Теория поля

– Нет! – решительно покачал головой Платон. – Зачем?

Потом на какое-то время задумался и вновь произнес с той же уверенной интонацией:

– Нет, нам больше никто не нужен!

Вика шутливо потрепала его волосы:

– Ах ты мой маленький любимый узурпатор! Не хочешь, значит, ни с кем делить родительское внимание и заботу? Ну ладно, засыпай, уже очень поздно! Спокойной тебе ночи и сладких снов. Может быть, ночью тебе приснится Ксюша.

Он поцеловала сына в щечку, включила ночник, выключила большой свет и тихо вышла из комнаты.

* * *

Весть о назначении Козырева руководителем группы произвела во всем институте эффект разорвавшейся бомбы. Даже сам Малахов, который лично приложил столько усилий для достижения этой цели, был немало удивлен столь неожиданному решению руководства. Поздравляя Арсения и пожимая ему руку, он хоть и с улыбкой, но не без гордости за своего ученика произнес:

– Ну вот, дружище, мы и дожили до того счастливого момента, когда ты стал моим непосредственным начальником!

Новоиспеченный руководитель смутился и скромно ответил:

– Что вы, Евгений Михайлович! Это же чистой воды формальность, что вы мой заместитель, а не наоборот. Да и к тому же, если это и произошло, то только лишь благодаря вам!

– Ладно-ладно, не скромничай. Заслужил по праву. Боюсь только, что утверждаться на новой должности придется нелегко.

Как ни странно, несмотря на вспыльчивый характер и нетерпимость к людским недостаткам, Арсения в группе не то чтобы любили, но в целом относились с симпатией и уважением. Да и с самим Демидовым у него были до сего дня вполне рабочие, даже приятельские отношения. Вероятно, для неординарных и по-настоящему увлеченных людей истинные человеческие качества, такие как ум и порядочность, гораздо важнее, нежели собственные интересы и амбиции. Принимая решение о назначение Козырева, Георгий Александрович прекрасно это понимал. Для человека с его опытом было бы странным, если бы он формировал свое мнение исключительно на основе субъективных докладов одного-единственного человека. Он тогда не знал, что участь Козырева решена давным-давно и на гораздо более высоком уровне, чем он даже может себе представить. Что у него не оставалось в тот момент ни малейшего шанса принять другое решение. И что все эти душевные сомнения и мысленные терзания всего лишь выполнение давно намеченной программы с заранее известным финалом. Повлиять на это уже не мог никто. Ну или почти никто. Никто, кроме Него. А Он пока и не думал вмешиваться.

Но путь к цели не всегда усеян розами. Даже если это и так, розы имеют шипы, и пройти по ним бывает весьма непросто, хоть со стороны такое путешествие может выглядеть легкой, приятной прогулкой.

Жидков так просто не сдался. Проиграв однажды, на этот раз он жаждал реванша, не понимая того, как мало на самом деле значит его мышиная возня, жалкие попытки противопоставить себя неизбежности. Собственно, и сами эти действия были уже включены в информационную матрицу, стали ее частью. Явились квинтэссенцией всех тех мыслей, желаний и намерений, которыми чуть раньше наполнили эфир все участники событий, реагируя таким образом на изменение внешних раздражителей. Мы получаем то, чего заслужили, что сами захотели, запрограммировали в информационном поле. Наше пространство, надвигаясь неизбежно и неотвратимо на все новые и новые слои матрицы, заставляет воплощаться виртуальную программу в реальных образах, событиях, действиях и предметах. Превращает виртуальные частицы физического вакуума в реальные в строгом соответствии с принципом минимизации энергетических затрат.

К сожалению, ничего этого Роман Валерьевич не знал. Не захотел услышать, не пожелал понять, хотя был очень близок к этим новым и интересным знаниям, находился внутри происходящих событий. Но было бы неверным возлагать всю вину исключительно только на Жидкова. Каждый из заинтересованных участников приложил руку к формированию итогового состояния матрицы, так что каждый так или иначе заслужил своей участи. И Козырев, которому пришлось изрядно переживать, услышать о себе множество нелицеприятных высказываний, прежде чем окончательное решение было наконец-то принято в его пользу. И Малахов, потративший массу времени на то, чтобы добиться, отстоять на всех уровнях свое мнение. И даже Сафин, который так страстно хотел, так мечтал об успехе своего детища и оказавшийся в итоге на больничной койке в самом начале грандиозных свершений. Им пока только еще предстояло научиться жить иначе. Мыслить по-новому. Творить свою судьбу. Сколько еще трудных и тяжелых испытаний выпадет на их долю, прежде чем ими же созданная судьба приведет их в конце концов к намеченной когда-то цели.

Арсений с благодарностью посмотрел на своего учителя и сказал:

– А я, знаете, о чем думаю? Конечно, это назначение и эта должность льстят моему самолюбию. Но помимо удовлетворения собственных амбиций появляется еще и большая ответственность. Я даже не говорю про ответственность за весь проект, за результат, за науку в целом. Я имею в виду себя лично. Свою самооценку. Какой это риск для нее. Большое дело и большой шанс не позволят потом оправдаться перед собой. На что списать неудачу, если ты имеешь все возможности полностью проявить себя, свой талант, свои способности? К чему апеллировать в случае провала? И тут не может быть середины. Результат либо ярко выявит твои способности, либо, наоборот, обнажит полную несостоятельность и бездарность. А это может стать тяжким ударом для моей личности.

Он подумал несколько мгновений, сделал сильный выдох, будто сбросил с себя груз непринятого решения и, отбросив сомнения, закончил свою мысль на позитивной ноте:

– Хотя теперь чего уж… Обратной дороги нет. Теперь пан или пропал, засучить рукава и с головой в работу. Еще больше, еще сильнее, еще интенсивнее.

– Да, я думаю, что твое самолюбие станет для тебя хорошей дополнительной мотивацией, – хмыкнул в ответ Евгений Михайлович. – Только знаешь что, я хотел бы тебя предупредить от некоторых возможных ошибок. Все же руководящая работа имеет свои особенности. Поскольку ты человек неглупый, то на уровне здравого смысла легко увидишь многие из них и без специальной подготовки. Остальные уяснишь себе потом, на собственном опыте. Но все же я позволю себе дать тебе несколько советов.

– Конечно, о чем вы говорите! Я вообще надеялся в глубине души, что вы мне поможете на первых порах! Все же учитывая ваш авторитет в научных кругах…

– Да-да, разумеется, я помогу тебе. Так вот. Общение с людьми, Арсений, требует некоторой деликатности. Часто придется искать индивидуальный подход, ведь твоя основная цель – это результат, и тебе придется заставить людей работать с максимальной отдачей и желательно с удовольствием. Только так они смогут выложиться полностью. Какими бы блистательными ни были идеи, без конкретных исполнителей, которые будут претворять их в жизнь, они ничего не стоят. Помни об этом. В общении с людьми прямой путь не всегда самый короткий. Ищи мотивы, которые заставили бы каждого твоего подчиненного работать лучше, и используй их в своих целях. Но самое главное, люди – это не роботы. Относись к ним с достоинством и уважением, и они ответят тебе тем же. Независимо от твоего личного мнения об их индивидуальных способностях.

– Звучит логично.

– Теперь второе. Большинство постоянных сотрудников группы начинали проект раньше тебя, раньше нас. Долго работали вместе с Сафиным и Демидовым. Как бы мы ни хотели думать иначе, но первопричиной всех исследований стали те эффекты, на возможность существования которых впервые указал именно Сафин. Пусть он менее знаменит, чем многие из теперешних членов группы и, быть может даже, менее умен, но именно ему принадлежит изначальная идея. Мы лишь пришли на готовое, дошлифовали, развили. Да, внесли много новых, свежих мыслей, без которых бы ничего не вышло. Да, получили при этом интересные результаты. Но куда бы мы шли, не будь этого первичного вектора, заданного Сафиным?

Козырев согласно кивнул.

– Далее. Демидов. Заслуживает отдельного внимания и особого подхода. Не забывай, что хоть и не по злому умыслу, но ты отобрал у него должность, на которую он по праву рассчитывал. Но Виктор Иванович человек неплохой, не в пример Жидкову. Тоже задвинутый на науке. Ты просто обязан найти с ним общий язык. Нельзя позволить ни в коем случае появиться в твоей группе еще одному врагу, ненавидящему тебя лично. Тем более такому, которого многие здесь знают и ценят. Не допусти раскола, тогда это уже будет не научный коллектив, это будет клоака. Сотрудники будут заниматься не исследованиями, а интригами. Давай поступим так. Ты подбери для него какую-нибудь интересную задачу. Мы встретимся с ним в неформальной обстановке. Расскажем ему часть из своих личных идей, дадим возможность самостоятельной разработки важного направления. Он такой человек, что с удовольствием согласится. Административные вопросы для него чужды.

– Да, сфера политики и интриг – это не моя область… Но что делать, придется как-то приспосабливаться.

– Ничего, ты не переживай. Политика, конечно, дело грязное, но ты успокаивай себя тем, что в конечном итоге все ради большого, общего дела.

– Ладно, Евгений Михайлович, считайте, что вы меня уговорили. Обещаю совладать со своим характером. Коль на благо общего дела.

Нравоучительная беседа Малахова, который знал Арсения как облупленного, возымела необходимое действие. Козырев подошел к вопросу вхождения в должность чрезвычайно ответственно и осторожно. Старался не делать резких шагов, не менять кардинально заведенных правил и установившихся процедур. Беседа с Демидовым прошла вполне успешно, даже лучше, чем они могли надеяться. Сам Виктор Михайлович довольно быстро пережил случившееся и как умный человек сумел отыскать для себя положительные моменты. Козырев с помощью Малахова сумел добиться для него существенной прибавки к зарплате и в материальном плане несостоявшийся руководитель практически не пострадал. Зато никакой ответственности, никакой головной боли, никаких отчетных бумаг и скучной административной рутины. Чистая научная работа без неприятных примесей.

Арсений с головой погрузился в работу. Назначение будто бы добавило ему сил и энергии, хотя казалось, что человеческому организму это уже не под силу. Но нет. Он и до этого работал много, часто задерживался вечерами и даже иногда жертвовал выходными. Теперь же он проводил в институте все свое время, не только рабочее, но и свободное. Уходил за полночь, а утром, в девять часов, уже как штык был на месте. Какие-то эксперименты группы он остановил, зато начал несколько новых. Приходилось много спорить, доказывать свою правоту, придумывать доводы и аргументы, зато такой подход позволял найти понимание в коллективе и установить наконец контакт практически со всеми сотрудниками.

Множество работ Козырев выполнял лично. Погружался до мельчайших деталей, держал руку на пульсе всех происходящих событий. Продумывал детали экспериментов, даже часто сам занимался анализом полученных результатов. Вкупе с административной нагрузкой свободного времени не оставалось вовсе. Вика мужественно дожидалась его каждый вечер, не ложилась спать. Кормила его ужином и в качестве награды получала несколько минут общения с любимым мужем. Первое время она старалась даже утром провожать его на работу, готовить хоть какой-нибудь завтрак, но очень скоро Арсений сам настоял на прекращении этой практики. Завтракать он перестал, экономя время и предпочитая перехватить набегу бутерброд или выпить на работе чашку чая с булочкой из буфета, не отрываясь от экрана монитора. Таким образом, поднимать жену ни свет ни заря только ради того, чтобы пожелать ему удачного дня, не было никакого смысла. В конце концов Вика смирилась и продолжала спокойно спать в то время, как ее муж тихонечко поднимался и на цыпочках, чтобы никого не разбудить, выбирался из дома на работу. Что касается Платона, то он вообще не видел отца неделями. Засыпал, когда его еще нет, просыпался, когда его уже нет.

Несмотря на такую интенсивную нагрузку, Козырев чувствовал себя замечательно, находился на подъеме, как физическом, так и эмоциональном. То, что он делал, ему очень нравилось. Но самое главное – результаты не заставили себя долго ждать, а это очень сильно влияло на желание работать дальше, идти к новым свершениям и открытиям.

Он очень изменился буквально за несколько месяцев. Превратился из горячего, импульсивного мальчишки в рассудительного и ответственного руководителя. Он и сейчас еще мог запросто заразить всех окружающих своим неуемным оптимизмом и энтузиазмом, когда первый замечал на горизонте решение сложной проблемы или выход из очередного тупика. Но теперь он не срывался по мелочам, аккуратно подбирал каждое сказанное слово и тщательно взвешивал за и против, перед тем как принять ответственное решение.

К подчиненным он был требовательным. Даже маститые, заслуженные ученые удивлялись той легкости, той решимости с которыми Козырев ставил им задачи. Авторитеты для него не существовали никогда, но теперь он научился правильному подходу к людям и мог дать поручение, попросить или даже потребовать таким образом, что у подчиненных не возникало отторжения, не задевались личные чувства. К тому же ничто так не вдохновляет коллектив, как личный пример руководителя. Видя, что Козырев сам отдается работе весь до конца, до последней минуты или секунды, они подсознательно тянулись за ним, стремились не отставать. Хотя, конечно, требовать от сотрудников работать в том же режиме было бы просто нелепо. Каждый определял для себя график самостоятельно. При этом общий энтузиазм и желание работать были на таком высоком уровне, что буквально у всех скопилось огромное количество переработок. Даже привлеченные в качестве консультантов гранды российской науки стали появляться в лабораториях гораздо чаще, чтобы самим воочию понаблюдать, поприсутствовать при рождении потрясающих, грандиозных открытий.

Создается ощущение, что уже вот-вот, совсем рядом, еще чуть-чуть, еще один рывок, еще один шаг – и успех придет. Нужно собрать остатки сил и дожать, дотерпеть, дотащить этот тяжкий груз до последней финишной ленты. Когда цель близка, буквально видна перед тобой, лишь протяни посильнее руки, вытянись в струнку и, возможно, удастся схватить ее, подтащить к себе. Но нет, не хватает, пока не хватает каких-то ничтожных сантиметров, чтобы зацепиться. В последний момент победа ускользает прямо из пальцев, но не исчезает бесследно, а лишь немного отодвигается и продолжает звать к себе, манить, дразнить кажущейся простотой и достижимостью.

Как-то раз после очередной локальной неудачи Козырев сам приехал в лабораторию одного из подмосковных оборонных институтов, в которой проводился эксперимент по одному из направлений исследований. Расстроенные ученые, уже обнаружившие, что научное открытие вновь откладывается на неопределенное время, сгрудились вокруг стола, на котором были разбросаны многочисленные бумаги с многоэтажными формулами. Тут и там на листках пестрели яркие исправления и рукописные вставки. Цифры, уравнения, комментарии. Двое из собравшихся о чем-то горячо спорили. Все были настолько увлечены процессом, что не заметили появления руководителя. Арсений пару минут наблюдал за дискуссией, потом громко поздоровался. Сотрудники повернулись на звук голоса, и спор на время прервался.

– Что так бурно обсуждаете? – обратился он к ним с логичным вопросом.

– Да вот, Арсений Павлович, пытаемся понять, каким образом изменить параметры эксперимента, чтобы достигнуть уже наконец нужного результата.

Козырев подошел к столу и стал внимательно разбираться в хаосе перечерканных бумаг. Время от времени задавал короткие вопросы и, получив ответ, вновь погружался в чтение формул. Вдруг он, указав на одно из мест в вычислениях, удивленно воскликнул:

– А вот этот переход мне непонятен, на основании чего это вы сделали столь смелое предположение? Вы думаете, все так просто? – вопрос звучал риторически, поэтому ответа не последовало. Арсений еще какое-то время смотрел на листок бумаги, потом, очевидно, придя к какому-то заключению, закончил фразу: – Да, действительно, все просто. Но совсем не так!

Резким движением он положил листок обратно на стол, пару секунд еще смотрел на него, затем перевернул и на чистой стороне, схватив подвернувшийся огрызок карандаша, размашистым почерком нарисовал несколько математических выкладок. Остальные ученые настолько плотно обступили стол со всех сторон, стремясь уследить за ходом его мыслей, что протиснуться кому-либо еще было уже просто физически невозможно. Когда Козырев закончил, один из спорщиков разочарованно сообщил:

– Ну нет, этого не может быть! Слишком сложные математические вычисления потребуются!

– Наши математические затруднения Бога не интересуют. Он интегрирует имперически!

Фраза любимого Эйнштейна пришлась как нельзя кстати. Все засмеялись. Напряженная, нервная обстановка, вызванная очередной неудачей, несколько разрядилась. Люди сбросили с себя груз прошлых ошибок, расселись поудобнее, кто на стулья, а кто и на краешки столов, и приступили к неторопливому и вдумчивому обсуждению свежего предложения своего руководителя.

* * *

На следующий день Козырев и Малахов традиционно беседовали в зашкафном закутке, который теперь стал безраздельной вотчиной нового руководителя группы. Любопытно, что, имея обычно абсолютный порядок внутри своей головы, вокруг Арсений умудрялся создавать полный хаос. Так, по крайней мере, мог подумать любой посторонний человек, оказавшийся в импровизированном кабинете. Бумаги валялись везде: на шкафах, на подоконнике, даже на полу стояло несколько ровных кучек. Не говоря уже о столе, заваленном сверх всякой меры. То тут, то там попадались рваные обрывки с непонятными каракулями, заботливо прикрепленные канцелярскими кнопками прямо к стене или даже к мебели. В углу стоял флип-чарт с внушительным блокнотом формата А1. Множество листов было уже исписано и перекинуто через держатель. Три из них, вероятно с наиболее ценными мыслями, размещались как попало неподалеку на стене и крепились к ней самыми разнообразными способами, от скотча до жвачки.

Однако сам хозяин кабинета легко ориентировался среди всего этого нагромождения. Когда в голову приходила интересная мысль, для мелких деталей в мозгу не оставалось вычислительных резервов. Но он всегда тщательнейшим образом следил за сохранением постоянно возникающих ценных идей и в нужный момент мог легко найти любую необходимую информацию.

Козырев иногда сам удивлялся, обнаруживая время от времени новые любопытные детали в интерьере, процесс появления которых абсолютно не мог припомнить. Как, например, можно объяснить наличие тяжелой бронзовой пепельницы на антресолях, на высоте более двух метров от пола? На самом деле, когда очередной лист в блокноте подошел к концу, а математические выкладки еще нет, Арсений не задумываясь оторвал исписанную страницу и, чтобы она продолжала оставаться перед глазами, приложил ее к шкафу, немного загнул сверху и прижал первым подвернувшимся под руки тяжелым предметом. Потом, когда вывод новой формулы завершился неудачей и все листы бумаги отправились в корзину, пепельница так и осталась стоять на шкафу. При этом сам автор совершенно не помнил, как поставил ее туда – все его мысли были там, внутри идеи, казавшейся на тот момент прорывом, но лопнувшей в итоге как мыльный пузырь. И это не рассеянность, как может показаться со стороны, это, наоборот, наивысшая степень сосредоточенности, концентрации всех внутренних резервов организма.

– А знаете что, Евгений Михайлович, – заявил Арсений после получаса непринужденной беседы, – мне кажется, что я понял причину неудачи Сафина.

Малахов неистово замахал руками, опешив от откровенности подобного заявления. Перегородка в виде нескольких шкафов отделяла кабинет лишь номинально, а звукоизоляцию и вовсе не обеспечивала. Лишние уши в таком деликатном вопросе не требовались. Козырев моментально осознал свою оплошность и инстинктивно закрыл рот обеими руками.

Кафе «Изида», расположенное неподалеку, часто принимало у себя работников института. Интерьеры в арабском стиле, ковры на стенах, приглушенный свет и аромат восточных кальянов, смешанный с запахом свежего, только что сваренного кофе, создавали уют и комфорт. Несколько отдельных кабинетов при необходимости позволяли уединиться от посторонних глаз, чем и не преминули воспользоваться наши заговорщики.

– Ну что там у тебя, давай рассказывай – разрешил наконец Малахов, после того как официант, оставив меню, чинно удалился.

– Я тут много думал…

– Да что ты говоришь? Вот уж никогда бы не предположил такого! – ухмыльнулся профессор.

– Евгений Михайлович, я серьезно!

– Ну ладно-ладно, извини.

– Ну а что поделать, если я действительно много думаю. Помните, мы тогда рассказали Сафину о наших мыслях по замедлению скорости течения времени.

– Конечно же, я помню! Сам уже сто раз пожалел об этом. Давай ближе к делу.

– Не спешите, Евгений Михайлович, терпение. Обо всем по порядку.

В тот злополучный вечер друзья поведали Роману Рашидовичу те свои задумки, которые не открывали пока еще никому из членов группы «Вихрь». Идея была в следующем: возможно, расширение Вселенной именно в том и состоит, чтобы реализовывать, воплощать в материи те образы и события, которые сформировались в информационной матрице? В обычной ситуации темп материализации струн примерно одинаков и обеспечивает движение нашего трехмерного пространства в четырехмерном информационном поле со скоростью света. Именно столько времени занимает процесс, который, собственно, и создает само понятие времени. Но существуют определенные ситуации, при которых темп материализации замедляется. Например, сверхмассивные объекты. Движение пространства в локальной области вблизи таких объектов тормозится и возникают существенные искривления, которые и вызывают гравитацию.

Козырев вспомнил воздушный шарик, символизирующий пространство, про который им когда-то рассказывал школьный учитель и который в процессе надувания натыкался на чей-то палец. Палец – массивный объект, в месте соприкосновения – искривление пространства. Обычно, расширяясь, оно просто «тащит» за собой всю материю, но в зоне искривления нормаль к поверхности уже не совпадает с направлением движения, массивный объект, хоть и отстает, но все же движется, а прочая материя уже не может увлекаться наклоненным пространством столь же эффективно и попросту «скатывается» на объект. Это и воспринимается нами как притяжение. Свет распространяется, повторяя в своем движении все искривления среды, поэтому заметить их, находясь внутри, невозможно. Чтобы увидеть это, необходимо посмотреть на нашу Вселенную как бы со стороны, извне.

То же самое происходит с объектами, движущимися перпендикулярно направлению расширения, другими словами, перемещающимися в любом направлении в рамках нашего пространства. Чем выше скорость, тем дольше происходит материализация такого объекта. Тем сильнее отстает пространство в локальной области вблизи него. Тем больше искривление, а значит, и масса движущегося объекта.

Только вот создать столь громадные массы или столь высокие скорости в земных условиях невозможно. Как же заставить пространство двигаться чуть медленнее, затормозив тем самым естественный ход времени? Используя теоретические наработки группы, Козырев сумел вычислить необходимые условия для осуществления на практике такой возможности. Коль скоро информационное поле влияет на материальные объекты нашего мира, то и материальные объекты, в свою очередь, исходя из принципов симметрии, оказывают влияние на информационное поле. Дело в том, что способ хранения информации в суперпространстве – это вращение мельчайших субатомных сущностей без выделения или поглощения энергии, чистое вращение без массы. Чередуя его направление, можно сохранять в малых объемах огромное количество данных. Если упрощенно, то вращение по часовой стрелке – нолик, против – единичка. Выраженная в количественном значении скорость вращения называется спином.

Но каждый атом любой материи сам по себе тоже образует маленький вихрь. В обычной ситуации множество микровихрей, направленных произвольным образом, взаимно компенсируют влияние друг друга. Однако если вращение упорядочить, создать специальный материал, в котором атомные вихри ориентированы в единственном направлении, то при определенном положении плоскостей большой площади возникает любопытный эффект: множество однонаправленных вихрей оказывают заметное влияние на скорость вращения элементов информационной матрицы. Конечно, полностью поменять направление вращения даже единственного такого элемента вряд ли возможно, но зато, как оказалось, изменение одной только скорости вращения уже существенным образом сказывается на процессе материализации, а значит, и на темпах движения времени. Настолько, что появляется реальная возможность зафиксировать эти изменения с помощью высокоточных приборов.