Теория поля

Кроме того, во сне он умел летать. Как угодно – высоко или низко, далеко или близко. Правда, не очень быстро. Превысить некий, неизвестно кем определенный предел скорости, он почему-то не мог. Впрочем, обычно этого вполне хватало. Также он мог с легкостью закладывать мячи в баскетбольную корзину сверху в высоком прыжке, хотя в реальной жизни сделать этого ему никогда не удавалось. Данное обстоятельство и стало чуть позже тем самым признаком, который позволил ему хоть в какой-то степени целенаправленно управлять своими пробуждениями во сне. Ведь он не умеет летать в реальной жизни, не умеет класть мячи в корзину сверху. И если ему удалось подобное – значит, дело ясное, он во сне! Этого оказалось вполне достаточно, чтобы благодаря новому открытию осознавать себя внутри сновидения гораздо чаще. Позже у него появились и другие надежные индикаторы, которые, случаясь исключительно во сне, давали ему ясно понять, что это сон и есть. Например, ему часто виделось в ночных кошмарах, что он пытается включить свет, щелкает всеми выключателями подряд, но свет не загорается. Тогда Арсений научился использовать сей неприятный момент в своих интересах, и пугающие ужастики сразу же превратились в удивительные и увлекательные приключения.

Но кое-что он не умел делать даже во сне. А может быть, пока не умел, ведь его никто и никогда не обучал этому целенаправленно. Что сам постиг, тем и вынужден был довольствоваться. Он не мог изменить декорации вокруг себя. В каком месте проснулся, в том и приходилось весь остаток сна находиться. Он, конечно, мог перемещаться, лететь куда-то, окружающее пространство не имело видимых границ, но приходилось лишь констатировать ту или иную смену пейзажа, не имея возможности повлиять на него в целом.

И еще он не мог явить перед собой того или иного конкретного человека. Точнее, можно было, например, заставить тотчас появиться из-за угла некую абстрактную девушку, но вот со знакомыми людьми дела обстояли гораздо сложнее. Если нужный человек уже находился в его сновидении, он управлял бы им точно так же, как и любым другим. Но если же он изначально не присутствовал, создать его не удавалось никоим образом. Чего он только не пытался делать! Даже летал по всем закоулкам сна, пытаясь отыскать какие-то признаки знакомых улиц, чтобы привязаться к ним и уже затем найти нужный адрес, лелея слабую надежду отыскать по этому адресу столь желанного ему персонажа.

И все же это было очень здорово! Здорово почувствовать себя волшебником! Хоть иногда, хоть на час! Пусть даже не в полной мере. «Вот бы так в реальной жизни», – часто мечтал Арсений после окончательного пробуждения.

* * *

На этот раз Козырев заявился в гости к Мусе Бурхану один. Старый йогин почему-то позвонил ему напрямую и предложил встретиться, хотя до этого они ни разу не общались в отсутствии Малахова. Даже по телефону.

Настроение у молодого человека было замечательное. Экзамены сданы, диплом получен, направление будущей работы избрано. Впереди ожидает новая, взрослая, самостоятельная и интересная жизнь. А беседы с мудрым старцем всегда ему нравились. Они приятно отдавали какими-то таинственными, мистическими, скрытыми знаниями. И хотя сам он считал подобные практики ненаучными, все же накопленная в них мудрость тысячелетий поневоле заставляла относиться к ним с должным почтением.

Свято следуя своей извечной манере сразу же переходить к самой сути вопроса, Муса не стал долго ходить вокруг да около и буквально с порога выпалил юноше то, зачем, собственно, и пригласил его в гости:

– Арсений, я хочу предложить тебе стать моим личным учеником. Я долго думал, прежде чем сделать тебе подобное предложение, и счел, что мы с тобой сможем стать хорошей командой. Во всех индийских практиках чрезвычайно важно, чтобы учитель и ученик подходили друг другу духовно, и я считаю, что это как раз тот самый случай.

Такой постановки вопроса Козырев никак не ожидал. Он вообще с трудом себе представлял, что значит быть учеником с чисто восточной точки зрения, не понимал четко конечной цели обучения и уж тем более даже предположить не мог, в чем именно заключается собственно процесс познания. Однако он умело скрыл свою первую, явно негативную, реакцию, дав тем самым возможность хозяину высказаться более подробно.

– У нас в стране, Арсений, чрезвычайно трудно встретить настоящего, подлинного гуру. Слишком много людей соблазняются внешней стороной медали, еще большее их количество и сами-то знакомы с древней тайной культурой слишком поверхностно. Это все не годится! Я же смогу передать тебе то, что собирал по крупицам в течение всей своей долгой жизни! Сначала в нашей странной, необычной стране йогические практики были под запретом. Потом, наоборот, стали слишком модными, а следовательно, общедоступными и низкопробными. У меня же были хорошие учителя и доступ к самым истинным, сокровенным знаниям! Из тех, что тысячелетиями передаются только из уст в уста, да и то лишь самым достойнейшим из шишйа.

– Муса Джи, вы застали меня врасплох. Я буквально даже не знаю, что и ответить.

– А я вовсе не требую от тебя ответа здесь и сейчас. Это очень хорошо, что ты не прокричал радостно: «Да, я согласен, учитель!» Для столь важного дела требуется взвешенное и продуманное решение. Ведь ему потом придется следовать всю свою жизнь.

– Да, я это понимаю.

– А чтобы тебе было над чем именно думать, я расскажу тебе еще кое-что. Конечной целью йоги является достижение мокши. Ты это знаешь. Это долгий и тяжелый путь, но и в конце него мы добиваемся лишь промежуточного результата.

– Промежуточного?

– С точки зрения индуизма мокша и является самоцелью. Прекратить порочный круг самсары, достигнуть полного и окончательного освобождения. Но буддисты, а именно адепты школы махаяны, «Великой колесницы», не останавливаются на этом, ибо чего стоит заслуга достичь личного просветления? Истинно просветленный должен понимать, что существует необходимость избавления от самсары всего человечества! В этом их цель и в этом их жизнь.

– Как-то это чересчур самонадеянно, вы не находите? Я понимаю еще спасать себя, но спасать всех… Разве это правильно?

– Жизнь полна страданий. Даже удовольствия приносят страдания, когда человек их лишается. И чем сильнее страсть, удовольствие, наслаждение, тем сильнее последующие страдания. Даже для великих, сильных мира сего! Огромные возможности исполнения желаний не порождают ничего, кроме еще больших желаний! Что же говорить про простых людей? И я не говорю уже про болезни, про душевные муки. Весь материальный мир соткан сплошь из одних лишь страданий! Так разве может быть цель более достойная и благородная, чем избавить людей от этой незаслуженной боли?

Козырев пожал плечами. Он не знал, что на это возразить, хотя внутренне и не был полностью согласен с йогином. Тот продолжил:

– Я открою тебе самый сложный, но при этом и самый быстрый путь. Слышал ли ты что-нибудь о тантре? Йога учит нас, как избавиться от страстей, тантра – как использовать страсти для достижения своей цели. Это очень опасная, но при этом прекрасная практика! Только с настоящим, истинным гуру возможно овладеть ею. Роль учителя огромна! И я предлагаю стать твоим проводником на этом непростом пути.

Вместо ответа Козырев вдруг спросил:

– Скажите, Муса Джи, а можно ли выйти из круга перерождений, когда все достигнуто и уже больше нечего желать? Является ли скука синонимом просветления?

Вопрос стал полной неожиданностью, но мудрый мужчина не растерялся.

– Скука тоже страдание. Вот видишь, ты и сам начинаешь понимать, что, даже достигнув всего, что пожелаешь, невозможно избавиться от страдания. На дороге просветления нас ждет множество удивительных, волшебных вещей! Ты полностью изменишься, ты овладеешь огромными, колоссальными возможностями. Слышал ли ты о сиддхах?

– Сиддхах?

– Нет предела возможностям для истинно великих йогинов: чтение мыслей, мгновенное перемещение на гигантские расстояния, прорицание будущего, совершенная интуиция. Ты сможешь не спать, не пить, не есть, не дышать. Являть себя в нескольких местах сразу, лечить и воскрешать. Управлять событиями и даже материализовывать любые предметы!

– Вот как? Это интересно! – Арсений будто бы встрепенулся от скучного разговора. Муса успел заметить его реакцию.

– Ты меня не понял. Сиддхи – не самоцель. Это лишь приятный побочный эффект для преданных адептов практики. На том уровне просветления прилежный ученик не воспримет их как награду. Он останется к ним равнодушным. Ты себе сейчас даже представить не можешь всю глубину предстоящего тебе духовного перерождения.

Услышав про предстоящую глубину духовного перерождения, Козырев вновь явно и откровенно заскучал. Бурхан понял, что может потерять ученика, так и не приобретя его.

– Хорошо, я расскажу тебе одну известную поучительную историю про двух братьев. Старший брат стал буддистским монахом и долгих двенадцать лет потратил на практику тантры. Когда он вернулся домой, младший брат попросил: «Пожалуйста, покажи мне, чему ты научился». Старший подвел его к реке, погрузился в глубокую медитацию и через некоторое время встал и пошел через реку по поверхности воды.

Младший брат быстро нашел лодочника, дал ему монету, переправился на другой берег одновременно со старшим и вновь обратился к нему с вопросом: «Скажи, ты двенадцать лет учился тому, что я смог сделать за пять минут?» Старший брат устыдился напрасно потраченного времени, вернулся в монастырь и впредь занимался только истинной самореализацией.

Это я к тому тебе рассказал, что на тернистом пути просветления возможны любые соблазны, правильно избежать которых поможет только мудрый наставник.

В этот момент Козырев уже полностью определился со своим решением. Он и так с самого начала был настроен скептически, а уж теперь поведанная Мусой нравоучительная история утвердила его окончательно. Он деликатно откашлялся и обратился к хозяину с почтительной речью:

– Уважаемый Муса Джи! Я в самом деле невероятно признателен вам за столь великую честь. Не знаю, правда, чем я заслужил такое высокое доверие с вашей стороны, вы ведь меня совсем не знаете. И потому я считаю, что злоупотребил бы вашей добротой, если бы согласился на это щедрое предложение. Но это не главное! – последнюю фразу Арсений произнес несколько громче, чтобы предвосхитить возражения несостоявшегося гуру. – Вы помните ваше же предсказание? Я считаю, что вот она, дикша! Посвящение в ученики. Та, что должна определить мою судьбу. Я не готов. Я считаю, что мы еще не расшифровали послание. И если я сейчас откажусь, то тем самым изменю предначертанное. Я не знаю, правильно ли я поступаю, но сейчас я так чувствую. Надеюсь, что вы меня поймете и простите.

Бурхан явно растерялся. Он и предположить не мог подобного исхода сегодняшней встречи.

– Я только что окончил университет, – продолжал тем временем юноша. – Меня ждет новая интересная работа. Мне хочется сейчас сконцентрироваться на этом. Я верю в науку и ей одной поклоняюсь! Она мой Бог, и в ней моя жизнь! Я ведь столько этому учился!

– Учился… – задумчиво повторил йогин. – Учиться можно разному и по-разному. Вот ты, Арсений, образованный человек по современным меркам. Как ты сам говоришь, окончил университет. Не последний студент в своем выпуске. Возможно, даже первый. Но кто бы ты был, если бы не родители, не школа, не вуз? Те, кто передали, вложили в тебя опыт поколений предков. Пойми, я ничуть не умоляю твоих личных заслуг. Ты все это правильно воспринял, осознал, впитал в себя. Теперь, я уверен, будешь развивать науку дальше и сам откроешь много чего нового и полезного. Всего того, что сможешь передать потом своим потомкам. В этом путь цивилизации.

А теперь представь… представь, что ты родился в другом месте и с пеленок в тебя вкладывали не современные физико-математические знания, а практики древних тибетских школ. А если не только ты, а и все вокруг тебя постигали бы исключительно одни лишь эти только знания? Как ты думаешь, эта гипотетическая, другая цивилизация сильно бы отличалась от нашей, теперешней? То-то и оно! Мы рабы наших представлений. Отрешиться от них, подняться над реальностью и узреть истину очень мало кто способен.

Арсений согласно кивнул.

– Ну ладно, – Муса Бурхан вдруг резко и внезапно подвел итог всей их встречи. – Спасибо тебе за откровенность. Я ценю прямоту и честность. Надеюсь, у нас еще будет возможность вернуться к этому разговору, а у тебя – шанс передумать. В любом случае я уверен, мы останемся с тобой добрыми друзьями, и я всегда буду рад видеть тебя рядом.

Козырев снова кивнул, простился с почтенным старцем и поспешно вышел на улицу.

Глава 2

Лаборатория Акименко размещалась в одном из зданий знаменитого на весь мир института, построенного еще при Сталине. Архитектурный ансамбль, состоящий из нескольких гармонично дополнявших друг друга корпусов, уютно расположился на Ленинском проспекте, посреди густой зелени старого парка. Территория института со всех сторон опоясывалась массивным забором с красивой кованой оградой и с не менее красивыми, внушительными воротами.

С трепетным волнением Арсений переступил порог кабинета первого в своей жизни начальника. Станислав Сергеевич оторвал голову от бумаг, искренне обрадовался и вышел из-за стола навстречу гостю.

– В отделе кадров был уже?

– Да, как раз прямо оттуда.

– Ну тогда поздравляю с присоединением к нашему дружному коллективу! Мы тут планируем один прелюбопытнейший эксперимент, вот ведь как, им и займешься! Пойдем, я тебя всем представлю!

Они вышли из кабинета, преодолели несколько метров по коридору и очутились в большом общем зале с высоченными потолками и огромными окнами, в котором просторно расположились на своих рабочих местах двенадцать сотрудников. С момента появления в институте Арсения не покидало ощущение некоторого декаданса, заметной запущенности некогда былой роскоши. Нет, вокруг было вполне чистенько и аккуратно. Но краска на стенах давно не обновлялась, местами облупилась, и даже кое-где бахромой свисали ее ошметки. На дубовом паркете пола отчетливо выделялись протоптанные сотрудниками дорожки, а дорогая мебель за долгие годы эксплуатации изрядно расшаталась и поистерлась. Приборы и установки были далеко не новыми, чувствовалось, что они поддерживаются в рабочем состоянии путем героических усилий инженеров, которые благодаря своей высочайшей квалификации и природной смекалке приноровились изготавливать разнообразные запасные части буквально из ничего, доставать их «из ниоткуда». При этом многие из отремонтированных и доработанных ими агрегатов по своим характеристикам даже превосходили изначальные заводские. Компьютерный парк отличался разнородностью. Козырев невольно отметил, что машины приобретались бессистемно, время от времени, при появлении необходимых средств.

Акименко поприветствовал сотрудников и сразу перешел к делу:

– Коллеги, минуточку внимания! Послушайте меня, хочу вам представить: Арсений Павлович Козырев, с сегодняшнего дня он будет работать вместе с нами. Леночка, – обратился он к молодой сотруднице, – прошу вас, организуйте Арсению Павловичу рабочее место. Ему потребуется компьютер, ну и что там еще, вы лучше знаете. Помогите раздобыть все необходимое!

Затем он повернулся к невысокому мужчине лет 30–35 с зализанными назад темными волосами и маленькими бегающими глазками, одетому в мятый коричневый костюм:

– Сергей Львович, возьмите, пожалуйста, шефство над Арсением Павловичем. Проводите его в нашу святая святых, покажите там все, расскажите. В общем, введите в курс дела. Парень он сообразительный, вот ведь как, я думаю вы поладите!

Акименко удалился.

– Ну пойдем, студент, – сказал мужчина Арсению, как только дверь за начальником лаборатории закрылась, – посмотрим, на что ты способен в общем-то случае. Моя фамилия Цыпкин, но ты меня зови Сергей Львович.

Они спустились по лестнице в довольно глубокий подвал. Сразу за массивной сейфовой дверью со знаком «Осторожно, радиоактивность!» начинался длинный просторный коридор. Кроме входной в нем было еще пять дверей: две слева и три справа. Цыпкин открыл первую из правых и пригласил Козырева войти. Они оказались в комнате размером примерно шестьдесят квадратных метров. Вдоль левой стены размещались рабочие места, оборудованные компьютерами и различными физическими установками. В центре другой стены, противоположной ко входу, располагалась основная панель управления размером с хороший трехстворчатый шкаф. Перед панелью стоял большой стол. Он, как и панель, был усыпан всяческими индикаторами, тумблерами, кнопочками и рычажками.

Вдоль правой стены стояли шкафы, забитые документами, диван, кресла и журнальный столик. На столике в беспорядке валялись разнообразные журналы и газеты.

Это центр управления синхротроном, – начал Цыпкин. – Слева – рабочие места для проведения экспериментов и анализа результатов. Прямо перед тобой – центральный пульт. За пультом – дядя Лева, для тебя – Лев Семенович Бриль, главный инженер всего этого безобразия. Ни один серьезный эксперимент не обходится без его участия, ну и тебе, естественно, тоже придется с ним работать.

Лев Семенович полностью оправдывал свое имя и был похож на старого доброго льва: его седые волосы, как на голове, так и на пышной бороде, торчали в разные стороны, создавая большую густую «гриву». Можно было также подумать, что его кто-то либо только что сильно напугал, либо подключил к источнику высокого напряжения. Завершали образ классические очки в массивной, роговой оправе на характерном носу.

Лев Семенович поднялся со своего места и приблизился к посетителям. Протянул руку, откровенно и с интересом разглядывая Козырева с головы до пят. Козырев пожал ее и представился:

– Арсений, очень приятно! – юноша не смог сдержать улыбку. Имя слишком уж точно соответствовало внешнему виду главного инженера. К счастью, Бриль и не думал воспринимать спонтанную реакцию гостя как насмешку.

– Добро пожаловать! Всегда рады свеженькой молодежи, – радушно сказал он.

– В соседнем помещении, – продолжил тем временем экскурсию Сергей Львович, – собственно ускоритель, а еще дальше по коридору – инжектор элементарных частиц. Если будешь себя хорошо вести и договоришься с дядей Левой, он тебе потом когда-нибудь все это покажет.

После того как физика забралась глубоко внутрь вещества, было открыто строение атома, его ядра, элементарные частицы и способы их взаимодействий – наблюдать происходящие явления воочию стало невозможно. Ученым пришлось придумывать новые методы исследований. Одним из основных таких методов стал анализ последствий соударения элементарных частиц, обладающих высокой энергией, друг с другом или с веществом. И чем выше энергия, тем больше информации можно получить, анализируя итоги такого взаимодействия. Чтобы добиться необходимого эффекта, предстояло научиться как следует разгонять частицу. Чем быстрее она двигалась, тем выше энергия соударения, тем более интересные результаты поступали в распоряжение ученых.

Поскольку многие частицы имели электрический заряд, логичным образом напрашивалась идея использовать для их ускорения электрическое поле. Сначала появились линейные ускорители – в них частица разгонялась в прямой трубе. Но неизбежные ограничения по длине канала не давали возможности достичь высоких энергий: при скоростях, сравнимых со скоростью света, даже самая длинная труба слишком быстро заканчивалась. Тогда ученые стали пытаться запускать частицы по кругу. Появились циклотроны для ускорения протонов и бетатроны – для электронов.

Но вскоре и этого оказалось недостаточно. Протон от такой непростой жизни изрядно прибавлял в весе и прилетал к ускоряющим электродам не вовремя, в тот момент, когда поле имело противоположное направление, и, вместо того чтобы ускоряться, наоборот, снижал скорость. Электрон же начинал совершенно неприлично излучать направо и налево электромагнитные волны, которые уносили вместе с собой львиную долю достигнутой с таким трудом энергии.

Тогда ученые стали пытаться синхронизировать момент воздействия ускоряющего электрического поля с местоположением частицы, а также менять по хитрым законам магнитное поле, которое заставляло частицы постоянно находиться на нужной орбите. Появились синхротроны, синхроциклотроны и синхрофазотроны.

Но самого факта соударения частиц явно недостаточно. Необходимо его зафиксировать, а кроме того, каким-то образом записать последствия его свершения. Например, сфотографировать треки частиц до и после взаимодействия. И уже на основании этих треков делать выводы о том, какие частицы и с какими энергиями образовались после соударения. Таких способов регистрации результатов за все время исследований придумали множество, а приборы, которые позволяют осуществить это на практике, назвали детекторами или регистраторами.

Синхротрон, на который Цыпкин привел Козырева, строился в пятидесятые годы двадцатого века, а посему был хоть и заслуженным, но уже довольно-таки старым. Конечно, его не раз модернизировали, но все же он казался дедушкой среди прочих российских ускорителей.

Благодаря Малахову, а также отчасти обширным родительским связям в царстве физики Козыреву и раньше приходилось бывать и даже работать на более современных и мощных синхротронах. Основные эксперименты, в которых он участвовал, проводились на ускорителе в одном из городов ближайшего Подмосковья. Тот был моложе на двадцать лет и почти вдвое мощнее этого. Но самые яркие эмоциональные впечатления Арсений получил в пятнадцать лет, когда отец взял его с собой в командировку в новосибирский Академгородок. Вот где Арсений сполна ощутил и прочувствовал на себе всю мощь советской атомной индустрии. Возможно, конечно, все дело было в юношеской впечатлительности, но тогда он впервые понял, каким масштабным, сложным и важным делом всю жизнь занимались его родители. И факт этот впоследствии сыграл не последнюю роль при выборе им будущей профессии.

В огромных залах глубокого подземного бункера со стенами и дверьми толщиной в два метра, которые приводились в действие мощными электродвигателями, поселились технические монстры современной ядерной науки.

Лазер на свободных электронах, размер которого не меньше теннисного корта, почему-то расположился на потолке одного из помещений. Проходя под ним и подняв голову, можно было увидеть сплетения толстых металлических паучьих лап, хищно обвивающих попавших в плен железных жуков и других фантастических насекомых.

От вида и мощи различных ловушек захватывало дух: они позволяли удерживать плазму при температурах в миллионы градусов; амбиполярная адиабатическая, целиком занимающая зал в несколько этажей; газодинамическая, похожая то ли на необычный ракетоноситель, то ли на космическую станцию; многопробочная всем своим видом давала понять, что она тут чужая, попала сюда случайно и занесена в нашу цивилизацию по непонятной прихоти проведения неким неизвестным инопланетным разумом.

Ну и, конечно же, синхротроны. В туннеле кольца одного из них, правда недостроенного, могли запросто разъехаться два автобуса. А всего различных ускорителей в новосибирском институте существовало в то время аж целых четыре!

Цыпкин подошел к одному из шкафов, достал оттуда несколько папок.

– Это описание установки, – первая папка легла на стол перед Арсением, – здесь полная информация о том, как и что нужно настраивать, – начал объяснять он. – Далее (вторая папка легла на первую) пользовательская инструкция к программному обеспечению. Программа разработана лично нами, предмет нашей гордости и незаменимый помощник в работе. Позволяет анализировать результаты эксперимента, причем в том числе и в режиме реального времени! Внутри папки кроме бумаг дискета. На ней – конфигурационные файлы. В них тоже нужно будет внести необходимые значения в соответствии с предполагаемым экспериментом.

Сергей Львович открыл портфель и достал оттуда еще одну, желтую, папку-скоросшиватель.

– А это описание самого эксперимента, а также рассчитанные параметры на основании теоретических данных. Необходимо обеспечить работу ускорителя в соответствии с этими параметрами. Для этого смотришь первую папку, разбираешься с работой установки и заполняешь специальные формы, вот эти, – он указал на стопку бланков и одновременно увенчал пирамиду документов увесистой синей папкой.

Цыпкин попеременно открывал многочисленные тома и тыкал пальцем в разнообразные таблички, объясняя, какие числа куда надо заносить.

– Все эти формы после заполнения подписываешь у Акименко и передаешь Льву Семеновичу. А потом вместе с ним по данным утвержденных форм настраиваешь ускоритель для эксперимента. До начала остался месяц. Две недели тебе на изучение материалов и две недели на подготовку установки. Вопросы есть?

Арсений со страхом глядел на груду бумаг, папок, формуляров. Неопределенность всегда пугает. Нет, конечно, задача не была для него такой уж новой. Ему приходилось участвовать в подобных исследованиях и раньше, но тут все было как-то незнакомо и непривычно.