Теория поля

– Ну, зная тебя, я почему-то не сомневаюсь, что ты найдешь работу.

– Конечно, это же не нормально, когда такой специалист, доктор наук, профессор, опыт преподавания на французском, сидит в стране и его никто не использует. Поговорим со старыми друзьями. Кстати, многие наши бывшие студенты уже высоких постов успели достичь там, у себя на Родине.

– Н-да… Дела… Вы меня прямо-таки огорошили!

– Да мы и сами просто обалдели, если честно.

Арсений совсем забыл, что торопился домой, разулся, сел на диван поудобнее и расслабился. Чем хорошо дома у родителей, так это тем, что можно не соблюдать никаких церемоний.

– Ты представляешь, – продолжала вдохновенно мечтать Нонна Алексеевна, – мы заработаем там за пару лет тебе на квартиру! Вернемся и купим. И решим твой жилищный вопрос. А ты нам потом отдашь постепенно. Без процентов, естественно. И мы еще вычтем оттуда стоимость этой твоей комнаты, ведь она же твоя по праву.

– Какие у вас далеко идущие планы! – улыбнулся Арсений.

– Так ведь и это еще не все! – заметил, в свою очередь, отец. – Ведь все это время вы сможете жить в нашей квартире, и снимать ничего не надо! Вот как мы только уедем, так и перебирайся обратно. А там уж сам решай, с Викой или без Вики, как сочтешь нужным.

– Ну прямо волшебные перспективы! Да, умеете вы удивить, ничего не скажешь. Пожалуй, я не зря задержался.

– Может быть, тогда хоть чаю выпьешь? – снова предложил Козырев-старший.

– Ну давайте, что ж с вами делать, только надо Вике позвонить, предупредить, что буду совсем поздно.

– Арсений взял трубку и набрал номер их новой квартиры. Вика, конечно, расстроилась. Сказала, что уже разогрела ужин и что он снова остынет, но что она все равно его будет ждать, как бы поздно он ни приехал.

– А может быть, у нас заночуешь? – не унимался Павел Тимофеевич. – Ну куда ты поедешь на ночь глядя? Переживет она одну ночь без тебя, ничего с ней не случится.

– Да нет, бать. Ну что уж. Нехорошо. Да и переодеться мне надо, вещи там все. И боится она одна в той квартире.

– Ты в ней прямо растворился, – Нонна Алексеевна не упустила возможности вставить свою колкость.

– Просто мне там удобнее, – спокойно, но твердо ответил юноша.

Они пили чай, увлеченно обсуждая свежую новость и изменения, которые она принесет в их общую жизнь. По дороге до дома Арсений не переставал удивляться. Но теперь это уже было не просто удивление. Это было фактически экспериментальное подтверждение гипотезы. Именно об этом он сейчас и думал. Что это, совпадение или действительно исполнение сделанного заказа? Он вспомнил слова Эйнштейна: «При помощи совпадений Бог сохраняет анонимность». Свое желание на этот раз Козырев обличил в мысли именно таким образом, как он научился делать это в своих снах. Во снах легко экспериментировать. Там нет инерции материального мира. И вот уже реальный результат. Конечно, еще далеко не факт, много всего может произойти за это время, но очевидно, что мир начал свое вращение в заданном им направлении. Без всякого его на то непосредственного участия.

* * *

Малахов появился в лаборатории научной группы «Вихрь» внезапно. Впрочем, у ученых четкого графика посещений не существовало. Только Козырев находился в лаборатории постоянно, лишь изредка отъезжая по заданиям Сафина либо в связи с личными обстоятельствами.

С формальной точки зрения назвать лабораторией то помещение, которое занимала группа, можно было с большой натяжкой. До экспериментальных исследований пока было еще очень далеко, поэтому в помещении стояло несколько столов, оборудованных компьютерами, несколько принтеров и сканеров, какие-то древние физические приборы, похожие на ламповые осциллографы и шкафы с бумагами. Штук пять чахлых цветков в старых горшках дополняли антураж типичного советского закрытого НИИ.

Сафин сидел в некоем подобии отдельного кабинета – «загончике», образованном в общем помещении путем перестановки мебели. Двери в «загончике» не было, и слышимость всего происходящего в лаборатории получалась абсолютная.

Еженедельно группа устраивала мозговые штурмы, в ходе которых накидывались идеи, потом они проверялись в теории постоянными сотрудниками типа Козырева или грандами науки по месту их постоянной занятости. Ну или дома, если на основной работе времени не находилось.

В остальное время ученые наведывались в лабораторию периодически, по своему усмотрению. Обсудить новую идею, посмотреть полученные результаты. На этот раз Малахов приехал именно так, без особой цели. Просто «повариться» в атмосфере возникающих проблем и решаемых задач. Он зашел поздороваться с Сафиным, пробыл в «загончике» минут десять, а затем присел рядом с Арсением.

– Ну что, молодежь, как дела, что нового?

– А, Евгений Михайлович, здравствуйте! Хорошо, что вы заехали. Я как раз собирался вам звонить. По-моему, мы получили экспериментальное подтверждение нашим исследованиям.

– Да ты что! – возбудился профессор.

– Нет, ну не в том смысле, в котором вы подумали, – поспешил успокоить его Козырев. – Но, по крайней мере, это уже что-то.

– Ну не томи, выкладывай!

– Я же вам рассказывал про свои сны?

– Да, что-то такое припоминаю.

– Мне кажется, что нам нужно использовать их в научных целях. И вот каким образом. Сны происходят в некоем виртуальном пространстве. Оно нематериально, поэтому сразу достигается результат. Очень легко экспериментировать. К тому же у меня уже есть в этом большой опыт, я научился контролировать сны довольно давно.

– Сны к делу не пришьешь.

– Да, но навыки, полученные мной во снах, можно попробовать использовать в материальном мире.

– Как именно?

– Подумать неким определенным образом. Правильным образом. Сформировать мысль. Именно так, как во снах мне удается создавать будущее. Сделать «заказ». И посмотреть, осуществится ли он в материальном мире.

– Это слишком долго, не получится набрать нужную статистику для уверенного подтверждения результата.

– Ну можно же делать простые «заказы», для исполнения которых не требуется большого количества энергии, а значит, и времени.

Малахов задумался. Арсений ждал ответа своего учителя.

– У меня есть два принципиальных возражения. Во-первых, в твоих снах ты единственный, скажем так, мыслящий, творящий участник событий. Поэтому все происходит так, как ты захочешь, и никак иначе. А в реальной жизни нас таких шесть миллиардов. И творящие акты сознания каждого должны быть каким-то образом увязаны в единую схему. Поэтому здесь не так все очевидно. Ну то есть то, что тебе кажется простым, может растянуться во времени, а может и вовсе остаться неисполненным. Потому что возникнут конфликты с желаниями или, как ты говоришь, «заказами» других людей. Плюс за долгое время ты сам сможешь внести немалые возмущения в свой «заказ». Ты ж не робот, не сможешь с утра до вечера думать строго одинаково об одном и том же.

– Ну хорошо. Эти сложности преодолимы, как мне кажется. Можно выбирать желания, которые не затрагивают интересы других людей. А что во-вторых?

– А во-вторых, остальные члены группы не умеют видеть такие сны. Не умеют осознавать себя во сне и тренироваться «правильно думать». А научить их этому ты вряд ли сможешь.

– Есть еще один вариант.

– Какой?

– Совместить мои умения и ваши способности.

Малахов вопросительно посмотрел на своего друга и ученика. Арсений уловил его немой вопрос и торопливо пояснил:

– Я имею в виду, что буду менять матрицу своими мыслями, а вы будете проверять ее изменения благодаря своим экстрасенсорным способностям. Мы сможем экспериментировать в разных условиях. Экраны, расстояния, сдвиги во времени. Это даст нам возможность что-то уловить, я чувствую!

– Не знаю, не знаю. Все эти мои ощущения такие неопределенные, едва уловимые.

– Однако вы же научились их ощущать, распознавать, отличать, вывели свое восприятие на макроуровень. Ведь вы очень редко ошибаетесь. Либо говорите «не знаю», либо, если знаете, то почти всегда попадаете в точку.

Евгений Михайлович по-отцовски потрепал Арсения по голове.

– А ты настойчив. Надо подумать об этом. Пока не могу ничего сказать. Не убедил. Но подумать все же надо. А почему вообще возникла у тебя эта мысль? Что стало поводом?

– А, я же не рассказал. Понимаете, очень необычное стечение обстоятельств. Вероятность такого развития событий ничтожно мала. А если учесть, что буквально за пару недель до этого был сделан «заказ», то есть надежда…

– Давай уже, переходи к конкретике.

– Ну я тут все думал про свою квартиру. У меня ж девушка теперь есть постоянная, мы живем вместе. Я «пожелал» квартиру. И вот представляете, мать случайно звонит какому-то старинному знакомому, совершенно по другому поводу, в разговоре совершенно случайно выясняется, что тот срочно ищет кого-то по специальности отца, кто мог бы преподавать на французском языке. И вот уже в сентябре они должны снова лететь в Африку, чтобы там учить местных студентов. И они обещают, что когда вернутся, купят мне квартиру.

– Да, любопытно. Но это еще ровным счетом ни о чем не говорит.

– Нет, профессор, это говорит о том, наша теория может оказаться верной. По крайней мере, этот факт ее не опровергает. И даже подтверждает, хотя бы и косвенно.

– Ну разве что. Не знал, что ты такой мечтатель.

– «Фантазия важнее знания»[40], учитель!

Малахов довольно ухмыльнулся, подумал про себя: «Что, Евгений Михайлович, получай обратно плоды своих учений». А вслух сказал:

– Представляю, как отреагируют на наши изыскания ортодоксальные академики.

– Это сейчас не важно. Сначала нужно самим понять, увидеть, убедиться. Как объяснить научной общественности, потом будем думать.

– Да уж. Для полного счастья нам не хватает всего-то двух вещей.

– Каких?

– Ну для начала нужно, чтобы изменения в информационном поле фиксировались объективно, а не субъективно. Прибором, а не человеком. Хотя бы качественно пока. А в идеале, конечно, количественно.

– Согласен, а второе?

– А затем нужно как-то научиться ускорять исполнение «заказа».

– А где ж взять столько энергии, – удивился Арсений, – сдается мне, тут речь пойдет о таких цифрах, что нам даже представить себе трудно, не то что раздобыть.

– А может быть, и нет. Нужно не просто создавать условия для формирования информационной матрицы, а создавать ее непосредственно, в любой момент времени, даже бесконечно близкий к текущему мгновению. А поскольку записанное в информационном поле материализуется безусловно, то и энергия для этого найдется, не наша забота. Для чего-то ведь существуют квантовые флуктуации. Есть мнение, что в них скрыта колоссальная энергия. Наш физический вакуум не так прост, каким кажется, в каждом его миллиметре бурлит целый океан энергии.

– И этот человек только что обзывал меня мечтателем, – радостно рассмеялся Козырев.

Глава 9

Несмотря на то что Козырев работал на новом месте еще совсем недолго, неполных три месяца, ему удалось договориться с руководством и оформить две недели отпуска. Лето подходило к концу, перед увольнением из института в отпуск сходить не удалось, да и при смене места работы тоже было не до отдыха. Поэтому начальство пошло навстречу. Да и вообще, рабочая обстановка в группе была вполне демократичной. Арсению это очень нравилось. Он был доволен новым местом, работал воодушевленно, с большим желанием и отдачей. С Сафиным отношения сложились, если кто его и недолюбливал в коллективе, так это Жидков, но его Козырев видел нечасто, а по работе пересекались и того реже, так что если неприязнь и присутствовала, то юноша ее практически не замечал.

Любая инициатива, любые идеи, даже самые бредовые, в группе приветствовались, всесторонне обсуждались и анализировались. Причина крылась в том, что после некоторого первоначального успеха в исследованиях наметился очевидный период застоя. Требовалось переходить к конкретике, демонстрировать реальные результаты, а с этим пока получалось не очень. Слишком уж тонкой была та материя, с которой пришлось столкнуться. Ничем и никак не удавалось ее уловить, зарегистрировать, измерить. Прорыв был необходим как воздух, а надежду достичь его давали только необычные, нестандартные, новые подходы к исследованиям. Вот и пустились ученые в призрачный мир фантазий, пытаясь раздвинуть привычные рамки своего обычного, повседневного воображения.

В этой ситуации небольшой отпуск повредить общему делу никак не мог, но проблема сейчас относилась к личной жизни Арсения. Как ни старался он принять свою новую, почти семейную, жизнь, у него это никак не получалось. Не готов он был морально смириться с потерей свободы и независимости, уже сейчас определиться с выбором на всю оставшуюся жизнь. Ему хотелось гулять, хотелось веселых вечеринок, новых встреч и знакомств, несмотря на то что в целом Вика его вполне устраивала и как человек, и как друг, и как любовница, и как хозяйка в его доме – вроде бы все хорошо, и в то же время чего-то не хватает. Может быть, того самого чувства, которое принято называть любовью? Он этого не знал. Никогда не испытывал и даже не был уверен, что способен испытывать в принципе. Если он кого-то и любил своим сухим, прагматичным, рациональным рассудком, то только себя самого.

Он был настоящим, подлинным эгоистом. При этом, требуя к себе соответствующего отношения, ревностно оберегая собственные свободы и интересы, он ровно в той же степени позволял то же самое и другим. Даже более того, настойчиво следил за тем, чтобы со своей стороны никоим образом не ущемить свободы и интересы остальных людей. Для него это являлось настолько важным, что часто принималось окружающими за крайнюю форму деликатности и входило в кажущееся противоречие с его эгоистичностью.

Но с Викой все было не так, неправильно, что ли: она хотела жить с ним, а он не был к этому готов. И, несмотря на то что желание девушки было в десятки, в сотни раз сильнее его нежелания, приоритет он отдавал собственным интересам.

Разговор предстоял непростой. Арсений понимал, то, что он собирался сказать, причинит ей сильную боль, травмирует ее душу и, возможно, сильно повлияет на всю последующую жизнь. Но он решил твердо. Он и так откладывал неприятный разговор насколько это было возможно. Как-то вечером, незадолго до отъезда в Крым, собравшись с духом, он посадил Вику на диван рядом с собой и твердым, уверенным тоном сообщил ей:

– Вик, нам надо поговорить. Мы никогда это не обсуждали, но дальше откладывать некуда. Ты только, прошу тебя, пойми меня правильно. Я очень хорошо к тебе отношусь, ты стала за это время близким для меня человеком. Но я не готов пока к серьезным отношениям. Я пытался, честно, старался как мог, но больше не могу. И не хочу. Поэтому мы сейчас едем отдыхать, отдыхаем там как ни в чем не бывало, а потом я возвращаюсь в Москву один.

Девушка молчала, не в силах вымолвить хотя бы слово в ответ. Слезы навернулись на ее красивых, ясных глазах. Случилось то, чего она так боялась, и все же это заявление оказалось для нее совершенно неожиданным. В один момент мир перевернулся. Хорошо, что она сидела на диване, иначе наверняка ноги подкосились бы, не выдержав стресса, и она бы упала.

Арсений смотрел на нее, и какой-то комок сильно сжался в самой груди, заставив его вздрогнуть. Неимоверная жалость и ощущение невосполнимой утраты разом наполнили его сердце.

– Тебе со мной плохо? – с большим трудом, едва ворочая непослушными губами, спросила Вика и посмотрела на него.

– Да нет же! – взорвался тот. – Я же говорю, дело не в тебе, дело во мне. Ты хорошая, ты замечательная, но я не могу. Слишком рано, я не знаю, как-то все не вовремя. Как-то неожиданно.

Внезапно он замолчал. Смотрел на свою девушку и вдруг понял, что уже не сможет с ней расстаться. Эта ясность наступила так скоропалительно, так кардинально поменяла его настрой, что он сам опешил от изумления. Конечно, ведь он так привык к ней, сроднился. Да и не только к ней самой, он привык к той жизни, которая у него теперь сложилась благодаря ей. И он оказался вдруг неспособен отказаться от этой жизни из-за призрачных страхов, непонятных опасений и неопределенных желаний, ради неизвестных туманных перспектив.

Вика тоже заметила изменения в выражении его лица. Это вернуло ей надежду, и надежда эта, в свою очередь, отразилась теперь уже на ее лице.

– Ладно, – сказал наконец Арсений, – пусть все остается так, как есть. Забудь все, что я сказал. Это была очередная глупость.

Он сел поближе, обнял и крепко прижал Вику к себе. Ее плечи дрожали в беззвучном рыдании. Только это уже было не отчаяние, а лишь естественная реакция организма на только что пережитый стресс.

Отпуск удался. Поселились они в доме Викиной бабушки, где их встретили со всей теплотой и необыкновенным радушием, выделили отдельную комнату с огромной кроватью и телевизором. Путь до моря занимал пять минут, причем дорога проходила через рынок, на котором было удобно покупать фрукты и воду по дороге на пляж и еду посерьезнее на обратном пути.

Бабушка вкусно и с удовольствием готовила, и благодаря ей у Вики тоже образовалось некоторое подобие отпуска от домашней рутины. Яркое солнце, красивые горы, теплое море, вкусные свежие фрукты – что еще надо людям, вырвавшимся из московской суеты? Они устроили себе абсолютный релакс, без ярких приключений, утомительных экскурсий и далеких путешествий. Арсений, привыкший просыпаться рано, утром совершал прогулку на рынок, покупая к завтраку свежий творог с удивительно вкусной жирной местной сметаной, яйца или горячую выпечку. Потом они неспешно завтракали и шли на пляж, где несколько часов валялись на пузе, изредка прерываясь на купание. Читали, разговаривали, ели шашлычки из мидий или мелких крымских креветок, которые получили в народе название «усики». Вода Черного моря в поселке была прозрачна, насыщенного темно-синего, а на глубине почти черного цвета и манила своей сказочной загадочностью и чистотой.

По дороге домой они покупали несколько бутылок пива и располагались на просторной открытой веранде за основательным, обильным обедом. Бабушкин дом, расположенный на пересечении всех дорог маленького городка, так, что любой маршрут пролегал неподалеку, был настоящим центром большой Викиной семьи. Да и бабушка, почти не выходившая дальше своего приусадебного участка, всегда была рада любым гостям, готовая накормить, напоить и даже уложить отдохнуть любого из многочисленных родственников. Братья и сестры, родные и двоюродные, дяди и тети, их мужья и жены сплошной вереницей то приходили, то уходили, приносили свежие новости и различные угощения, рассказывали интересные истории, присоединялись к компании за обедом или просто пропускали на бегу по стаканчику пива с нашими отдыхающими.

Трудно сказать, что явилось истинной причиной, может быть, манера Козырева общаться или его образование, а может быть, тот ареол, которым окружила его Вика в своих рассказах, но почти вся ее родня испытывала перед Арсением необъяснимый благоговейный трепет – при нем стеснялись, смущались, боялись сказать что-то глупое, неправильное или наивное. Поначалу это Арсения забавляло, потом удивляло, а под конец стало даже немного напрягать.

– Ну как же так, – говорил он Вике, – уже так давно мы тут, пора бы и привыкнуть. Чувствую себя каким-то небожителем, все передо мной буквально трепещут.

– Просто ты для них как человек с другой планеты, из иного мира. Из профессорской семьи. Ученый. Преподаватель. Занимаешься такими вещами, которые им даже представить себе трудно. К тому же они боятся каким-нибудь своим неловким поступком мне навредить. Они же знают, как я тебя люблю.

– Ну все равно. Я абсолютно такой же человек, как и они. И вроде бы веду себя естественно, никаким таким особым образом себя не позиционирую. Или мне кажется? Я уже устал в себе копаться за эти дни и думать, что же я не так делаю.

– Да ты не переживай. Наоборот, гордись. Я вот, например, горжусь тобой. Мне приятно, что ты у меня такой необычный, можно сказать, уникальный!

– Ну не знаю, меня эта уникальность начала понемногу утомлять.

– Да тут еще мой папа надумал с тобой поговорить.

– Это в каком смысле? О чем? – испугался Арсений, которого совсем не вдохновляли перспективы перед кем-то оправдываться и что-то обещать.

– Обо мне, о тебе, о нас. О наших планах.

– Вот еще новости. И что я ему должен сказать?

– Я не знаю, скажи, что считаешь нужным.

– А как-нибудь без этого нельзя обойтись?

– Ну они же волнуются за меня.

– Волнуются… Теперь-то уж чего волноваться, – проворчал Арсений.

Виктор Иванович, высокий худощавый мужчина лет пятидесяти, до перестройки и развала Советского Союза работал военпредом на оборонном заводе. Его дотошность, скрупулезность и ответственность при приемке и контроле выпускаемой продукции иногда доводила работников предприятия до бешенства. Дочь воспитывал в строгости, хотя никогда не применял физических воздействий. Иногда один только взгляд отца заставлял девочку трепетать. Когда она немного подросла и начала посещать дискотеки, он вечером у подъезда встречал ее с охотничьим ружьем наперевес, чем отпугивал напрочь потенциальных ухажеров. Арсений был мало с ним знаком, поскольку тот, в отличие от остальных, чрезвычайно редко появлялся в доме у бабушки. Как это часто бывает, отношения между зятем и тещей не сложились.

Арсений воспринимал предстоящий разговор как вынужденную неизбежность и ничего приятного от общения с Викиным отцом не ждал, его заранее напрягали нравоучения, которыми наверняка будет наполнена эта беседа. Но все оказалось гораздо проще.

– Арсений, мне интересно знать, какие у тебя планы относительно Виктории? – поинтересовался Виктор Иванович.

– Вы знаете, мне сложно загадывать далеко вперед, – спокойно рассуждал Козырев. – Пока нас обоих все устраивает, а как оно получится в дальнейшем, сказать сложно. Могу заверить определенно только в одном. Мне Вика нравится, я к ней очень хорошо отношусь, сам ее не обижу и в обиду никому не дам.

Такой ответ вполне удовлетворил заботливого родителя, и формальная процедура его участия в судьбе дочери была благополучно завершена.

Однажды, устав от монотонности и однообразия отдыха на пляже, они отправились на небольшую экскурсию на побережье другого, соседнего, моря.

Азовское отличалось от Черного радикально. На галечных пляжах последнего благодаря вплотную подступающим к воде горам, продолжавшим стремительно уходить дальше вниз под зеркальной гладью водной поверхности, глубина стремительно увеличивалась даже при небольшом удалении от берега. Достаточно было сделать буквально пару шагов навстречу волнам, пару гребков руками, и ноги уже не доставали до дна. Поиграть и порезвиться на мелководье не было никакой возможности. На Азове же, напротив, можно бесконечно брести и брести вперед, удаляясь от береговой линии на десятки и сотни метров, а вода, которая, казалось, уже начала наконец-то достигать груди, вдруг опять опускалась на уровень талии или даже еще ниже. Пляжи были песчаные, мягкие и уютные. Вход в море удобный и комфортный. А его температура из-за мелководья на несколько градусов выше.

Они забрались далеко прочь от всех по азовской косе и очутились на пустынном, просторном пляже в совершенном одиночестве. Отсутствие посторонних взглядов в самый разгар сезона выглядело очень непривычно, но зато давало отличную возможность купаться и загорать голышом.

Вика разделась первая и зашла по колено в воду. Зажмурилась в лучах яркого солнца, которое, отражаясь в легкой морской ряби, ослепляло с удвоенной силой. Немного повернула голову вправо, вглядываясь вдаль уходящего за горизонт бесконечного берега, скрестила руки в замке над головой и сладострастно потянулась. Ее длинные, стройные ноги, тонкое, изящное тело, осиная талия и возбуждающие, округлые бедра приковали к себе восхищенный взгляд юноши. Из-за развернутого вполоборота тела эротично торчал вверх небольшой остренький кончик груди. Арсений не смог усидеть на месте, схватил фотоаппарат и поспешил к ней.

Сделав несколько снимков Афродиты, входящей в морскую пену, он попросил ее лечь на мокрый песок, омываемый небольшими изумрудными волнами. Под набегающей, движущейся водой контуры обнаженного тела теряли четкость границ, позволяя восхищенному зрителю лишь догадываться о тайнах запретных, заповедных мест красивого женского тела. Линии постоянно перемещались, изгибаясь причудливым образом в многократно преломленном бегущей водой отраженном свете, и застывали лишь в кадрах сделанных Арсением снимков.

Потом они забрались далеко-далеко в море, откуда очертания берега лишь угадывались в переливающихся и дрожащих потоках восходящего теплого воздуха. Вот где настоящее раздолье резвиться в мягкой, ласковой воде, ступая ногами по приятному, песчаному дну, под лучами палящего августовского солнца. Вика забралась на Арсения, обхватив его бедра своими ногами, а шею крепко обняв руками. Вода делала ее тело практически невесомым, и молодому человеку не составляло никакого труда держать ее на себе. Их губы слились в страстном поцелуе, для большей устойчивости он подхватил руками ее упругие ягодицы и не в силах более сдерживать свое желание мощным движением проник внутрь.