Пение мёртвых птиц

Дима выбирает себе подходящую «легенду» по ситуации. Если нужно опрашивать множество людей в городе, он говорит, что стажируется корреспондентом в местную газету. Мелкую. «Калейдоскоп». Вы не слышали? Тираж не очень крупный, но уже семь номеров отпечатано. Так он отвечает.

В «Тихозёрке» Дима – краевед. Краевед хорошо подходит скитальцу, случайно забредшему в небольшую деревню.

Подробнее о своей краеведческой деятельности ему, к счастью, пока рассказывать не пришлось – они с Соней прибыли на место, и сломанный указатель тотчас перетянул одеяло на себя.

Вернее, не одеяло, а полиэтиленовую плёнку, которую Макаров, оставив в траве доски и ящик с инструментами, первым делом стянул со стенда.

Дима окинул его критическим взглядом: лицевая часть не пострадала – хорошо – но деревянные ножки обломились: из земли торчали два огрызка. Соня тем временем свернула плёнку и придавила её ящиком.

Трасса казалась безжизненной. По чистому, не засорённому шумом автомобилей воздуху переливалась незатейливая, но близкая сердцу песня жаворонка. Минуту погодя к нему присоединилось карканье, которое, судя по слабому звуку, докатилось до ушей откуда-то очень издалека. Удивительно какой громкой может быть природа, стоит удалиться от людей и их машин: в траве стрекотали кузнечики, гудящие мошки норовили угодить в глаза.

– Новые ножки ему не приладить, – перешёл к делу Дима. – Доски для этого слишком короткие, а их пришлось бы вкапывать. Так что используем эти, – он указал пальцем на торчащие из земли обломки, а сам опустился на корточки возле досок и принялся их развязывать. – Раз их не вырвало ветром, значит вкопаны хорошо. Сделаю что-то вроде шин и присобачу стенд прямо к ним, ладно?

Соня пожала плечами:

– Да мне без разницы, лишь бы стенд хорошо стоял.

Макаров вынул из ящика рулетку и подошёл с ней сперва к огрызкам, затем к лежачему указателю. Указатель ничего особенного из себя не представлял – просто небольшой щит с зазывной надписью, сделанной большими красными буквами на нежно-голубом фоне: «Постоялый двор. Вкусная, горячая еда, чистые постели», а ниже стрелка направо и расстояние в метрах. Не вершина дизайнерской мысли, но информативно. Одного взгляда хватало, чтобы понять: стенд не печатался по заказу, а был намалёван от руки.

– Стоять-то он будет, только вот вряд ли – хорошо, – предупредил Дима, сделав замеры, и направился к ящику за пилой. – Скорее всего, до первого сильного ветра. Нормально сейчас не сделать: надо или старые ножки от стенда отдирать, и лепить новые, которые ещё придётся вкопать основательно, или ещё что-то придумывать, – пояснил он, потому что Соня скрестила руки на груди.

– Делай, как знаешь.

Пила визгливо заскрипела по доске. Первое время Макаров работал молча, Соня стояла чуть поодаль и внимательно следила. Когда заготовки для «шин» были сделаны и закреплены на указателе, Дима распрямился и неожиданно спросил:

– А как вам с мамой вообще пришла в голову идея организовать постоялый двор в деревне?

– Раньше у нас на озере была турбаза: «Тихое озеро». Тогда клиентов было навалом.

– Это на том озере, где мальчонка недавно утонул?

– Да. Ты уже знаешь? – удивилась девушка.

Дима постоял немного возле стенда с шуруповёртом в руках, примеряясь, а потом вдруг просто поднял стенд и поднёс к ножкам, придерживая щит и шеей, и плечом.

– Видел гроб, – прокряхтел он.

Соня тотчас подскочила, чтобы придержать указатель с другой стороны. В одиночку Макаров не смог бы ровно установить обе ножки и прикрутить нижнюю половину «шин» к торчащим из земли кускам.

Изогнувшись под щитом, он одной рукой и шеей удерживал стенд на плече над ближайшей к себе ножкой, а вторую руку с шуруповёртом вытянул, чтобы прикрутить стенд к дальней ножке, над которой указатель удерживала девушка.

– Ровно? – уточнил он, потому что не мог рассмотреть сам.

– Погоди, – стиснув зубы ответила Соня.

По покрасневшему лицу, Дима видел, как ей тяжело. Он бы и рад был отогнать девушку, но стенд оказался слишком здоровым, чтобы установить его в одиночку.

Соня несколько раз рванула щит на себя, пока обломок ножки не встал в зазор между «шинами».

– Давай.

Коротенько прожужжал шуруповёрт. Дима старался держать его так, чтобы Соне было как можно удобней распределять вес стенда на своих тонких руках, и от этого самому Диме пришлось скрючиться ещё больше.

– И ещё один, – предупредил он.

– Угу.

– Всё, отпускай.

Соня отпрянула. Грудь вздымалась, восстанавливая дыхание. Девушка провела рукавом по шее, вытирая бисерины пота.

Дима убрал плечо из-под щита и встал поудобнее. Закрепить вторую ножку стенда он теперь мог самостоятельно. Меньше чем через минуту указатель уже стоял без посторонней помощи.

– Сейчас ещё с этих сторон накину для верности, – объяснил Дима, вновь берясь за доски.

Какое-то время он снова работал ни проронив ни слова. Соня тоже старалась особо не лезть под руку.

– А тот мальчик… – вдруг опять начал Макаров, закончив с одной ножкой и взявшись за другую. – Мужики говорили, будто его из воды прямо в пижаме и вытащили.

Соня молчала.

Дима поднял на неё глаза, посмотрел секунду, и вернулся к стенду.

– Получается, он посреди ночи сбежал из дома. А ночи сейчас холодные. Не обулся, не оделся. И полез в воду купаться в пижаме.

Девушка пожала плечами:

– Какая-то тема для разговора, не очень…

– За ним раньше таких выкрутасов не замечали? Может он… как сказать… трудный был?

– Да вроде нет, не был, – задумчиво ответила Соня. – Ребёнок и ребёнок. Хотя, если подумать, кто его знает, что у них раньше было. К нам-то они переехали недавно совсем.

– Недавно – это когда?

– Ну может месяц есть, но не больше. Они, выходит, почти сразу, как указатель на дороге сбило, приехали. А тебе зачем?

– Да так… – расплывчато ответил Дима.

Он закончил, и отошёл от указателя туда же, откуда на него смотрела Соня.

Некогда тонкие ножки стенда распухли от накрученных с четырёх сторон досок. Вокруг «шин» теперь ещё было намотано по небольшому слою проволоки. Стенд стоял. Слегка накренившись, но стоял.

Соня молчала.

– Другое дело, да? – аккуратно прощупал почву Макаров.

– Да, – согласилась девушка и улыбнулась.

Дима ещё раз напомнил ей, что ремонт временный, и по-хорошему ножки следовало бы укрепить ещё как-то, или сделать новые.

Назад шли гораздо медленней и уже дольше молчали, но не слишком. Соня вскоре начала выпытывать у Димы, о чём краеведы пишут свои книженции.

– Мне интересны всякие поверья и присказки, которые люди друг другу пересказывают, – без увиливаний признался Дима.

– Ого! – Соня почему-то взбудоражилась. – А я-то думала ты как этот… Биянки какой-нибудь: кедр, клёст…

Дима покачал головой.

– А что, например, тебе рассказывали?

И остаток пути Макаров вспоминал безобидные вещи, которыми можно было поделиться. Как сельские дети, где Дима убил вампира, пытались с помощью блюдца и мела пообщаться с духом Цоя. Как старики рассказывали сны, в которых им виделся сияющий голубой шар, заманивающий на чердак, якобы этот шар – проводник в мир мёртвых. Как на одну деревенскую свадьбу, на которой Диме довелось побывать, приглашали местного колдуна и платили ему денег, чтобы защищал от порчи молодых. Он рассказывал обо всём этом, и его больше совершенно не заботило, как от его одежды пахнет.

Соня внимательно слушала, временами смеялась и переспрашивала, а когда подходили к Тихозёрке воскликнула:

– И неужели люди и вправду во всё это верят?!

– Во что только люди не верят… В лешего разве что. Только шуточки и пародии на старинные былички травят иногда.

И тут девушка неожиданно насторожилась:

– А ты про мальчика утонувшего расспрашивал, чтобы тоже небылицы послушать?

Дима честно кивнул:

– Пока всё как небылица и выглядит.

– Это серьёзно!

– Я и не смеюсь, – без шуток ответил он.

Когда вернулись к постоялому двору миновал уже пятый час. Макаров вернул Сонины инструменты и оставшиеся доски, и попытался отказаться от еды – денег нет. Но девушка настояла.

Поев, и приняв душ, он выспросил, где можно найти местное отделение полиции, а затем направился туда.

«Посмотрим, какие небылицы расскажет участковый, – думал охотник. – А там и решим: несчастный случай это, или сверхъестественный».

III: Спи спокойно

Участкового Дима встретил во дворе отделения и вместо того, чтобы переносить разговор внутрь, Макаров угостил человека в форме сигаретой. Подымили, поболтали.

Это был молодой ещё мужчина, не старше сорока лет, среднего роста и грузный. Вся немалая масса его тела сосредоточилась в животе, образовав под мундиром идеальной формы шар. Кожа лица успела изрядно пострадать от выпивки и табака. По тому как с неохотой выговаривал слова, он производил впечатление человека вялого и ленивого. Тем не менее, когда Дима представился краеведом и выразил интерес к несчастному случаю, в маленьких влажных глазах полицейского отразились неподдельные участие и досада.

Они немного поговорили, пока огонь пробирался от кончиков сигарет к фильтрам.

– Да эт, конечно, необычно, – согласился полицейский, представившийся капитаном Соломахиным. – Но будь уверен, я своё дело знаю. Никто к Зубареву в дом не пробирался. Зубарев – эт фамилия егойная. Я у их там всё осмотрел, когда Митька пропал. Никаких следов взлома – малец сам учапал, эт факт.

Соломахин сделал глубокую затяжку и задумчиво выпустил изо рта облако дыма, безуспешно попытавшись придать ему форму кольца.

– А хотя пади его разбери. Мож и обычно. Кто их знает? Они же тут недавно вот, – рассудил участковый. – Петька – в смысле Зубарев – он же как-то сразу смекнул, что пацана надо на озере смотреть. Сами-то мы – я, да местные – ну никак спервоначала не поверили. Чего малому там было ночью делать? Или даж спозаранку, если б утром улизнул. А Петька упёрся и побежал смотреть. Вот и думай. Пади знал чего? Мож, уже были эти… Пред-цен-ден-ты, – чётко выговорив каждую букву, дополнил свои мысли Соломахин. – Мож, он у него был того: со странностями.

Докурив, полицейский лениво уронил окурок себе под ноги. Макаров огляделся по сторонам – кованная урна стояла во вмонтированной в крыльцо подставке у самой входной двери участка.

Дима, будучи от цели в пяти шагах, щелчком отправил в неё окурок.

– Да… Жалко, конечно, мужика, – вздохнув, как бы подрезюмировал Соломахин. – Прямо полоса.

– В смысле? – заинтересовался Дима. – У него ещё что-то случилось?

– Агась, случилось. Они когда к нам сюда переезжали из Ореховки, эт соседняя деревня километров двадцать четыре что ли, то у девки егойной – Петькиной – живот был уже, как у меня. Девятый месяц. Я ему… Да что я – все говорили: свози ты девку в город, тут ехать-то не многим больше часа, а то и меньше. Положь в больницу, а то мало ли. У нас вот так чего случись, даже акушера во всей деревне нету. Из докторов только Тёмка Рогов, и тот звериный. А он, ну Зубарев, только и отвечал, мол, успеется. Ну вот и не успелось. Момент подошёл рожать посреди ночи. Он дурак даже скорой и не вызвал. А зря! Схватки – штука долгая, ночью на дорогах никого: успели бы как миленькие. В итоге только Рогов им и помогал, а деревня вся уже на утро самое и узнала, что случилось. В общем, мёртвого родила.

Макаров сочувственно покачал головой. Соломахин печально цокнул языком, мол: «Вот как бывает», и добавил:

– Девка чуть умом не тронулась: по улицам носилась, волосы на голове рвала!

– На следующий день что ли носилась? – поразился Дима.

– Прям на утро, – кивнул участковый, нисколько не удивляясь. Он, видимо, вообще мало чему удивлялся. – Не то чтобы прям, как угорелая: эт я уж так, для словца. Зато крику, ты не представляешь!.. Оно и понятно – когда такое… Там орала, там орала, не дай божé! Потом вроде как с места сорвалась и назад в Ореховку утопала. Ну эт так Зубарев говорит. Вернее, она ему так сказала, с его слов опять же.

– И что, её никто даже не ищет? – насторожился Макаров.

Соломахин почти задорно хохотнул:

– Да чего эт никто? Вот он я. Ищу.

Это были не пустые слова. Дима ещё с начала разговора заприметил на участковом высокие прорезиненные сапоги, испачканные влажными комками грязи. Хотя сами дороги кругом выглядели сухими.

– В одиночку?

– Ну так, – Соломахин почти виновато развёл руками. – А кому ещё? Работа такая. Мож, всё-таки чаю?

Тихозёрский полицейский участок оказался помещением маленьким и лишённым приличного ремонта. Дима готов был держать пари, что если здесь не проводить влажную уборку, то уже через неделю участок будет выглядеть заброшенным.

На входе перед дверью не оказалось ни турникетов, ни окошек, а только узкий еле освещённый коридорчик с парой больших деревянных дверей. За аркой в конце коридора Дима успел заметить решётку: то, видимо, была камера предварительного заключения. В нескольких шагах от порога приставленные к стене стояли низкие, сколоченные вместе деревянные стульчики.

– Вправо, – подсказал Соломахин, и Дима не стал задерживаться в тесном коридоре.

Личный кабинет участкового представлял собой квадратную комнату четыре на четыре Диминых шага, посреди которой стоял стол, а за ним большой металлический сейф и горшок с цветком на нём. На окне горшку места не нашлось: там стоял электрический чайник, были свалены бумаги и кое-какая канцелярия. Стены украшали карта окрестностей Тихозёрки и флаг Российской Федерации. В общем и целом ничего необычного.

Соломахин подошёл к зарешёченному окну, снял крышку с электрочайника, заглянул в него, а после, буркнув: «Садись пока», вышел с чайником.

Дима опустился на жёсткий деревянный стул с высокой спинкой, пробежал кабинет глазами, но ничего интересного не нашёл. Кроме, разве что, припрятанной за гардероб металлической таблички: «Милиция», сохранённой, видимо, на случай, если высшему руководству страны снова ударит моча в голову, и они опять затеют игры с переименованиями.

Но Дима надеялся увидеть не табличку, а фотографию, фоторобот или хотя бы текстовую ориентировку той самой, сбежавшей в Ореховку женщины, но если такие у Соломахина и были, он отчего-то не держал их на виду. Какой-либо информации, указывающей на утонувшего мальчишку, Дима тоже не заметил.

Участковый вернулся, поставил воду греться, а затем тяжело свалился на стул и принялся переобувать свои грязные резиновые сапоги.

Несмотря на то, что Макаров недавно принял горячий душ, он всё ещё носил ту же самую заношенную одежду, и в душном кабинете к запаху кислой футболки скоро прибавился запах ног Соломахина.

– Ух! – прокомментировал тот. – Приятно как, стянуть уже. А то совсем спрел!

Закончив, он вынул из ящичка две пожелтевших кружки, и брякнул ими по столу. После чего отодвинул в сторону настольную лампу и стационарный телефон, а на их место вытащил упаковку чёрного чая.

– Ты, Диман, какой любишь, чёрный или зелёный?

– Без разницы.

– Значит чёрный. А то я энтот зелёный не понимаю. Даже воду не покрасит, – участковый весело хохотнул и добавил: – Только сахару нема. Ты как без сахара, нормально?

– На халяву и соль – сахар, – сам собой отзеркалил Макаров, хотя говорить поговорками обычно не в его манере. Очень заразительной оказалась чудная простоватая речь участкового.

Соломахин фразу оценил, шумно рассмеялся и разлил обоим кипятка.

Пришла очередь Димы поработать языком. Он подробнее поведал полицейскому о своей краеведческой книге, повторил те же истории, что недавно рассказывал Соне: о детях, вызывающих духов, о стариках, кого в могилу зазывают сны.

– Эвона ты какую книжку значить пишешь, – подивился участковый. – Похвально. Похвально… А я-то думал, про птичек чего-нибудь, про цветочки… Черновик-то есть?

– Есть, но я вам его не покажу. Никому не покажу, пока не закончу.

– А ничего, я не обиделся, – махнул рукой Соломахин, хохотнул, и потянул немножко чаю. – Ты бери печенюшки.

– Спасибо, я вот-вот только поел, – оправдывался Дима, но всё же одно печенье взял. – А почему жену Зубарева ищете только вы?

– Да-к а кто ж ещё её будет искать?

– Ну… Люди. Мне казалось, народ в деревнях сплочённый. Вроде бы женщина только что после родов, неокрепшая ушла куда-то… Не знаю… Пешком?

– Пешком, – подтвердил Соломахин и невинно улыбнулся. – Ну как сказать, после родов?.. Немного-таки дома повалялась, но в целом – да… Да ты не переживай, это она только так сказала, а сама по Тихозёрке где-то и бродит, потому её искать никому кроме меня в голову не приходит. Вот если б взаправду с дурняка в лес ушастала, тогда да, тогда б уже вся деревня на ушах стояла. А то ж она на самом деле ночами тут где-то и воет, чо её с каждой щели слыхать. Мне люди только и жалуются на неё, а Зубарев, сколько не приставал к нему, отнекивается, дескать – дома не живёт, а ему обещалась в Ореховку уйти. Но ему – Петьке в смысле – теперь особо дела до неё нет: оно понятно, раз мальчонка утонул. Но я-то округу каждый день прочёсываю. Девки его не находил. А жалобы всё докладываются. Сам-то я её не слышал – сплю, слава Богу, крепко – но вряд ли все разом брешут. А вот, чтобы кто-то её увидел: такого не говорили. И мне думается, что её кто-то из местных прячет. А ещё скорее, что она сама о том просит, чтоб её Зубареву назад не выдворили.

– Почему? – не понял Дима.

Соломахин смачно захлюпал чаем и махнул рукой:

– Да пади ещё разбери этих баб. Бабы – они и есть. Одно слово… Ну я думаю… Как бы, эт самое, объяснить-то ещё, чтоб тебе понятно было?.. Ну в общем, есть у меня такое подозрение, что она просто стыдится мужика своего: в глаза ему, в смысле, смотреть, раз родить не смогла.

Дима отхлебнул из своей кружки и попытался восстановить в голове порядок:

– А что у девчонки была за проблема, не знаете? Вроде молодая, говорите, и двоих уже родила.

Соломахин ненадолго впал в ступор.

– А! Да-к эт не та баба, – сообразил он наконец. – Не жена. Петька молодуху себе нашёл, она быстрей залетела, даже не успели расписаться. Жили гражданским браком. Видать, чтоб под венец с животом не идти.

– А жена где?

– Да хрен её знает, говорю ж, к нам приехали уже таким составом, – неожиданно участковый сделал паузу и напустил на себя серьёзный вид. – Я к тебе, Диман, вот какой интерес имею. Парень ты сообразительный, вопросы хорошие спрашиваешь, и я тебя не просто так к себе пригласил чаи гонять. То есть, конечно, мож и просто так отчасти: участковое ремесло, оно, знаешь ли, подразумевает чтоб ты, эт самое, как говорится, со всеми своими был на короткой ноге. Я с тихозёрскими стараюсь хорошо общаться, всех в лицо знаю, вот и ты, раз уж новенький, будь дорогим гостем, и вот эт всё… Но, но, но… Ты и сам заметил, Диман, деваху особо искать никто не рвётся, а мне б помощь не помешала: а то деревня мож и маленькая, да её хоть до белого колена обшарпать можно и хрена лысого найти. Так что ты просто имей в виду, если увидишь где Алинку, мне сообщи сразу, только не спугни. Алинка – эт, стало быть, имя её. Девки зубаревской.

– Не вопрос. А как она выглядит?

– Да девка и девка, – Соломахин почесал затылок. – Была бы фотка какая, я б тебя снарядил. Стриженная она коротенько очень, под мальчонку. Но сиськи будь здоров, так что с мальчишкой ты её вряд ли спутаешь. Она у нас тут одна на всю деревню, кто себе так волосюхи обкорнал, значит с одного взгляда распознаешь.

Дима кивнул и добил свой чай.

– В общем, – подытожил Соломахин. – Твой интерес я, думаю, удовлетворил. Про всё тебе рассказал, пиши – не хочу. Имена только поменяй, не забудь, а то не хорошо получится, ребёнок всё-таки умер.

– Конечно, – закивал Макаров. – Это само собой. Да я, может, и не буду ещё ничего писать. Если никакой байки не сложится.

– А тут ничего и не сложится, – компетентно заявил участковый. – Мальчик сам учапал. Я всё перепроверил. А на кой хрен он на это озеро треклятое один попёрся, эт уже не ко мне вопрос, а к докторам, которые по этой, – он свистнул, повернув палец возле виска, – по кукушке. Но ты помнишь, да? Когда своих кукушек и зябликов полезешь на дерево искать, тоже оттуда там вниз поглядывай. Вдруг Алинка попадётся.

Они обменялись крепкими рукопожатиями. Соломахин даже поднялся из-за стола и похлопал Макарова по плечу, словно они были уже сто лет знакомы.

Полицейский проводил Диму на улицу. Бухнула тяжёлая металлическая дверь участка и Макаров остался наедине со своими мыслями.

Вместо ответов он получил только больше вопросов. По-хорошему стоило бы, наверное, наведаться к самому Зубареву. Дима немного посмаковал эту мысль и решил пока отложить из соображений такта, да в надежде, что ещё успеет подвернуться удобный случай. Так что вместо дома Петра Васильевича, Макаров направился за пределы деревни, к самому озеру.

Охотник зорок.

У отцовских правил не было номеров, иначе в них запросто можно было бы запутаться. С самого начала существовало всего несколько базовых. Шесть или семь. Остальные Макаров старший объявлял по случаю, когда Дима в очередной раз его чем-то не устраивал.

Охотник зорок.

Дима уже забыл, какая причина повлекла за собой рождение этого правила. Скорее всего, когда он только учился «читать» следы. Заметить в примятой траве отпечаток копыта и понять, кому он принадлежит, на самом деле не так просто, как может показаться за просмотром фильмов о краснокожих индейцах. Во всём нужна практика. Море практики.

Отец не хотел инвестировать в Диму своё время. Ему нужен был готовый боец. Сиюминутно.

Поначалу, когда Диме что-нибудь не удавалось с первого раза (а ему никогда и ничего не удавалось с первого раза), отец стискивал зубы и в полголоса матерился. На себя. Ругал себя, что слишком поздно стал брать сына на реальную охоту. Его самого Димин дед сделал своим напарником ещё сопляком. Тринадцать лет против семнадцати. Отец ругал себя, за то, что дал Диме возможность «пожить как все». Ходить в школу в промежутках между метаниями ножей в дощатую стену сарая на заднем дворе. «Как все» – так он это называл.

Макаров старший подстрелил своего первого скверника, в том же возрасте, когда Дима ещё только стрелял по бутылкам.

Позже отец всё-таки перестал ругать себя, и тогда объём его правил начал расти с невероятной скоростью.

«Охотник зорок», – так он пытался сдерживать свою нетерпимость. Но Дима всё равно её чувствовал.

С восточной стороны к Тихозёрке прилегал жиденький бор, обещавший стать гуще, если кому-нибудь взбредёт в голову отправиться туда поглубже. А с северной, в направлении турбазы, пространство представляло собой почти чистое непаханое поле, всюду поросшее травой по пояс. Кое-где неуместно торчали крошечные одинокие деревца, но в основном лесные границы отсюда виднелись разве что на горизонте. Зелень, хоть её было и море, всё же старалась не подступать к грунтовой дороге, наезженной автомобильными колёсами, из-за чего Макаров хорошо её видел и легко добрался до места.

Он ожидал найти здесь какую-нибудь невысокую декоративную оградку по периметру турбазы, всеми брошенную и заросшую кустарником или плющом. Высокую ржавую арку с выцветшими буквами: «Тихое Озеро», а за ней плотно застроенную курортную зону, с асфальтированными аллеями, затравенелым теннисным кортом и множеством пустующих качелей и каруселей, попорченных ветром и осадками. Но ничего подобного не обнаружил.

Это была почти дикая местность внутри плотного леска. Присутствие на ней некогда человека выдавали только узкие тропинки, в редких местах вымощенные камнем, поросшие травой и ныне едва заметные. Кое-где в хаотичном порядке, будто рассыпанные зёрна, догнивали маленькие бревенчатые хижины для гостей.

Когда Дима вышел к воде, то не увидел ни причалов, ни пляжа, ни свидетельств их прежнего существования. Ничего. Озеро осталось практически не тронутым людьми за исключением одной крохотной деревянной беседки, видневшейся вдалеке.

Макаров не стал обшаривать весь берег, справедливо рассудив, что кто бы ни пришёл сюда в злополучную ночь – босоногий ребёнок с помутневшим рассудком, злоумышленник или сверхъестественное существо – никто не стал бы далеко заходить, чтобы осуществить задуманное. Впрочем, тут Дима легко мог ошибаться, так как не нашёл ничего интересного, только следы, оставленные не так давно большой группой людей, по-видимому, экспедицией деревенских, выловивших Митьку.

Осмотрев окрестности берега, Дима вынул из пачки сигарету, даже вставил её в зубы, но внезапно передумал и убрал назад. Не тащить же окурок четыре километра в руке назад в Тихозёрку. В карман тоже не положишь. Бросить в траву – не к лицу. Макаров здесь, «чтобы очистить эту землю», а не засорять.

Плюс ко всему – он уже достаточно выкурил сегодня, нужно как-то себя ограничивать. Хотя бы иногда.

С недовольным видом Макаров затолкал пачку обратно в джинсы и ещё раз окинул озеро внимательным взглядом. Тут было очень красиво. Из-за плотно растущих деревьев к воде не проникал ни малейший ветерок. Ничто не тревожило её гладь, она обернулась идеальным зеркалом, и стала больше похожей на портал в другую реальность, скопированную с нашей до последнего камня. Там, за стеклянной стеной, по краям виднелись зелёные макушки деревьев, таких же как те, что окаймляли здешние берега. А центр водоёма взял себе нежно-голубой цвет неба, распростёртого над ним. Умиротворяющая панорама.