Пение мёртвых птиц

Вообще, удивительно, что в такой небольшой деревне, как Тихозёрка, где все улицы, проезды и переулки можно перебрать по пальцам, в принципе есть гостиница. Зачем? Кто сюда приезжает? Может, тут раньше был какой-нибудь детский лагерь или санаторий? Возможно… Но если они когда-то и существовали, сегодня уже канули в лету.

Проходя во второй раз мимо красной крышки гробика, Дима ненадолго остановился.

Убитых горем родителей во дворе не было, как и брата покойного, о котором успел упомянуть Кузьмич.

Если только этот болтливый старичок ничего по незнанию не напутал, то что-то со здешним утоплением нечисто.

Макаров обязательно разберётся что к чему.

Впрочем, на это его толкало не чувство справедливости, а скорее желание реабилитироваться в собственных глазах. Дима старался относится к своему ремеслу совершенно спокойно. Если всё вокруг принимать близко к сердцу, то здоровья надолго не хватит. Ведь в том и заключается главный парадокс охоты на бестий – ты не сможешь никому помочь, пока уже не будет поздно. Кто-то должен стать жертвой: только так скверники могут обнаружить себя.

Конечно, из любого правила есть исключения, но на то они и исключения, чтобы встречаться исключительно редко. И на то чудовища и чудовищны, чтобы причинять вред всему вокруг себя. Вспомнить хотя бы того грызозуба; сколько лесного зверья он успел загубить? Что уж и говорить о тварях, привыкших обитать по соседству с человеком. В каком-то смысле Тихозёрке даже повезло: обычно прежде, чем скверник успевает привлечь к себе внимание охотника, жертв накапливается намного больше одной.

Дима ещё учился в школе, когда его отец услышал об актах каннибализма на Камчатке. Из шести человек, подвергшихся нападениям, выжил только один, и отец решил проверить – на всякий случай.

Выжившего содержали в военном госпитале. Пятьдесят процентов кожного покрова на его лице было съедено. Остался один глаз. Голову обмотали бинтами. На левой руке не доставало четырёх пальцев.

Врачи, конечно, никого к нему не пускали, но ночью Димин отец тайком проник к койке несчастного, чтобы поговорить. Когда охотник спросил о том, что случилось, тот смог выдавить из себя лишь несколько слогов.

«Хаш», – не то сказал, не то прохрипел он увечным горлом и тут же умолк, открывая и закрывая рот, хватая воздух, пока измученный взгляд единственного уцелевшего глаза примёрз к ночному гостю. «Та», – случайный звук, как будто недоеденный калека просто выдохнул частицу своей боли, попытался её отхаркнуть, но не вышло. Он молчал, и воздух тихо свистел, вылетая сквозь бинты в том месте, где у человека должен быть нос. Макаров старший терпеливо выжидал, что он скажет. Только терпение охотника подошло к концу, и он начал было задавать наводящие вопросы, несчастный ухватил здоровой рукой его руку, подался, как мог невысоко, вперёд и булькающей глоткой прорычал: «Р-р-р-р-у».

Стало ясно, что других сведений от него получить невозможно.

Три выживших слога Макаров старший сложил в слово – хаштару – чтобы использовать его, как рабочее название скверника, пока не будет установлен его точный вид.

Позже оказалось, что нет такого вида: на Камчатке зародилось новое, доселе небывалое чудовище. Скверна течёт и меняется, подстраивается под изменчивый мир.

То, что за убийствами стоит не человек, было понятно практически с самого начала. Ведь все нападения происходили недалеко от мест больших скоплений людей, но никто не слышал криков жертв. Несчастных пожирали живьём буквально в нескольких шагах от ничего не подозревающих горожан. Можно было предположить, что тела переносились после смерти, но лужи крови указывали на обратное. И при том никаких следов ядов в телах убитых токсикологи не нашли.

Ответа на парадокс могло быть только два. Или какой-то хитрый психопат заморочился со сложной инсталляцией: ловил жертв в удобных местах, убивал вдали от свидетелей, собирал их кровь, а затем каким-то образом незаметно подбрасывал трупы в парки, скверы, на набережную… Причём работал молниеносно, по словам судмедэкспертов, отмеривших время смерти, да и с кровью уж как-то очень ловко обходился: если и терял, то совсем какие-то незаметные крохи.

Или всё-таки не обошлось без Скверны – и, как теперь известно, именно этот вариант оказался правдивым.

Почему жертвы не звали на помощь, отец Димы выяснил позже. Всё из-за способности хаштару подавлять волю человека. У беспомощных, пожираемых заживо людей оставалась последняя привилегия – выплёскивать свою боль криком, но хаштару отнял и её.

Они встретились впервые именно там, в госпитале. Когда Макаров старший тихонько покинул палату выжившего, его сразу насторожила темнота в коридоре. В госпиталях всегда горит свет по ночам, и когда охотник пробирался внутрь, свет горел, как и положено. Но тут он погас.

Наверняка одноглазый выживший был уже убит, потому что чудовище напало на Макарова старшего сзади, со стороны палаты. Чёрные, контролирующие разум пальцы легли ему на череп. Однако тёмная сила Скверны не подействовала на охотника, тот ловко выломал бестии руку и завязалась драка.

Хаштару двигался с непостижимой для человека скоростью. Он как будто наполнил собой весь коридор госпиталя. К тому же – чёрный – он оказался почти невидим в темноте.

Отец Димы вертелся, как ураган, отмахиваясь от чудовища ножом, но скверник всё равно умудрялся наносить ему рваные раны одну за другой. Прошло не больше пяти секунд, прежде чем Макаров старший успел выхватить и включить фонарик, но и этих мгновений хаштару хватило, чтобы изодрать и вымотать охотника. Зато под лучом света бестия сразу же замедлилась до человеческой скорости и сбавила натиск.

Тогда охотник отступил вглубь коридора, выискивая выключатели. Ни один не сработал. Макаров старший продолжал держать хаштару на расстоянии под лучом фонаря, подбираясь всё ближе и ближе к электрощитку. Поравнявшись с целью, он лишь на мгновение отвёл от бестии фонарь, чтобы подсветить себе пробки.

Когда на потолке замерцали продолговатые люминесцентные лампы, чудовище уже исчезло.

С такой странно-мыслящей тварью Макарову старшему прежде иметь дело не приходилось. Хаштару не только отключил свет (именно отключил, а не выдрал электропроводку с корнями), он также убил дежуривший ночью персонал госпиталя. Очевидно убийства были совершенны не ради еды, а чтобы добраться до жертвы. Раны читались легко: один точный удар по горлу – быстро и практично. Словно заметающий следы убийца вернулся за свидетелем.

С того дня хаштару обернулся для Макарова старшего главной охотой в жизни. Девять жертв на Камчатке. Ещё двадцать одна в течении нескольких лет, пока охотник гонялся за чудищем по всей Восточной Сибири.

Со временем отец понял, что не изловит тварь в одиночку. Тогда он, наконец, взялся за Диму. Они стали охотиться вместе, чтобы Дима набрался опыта.

И вот, относительно недавно в Петербурге, хаштару снова заявил о себе, убив ещё двух человек.

Дима подобрался к чудовищу так близко, как никогда не удавалось его отцу. А затем, он упустил его…

И против всех перечисленных смертей только один утопленник в Тихозёрке.

Да… Местным ещё повезло.

Дима неторопливо брёл между похожими один на другой домами с табличками, подписанными типичными «советскими» названиями: «Комсомольская», «Победы», «Краснознамённая». Прошагал мимо ларька с красной вывеской «Продукты», добрался до почти такого же, но с уже «синими» «Продуктами», свернул, как и предписывал Григорич направо и, спустя несколько минут, вышел к административному центру – на улице «Мира».

Асфальтированная дорога, хоть и пребывала в плачевном состоянии, могла гордиться своей выдающейся сохранностью в сравнении с теми, какие Дима уже успел лицезреть.

Вдруг затренькали знакомые любому уху металлические звоночки: Дима оглянулся и отступил на шаг – мимо, поднимая пыль и ветер, тотчас промчались несколько мальчишек на велосипедах, по виду, передаваемых по наследству от четвертого колена. Потускневшие катафоты, надетые на спицы, не сияли, как от них ожидалось, но это мало заботило велосипедистов. Одетые в застиранные футболки, а кто и с голым торсом и майкой, повязанной прямо на лбу, они кричали на всю улицу и гнали, что было дури наперегонки. Доехав до некоего ориентира известного только им, свернули и скрылись так же быстро, как возникли.

Последние отзвуки их погони осели вместе с пылью, и улица погрузилась в прежнюю тишину. Дети представляли собой единственный видимый глазу намёк на жизнь в Тихозёрке. Они скрылись – и жизни не стало. И не стало почти ничего, за что бы мог зацепиться глаз.

Разве только за одинокую дворнягу. Полная противоположность энергичной ребятне. Собака бродила неподалёку, то и дело укладываясь где-нибудь полежать. Всякий раз её что-нибудь не устраивало. Она поднималась и проделывала ещё несколько ленивых шагов прежде, чем снова улечься. И больше ничего. Олицетворение всеобщей местной вялости и досужия.

Несколько минут спустя, Дима стоял возле дома с гостиничной вывеской, докуривая сигарету. Он уже начал оглядываться в поисках урны, когда вдруг услышал девичий голос:

– Только не бросай на землю!

– Нет-нет, я как раз смотрел, куда можно.

Дима обернулся.

На крыльце стояла среднего роста девушка, лет двадцати, двадцати двух, одетая по-домашнему во всё «рабочее», с платком на голове, из-под которого кое-где выглядывали русые волосы.

– У нас нет урны, – засуетилась она. – Подожди секунду.

Девушка скрылась в доме и через мгновение уже выскочила со старым металлическим ведром:

– Вот: брось сюда, – сказала, открывая калитку.

Дима так и поступил. Подался чуть вперёд, проводил взглядом окурок, отступил на шаг, затем, поднимая глаза, как будто случайно заглянул девушке в лицо – чистое, без родинок – и тут же отвернулся.

– Спасибо. А то нет сил всё тут каждый раз убирать.

– Вы – Соня? Это ваша гостиница?

Дима качнул головой на вывеску, а после опустил на девушку мягкий, широкий взгляд.

– Постоялый двор, – поправила Соня. – Мы с мамой живём в правой части дома, а с этой стороны сдаём комнаты. Хотел заселиться?

Поставив ведро около ограды, она выпрямилась, невольно ответила на взгляд Макарова и на миг как будто оробела.

Помимо родового ремесла, мужчины в семействе Макаровых передавали друг другу необыкновенный цвет глаз. Радужка казалась на первый взгляд карей, но при внимательном рассмотрении под нужным углом наливалась чародейской позолотой. Эта особенность в сочетании юным лицом Димы, объединяющим в себе благородную мужественность и почти женскую нежность, всегда оказывала особый эффект на девичьи сердца. В средней школе девчонки посбивали все углы, бегая за ним. Одна даже писала стихи, в которых говорилось, что у него «солнце в глазах».

Но Соня уже не сопливая девочка, и наверняка одного внешнего вида оказалось бы мало, чтобы вот так запросто смутить её.

Оказалось бы, кабы жила она в городе, а не в «стареющей» Тихозёрке, где местные, как успел подметить Дима, или много старше Сони, или совсем ещё дети. Подобные деревни не могут дать современной молодёжи ни интересной работы, ни безбашенного отдыха. А уж в самой Тихозёрке, на первый взгляд, даже хозяйства толкового никто не вёл. Из развлечений, скорее всего, одно пьянство, драки и бесконечные сплетни. И всё Сонино поколение, наверняка, закончив школу, перебралось в город на учёбу, а сама она осталась тут, помогать матери управлять домом. Одинокой матери: «Мы с мамой», отца она не упомянула.

Дима взял небольшую паузу, пока подыскивал нужные слова: «Какая она? Как подобрать к ней ключ?».

Для начала, и это прежде всего бросалось в глаза, Соня – девушка видная, чего не скрыть под неряшливостью «рабочей» одежды. А раз другие молоденькие красавицы, как Макаров только что предположил, перебрались в город, Соня точно находится в центре всеобщего внимания. Весьма вероятно, внимания «грязного».

Дима не раз видел, как в других, подобных деревеньках, мужички, что ни пятница, нажираются и начинают приставать к своим «первым на селе», при том у самих уже и жёны, и дети давно. Девушка в таких обстоятельствах или становится одной общей «подругой», или превращается в камень, выдавая отворот-поворот быстро, каждому и не глядя.

Соня, без сомнений, пошла по второму пути. О том свидетельствовал прежде всего её облик: она уделяла минимум внимания поддержанию собственной красоты, а может быть и вовсе намеренно (хоть и безрезультатно) скрывала её, не желая и впредь оставаться объектом вожделения деревенских пьяниц.

Охотник внимателен.

Хотя, пока всё это только домыслы. Диму долгое время приучали наблюдать, подмечать и дорисовывать картину мира до некой «условной полноты». И конечно, наспех сделанные выводы зачастую в последствии рушатся, потому как невозможно предугадать всего: действительность многообразна и неожиданна. Но наличие «рабочей версии» помогает сохранять чувство ориентации в пространстве, что порой оказывается важным не только на охоте, но и в быту.

К тому же, если отбросить сомнения, строгий, почти агрессивный взгляд девушки, сменившийся внезапной робостью, прекрасно вписывался в теорию. Соня словно «одичала» от отсутствия адекватного, не хамского общения с противоположным полом.

Внутренний нравственный стержень настойчиво запрещал Макарову злоупотреблять подобными вещами. Однако сейчас ему требовался ночлег, который нечем было оплатить. Поэтому Дима пустил в ход всё своё обаяние и показал очаровательную улыбку, которую ещё в школьные годы часами отрабатывал перед зеркалом.

– Мне нужно где-то переночевать, – вместо прямого ответа произнёс он, слегка пожимая плечами, как будто извиняясь за слишком долгую паузу, самого себя и предстоящую глупую историю разом. – Сегодня и завтра. Я путешествую, а мой автомобиль сломался. – Он потерянно указал большим пальцем себе за спину, где, конечно, не было никакого автомобиля, и снова неловко осклабился.

Чтобы убедительно улыбаться, нужно расслабить нижнюю челюсть, иначе улыбка будет выглядеть, как оскал. И не стоит забывать о мышцах в уголках глаз. Проще всего, конечно, быть искренним, но и без этого вполне можно обойтись.

– Отлично! – как одуванчик, пробившийся через асфальт, Соня воспрянула и расправила плечи, будто ощутила на себе роскошное платье вместо грязной куртки. – У нас очень уютные комнаты! Для путешественников самое то. – Она довольно упёрла руки в боки, а через секунду безотчётно махнула рукой на свой постоялый двор, словно без этой указки у Димы был шанс его не заметить, и радостно сообщила: – Все номера свободны!

Её лучезарная улыбка озарила Макарова. Тот на секунду стушевался и отвернулся слегка в сторону. Одно дело без остановки смотреть расслабленными глазами в лицо близким людям, но проделывать то же самое с незнакомцами – совершенно иной уровень. Здесь нужно долго тренироваться: если взгляд сам собой сосредоточится, собеседник начнёт чувствовать, как будто его сверлят. Тогда о всякой лёгкости в общении можно забыть.

– Но тут такое дело…

Этими словами Дима выиграл себе несколько мгновений на передышку, собрался с силами, и снова повернулся к Соне на вдохе:

– Понимаете… У меня совсем нет денег.

Набранный воздух заметно расширил диафрагму, отчего Макаров и сам стал как будто чуточку больше. Едва заметный эффект, но уверенность Сони мгновенно разбилась о него: девушка невольно отступила.

– Как?

И только.

Непонятно, чем отвечать на такой короткий вопрос, но если стоять и ничего не делать, Соня может просто «сорваться». Поэтому Дима тоже отступил на шаг, оставляя перед собой вакуум, который девушка сейчас же заполнила собой, машинально двинувшись следом.

– Путешествую налегке, – совершенно искренне сконфузился Макаров и развёл руки.

– Налегке далеко не уедешь, – дипломатично прокомментировала Соня.

По её лицу Дима понял, что слова прозвучали строже, чем она сама рассчитывала. Вдобавок он легко вытерпел колкость, отчего девушку снова «отбросило» назад, как если бы она попыталась сокрушить стену, вооружившись мечом.

– Да, – согласился Макаров, наступая. – Время от времени я подрабатываю. То тут, то там. В городе всегда есть деньги для тех, кто умеет работать руками. Небольшие, но хватает на бензин и еду.

Глаза Сони метались: она то начинала рассматривать Диму, то через секунду, уже стыдливо опускала взгляд, точно, чтобы поглядеть на него, ей приходилось смотреть против света.

– На бензин и еду? – немного загнанно переспросила Соня.

Дима приблизился слишком сильно и почти нарушил её зону комфорта, но вовремя нащупал черту и отпрянул.

– Да.

– А где же тогда ты спишь? – крепнущим голосом пробормотала девушка.

Казалось, будто она наконец уловила странный ритм «качель» их диалога, как Макаров тут же обманул её, внезапно подавшись вперёд.

Слишком близко: теперь Соне приходилось стоять, запрокинув голову, чтобы не пялиться Диме в подбородок.

– В автомобиле. На заднем сидении.

Девушка продолжала стойко держать взгляд. Дима позволил ей выиграть и в последний раз отступил.

– Вообще-то, если руки не кривые, то работа бывает не только в городе, – по-хозяйски сказала Соня, развернулась и направилась за калитку к крыльцу.

– Вместо денег дам спальню, – бросила она через плечо.

И это было полностью её решением.

Оказывается на трассе, за триста метров до поворота на Тихозёрку, раньше стоял красивый стенд с указателем, сообщающий, что повернув направо, водитель может обнаружить ночлег на постоялом дворе у Сони. С месяц назад поднялся сильный ветер, он уронил стенд и сломал несколько стареньких деревьев в самой Тихозёрке. Обошлось без происшествий, но с трассы стенд больше не был виден.

Соня уже поручала землякам восстановить указатель, даже оплатила вперёд, как водится, бутылкой. Той бутылки давно и след простыл, а работа так и не начиналась. Никакая ругань достижению консенсуса не способствовала. Стенд остался валяться там в траве, потому что Соне не на чем было забрать его в Тихозёрку. Она только накрыла указатель полиэтиленом для сохранности, а сама перешла в режим обиженного женского выжидания, не упуская шанса при каждом удобном случае капнуть на мозги лентяям.

Зато теперь Макаров получил отличную возможностью оплатить ночлег. Девушка снарядила его всем необходимым и отправилась с ним на пару к трассе, показать, где и что, да и просто проследить, чтобы на этот раз без дураков.

Путь оказался не близкий. Расстояние, которое автомобиль ещё утром покрыл за считанные минуты даже на тихом ходу, пешком ощущалось совсем иначе. Солнце теперь стояло высоко и припекало макушку да спину. В одной руке Макаров нёс ящик с инструментами, на другое плечо забросил несколько длинных досок, перемотанных проволокой. Под знойными солнечными лучами он быстро облился потом, можно подумать его дорожная одежда без того недостаточно пропахла…

Шагал быстро. Из-за разницы в росте Соня едва за ним поспевала. Она несколько раз пыталась завязать разговор, но тут же запыхивалась и отставала. Дима на то и рассчитывал: он слишком давно не принимал душ, и не хотел сбить девушку с ног неприятным запахом. Ведь ему нужно было сохранить некую загадочность в образе, если он всё-таки надеялся поселиться в гостинице бесплатно. А он надеялся. Очень.

Когда вышли в степь, задул прохладный ветерок. Коли так, Дима решил сбавить шаг и позволил Соне нагнать себя, предоставив ей место с наветренной стороны.

Ещё несколько метров по инерции проделали молча.

– И хороший улов приносил ваш стенд? – как бы невзначай поинтересовался Макаров.

Вообще он не мастак беседы вести. Он всегда предпочитал слушать и лишь изредка спрашивать. Вот и теперь вбросил хороший, как ему казалось, вопрос, в надежде спровоцировать Соню заполнить тишину самой.

Но та не особо разговорилась:

– Да.

Видимо, Соня уже примирилась с мыслью, что идти будут молча, и немного растерялась, когда Макаров вдруг подал голос.

Тогда Дима попробовал снова:

– Очень заметно его отсутствие?

– По правде, да. Очень!

После второго вопроса Соня, видимо, утвердилась в мысли, что Макаров спросил не для галочки и принялась рассказывать.

Постоянные клиенты у них с мамой – дальнобойщики, которые время от времени приезжают к местным торговать соляркой. А также другие водители с дальних маршрутов, коих, правда, уже поменьше. И те, и другие про постоялый двор в Тихозёрке знают сами. Дорогу находят безо всяких указателей и продолжают приезжать. Но выручки с них немного, о прибыли речь вообще никто не ведёт: лишь бы выйти на самоокупаемость после уплаты налогов и коммуналки.

Другое дело, когда был указатель.

– Трасса популярная, – рассказывала Соня, – машин ходит много. Нет-нет, да свернёт кто-нибудь на ночь. Случайные гости – штука шальная, но мало-помалу деньги собираются хорошие. Я бы, наверное, даже будь ты при деньгах, всё равно предложила бы такую сделку: очень указатель хорошо гостей добавляет.

Она немного подумала и исправилась:

– Нет, не предложила бы. Это как-то странно предлагать гостю работу, когда он хочет взять номер просто отдохнуть, да?

– Пожалуй, странно, – вынужденно согласился Дима.

– Да, – кивнула Соня.

Ветер на короткий момент перестал. Макаров стиснул зубы и слегка посторонился, но девушка сдвинулась к обочине вслед за ним.

Дима с тревогой следил за изменениями на её лице, но Соня или не уловила, или проигнорировала душок нестиранной футболки.

– Так что, даже хорошо получилось, что ты… путешествуешь налегке, – последние слова прозвучали с лёгкой подколкой.

Снова подул ветер, Дима немного расслабился:

– Мне пришлось так ответить, потому что я потерял мою табличку: «Работаю за ночлег и еду».

Шутку отпустил без особой надежды на успех, но девушка, к удивлению, рассмеялась.

Макаров с довольным видом поклонился и снова спросил о Соне. Он ещё со школы выучил – хочешь развлечь человека болтовнёй, позволь ему рассказать о себе. Людям нравится говорить о себе, как бы странно не звучала сама мысль. Не нужно быть самовлюблённым нарциссом, чтобы испытывать потребность поделиться с кем-то своими планами, мечтами, переживаниями, достижениями… Это вполне естественное желание для многих. Вот только отыскать хорошего слушателя бывает очень непросто. Потому на остаток пути Дима подарил Соне свои уши, задавая ей короткие, но правильные вопросы.

Девушка открылась. Рассказала, что хотела бы поступить в ВУЗ на архитектора, но не может оставить маму одну: та в преклонном возрасте, так как Соня у неё поздний ребёнок. Старший брат, по словам девушки, очень хорошо помогает им деньгами, однако этого всё равно не хватает, и содержать постоялый двор для них с мамой – дело первой важности.

– А ты давно путешествуешь?

– Да, – расплывчато ответил Макаров. – Давно.

Он поправил доски на плече, надеясь, что они помогут ему собраться с мыслями. Дима знал, что рано или поздно это случится – Соня попытается перевести разговор на него.

– Я бы много где хотела побывать. В Питере, например. Там очень красивая архитектура. А ты бывал в Питере?

– Совсем недавно.

– Ух ты, здорово! Расскажи, а какой он вживую?

Дима пожал плечами, немного задумался и ответил:

– Большой.

– Большой? Вау, – саркастично ответила Соня. – А в Москве бывал?

– Да.

– И как? Она тоже – большая?

Макаров коротко кивнул и, понимая, что от него ждут всё-таки более развёрнутых описаний, добавил:

– А ещё она воняет.

– Воняет?

– Ну да… Воздух такой… Как будто весь город курит. Только хуже. Потому что, если б просто курил, я бы не заметил, так как сам курю. А вот Москва вонючая.

Соня легонько хихикнула:

– Из тебя красноречие прямо-таки хлещет, да?

– Просто я… Обычно больше спрашиваю, чем рассказываю, – прямо ответил он.

– Почему? Ты что – полицейский?

На лице Макарова возникла едва заметная ухмылка:

– Ты уже второй человек за день, который об этом спрашивает. Но нет.

– Правда? А кто ещё так подумал?

– Кузьмич. Он мне бензин утром продал как раз.

– На бензин деньги были? – почти строго спросила Соня.

– На бензин и еду, да, – попробовал отшутиться Дима, но и сам заметил, что вышло не очень удачно. – Это были последние. Я собирался добраться до города и устроиться там кем-нибудь, но автомобиль не завёлся.

– Да я шучу, чего ты, – с ноткой смешинки ответила девушка. – Так, а чем ты всё-таки занимаешься?

Дима соврал, будто путешествует с целью написать книгу о крае, в связи с чем его интересуют самые разные истории, ходящие по деревням.

Он это давно придумал.

Дима почти не умеет врать, из-за чего ему пришлось разучить несколько «легенд» о себе заранее. Порой он проговаривает их за рулём, если едет по пустой дороге. Хорошо отрепетированная ложь звучит правдивей.