой огромной стеклянной стеной, глядя на спящий снежный мир, укутанный в сумрак. Где-то за горизонтом солнце уже начало свое неторопливое восхождение, но это было едва заметно по медленно меняющемуся оттенку тяжелых туч от черного до темного индиго.

Снег, валивший с неба всю ночь, прекратился, и воздух стал сырым и чистым. Впервые за почти неделю моего пребывания в этой жизни мне захотелось впустить его морозный поток в свои несчастные легкие. Будто один леденящий вдох мог как-то поспособствовать моему выздоровлению.

Меня разбудила ноющая боль в запястье, словно призрак потянул за руку. Призраки… каждая ночь насыщена ими. Мне видятся вещи, которых я не понимаю. Они наполняют меня сомнениями и вопросами, на которые я просто не могу найти ответов в яви. Потому, что действительность была еще хуже. Я даже не знал, откуда начинать свои поиски и в каком направлении двигаться. И чувство, что я вот-вот проснусь от той реальности, в которой оказался, не покидало меня ни на секунду. Забавный сон, который затмевает весь твой разум, и когда ты хочешь очнуться, он снова затягивает тебя в свой липкий мир. Будто тебе не хватает еще одного увиденного сюжета, всего одной сцены, маленькой части, чтобы сложить из кусочков свой билет на волю.

Открыв глаза, я обнаружил себя на полу – снова упал с кровати во сне, даже не заметив этого. Огонь в камине еле слышно трещал, аккомпанируя гулу ветра в вентиляции. Отбрасываемые тени мирно ожидали моего пробуждения. Поднимаясь, я задел ногой маленькую склянку из-под тошнотворного зелья врача, отчего она покатилась в сторону окна.

Я не мог больше спать, как и не мог больше находиться в этой тесной и душной комнате. Тени смотрели на меня, давя своими вопросами, а стены комнаты с деревянной отделкой все больше напоминали огромных размеров гроб. Досада горьким комом поднималась к горлу, мешая дышать и здраво мыслить. Мне захотелось бежать из своего заточения: выломать запертую дверь, разбить дразнящее окно, сделать хоть что-нибудь ради свободы!

От нахлынувшей ярости я вскочил на ноги. Я уничтожу эту клетку! Но от первого же шага ноги сами собой подкосились, и я рухнул на пол. Тени дернулись, будто захихикав над моими онемевшими конечностями, и я в гневе ударил кулаком по полу.

Удар был столь сильным, что боль молниеносно отразилась в плече и затылке. Разбитый, я сел, оперевшись спиной о кровать. Сгибая-разгибая кулак, я удивлялся своей глупости и агрессивности. «Лишь эмоции, парень, лишь злость… Все будет хорошо…»

Мои ноги… Доктор не знал об этом: они болели с тех самых пор, как меня заперли в этой проклятой комнате. Возможно, боль была и раньше, но все, что происходило до комнаты, представлялось мне весьма смутно. Мой мир по-настоящему начался с широкой кровати и толстых одеял, камина и запертой двери. Прочее оставалось лишь сном, который был практически неотличим от яви. И кто знает, может, пейзаж за окном – лишь картинка, рисуемая моим потерянным воображением?

Я не говорил о своей боли и никак не выказывал ее все это время из-за боязни показаться совсем беззащитным. Мне не хотелось, чтобы Доктор знал, что я даже уйти далеко не могу. Это была даже не боль, скорее слабость. Ноги не желали носить мое тело, и стоило больших трудов скрывать данный факт. Надо отдать себе должное: из-за своей игры перед врачом, мне приходилось усилием воли передвигаться по комнате, тем самым тренируя конечности. И, кажется, результаты были неплохими – за шесть дней я практически заново научился ходить.

С одной стороны, это меня радовало – совсем скоро я смогу выбраться из своей темницы. Но само слово «скоро» все же больше огорчало. Ведь «скоро» – это «когда-нибудь», одновременно и неопределенность, и ожидание. Хватит ли терпения?

Я встал на четвереньки, затем поднялся на ноги, и, собрав волю в кулак, начал движение. Шаг, второй, третий, левая нога онемела, четвертый, пятый, мышцы начали гореть, шестой… седьмой… Еще один шаг, и я оказался у окна.

Живот по-прежнему болел, обещая, что это ощущение будет со мной постоянно. Возможно, я даже смогу к нему привыкнуть. Словно в ответ, кишечник злобно заурчал, что слегка насмешило меня. «Видишь, мы с тобой уже общаемся!» – пробубнил я, на что живот выдал мне свой недовольный рык.

Я опустился на пол и отполз в угол комнаты вдоль окна, куда откатилась пустая склянка. Ее поверхность поблескивала в темноте, отражая неровный красноватый свет огня в камине. Во мраке еще не начавшегося утра она выглядела даже более жуткой. Источник моих новых сомнений и причина ворчания кишечника. Маленький оформленный кусочек стекла, решающий мое будущее.

«Это – яд!» – сказала змеедева во сне. Стоит ли ей верить?

«Не пей!» – отразилось в моем животе.

Мог ли я решить, что с этим делать? Если реальность была продолжением сна, то мне следовало идти за сюжетом, не так ли? Или же здесь нужно остановиться и понять, что ничего хорошего вокруг происходящее принести не может и лишь затягивает меня в свой неведомый сценарий для, опять же, неизвестных мне целей? Проснусь я в конце или же погибну? Или разницы уже не существует? Мысли сплетались во все больший узел.

Успокаивая ушибленную руку, я тронул холодную поверхность окна. Свобода, простирающаяся за ним, была жестокой и убийственной. Ледяная стихия, не щадящая ничего вокруг. Засыпанный снегом мир и живущее на его задворках поколение, к которому я даже не хотел себя причислять. Я не такой, я не отсюда. Я хочу домой!

Наливающийся пурпуром горизонт, показал первые оттенки просыпающегося солнца – кровавые трещины в облачном покрове. Словно окошки между мирами. Там, за тучами, все еще были возможны яркие природные цвета, полные жизни и восторга. Багровое небо дразнило меня сквозь неровные щели, давало надежду и одновременно отбирало ее своей недостижимостью. Я будто находился на границе двух вселенных: в той, что была темна и непонятна, я очнулся шесть дней назад, а от вида другой, далекой и прекрасной, на глаза наворачивались слезы.

Сияние становилось все ярче, и в каждом новом оттенке сердце обретало радость. Я мог смотреть на световое представление бесконечно, уходя все глубже в свои размышления и находя там все больше несоответствий действительности. Пальцы без конца теребили стеклянный пузырек, кожа впитывала столь редкие лучи восходящего светила.

– Что же ты сидишь у окна совсем раздетый! – внезапно выдернул меня из оцепенения возмущенный крик доктора.

Он стоял рядом с распахнутой дверью с выражением сильного негодования на лице. Врач стремительно направился ко мне, хватая на ходу одеяло с кровати. Мне хотелось парировать его выпад, но губы не шевелились. Я только сейчас понял, что совсем замерз.

Могу представить, какой ужас испытал доктор, видя своего пациента, недавно вытащенного из-под снега, забившимся в холодный угол и пренебрегшим всякими правилами выздоровления.

– На полу! У окна! – не унимался врач, поднимая меня на ноги и укутывая в одеяло. – Ты решил, видимо, совсем добить себя!

Где-то из глубин памяти всплыла шутка про «Священного быка», потянувшая за собой понимание гнева доктора. Я был очень ценным товаром, меня нужно беречь и лечить… Рука крепко сжала склянку. Лечить? Или травить? Видя, как доктор заботливо пытается согреть меня, я усомнился в доверии к самому себе. Этот человек старается меня спасти, а я вместо благодарности выдумывал коварные планы, стоящие за обычной заботой. Мне было легче поверить мифической змеиной девушке из бредового сна, чем простому человеку, из-за которого я все еще не сгинул?

Стыд подталкивал меня попросить прощения за небрежность, но вместо этого я произнес:

– А почему мне снится лето?

Доктор даже не сразу услышал меня, продолжая ругать. Вопрос медленно крался сквозь его уши к мозгу, создавая связи и подгоняя шаблоны. Спустя несколько секунд врач замер и отстранился. Его серьезный прищур окинул мое бледное лицо, брови нахмурились.

– Прости, что? – наконец, произнес он.

Я так же выдержал несколько секунд, пытаясь создать барьер между нами, сам не зная, для чего.

– Лето. Зелень. Солнце. Тепло. Мне все это снится.

Лицо доктора еще больше помрачнело. Глаза бегали в соответствии с метанием мыслей в голове. Признаться, я и сам был удивлен своим вопросом. Не самим фактом его возникновения, а тем существом, которое задало его. Нечто довольно жестокое, ведь ему нравилось наблюдать за неуверенностью, охватившей доктора. Он растерялся, и я этим явно наслаждался.

– Может быть, дело в картине над камином? Там лес нарисован, – доктор потянулся за спасительной мыслью. Но я лишь безмолвно покачал головой.

Врач и сам понимал, что это слабая версия. Да, на картине был изображен зеленый солнечный лес. Но маленькая картинка не может развиться в ощущение солнечного тепла на коже во сне, если ты живешь в снежном мире.

– А еще океаны и птицы, – спокойно продолжил я, ввергая врача в новую пучину растерянности. – Они тоже на картине?

В полной тишине комнаты существо внутри меня вдруг начало расти, забирая остатки моего разума. Я буквально каждой клеткой стал ощущать невероятный прилив сил, возвышающий меня над врачом. Мои ноги были крепки, как никогда, а ум кристально чист. Пьянящее чувство вседозволенности требовало от меня действий. Оттолкнуть Дока и выйти вон из комнаты. Мне следовало бы одернуть себя и спросить, что тут происходит, но после всего, что я вытерпел, беспомощно валясь на кровати, без воли даже подняться, страдая от болей, мне совершенно не хотелось снова приходить в себя, если это подразумевало слабость и нерешительность.

Я смотрел на доктора обжигающим взглядом, чего он заметно испугался. И в его глазах я уловил что-то очень знакомое. Сцена из недавнего прошлого, когда меня впервые привели к нему на осмотр. Я начал вспоминать…

– У тебя жар, – коротко сказал врач. – Присядь.

Но мне не хотелось сидеть. Я стоял, как вкопанный, на своих сильных ногах.

– Я сказал тебе сесть! – с силой толкнул меня доктор, опрокинув на кровать.

Вся моя мощь мгновенно разбилась о постель, оставив худое тело на простыне. Я даже не успел отреагировать, а доктор уже вкалывал мне какой-то препарат.

– Сейчас полегчает, – спокойно произнес он. – Ты дезориентирован, замерз, напуган. Потерпи, это пройдет.

Его голос, монотонно проговаривающий слова, успокаивающе действовал на мое потерявшееся сознание. Я верил ему. И лишь остатки памяти об испытанной только что силе удерживали меня на пределе осторожности. Врач усмирял, объяснял, что происходит. Или же программировал мое поведение?

От противоречий голова готова была взорваться, и я зарычал. Не как человек, но как отчаявшийся зверь. Протяжный дикий вопль прервал причитания доктора.

– Хватит! – наконец обессиленно выдохнул я. – Прекрати.

Мне не хватило дыхания, чтобы произнести последнее слово, и все мои слова слились в усталый смех.

– Ах, ты ж хитрец… – хрипло протянул я, косясь на доктора.

Врач сел рядом со мной, по-отечески положил руку на мою голову, и искренне посочувствовал моему положению, скривив лицо.

– Что такое? – жалобно произнес он. – Что с тобой?

Тепло от его ладони растекалось по моему организму, принося покой и безопасность. И я был благодарен этому человеку за все.

– Я не могу убежать, Док. Не могу…

***

Темнота была довольно долгой. Пару часов не происходило ровным счетом ничего. Один лишь мрак и давящий покой. Но чем ближе подкрадывался момент пробуждения, тем больше ощущений всплывали из памяти. Сквозь вязкую тьму я чувствовал липкий снег, готовый обратиться дождем в любой момент; он хлестал меня по лицу, за что-то ненавидя. Он был повсюду и нигде одновременно. Сердце сжималось от ощущения безысходности и несправедливости… Но яркие лучи солнца, гуляющие по векам, заставили проснуться, вернуться в светлую реальность. Закрываясь от света, я перекатился на бок и с удивлением обнаружил прекрасное лицо, с любопытством глядящее на меня.

Золотые волосы, слегка завиваясь, падали на одетые в белый врачебный халат плечи. Нежные руки были сложены на коленях. Девушка встревожилась от моего пробуждения и, стыдясь, стала прятать свои голубые глаза, еще недавно, видимо, исследующие меня.

Не осознавая, где я и кто передо мной, я рефлекторно улыбнулся солнечной незнакомке. И, видимо, это было не так изящно, как я себе мог бы представить, потому что девушка не смогла сдержать хохот.

«О, да, мужик, ты неотразим», – иронично подумал я. Но судя по тому, что моя спутница залилась еще большим смехом, я произнес это вслух.

– Раз уж так пошло, не могла бы ты помочь мне подняться? – словно с похмелья, обратился я к ней, рассчитывая на мгновенный положительный ответ, но незнакомка лишь дернула одной бровью, громко выдохнула, плеснула руками и вышла из комнаты.

«И птичка упорхнула», – проговорил я в подушку.

Отходить от снотворного или успокоительного (или что мне вколол Док?) было тяжело. Тело не слушало приказы мозга, который напоминал сейчас маленького зануду с рупором, безуспешно, что есть силы, кричащего на неорганизованную толпу чувств, не желающих ему повиноваться.

Спустя несколько бесконечных минут в мире, вдруг потерявшем счет времени, когда нос уже начал болеть от давления в подушку, я решил заставить себя перекатиться на спину. Комната перевернулась, и мой взгляд устремился в белый потолок. Врачебный кабинет… разумеется.

– Логово монстра! – прохрипел словно не мой голос.

– Вот как ты обо мне думаешь?! – донеслось удивление доктора.