Теория поля

Она же щедро возвращала повсюду вокруг себя переданное ей тепло и заботу. Будто маленькое рыжее солнышко взошло в отдельно взятой квартире и наполнило ярким светом жизнь каждого человека, который попадал в поле ее действия. Дед называл ее принцессой, а отец – «моей маленькой волшебной феей». И никто из них уже не мог представить себе, как когда-то мог жить без этой девчушки.

Долгих девять месяцев микроскопический живой комочек растет где-то совсем рядом, в материнской утробе, и невозможно предугадать, кто же он такой, как будет выглядеть, с каким родится характером, кем станет. А как много зависит от этого! Он может сделать жизнь родителей прекрасной и удивительной, а может превратить ее в сущее наказание. Но если ребенок зачат в любви, рожден в любви и растет в любви, то никогда не сможет разочаровать своих родителей!

* * *

– Профессор, я инвертировал нашу пирамиду! – прокричал прямо с порога Козырев, буквально ворвавшись в рабочий кабинет Малахова.

Евгений Михайлович оторвался от какого-то расчета, поднял голову и поправил очки. Положил ручку на стол. Жестом указал на стул.

– Теперь давай, все то же самое, но спокойно и подробно. С чувством, с толком, с расстановкой.

Арсений присел на краешек стула, положил локти на стоящий рядышком стол и продолжил таким же возбужденным, но менее громким голосом:

– Я инвертировал пирамиду! Ну помните, мы вычислили форму, которая создает внутри себя максимальное искривление пространства? Мы еще тогда переживали, что фокус находится слишком близко к вершине, поэтому практически невозможно расположить там сколь-нибудь масштабный объект. Ну если, конечно, не строить еще одну пирамиду Хеопса. Потом Сафин доэкспериментировался до того, что до сих пор лежит в коме.

– Ну помню-помню! Как же, забудешь такое!

– Ну так вот. Посмотрите.

Он протянул несколько исписанных листков. Буквы и цифры плясали вкривь и вкось, строчки располагались под невообразимыми углами друг к другу, многие места были перечеркнуты или вообще замазаны ручкой в сплошные синие пятна, поля пестрели разнообразными пометками. Представлялось немыслимым, чтобы нормальный человек мог разобраться в таком беспорядочном нагромождении формул. Однако Малахов несколько минут внимательно изучал записи. В то же время Козырев пытался устно пояснить свои выкладки.

– Здесь используется одно, скажем так, не совсем обычное математическое преобразование. Я его сам придумал. Для предыдущего решения выполнялась закономерность: чем больше пирамида – тем сильнее эффект. Теперь все наоборот! Резонанс возникает извне и максимальное искривление пространства достигается там же, снаружи конструкции! И эффект нарастает геометрически с уменьшением размеров!

Он сделал многозначительную паузу, наслаждаясь эмоциональной реакцией своего учителя, после чего продолжил:

– И это еще не все. Теперь, внимание, самое главное! Сразу же за границей источника и вплоть до значительных расстояний от него полностью отсутствует градиент! Искривление постоянно! Вы понимаете, что это означает? Сама собой решилась задача, которую поставил перед нами трагический случай с Сафиным. Нет градиента – нет проблем! Пожалуйста, если ты внутри искривленной области, время для тебя течет иначе!

Разговор прервал телефонный звонок. Малахов поднял трубку, а Козырев собрался было выйти, чтобы не мешать, но Евгений Михайлович жестом остановил его. Минут через пять разговор завершился. Профессору потребовалось еще некоторое время, чтобы вернуть мысли к прежней теме.

– Грандиозно! – восхитился он, после того как Арсений повторил свою последнюю фразу. – Осталось только придумать, как попасть внутрь этой области. Ты уже размышлял об этом?

Козырев отрицательно покачал головой.

– Это очень важно, ведь в момент возникновения искривления градиент может быть очень сильным! То же самое, если ты попытаешься проникнуть в уже существующую область извне. Тебе в любом случае придется преодолеть градиент.

– Да ладно, что-нибудь придумается.

– Вот именно. Именно этого я и боюсь! Арсений, нельзя так легкомысленно относиться к проблеме. Я тебе потому это говорю, что прекрасно знаю твой характер. Ты сразу же захочешь все проверить на опыте. Не смей, слышишь меня! Хватит нам одного Сафина! Вспомни свой проигрыш в казино! У тебя жена, дочка, о них подумай! Я тебе запрещаю…

Малахов оборвал фразу на полуслове и недоуменно уставился на Арсения. Молодой человек смеялся.

– Учитель, если бы вы досмотрели до конца мои наброски, то ваши страхи моментально бы отступили. Я там на последней странице попытался изобразить форму конструкции, которая получается на основании теоретических вычислений. Право, я не знаю, кто сумеет изготовить подобное! Похожие рисунки я видел в попытках наглядно представить многомерное пространство Калаби-Яу.

Евгений Михайлович достал снизу последний листок и повертел его в руках, пытаясь определить, где верх, где низ.

– Н-да, пожалуй. Нарисовать-то непонятно как, не то что воспроизвести в натуре.

– И это только внешняя оболочка. А что там должно быть внутри!

– Ну ладно, – немного успокоился Малахов, – надеюсь, пока ты сумеешь изготовить столь непростое сооружение, мы успеем как следует все продумать.

– Нет, ну а как вам в целом? Что вы думаете обо всем этом?

Профессор пожал плечами.

– Тут может быть только два варианта. Либо решение верно, и тогда это поистине гениальное открытие. Либо ты где-то ошибся, и все это лишь плод твоей воспаленной фантазии. Математический аппарат довольно сложен, что же касается твоего преобразования… Слишком уж оно кардинально. Не похоже ни на что, ранее существующее.

– Я уверен, все верно!

– Ты излишне самоуверен, и ты это знаешь. Эх, сюда бы Георгия Николаевича!

– Я думаю, профессор, нам пока следует подождать с этим. Обнародовать такие результаты слишком опасно.

– А чем, собственно, мы рискуем? Допустим, мы сумели построить твою новую суперконструкцию. Смогли затормозить движение пространства в некой локальной области. Что нам это дает в чисто практическом плане? Что нам с этим делать дальше?

– Ну я не знаю, там будет видно. Поместим туда воду, посмотрим, как будет меняться ее структура. Потом будем думать дальше.

– Надеюсь, ты не забыл про гравитацию?

– Да, это проблема. Как бы нас не разорвало приливными силами. Придется действовать аккуратно. Начнем с малых значений, постепенно будем увеличивать эффект.

– Ну-ну, – скептически произнес Евгений Михайлович. – Как бы нам такими темпами не сотворить черную дыру.

– Хорошо бы создать такую форму искривления, – увлеченно продолжал фантазировать Козырев, – чтобы она убывала с расстоянием гораздо быстрее, чем обычное гравитационное поле. Вот так, чтобы во всей лаборатории нет искривления, а, скажем, над столом, есть. Сильное, но равномерное.

– Еще какие у тебя будут пожелания?

– Опять вы не верите, профессор! Почему нет? Если комбинировать несколькими различными объектами, возможно, удастся достичь чего-нибудь подобного. Скажем, кубическая кабинка, в вершинах некие объекты, заходишь внутрь, включаешь, и все внутреннее пространство начинает стремительно отставать во времени. Или, наоборот, опережать.

– Что бы ты ни придумал, тебе не избежать градиента, если, конечно, ты не намерен разорвать пространство. Чем в меньшем объеме ты сконцентрируешь его, тем сильнее будет перепад между значениями. Если внутри кабинки у тебя возникает значительная задержка во времени, а снаружи оно течет в обычном ритме, то на границе этих двух областей градиент будет столь значительным, что никой материал не выдержит таких нагрузок.

– Значит, придется обеспечить на границе двух областей полное отсутствие какой-либо материи.

– Вакуум?

– Может, и вакуум.

– Боюсь, что и вакуума будет мало. В таком колоссальном градиенте ядерных флуктуаций будет достаточно, чтобы образовать материю. Рожденные частица и античастица, хоть на мизерную величину, но все же разделены в пространстве. Столь сильное поле растащит их друг от друга, вот тебе и материя.

– Ну ладно. Не то чтобы вы меня убедили, просто давайте пока отложим дискуссию. Я хочу еще немного подумать. У меня предчувствие, что решение существует. И что оно уже рядом. Мне знакомо это чувство, обычно оно меня не подводит. Обычно решение вскоре находится.

– Я согласен. С удовольствием подожду твоего очередного прозрения.

– А насчет практического применения. Конечно, любопытно было бы заглянуть вперед. Посмотреть, что там, в будущем. Послать туда воду, потом вернуть ее и расшифровать записи.

– Это ж насколько ее придется зашвырнуть вперед по стреле времени? Страшно себе представить! Чтобы еще осталось время проанализировать полученные результаты.

– Вопрос на данном этапе риторический. Пока решаем задачу качественно, а не количественно. Возможно или нет. Мы еще ни разу не сталкивались с ускоренным расширением локальной области. С замедлением да, а вот с опережением… Разве что в теории. Если в принципе возможно, то потом уже будем думать, сколь велико достижимое количественное значение. Может так оказаться, что оно довольно существенно. Нет никаких оснований считать иначе.

– Может-может! – смеялся Малахов. – Считать так тоже нет никаких оснований. Ты все ж таки редкий фантазер, но без этого в большой науке никак.

Они помолчали. Формально Козырев потерял все связи с научным сообществом: в университете больше не преподавал, в институтах не работал, ни у Акименко, ни у Меладзе, поездка в Швейцарию отменилась, причем отменилась со скандалом, еще сильнее подорвав его авторитет в ученых кругах. Несмотря на это, он не мог никак прекратить думать о собственном научном направлении, волей случая унаследованном от Сафина. Пожилой профессор оставался последним окошком в прежний, столь любимый им мир. Иногда, после работы, особенно если Малахов в этот вечер проводил вечерние занятия, он забегал сюда, в университет, чтобы снова вдохнуть знакомого воздуха, ощутить приятную атмосферу, которая всегда так манила его еще со студенческих времен.

На первых курсах приходилось непросто, призыв в армию висел дамокловым мечом над всеми парнями и неплохо стимулировал к усердным занятиям. Но гораздо более серьезным аргументом для Козырева являлась потеря возможности ходить по этим коридорам, дышать этим воздухом, общаться с талантливыми преподавателями, ощущать свою сопричастность к великому.

– А знаете, Евгений Михайлович, – вновь заговорил Арсений, – чем дольше я думаю о нашей модели мироустройства, тем сильнее убеждаюсь в том, что иначе просто и быть не может. Представьте, все события – и прошлого, и будущего – существуют всегда, они записаны в первородной акашапране. Но они не статичны, человеческий разум в совокупности с его бессмертной душой могут влиять на исходный код. Причем, я так думаю, еще до начала земного воплощения. Всегда, вечно! Уж там-то, за пределами этого света, все проще и понятнее, все известно. Как знать, быть может, душа, перед тем как явиться сюда, к нам, сама избирает свою земную судьбу, и, родившись, человеку нужно всего лишь четко следовать начертанному предназначению. Только вот как этого добиться? Почему-то мы теряем необходимое нам знание и блуждаем в потемках, ошибочно принимая совершенные поступки за результат собственного волеизъявления. А тот единственный способ управлять линией жизни, который наверняка очень простой и естественный, мы забываем. И даже применив случайно, не можем дать себе отчета об истинных причинах происходящих явлений. Нет, я понимаю, наверняка сделано это не случайно, есть на то веские причины. Но вместе с тем, как мне кажется, дав человеку все возможности, ему почему-то не объяснили принципы их использования. Или, быть может, мы сами их утратили в процессе собственной эволюции.

– В целом я с тобой согласен. Это хорошо, что ты веришь в то, чем занимаешься. Но положа руку на сердце у нас есть не так уж и много. Ну да, мы все ж таки, наверное, можем с уверенностью утверждать, что в природе существует некий глобальный носитель информации, в соответствии с которым события реализуются в реальности. Но вот возможность влияния на него нами еще не доказана. И уж тем более не определены достоверно способы такого влияния.

– Понятно, но иногда ведь хочется и просто пофантазировать. Если записанную информацию материализует то, что мы называем «нашим трехмерным пространством», то что с ней происходит до того или после того, как задуманное осуществится? Как долго хранится информация? Как она обновляется? Частично ли, полностью ли уничтожается и переписывается заново? Проходят ли через нее другие миры? Представьте, Вселенная последовательно расширяется и сжимается в бесконечном цикле. Что произойдет, когда начнется ее уменьшение? Произойдут ли все события в обратной последовательности? А может, она схлопнется в точку, и все начнется заново?

– Глубоко копаешь… – хмыкнул Малахов, но Козырев так увлекся, что ничего не замечал вокруг.

– А если просто попасть в произвольную ее область? Куда мы попадаем во сне? Почему там все так легко и просто? Почему все возможно? Ведь изначальный сценарий существует в любом сне! Откуда-то берутся декорации, какие-то действующие лица. И влиять на их существование своим сознанием гораздо сложнее, чем на поведение, на события. Если допустить, что во сне попадаешь в какую-то точку акашапраны, то за счет чего осуществляется динамика, движение? Что меняет картинки? А ведь они, эти картинки, очень даже реалистичные. Мозг откуда-то получает готовые образы, органы чувств во время сна явно не задействованы.

– Да, Арсений, за твоим полетом фантазии мне не угнаться. Могу только похвалить. Давай действуй! Размышляй дальше, придумывай, твори!

– Я бы, может, и рад этого не делать, да не могу уже. Помните, как сказал Эйнштейн: «Есть только два способа прожить свою жизнь. Первый – так, будто никаких чудес не бывает. Второй – так, будто все на свете является чудом». Похоже, я прочно увяз во втором. – Он кинул взгляд на шикарные старинные часы, подарок благодарных учеников. Часовая стрелка приближалась к десяти. – Однако что-то мы засиделись, Евгений Михайлович, не пора ли нам по домам?

Они расстались с сожалением, как всегда бывало после их любопытных, взаимно интересных дискуссий. Кроме пользы оба получили немалое удовольствие от беседы. Теперь, по дорогое домой, Малахов прокручивал в голове новые сведения, полученные от своего талантливого ученика, а Козырев думал, как преодолеть новые сложности и проблемы, обозначенные перед ним мудрым и прозорливым учителем.

* * *

Арсений вернулся с работы и сразу же, с порога, услышал громкий детский плач. Он зашел в комнату. Вика сидела на кушетке и безуспешно пыталась убаюкать Снежану. Крайняя степень усталости легко угадывалась по их лицам. Молодой человек подошел к девочкам, поцеловал сначала дочку, затем жену.

– Привет! – Вика явно обрадовалась появлению мужа.

– Давно плачет?

– Да, больше часа уже. Колики. Измучилась, бедняжка.

– Сейчас я тебя сменю, только помою руки и переоденусь.

– Ты голодный?

Он утвердительно кивнул.

– У меня все готово, осталось только накрыть на стол.

Они поужинали, поочередно передавая друг другу плачущую дочурку. Приступы становились все реже и слабее, но иногда возникшую было тишину все еще нарушали громкие крики ребенка. Арсений притащил в спальню большую диванную подушку, удобно расположился полулежа, взял Снежану на руки и положил к себе на живот, чтобы тепло его тела согревало маленький животик ребенка. Ее головка лежала на его локте, свободная рука надежно удерживала спинку малышки.

Вика, завершив последние хлопоты на кухне, тоже забралась на большую двуспальную кровать и устало примостилась на плече мужа. Свет от тусклого светло-зеленого ночника создавал в спальне таинственный полумрак. В промежутках между приступами детских колик в комнате становилось очень тихо, и измученные суетливым днем родители с удовольствием наслаждались благоговейной тишиной. Они негромко переговаривались, обсуждая последние события, и неторопливая, спокойная речь мамы с папой действовала на девочку успокаивающе.

– Расскажи нам еще что-нибудь, – попросила Вика, – видишь, как ей нравится звук твоего голоса.

– Что же мне вам рассказать?

– Не важно что, просто говори о чем угодно. Расскажи нам какую-нибудь сказку.

– Сказку? Ну хорошо, я попробую. Только я никогда раньше не сочинял сказок. Так что не обессудь, ежели что не так.

Вика еще сильнее вжалась в плечо любимого и натянула по самые уши мягкий, теплый плед. Арсений говорил первое, что придет в голову, вспоминая и переплетая немыслимым образом всплывающие в голове разнообразные факты, гипотезы, предположения.

– Давным-давно на далекой-предалекой волшебной планете, в самом центре галактики, среди множества красивейших звезд, жил да был и ни о чем не тужил один замечательный народ. Планета называлась Ари́я, а жители ее гордо именовали себя ари́ями. Все они были представителями славной белой расы, состоящей из трех древнейших родов: росичей, словенов и святорусов, живущих между собой в дружбе, любви и согласии. И все было прекрасно на этой чудесной планете. Три разноцветных солнца заботливо обогревали и освещали ее поверхность. Когда одно солнце клонилось к закату, второе уже достигало зенита, а третье только-только, едва-едва показывало свой первый лучик из-за горизонта. И не было на этой планете ни зимы, ни ночи, ни холода, ни тьмы, а всегда только один сплошной летний день. И состоял он, в отличие от наших земных суток, из трех разноцветных промежутков: сперва на планету приходил красный день, потом он постепенно становился желтым, ну а тот, в свою очередь, сменялся голубым. А затем снова красный. По цвету каждого из трех солнц. И так по кругу, от начала времен и во веки веков!

Эта волнующая игра света придавала Ари́и всевозможные оттенки необычайной красоты. Чем выше над горизонтом поднималось одно из трех светил, тем сильнее преобладал его цвет в красках волшебного мира. Яркий голубой, получая первую, едва заметную порцию нежно-розовых лучей, становился сначала синим-синим, а затем слегка фиолетовым. Когда же поднималось выше красное солнышко, все вокруг насыщалось пурпурным цветом. Вскоре голубого в дневном свете почти не оставалось, а над горизонтом появлялся огромный желтый круг – это солнце было больше и ярче прочих. Оно быстро захватывало власть над поверхностью планеты, окрашивая все вокруг радостными желто-оранжевыми тонами. Чем дольше длился день, тем больше становилось желтого и меньше оранжевого цвета. Потом, будто из ниоткуда, вновь возникали ярко-голубые лучи и, проведя планету через все оттенки зеленого, полностью завладевали миром на несколько арийских часов.

Снежана уже не плакала. Она с удивлением и интересом смотрела на отца, и ее маленькое детское личико казалось в этот момент очень серьезным и все понимающим. Сказка ей определенно нравилась. Заметив ее реакцию, Арсений с еще большим вдохновением продолжил развивать сюжет своего спонтанного сочинения:

– На Арии всегда было светло и тепло, поэтому жители этой далекой, но прекрасной планеты не знали ни забот, ни нужды, ни горестей, ни бед. В жилье они не нуждались – из огромных листьев тропических пальм укрытие от дождя сооружалось за считанные минуты. Да и сам дождь, который шел всегда в одно и то же время, был теплым, ласковым, приятно освежал замлевшее тело и смывал накопленную за день грязь и усталость. К тому же он обильно орошал плодородные почвы, от чего множество вкусной и здоровой пиши произрастало повсеместно. Достаточно лишь протянуть руку, и сочный фрукт, спелая ягода или сладкий хрустящий стебель легко и быстро утоляли голод.

Хищников на Ари́и не было, зато огромные стада безобидных травоядных животных круглый год бродили по сочным заливным лугам, снабжая человека парным молоком, свежим мясом, прочной кожей или теплой шерстью.

Люди жили счастливо. Им не приходилось бороться с холодом, добывать пищу, сражаться за выживание. Планета обеспечивала их всем необходимым. Свое свободное время, коего у них было в избытке, они тратили на искусство, науку, общение, любовь и духовное просвещение. Уже давно отступили все болезни, уже много веков всю грязную работу выполняли умные и послушные машины, а мощные межзвездные корабли «Вайтмары», умеющие перемещать грузы и пассажиров со скоростью света, помогали отважным путешественникам изучать и осваивать соседние миры.

Вика зашевелилась под пледом и устроилась поудобнее.

– Ты засыпаешь? – спросил ее Арсений.

– Нет. Мне хорошо. Продолжай, я слушаю. Очень интересно!

– Но однажды коварные, злые и завистливые кощеи, которые давно завидовали беззаботным и счастливым ари́ям, прилетели на своих страшных, хорошо вооруженных космических линкорах и напали на беззащитную планету. Миролюбивые ари́и не смогли оказать им никакого сопротивления, ведь они даже и не думали никогда о защите, они не знали, что такое ненависть, они не умели производить оружие. Те, кого не успели уничтожить кровожадные монстры, спешно погрузились на межзвездные корабли, взяв с собой лишь самое необходимое, и разлетелись в разные стороны по всей галактике, спасаясь от неминуемой гибели.

Кощеи были жадными, злобными, наглыми, но они не были глупыми. Они прекрасно понимали, что ари́и рано или поздно вернутся. Они найдут новые миры, создадут высокоразвитые цивилизации, соберут непобедимые, хорошо организованные, обученные и вооруженные армады. Они не забудут вероломства. Не простят смерти близких, не выкинут из памяти тысячелетия вынужденных скитаний. И тогда уже не видать кощеям спасения, ибо нет во всей галактике народа мудрее, дружнее и могучее, чем благородные ари́и. Потому что добро всегда побеждает зло, даже в самых отдаленных закутках бесконечной Вселенной!

И тогда собрали кощеи полчища шпионов и пустили их по следам разбегающихся в разные стороны ари́ев, чтобы проследить за ними, втереться к ним в доверие, помешать им восстановить былое величие и одержать окончательную победу.

В одном из кораблей с арийскими переселенцами капитаном был смелый и прекрасный юноша по имени Перун. Горечь и тоска поселилась в его сердце, когда он, будучи не в силах остановить злых врагов, наблюдал, как гибнет или бежит с родной планеты его народ. И тогда поклялся он отомстить врагу за гибель родных и за слезы матерей, за поруганную гордость.

Он вел за собой целую флотилию мирных кораблей вынужденных переселенцев, странствующих в поисках новой планеты, пригодной для жизни, когда пронырливым шпионам кощеевым удалось их обнаружить и вызвать свои смертоносные космические истребители для уничтожения убегающих ари́ев. Уже близка была погоня и приготовились к смерти отважные путники, когда появились внезапно боевые крейсеры Великого союза трех рас благородных: Желтого дракона, Красного змея и Черной пустоши. Они пришли на помощь несчастным беглецам, развернули свои корабли в боевой порядок и выстроили непреступный рубеж пред погоней. Испугались кощеи, не решились напасть на союзный флот, развернули истребители и отправились восвояси несолоно хлебавши. Только нескольким малым шпионским челнокам удалось проскочить через плотную оборону.

Великий союз активно расширял свои владения за счет присоединения неизведанных планет вдали от центра галактики, а военная флотилия обеспечивала защиту новых миров от вторжений любых неприятелей. Неподалеку от места встречи разведчики Союза только что обнаружили удобную систему планет. В центре нее располагалась молодая звезда третьего поколения типа «желтый карлик» возрастом чуть более четырех миллиардов лет. Звезду назвали Солнце. Но самое главное, третья от нее планета имела все необходимые условия для жизни людей всех четырех рас. Подходящую массу, атмосферу нужной плотности и состава, оптимальную температуру поверхности. На ней уже зародилась самостоятельная жизнь и даже успели появиться первые представители разумно мыслящих существ. Планету назвали Земля-Мидгард.

Великий союз решил организовать на новой планете колонию поселенцев. В то время на Земле – ведь вы догадались, это была именно наша с вами Земля – существовало всего четыре крупных материка, со всех сторон омываемых морями и океанами, а земная ось располагалась строго перпендикулярно плоскости вращения вокруг солнца. Благодаря этому на планете не существовало зимы и лета, а на полюсах отсутствовала ледяная шапка, которая в наше время отражает более 80 % солнечных лучей. Из-за этого климат на планете был гораздо теплее, и в районе экватора жить могли только люди из расы Черной пустоши, легко переносившие любую жару. Им отдали континент Африка, к которому в то время примыкал Аравийский полуостров и даже часть полуострова Индостан.

Другой расе Союза – расе Красного змея – достался красивый и плодородный континент Атлантида, который тогда располагался на месте нынешнего атлантического океана. Раса Желтого дракона получила Азию, а беженцам с Ари́и Великий союз отдал во владение самый крупный и комфортный с точки зрения климатических условий Северный материк. Он занимал обширную территорию на самом полюсе, там, где теперь возвышаются многокилометровые льды Северного Ледовитого океана. Благодарные переселенцы назвали этот материк Даария, что означало «дар Ари́ям».