Звезда Серафима Саровского… Звезда любви…

Михаил в ответ только загадочно улыбнулся и с ловкостью циркача достал из круглой коробки новенький черный цилиндр. «Ну, пан Войцеховский, как я вам в новом цилиндре?» – водрузив его на голову, принял он торжественную позу.

– О! Пан Богдан! Вы неотразимы!.. – прикуривая сигару, заверил его Станислав. – Причём, как всегда…

– И это главное! – воскликнул Михаил. – А теперь, пан Войцеховский, поясните мне следующее: у вас в приглашении на сегодняшний бал какое требование к одежде? Уж не «White tie», случайно? Молчите, молчите, пан Войцеховский! Я и сам всё понял, судя по тому, как вы одеты. Несомненно, так и есть – «White tie»!

– Вы наблюдательны, пан Богдан! Именно «White tie»! – прохаживаясь по комнате и выпуская изо рта клубы дыма раскуриваемой им сигары, подтвердил его предположение Станислав.

– В таком случае, пан Войцеховский, вот в этом чемодане, – указал Михаил на кожаный, изрядно потертый чемодан, перетянутый толстыми ремнями, – находится мой новый фрачный костюм с белым жилетом и белым галстуком-бабочкой. Одним словом, здесь всё то, на чём настаивает «White tie» в вашем приглашении на бал. Поэтому сию же минуту отдайте указание прислуге, чтобы мне его отутюжили, а я пока пойду приму душ с дороги.

– Вот и отлично, пан Богдан! – потягивая сигару, одобрил его намерения Станислав. – Ступайте… Примите душ, да пошевеливайтесь! Начало бала в восемь вечера! А опаздывать, сами знаете, знак плохого тона.

– Долго не задержусь, пан Войцеховский! – расстегивая ремни и замки чемодана, сказал Михаил.

– Ой!.. Долго он не задержится!.. – ядовито усмехнулся Станислав. – Знаю я тебя, копушу! Не усомнюсь, что потом еще часа два со своими локонами провозишься, а потом часа два своим отражением в зеркале любоваться станешь.

– О, Jezus Maria! Кто бы говорил, – добродушно рассмеялся Михаил. – Самого часами от зеркала не оттянешь, – расстегнул он наконец-то все замки чемодана и откинул его крышку, где сверху лежал аккуратно сложенный фрачный костюм.

Станислав, между тем, взял со столика колокольчик и позвонил прислуге. В дверях комнаты появилась все та же рыжеволосая горничная Кристина.

Только на мгновение вскинула она глаза на друга своего хозяина, пана Богдана, и тут же, направив взгляд в пол, принялась смущённо топтаться на месте, при этом призывно раскачивая бедрами и все взбивая и взбивая руками копну своих рыжих волос. Грудь ее при этом всё сильнее и сильнее выпячивалась вперед, а щеки просто-таки обещали сгореть дотла от обжигающего их ярко-красного румянца.

Совершенно очевидно, что при виде Михаила с ней происходили ошеломляющие метаморфозы, совладать с которыми ей было не под силу. Это обстоятельство, очевидно же, не ускользнуло от внимания Станислава, и он помрачнел…

– О, cholera!.. – с отвращением на лице процедил он сквозь зубы. – Что сегодня с тобой творится, сумасбродная?! Да в своем ли ты уме?! Слюни подбери! Не по Еремке кафтан примеряешь! Поняла, о чем я толкую?!

Ничего не ответила ему на это пристыженная Кристина, только резко осеклась и, опустив глаза к полу, сделала три пружинистых реверанса.

– Вот и славненько! – всё с той же гримасой отвращения на лице произнес Станислав. – А теперь быстро сопроводи барина в ванную комнату, а потом отутюжь его фрачный костюм. Да сделай всё так, чтобы без нареканий было! Поняла меня?!

Горничная Кристина, сделав еще три пружинистых реверанса, тут же собрала в охапку фрачный костюм Михаила и, взглянув на своего хозяина, спросила его: «Я могу идти, господин Войцеховский?»

Но Станислав, продолжая сверлить ее ненавистным взглядом, молчал…

– Станек, – попытался Михаил отвлечь его внимание от горничной на себя, – всё!.. Успокойся, брат!.. – смотрел он в его глаза призывно и с укором. Когда же тот, наконец, посмотрел на него, улыбнулся ему и сказал: «Я в ванную комнату, братишка. Скоро вернусь», – и, подтолкнув Кристину в спину, выпроводил ее из комнаты и сам направился вслед за ней…

Станислав же подошел к креслу, стоящему рядом с камином, и, погрузившись в него, закинул ноги на маленький стоящий рядом с ним пуфик. Наконец-то расслабившись, затянулся сигарой и тут же, выпустив изо рта очередной клуб сигарного дыма, пробурчал себе под нос: «Нет, ты только посмотри, что эта блаженная вытворяет… На барина позарилась! Ну, я еще займусь тобой!..»

По прошествии небольшого времени Михаил, свежий и румяный, обернутый по пояс белой простыней, вернулся из ванной комнаты.

– А что, брат Станек, стоящие барышни на балу господ Медведских будут? – спросил он, просушивая полотенцем свои волосы.

– Ой… да там их – на любой вкус и лад, – с равнодушием ответил ему Станислав, по-прежнему восседающий в своем кресле. – Это очень знатное семейство, и балы в их доме – практически, лучшие в городе. Уж поверь мне на слово…

– Знаю, Станек, знаю, что порой в провинциях балы бывают на порядок выше, нежели в знатных домах самого Питера.

– Вот и я о том же…

– Сам-то едешь на бал, чтобы развлечься? Или, может, всё-таки присмотреть себе барышню для серьезных отношений? – спросил Михаил и принялся расчесывать у зеркала свои длинные, мокрые волосы, пряди которых тут же закручивались в легкие спирали…

– Первое, брат, первое! – закинув руки за голову, лениво потянулся Станислав…

– А если повстречается на балу какая-нибудь барышня, достойная твоего внимания в плане брака, рассмотришь вариант?

– Ну уж, уволь меня от этого!.. – тут же скинул ноги с пуфика Станислав и нервозно закинул их одна на другую. – Говорил же тебе, что хронический холостяк я! Удивительно, что ты об этом забыл!

– Почему забыл?.. Помню!.. Конечно же, помню! – немного отстранённо заверил его Михаил, обозревая в этот самый момент свое отражение в зеркале.

– Тогда какого черта чепуху несёшь?! – выжидательно смотрел на него Станислав.

Ничего ему не ответил на это Михаил… Он уже о нём забыл… В этот самый момент он с великим удовольствием рассматривал свое отражение в зеркале… Поворачивал голову то вправо, рассматривая свой левый профиль, то влево, рассматривая свой правый профиль. То… выпячивал вперед подбородок и бережно, кончиками пальцев, приглаживал волоски на своей маленькой, аккуратно оформленной бородке… То… с нежностью поглаживал тоненькие усики над верхней губой.

Затем… увлёкся волосами… Накрутил на палец небольшую прядь волос и, резко вынув палец из образовавшейся на нём трубочки, высвободил на свободу сформировавшийся локон. Закончив с одной прядью волос, он принимался за вторую прядь… потом за третью… а вот уже и за четвертую, пятую… При этом спиралевидные пряди его волос образовывали на своих кончиках живописные локоны.

– Ох, и любите же вы себя, пан Богдан!.. – с ехидцей усмехнулся себе под нос наблюдающий за ним Станислав. – От зеркала не оттянешь…

– А вы, пан Войцеховский, себя не любите? У зеркала часами не простаиваете? – наконец-то взглянул на него Михаил.

– Поторопитесь, пан Богдан! По-моему, мы с вами на бал едем, а ради нас его начало переносить никто не станет! – не зная, чем парировать, кинул в его сторону Станислав. – А нам ещё, брат, километров тридцать пути…

– Всё, Станек! Всё! Не беспокойся! Не заставлю себя долго ждать, – метнулся Михаил в сторону своего второго чемодана, стоящего на полу комнаты. Присев около него на корточки, он освободил его от ремней, откинул крышку и тут же наткнулся на небольшую фотографию в красивой деревянной рамке.

На фото были запечатлены два мальчика в возрасте лет десяти: один златокудрый и кареглазый, второй синеглазый, с кудрями черных волос. Это были два друга, Станек и Михаська. В белых матросках и белых шортах, в белых бескозырках на головах, они, положив руки на плечи друг другу, стояли плечом к плечу и широко улыбались своему фотографу и своему завтрашнему дню.

– Наш с тобой портрет, Станек, – тепло улыбнулся Михаил. – Везде его с собой вожу, – поставил он рамку с фото на стол…

– Я тоже это наше фото везде с собой вожу, – ответил ему Станислав.

– Помнишь, братишка, где нас сфотографировали?

– Конечно, помню! – улыбнулся Станислав. – Это мы в Питере около пароходной пристани сфотографированы. Как раз перед тем, как мой дедушка собрался нас с тобой на пароходе по Неве катать.

– Правильно говоришь…

– Хорошее было время, – приуныл Станислав. – Еще дедушка был жив…

А Михаил тем временем, снова присев около своего раскрытого чемодана, начал что-то старательно в нём выискивать, при этом всё о чём-то сосредоточенно раздумывая. Наконец, недоумённо пожав плечами, обратил свой взор в сторону Станислава, сидящего в кресле с сигарой в зубах…

– Станек, неужели ты и в правду ни разу не задумывался о женитьбе? – спросил он его. – Неужели так и останешься на всю свою жизнь в холостяках? Только серьезно…

– Не знаю, что и сказать, Михаська. Беда моя в том, братишка, что чувство притяжения к женщине я испытываю только до тех пор, пока завоевываю её. А как завоюю, она мне уже неинтересна. Хотя-я-я… что в этом сложного… Только помани любую из них, и она уже у твоих ног. А дальше… Дальше всё так предсказуемо!.. Скука адская…

– А какая бы барышня тебя устроила для серьезных отношений? – спросил его Михаил.

Станислав призадумался… Потом, пожав плечами, тихо вымолвил: «Откуда я знаю… Пойди тут, угадай…»

– Ну, все-таки…

Не зная, что ответить, Станислав погрузился в раздумья… Нащупывая в глубине души верное направление в сторону образа той, единственной, которая устроила бы его на все сто процентов, он то капризно морщился, то вдруг, как бы с кем-то не соглашаясь, отрицательно качал головой, то… недвусмысленно улыбался, а то… очень заинтересованно к кому-то внутри себя прислушивался… Наконец…. удовлетворённый поиском образа своей единственной, воскликнул: «О, да!.. Именно такая панночка меня бы вполне устроила!..»

– И какая же она, братишка? – всё продолжая что-то отыскивать в своем чемодане, с улыбкой на устах поинтересовался Михаил. – Познакомь меня поскорее с ней…

– Ну-у-у… прежде всего, она должна быть с чувством собственного достоинства, но не гонористая, – затянувшись сигарой, принялся размышлять Станислав…

– Это как?

– Должна знать себе цену, при этом оставаясь уважительной к людям.

– Понятно! – качнул головой Михаил.

– Слушай дальше и не перебивай! – кинул в его сторону недовольный взгляд Станислав…

– Молчу…

– Итак, дальше… Должна быть наделена от природы разносторонними талантами.

– О, нет… Не думаю, что так бывает, Станек…

– Почему?..

– Потому, что где много талантов, там нет ни одного настоящего!.. Разносторонней бывает только бездарность. Известная для всех истина, брат!..

– Неужели?.. – сдвинув к переносице брови, призадумался Станислав.

– Именно так, братишка…

– Хорошо! Пусть будет наделена только несколькими талантами, однако склонна развивать в себе и множество других, до поры до времени таящихся в ней.

– Принято!.. – продолжая перебирать какие-то свои вещи в чемодане, улыбался Михаил.

– А ещё… – продолжил Станислав, – хотел бы обрести в ее лице приятного собеседника, с которым можно было бы о чём-то поговорить, поспорить, пофилософствовать, наконец!.. Для этого она должна быть эрудирована и красноречива.

– О, да… пофилософствовать ты любишь!..

– Дальше слушай и не перебивай!.. – выпустил в потолок струю сигарного дыма Станислав.

– Всё!.. Молчу!..

– Итак… – продолжил он, – дама моей мечты должна на всё иметь свою точку зрения и не бояться высказывать её даже тогда, когда она, её точка зрения, в корне отличается от мнения большинства. Для этого, конечно же, она должна быть искренна, логична и непременно объективна. Должна быть непредсказуема, чтобы быть разной, не то быстро наскучит мне… Должна быть изысканна в красоте и манерах, чтобы ей всегда хотелось любоваться. Умела бы красиво кушать, чтобы не вызывать к себе отвращения в этот момент. А ещё, должна иметь чувство юмора, что её в корне бы отличало от других женщин, как правило, не наделённых этим даром. Должна быть опрятна во всем! Я очень брезглив… А еще должна быть целомудренна, при этом пробуждая в мужчине огромную силу сексуального влечения к себе.

– О, Станек, из всего перечисленного тобой следует, что тебе предстоит очень сложный путь в поисках той, которая своей внешней красотой и привлекательностью, великим умом и изящными манерами сразит тебя наповал и заразит хворобой страсти нежной. Я правильно тебя понял? – тихо рассмеялся Михаил…

– Несомненно!!! – выпустил в потолок очередную порцию сигарного дыма Станислав.

– Не знаю, что и сказать-то тебе на это, – вдруг призадумался Михаил. – Знаю только одно: что на таких ярких, редкостных по своей сути женщин с предубеждением смотрит церковь.

– С чего это?..

– Как это, с чего?! Потому, что видит в них зло и дьявольское наваждение…

– Ай!.. Предрассудки все это!.. – отмахнулся от его слов Станислав. – Лично мне только такую барышню и подавай! Такую, и только такую!.. И все тут!..

– Ну, хорошо… допустим, заполучишь ты от своей судьбы такую уникальную во всех отношениях женщину. В таком случае, не боишься ли стать предметом огромной зависти со стороны других мужчин? А ведь зависть, братишка, это страшная штука! Очень страшная… Разрушительная вещь, скажу тебе…

– Нет! Не боюсь! На мой взгляд, лучше быть предметом зависти, выбрав для себя уникальную женщину, нежели предметом сострадания, выбрав для себя никчемную дуру!.. Да, кстати, – потя гивая сигару, продолжал размышлять о своем женском идеале Станислав, – есть еще один немаловажный аспект, который мог бы простимулировать мой интерес к подобной даме. Это великая сложность в её завоевании. О-о-очень великая, братишка! Очень!!!

– Что?.. Что ты сейчас сказал?! – крутя в руках какие-то носки, вытянутые им из недр чемодана, ошарашенно посмотрел на него Михаил. – Великая сложность в её завоевании? Я правильно тебя понял?..

– Мало сказать, великая! Очень великая! – добавил Станислав…

– Опомнись, Станек! Да неужели существуют в природе такие панночки, которых тебе придется завоевывать с великим трудом?! – отшвырнул-таки он от себя в сторону эти носки, поняв, что это вовсе не то, что он так старательно выискивал в чемодане…

– Вот в том-то и беда, Михаська, что для нас с тобой таких панночек не существует!.. А ведь только такая панночка, сложно доступная, как гора Эверест, смогла бы пробудить во мне война-завоевателя.

– С ума ты сошел, братишка! Не желаю тебе встретить на пути женщину-голгофу, женщину-убийцу, как гора Эверест.

– Не страшусь! – вдруг решительно воскликнул Станислав. – Ради такой женщины не побоялся бы потерять самое дорогое, что у меня есть – голову и рассудок! Хотел бы бороться за неё, а затем, как самый дорогой в жизни трофей, притащить в зубах в свое брачное ложе и уже там от души насладиться им, своим завоеванием. Ведь нет, Михаська, ничего дороже того, что дается нам, людям, с большим трудом!..

– Да неужели?!! – прямо-таки ахнул Михаил и, перестав копаться в чемодане, озадаченно уставился на Станислава. – А я и не знал, Станек, что ты знаком с трудностями, которые приходится преодолевать большими усилиями.

– С тобой не поспоришь, пан Богдан!.. – продолжая потягивать сигару, согласился с его мнением Станислав. – Мне повезло в жизни… Моя судьба никогда не отказывала мне ни в чём, чего бы я ни пожелал. Может, поэтому-то я и не научился ценить любовь женщин, ведь их любовь даётся мне без всяких усилий. Но я мечтаю о панночке, которая принудила бы меня добиваться и завоевывать ее с великим трудом, с великими страданиями…

– Ой, Станек….. не смеши ты меня!.. – проворчал себе под нос Михаил, прилагая при этом все усилия к тому, чтобы расстегнуть неожиданно заевший замок своего третьего чемодана. – Ты, братишка, обречён брать женщин голыми руками. Обречён их брать bez problemu i zbędnych emocji. Другими словами, без суеты и лишних эмоций. Даже не сомневайся!..

– Скорее всего, ты снова прав, Михаська. Но, знаешь, я часто сожалею о том, что мне так легко удается завоевывать женщин. Очень сожалею… Никакой в этом, брат, поэзии нет…

– Ох, Станек, всем бы твои трудности! – с облегчением выдохнул Михаил, наконец-то справившись с замком своего третьего дорожного чемодана. – Хотя…. не смогу с тобой не согласиться, братишка. Неплохо было бы повстречать на своем жизненном пути такую панночку, какую ты только что описал выше, да еще, что немаловажно, с хорошим приданым. Я угадал? – тихо рассмеялся он себе под нос.

– И не просто с хорошим, Михаська, а с очень хорошим приданым! – довольный его пониманием, добавил Станислав. – Ох…. такая бы панночка меня точно заинтересовала. Пожалуй, женился бы на ней, не раздумывая! – расплылся он в мечтательной улыбке.

– А как же любовь, Станек? Ведь нет гарантии того, что, несмотря на все выше перечисленные выдающиеся качества той барышни, ты смог бы полюбить ее всем своим сердцем… А без любви-то, какая это жизнь…

– О какой любви ты все толкуешь, брат?! Заладил – любовь,, любовь… Наслушался вздора, глупец! – с возмущением смотрел на него из кресла Станислав, где по-прежнему возлегал с сигарой в зубах. – Верить в любовь, Михаська – это удел ещё юных, розовощеких глупышек с веснушками на вздернутых носах да романтичных гимназистов, которые ещё не поняли, что им по жизни уготованы шуры-муры не с одной женщиной, а с множеством разных. Любви нет – и никогда её не было, пан Богдан! Есть временная влюбленность, которую ветром сдувает, как только начинаются серые семейные будни.

– О, нет, Станек, тут я с тобой не соглашусь… Любовь была, есть и будет! Вот только не каждому свою честь оказать спешит, – принялся Михаил натягивать себе на ноги те самые чёрные носки, которые наконец-то отыскал среди множества вещей в своем чемодане.

Неожиданно… в дверях комнаты появилась горничная Кристина. В высоко поднятой вверх руке она держала двое плечиков, на которых был аккуратно развешан безупречно отутюженный фрачный костюм Михаила. Встретившись взглядом со Станиславом, она затравленно засуетилась… Когда же поймала на себе взгляд Михаила, сделала реверанс в его сторону и робко сказала: «Ваш костюм, пан Богдан».

– Большое спасибо, Кристина! – любезно поблагодарил ее Михаил. – Пожалуйста, повесь его на открытую дверцу шкафа.

Сделав всё, как ей приказали, Кристина быстро направилась прочь из комнаты. Но… обходя раскрытые чемоданы Михаила, которые лежали на полу и практически полностью перекрывали собой путь к входной двери, она, неожиданно зацепившись ногой за ремень одного из этих чемоданов, споткнулась, а не упасть ей помог Михаил, вовремя подхвативший ее под локоть. Кристина сильно стушевалась, ее лицо сделалось пунцовым: «Простите меня, ради Бога, пан Богдан!» – схватилась она за сердце…

– Ты ни в чем не виновата, Кристина. Это я виноват, что завалил весь проход, от шкафа до дверей, своим багажом. Так что ты меня прости, пожалуйста…

Ничего ему не ответила на это перепуганная горничная, только ухватилась руками за пунцовые щеки и выбежала прочь из комнаты…

– Слуг не благодарят, Богдан!!! И уж тем более… не просят у них прощения!!! – мрачно глядя исподлобья на Михаила, проговорил из кресла сквозь зубы Станислав. – Иначе они уважать своего хозяина не станут! – затушил он нервозно в пепельнице свою сигару…

– Станек, – сконфузился Михаил, – я думал……………………..

– Пора бы уже знать, а не думать!!! – подскочив с кресла, рявкнул Станислав…

– Ничего не поделаешь, пан Войцеховский, я с прислугой не жил… Сам из семьи прислуги…

– Всё!!! Не молоти вздор!!! – заложив руки в карманы брюк, принялся хаотично расхаживать по комнате сильно нахмуренный Станислав. – Я знаю, Богдан, кто твой кровный отец, и мне этого достаточно! А кто твоя мать…. от этой информации мой мозг научился защищать мою психику. Научился все чёрное, что касается твоего происхождения, переработать в белое, направляя эмоции в сторону добра. Так что не дразни мой характер, а лучше войди в моё положение…

– В какое такое твоё положение я должен войти, Станек? – боясь еще больше встревожить спесивого своего друга, осторожно уточнил у него Михаил.

– Wszystko!!! Idź do diabła! К чёрту!.. К чёрту!..

Михаил не решился больше затрагивать Станислава. Он почувствовал, что в нём что-то сломалось и между ними пролегла полоса отчуждения. Скорее всего, ему следовало бы сейчас побыть наедине с самим собой и хорошо разобраться в своих чувствах… Впрочем, как и Михаилу…

На время в их комнате повисло молчание… Михаил бессмысленно перекладывал вещи из своего чемодана на полки шкафа, Станислав же, прохаживаясь по комнате, с холодным отчуждением поглядывал на него со стороны.

Они оба понимали, что в их отношениях сложилось что-то не так, но оба не знали, что теперь с этим надлежит делать. Не знали, как теперь выйти из неприятно сложившейся ситуации. Михаил с еще большим усердием стал перекладывать свои вещи из чемодана в шкаф, а Станислав отошел к окну и стал вглядываться куда-то вдаль…

Из распахнутых в сад окон подул легкий ветерок, подняв высоко-высоко вверх белые воздушные занавески. С деревьев тихонько осыпались листья. Успев потерять былое буйство зеленых оттенков, кружили они в воздухе и тихонько ложились на вычищенные работниками сада дорожки. Неожиданно налетевший поток ветра подхватил их с земли, поднял в воздух, закружил и понёс прочь из сада, далеко-далеко от родных деревьев, на которых они родились, выросли и прожили целое лето…

С печалью в глазах взглянул Михаил в сторону Станислава, одиноко стоящего у раскрытого настежь окна в сад. Величественный, красивый, одинокий и неприступный. Ветер слегка колыхал волнистые пряди его волос, внося в его до мелочей продуманную прическу некий хаос. Но он не обращал на это ровным счетом никакого внимания. Он полностью ушёл в себя…

Еще со времен гимназии Михаил прекрасно знал заносчивый характер своего друга Станислава Войцеховского. Прекрасно помнил, что тот всегда делил людей на два сорта – на тех, которых подпускал к себе и умел быть с ними терпимым, и на всех остальных, которым никогда бы не даровал своего доброго расположения. Сейчас Михаил ощущал себя в числе вторых…

А еще Михаил прекрасно знал, что Станислав любит его, своего друга Михаила Богдана. Любит!.. И любит искренне, как дорогого своего брата. За время их дружбы Станислав научился признавать свои ошибки, научился просить у Михаила прощения. А ведь признание ошибок – это и есть тот важный шаг, который помогает вносить поправки в отношения людей, направляя их в сторону добра. И Михаил никогда не забывал об этом, поэтому, не раздумывая, подошел к Станиславу сзади и положил ему на плечо свою руку…

Станислав какое-то время стоял недвижимо, потом повернулся к нему лицом и напряжённо посмотрел в его глаза. Они стояли, смотрели друг на друга и молчали… Наконец, в холодном взгляде Станислава что-то дрогнуло… Он легонько прикоснулся рукой к руке Михаила, лежащей на его плече, и тихо сказал: «Собирайся, Михаська… Мы опаздываем…».

Михаил повернулся, чтобы отойти, но Станислав придержал его за локоть: «Прости меня, братишка! Прости!.. Не хотел тебя обидеть… На самом деле, не хотел…».

Едва заметно улыбнувшись, Михаил легонько ткнул Станислава кулаком в плечо и отошёл от него. Все свое внимание он перенес на фрачный костюм, который горничная Кристина повесила на раскрытую дверцу шкафа. Снял с плечиков белоснежную сорочку и надел ее. Затем, застегнув все её пуговки и вставив в манжеты запонки, натянул на себя черные брюки, отделанные по внешним швам черными атласными лампасами… Затем надел белый пикейный жилет и старательно застегнул все три его пуговки.

Станислав с интересом наблюдал за Михаилом, который с головой ушёл в очень ответственный процесс – сборы на бал. Вяло улыбнувшись, он спросил его: «Ох, и не простое же это дело сборы на бал, не так ли, Михаська?» Однако для чего спросил, и сам не до конца понял. Ну, уж точно не для того, чтобы получить ответ на вопрос, заведомо ему известный. Тогда для чего?.. Скорее всего, для того, чтобы суметь вновь приспособиться к нему, к своему другу Михаське, вновь уловить ту дружескую волну, которую только что упустил в отношениях с ним…

– И не говори, братишка… – отрешённо ответил ему на это Михаил, ни на секунду не отвлекаясь от сборов.

– А вот интересно было бы узнать у вас, пан Богдан: сами-то вы едете на бал, чтобы развлечься, или на этой, так называемой ярмарке невест присмотреть себе спутницу жизни?

Однако Михаил ему не ответил. Всё его внимание было сосредоточено на непокорном галстуке-бабочке… Ну никак у него не получалось завязать его красиво!..

Наблюдая за муками друга, Станислав в тот же миг понял, что от него требуется, и без промедления направился к нему на помощь: «Давай, братишка, я тебе помогу».

– Не надо, Станек, – уклонился тот от его помощи, – эту деталь гардероба надлежит надевать самому. На этом настаивают традиции…