Три минуты вечности

А он просто сидит в глубине своей огромной роскошной террасы, увитой свежей зеленью резного плюща, плотными сетями опутавшими ее стены и покатую крышу.

Наконец он неуловимым движением едва касается тонкой своей шляпы и она, слегка порхнув в воздухе невесомо приземляется на вычищенные до блеска булыжники террасы.

Его лицо, не смотря на почтенный возраст все еще сохраняет остатки холодной надменной красоты. Четкий грациозно очерченный профиль, с тонким будто вылепленным носом, высокие скулы, квадратный волевой подбородок. Все это говорит о безудержной внутренней силе и. А глаза! Его глаза, цвета зеленоватой воды океана. Сколько же в них вековой мудрости и вековой усталости. Ничто происходящее на этом свете никогда больше не сможет их удивить, ибо видели они настолько много, что все теперь кажется им мелочным и нестоящим внимания.

Еще некоторое время, он молча вглядывается вдаль, врядли вообще замечая, что же происходит вокруг, а затем быстро разжимает пальцы, и тонкий продолговатый бокал, из которого он не отпил ни капли, прощально тренькнув моментально разбивается о холодный пол террасы.

В эту же секунду в глубине темных коридоров дома слышаться неуверенные шаги, но спустя пару секунд замирают.

– Войди, Ром – раздается его глубокий властный голос. Голос, привык больше отдавать приказания, нежели говорить.

Ром появляется в створе больших деревянных дверей. Немного медлит, а затем движется в сторону широкой дубовой лавки, стоящей рядом с оплетенными диким виноградом решеткой.

Он одет в прекрасный расшитый зелеными нитками черный камзол, высокие черные сапоги. Ярко – зеленой ядовитой волной а ним стелился длинный плащ. Тонкая шпага в сверкающих, инкрустированных драгоценными камнями ножнах и продолговатым позолоченным эфесом, мерно постукивает о голенище сапога при каждом его шаге.

– Сядь, – раскатисто звучит его чарующий голос.

Ром осторожно присаживается на самый краешек деревянной лавки, пугливо озираясь вокруг, словно боясь запачкаться и ненадолго замирает.

Какие –то неимоверно длинные секунды они просто смотрят в чернеющую даль, каждый занятый своими мыслями, а затем, когда Ром немного расслабляется, снова звучит прекрасный голос:

– Скажи мне, Ром, – в задумчивости произносит он, – скажи, неужели мир так изменился, неужели снова настают те беспокойные времена, когда наши законы перестают что-либо значить? Неужели, это снова так?

Некоторое время Ром беспомощно молчит, перебегая глазами с предмета на предмет, а затем произносит. Кажется, каждое слово дается ему с неимоверным трудом:

– Господин, я не думаю, что все так страшно. Все еще можно изменить и вернуть на круги своя. Мы ведь оба понимаем, о ком сейчас идет речь. Я хочу сказать Вам, я очень давно, безмерно давно знаю Бальтазара. Он бесконечно предан Вам, он никогда не рискнет пойти против Вашей воли, тем самым боясь вызвать Ваш гнев. Не беспокойтесь. Он одумается, придет в себя и все снова станет так, как и было раньше. Я вам это обещаю.

– Ром, – расстроено звучит его всегда бесстрастный голос, – Ром, Ром, ты ведь совсем ничего не понимаешь. Я ведь…я ведь тоже прекрасно знаю его. Еще тогда, когда он был совсем мальчиком, я твердо решил, что сделаю все для того, чтобы та уязвимая его сторона, то что делает его слабым и беззащитным, никогда не смогло вырваться наружу. Я воспитывал его во всей строгости, ведь он – тот кем, он был все эти годы. Он – демон. А эти противоречия, они страшны, они растерзают его. Эти глупые человеческие страсти, они погубят его. По истине, погубят. И мы ничего не сможем сделать, Ром. Мы совсем ничего не сможем сделать, как бы это не было печально. Я содеял все, что мог. Теперь, выбор остается за ним. А ведь я знаю, что он в конце концов выберет.

– Господин, – неуверенно, словно боясь это произнести, роняет слова Ром, – мой господин, я право, не понимаю. Неужели, вы хотите сказать, что..

– У меня нет другого выбора, Ром, – громоподобно звучит его голос, – он сам не оставляет мне выбора. Как ты не понимаешь, то что он так безрассудно и необдуманно сейчас делает, может привести к самым страшным последствиям. А я…я сделаю все, чтобы остановить его.

– Вы говорите о… – полушепотом произносит Ром.

– Да, – почти вскрикивает он, – да, я говорю о войне. Неужели, ты не видишь, что мы уже на самом пороге еще одной войны. Она не должна случиться, не должна. Она не нужна никому. Она снова будет бессмысленной, беспощадной и глупой. Война, она уничтожит нас, уничтожит человечество. Я, видишь ли, Ром, уже слишком стар и мудр для того, чтобы воевать. Мне больше не нужно то господство, о котором я когда – то грезил. Тьма и свет необходимы друг другу. Мы– одно целое. Никому не нужна эта война. И я должен сделать все, что остановить его. Он не может больше лезть в жизнь этой девочки. Мне необходимо остановить его. Остановить, пока это не сделал свет и пока не стало уже слишком поздно. Ты ведь меня понимаешь, мой старый друг.

Ром ошеломленно смотрит на него и молчит. На его лице проносится тысяча мыслей. Выражение секундной боли застывает на его лицо, но затем быстро сменяется обычной маской:

– Мой господин, я не понимаю. Я решительно не понимаю. Я знаю, что мы должны не допустить этой бессмысленной войны, но еще есть время, время все попытаться решить. Я ведь и сам бесконечно боюсь того, что Бальтазар не сможет справиться с этим сам. Слишком долго, это все пряталось в глубине его. Слишком жесткими решетками было все это закрыто от него. И теперь, как неуправляемый поток это наконец вырвалось наружу. Я искренне верю в то, что он сможет противостоять этому, но я не знаю. Он влюблен в нее. Я понял еще тогда, когда увидел как он смотрит на нее там, у озера. Он пойдет на все ради нее. Никто сейчас не сможет объяснить, почему это произошло, почему именно она, но так уж случилось и это уже не поправить. Но есть вариант.

Люцифер приподнял голову и в глазах на секунду засветился интерес:

– Говори.

– Он ослеплен, – продолжил Ром, – для него это ново и прекрасно. Наверное, ведь он по-сути, на половину, такой же как и она. Но в отличие от него, она сможет управлять своими чувствами. Мы должны поговорить именно с ней. Я не знаю, какие цели преследует эта девчонка, но что если она тоже…тоже в него влюблена. Тогда, возможно, объяснив ей все то, что может произойти, если они не одумаются, мы сможем повлиять на нее.

– Ты правда так полагаешь, Ром? – растягивая каждое слово, произносит Люцифер, – ты действительно считаешь, что люди в самом деле могут быть хоть в чем-то благоразумны? Всегда питал большие сомнения на этот счет. Особенно, если дело касается их пресловутой любви, здесь уже о каком-то проявлении ума и говорить вовсе не приходится… Хотя, я согласен с тобой в одном, у нас действительно нет больше никакой возможности исправить всю сложившуюся ситуацию. Мы должны поговорить с ней. По крайней мере попытаться. Это наш последний шанс, потому что в противном случае… в противном случае, они не оставляют мне выбора. Я должен буду сделать все, чтобы не допустить начала войны.

Он быстро встает и делает несколько грациозных для своего возраста шагов по направлению к выходу в сад, но затем останавливается:

– Сначала, я решил, что с ней необходимо поговорить тебе, Ром. Ты, я думаю, прекрасно бы с этим справился, но теперь, теперь я полагаю, что на чаше весов лежит слишком много. Я сделаю это сам. Я сам поговорю с ней.

Он быстро ставит ногу на каменную ступеньку, утопленную в яркой густой зелени, и слегка поворачивает голову по направлению к тому месту, где сидит Ром:

– Доставь ее сюда, – в его голосе снова не звучит ничего, кроме металла.

Ром с достоинством поднимается и осторожно склоняет голову:

– Будет исполнено, мой Господин. Будет исполнено.

Глава 11.

Голова моя просто разрывалась от невыносимой боли. Сильно ныла спина. На плече и правой моей руке виднелись ужасающего буро – красного цвета кровоподтеки, которые пестрыми пятнами выделялись на белой моей коже. Еще хуже дело обстояло с лицом. Разбитая накануне губа теперь некрасиво припухла, делая мое лицо ассиметричным. «Боже, мой» – думала я. «Так отвратительно я не выглядела очень давно».

Уже около получаса я беспомощно крутилась возле большого зеркала, в резной тусклой оправе и пыталась, впрочем абсолютно безрезультатно, что –то сделать со своим устрашающим внешним видом. Вооружившись большой пуховкой, я осторожно наносила слой за слоем светлую пудру, силясь хоть как-то замазать багровый синяк на виске, но не смотря на все мои усилия, он по-моему только еще ярче проступал под неимоверно толстым уже слоем пудры. Наконец, окончательно оставив бесплодные попытки что-либо сделать со своей внешностью, я одним движением быстро вынула тяжелую, костяную заколку и мои тяжелые светло-каштановые волосы блестящим каскадом заструились по спине. Я немного прикрыла синяк на виске. «Надо что-то сделать со следами пальцев на шее» – подумала я. Схватила с туалетного толика легкий серый шарф из органзы и три раза обмотала им шею. Шарф абсолютно не гармонировал с фиолетовым платьем, но, честно говоря, у меня не было ни сил, ни желания что-либо сейчас с этим делать. В последний раз перед уходом я придирчиво окинула себя в зеркало. Конечно, никакая пудра не поможет мне скрыть тяжелые тени, которые залегли под моими уставшими глазами, следствием бессонной ночи. И, вообще, вид у меня такой, что моментально становится ясно, как сильно я нуждаюсь в помощи. И хотя я пыталась еще натянуть на свое лицо хотя бы какое-то подобие улыбки, зрелище все равно оставалось предельно жалкое. Однако выбора у меня определенно не было. Я присела в задумчивости на край ванны и начала бесцельно перебегать глазами с одного предмета на другой. Я действительно так и не смогла заснуть сегодня утром хотя бы на минуту. И даже, наверное, не от того что мне было страшно из-за возможного возвращения Амины и даже, не оттого, что мой Себастиан снова меня покинул. Я даже не могла долгое время об этом думать. Я просто лежала, завернутая в его плащ на своей широкой кровати, чувствуя как голова стремительно наливается противной свинцовой тяжестью и разглядывала беспорядок, который царил в моей некогда уютной спальне. Я решительно теперь не знала того, как мне быть и что же делать со всем этим дальше. Так часто бывает, когда на человека обрушивается что-то очень страшное. Настолько страшное, что некоторое время, воспаленный мозг просто не в состоянии охватить все это сразу. Вот так было и со мной. Я пролежала в одном положении довольно долго, а потом машинально поднялась с постели и почему-то начала с трепетом собирать разбросанные по углам книги и пытаться сложить их на окончательно разрушенные полки шкафа. А когда книги, с громким звуком рухнули вниз с полки, которая подломилась под их тяжестью, я просто села на пол и заплакала. Постепенно однако мои мысли, хоть и с большим трудом, но все же приняли некоторые очертания и я попыталась представить, как мне теперь действовать дальше. Одно я определенно знала точно. Ни смотря на все произошедшее, я не готова была ни за что на свете отказаться от Себастиана. Да, все что случилось, было поистине чудовищно, но это нисколько не меняло главного и, наверное, самого важного. Я по-прежнему любила своего Себастиана, он по-прежнему был для меня дороже всего на свете, и где-то в глубине души я все еще верила в то, что и из этой ситуации обязательно найдется какой-то выход. Пока я решительно не знала, каким должен быть этот самый эфемерный выход, но я обязательно должна была его найти. Порой, в те мучительно длинные несколько часов, когда я пыталась придумать, что же мне делать и как действовать, я и сама начинала удивляться себе в том, почему не чувствую ни капли паники или ужаса от того, в какую кошмарную ситуацию попала. Я прекрасно отдавала себе отчет в том, что могу попросту не дожить до того момента, когда у меня появиться возможность предпринять какие-либо действия, так как разъяренная Амина, в любом случае не оставит все просто так, беря в расчет ее уязвленную гордость. Но, как ни странно, сейчас очень реальная перспектива умереть от рук Амины, волновала меня почему-то меньше всего. Намного важнее было другое. Себастиан снова меня покинул. И я нисколько не могла его в этом винить. Ведь, как бы там ни было, он просто пытается защитить меня. Мы и так слишком заигрались с огнем, не замечая ничего вокруг. И, если все действительно так, как рассказал мне Себастиан, а что –то подсказывало мне, что все это чистая правда, то наш союз не только обречен, но мы своими отношениями можем совершить непоправимое и нанести вред не только самим себе, но и вызвать катастрофу, которую потом не сможем предотвратить. Однако, не смотря на все это, во мне неотступно продолжала жить надежда. Надежда на то, что все еще возможно исправить. Я, конечно, понимала, что есть правила, есть нерушимые законы, но ведь это абсолютно не мешает мне надеяться на чудо, которое сможет все изменить. Я определенно знала, что все мои мысли наивны, а надежды беспочвенны, но мне необходимо было на что-то надеяться, за что-то бороться, иначе я просто перестану дышать, иначе потеряю то главное, что было дороже и важнее всего на свете для меня. В лихорадочном и сумбурном потоке моих мыслей чувствовалась острая обреченность, но я упорно ее не замечала. Со стороны, я должно быть, производила впечатление смертельно больного человека, который нервозно, словно боясь что – то не успеть, с наигранной живостью окунается в водоворот каких-то никому не нужных дел, просто потому что не делая их, он сойдет с ума ожидая своей смерти.

Мне был необходим кто-то, кто сможет объяснить, что же мне делать дальше, кто-то ко расскажет мне всю эту ситуацию с другой стороны. Человек, который либо подкрепит, либо начисто убьет еще теплившуюся во мне надежду. И я знала, что единственным человеком способным пролить свет на эту историю в моей жизни был Лоран. И мне необходимо было в первую очередь найти и поговорить с ним. Что-то упорно подсказывало мне, что Лоран знает гораздо больше, чем раньше хотел мне признаться. И во что бы ты ни стало, мне необходимо было с ним встретиться. Я абсолютно не представляла, где могу найти его. Я также не знала, как часто он бывает в Коллекторе и есть ли хоть кто-то, кто знает, где его можно отыскать. Мне необходимо в первую очередь встретиться с Жюстин. Иногда у меня складывалось впечатление, что она за время своего пребывания в Коллекторе умудрилась познакомится с половиной его обитателей. Возможно, среди ее знакомых есть кто-то, кто имеет доступ туда, куда пока все мы попасть не могли. Я готова была искать сколько угодно и где угодно того, кто смог бы мне помочь разыскать Лорана. Я обязательно должна его найти. А потом… Да, я определенно не знала, что будет потом, но я не должна была сейчас об этом думать. Иначе я рискую просто сойти с ума. Пока мне просто было необходимо найти Лорана.

Какое-то время я еще сидела на краю ванны, пытаясь унять боль, которая рвалась из груди. На меня давил груз сомнений. А что если Амина права, и что если для Себастиана это был желанный выход из положения. Возможно, я просто вообразила себе любовь, которой нет. И ему просто не нужно, чтобы я его искала, чтобы я спасала отношения, не играющие для него никакой существенной роли. Однако, я отгоняла от себя эти мысли. Конечно, я где-то читала, о том, какими коварными могут быть демоны, представители зла, но мое усталое сердце, которые глухо билось где-то в груди, напрочь отказывалось верить в то, что Себастиан мог мне солгать. Могли обманывать его слова, но никак не его глаза. Ведь на какую-то долю секунду я смогла увидеть и прочитать все ту боль, которая являлась отражением моей боли и моих чувств. Он любил меня, определенно любил. Здесь я не могла ошибаться. И для него все это было так же страшно, как и для меня. И его тоже рвали на части противоречия, возможно, сильнее и даже больше чем меня. Ведь то, что происходило сейчас в его жизни было настолько противоестественно его истиной природе, его жизни, той которую он вел до настоящего момента. Мне было несказанно жаль его, жаль себя. Я не знала, что теперь будет делать Себастиан, но я непременно должна была что-то сделать. Я обязательно должна придумать что, но только после того, как смогу поговорить с Лораном и хоть что-то для себя выяснить. Поэтому нельзя терять ни минуты, мое время здесь ограничено, и как бы все произошедшее не ускорило процесс, о котором я не хотела даже думать. Мне необходимо как можно скорее найти Лорана, а он что-нибудь сможет придумать. По крайней мере на это, была сейчас единственная моя надежда.

Наконец, я осторожно, боясь причинить себе боль, тряхнула головой, стараясь сбросить оцепенение и стремительно пошла в комнату. Мне необходимо, как можно скорее начать действовать, иначе я смогу часами сидеть вот так, пытаясь придумать панацею от всего происходящего.

Но сделав несколько шагов, я зачарованно замерла на пороге своей спальне. Он небрежно облокотился на многочисленные молочные подушки, которые горкой лежали на кровати. Белоснежная плоеная сорочка была распахнута ровно на половину и осторожно и тщательно заправлена в черные узкие брюки с высокой талией. Небрежно лежа на кровати, он внимательно смотрел прямо на меня. Словно, пытаясь разглядеть в моем лице что-то, что помогло бы ему решить, как быть дальше.

Я словно приросла к месту, зачарованная восхитительным зрелищем, открывшемся моему взору. Я снова чувствовала, как приятное обжигающее тепло мягко разлилось по моему телу, я явственно ощущала, как все мои недавние переживания стремительно теряют силу и неизбежно отступают перед осознанием, пьянящим осознанием того, что он снова со мной рядом. Что он никуда не ушел, и мне не придется искать его, что он вот здесь. И вместе мы обязательно сможем найти выход из сложившейся ситуации.

Я просто молча наблюдала за ним. Вглядывалась в его прекрасное совершенное лицо. Я видела, как яркие блики искрящегося солнца загораются и гаснут в его волосах, как они бережно создают потрясающий отсвет в его чистых и голубых глазах. Неожиданно для самой себя спустя пару минут, я быстро вспорхнула на кровать и легла с ним рядом. Не говоря ни слова, я просто прижалась к его сильному стальному телу и на несколько секунд почувствовала себя отгороженной и защищенной от целого мира. В эти короткие мгновения для меня перестало существовать что бы ты ни было, кроме него, такого близкого и необходимого.

Себастиан нежно положил руку мне поперек талии и замер, то ли наслаждаясь моментом, то ли пребывая в глубокой задумчивости. Больше всего на свете сейчас мне хотелось того, чтобы эти короткие секунды, которые были отпущены нам никогда не кончались. Чтобы я просто вот так лежала с ним рядом, чувствуя его тепло и осознавая себя самым счастливым человеком во вселенной.

– Я очень рада, что ты вернулся. Больше всего на свете я боялась, что никогда тебя не увижу. Что буду искать тебя, что-то пытаться разузнать, но все останется бесполезным. Я очень рада, что ты со мной.

Я скорее почувствовала, чем услышала, как он тяжело вздохнул и только его рука на мгновение сильнее сжала меня.

– Ты знаешь, Кристина, я действительно не хотел и не планировал возвращаться. Но потом…потом я понял, что минута без тебя равносильна вечности. Я прекрасно понимаю, что не должен здесь находиться, что это неправильно и губительно в первую очередь для тебя…

При этих его словах, которые глубоко ранили меня в самое сердце, причиняя невыносимую боль, я резко поднялась на локте, повернулась к нему и заглянула в его бездонные глаза.

Только теперь я начинала понимать, почему в этих глазах всегда такая усталость и пустота. О, сколько же приходилось видеть этим глазам, сколько несправедливости и страданий. И всегда они оставались предельно жестокими. Только сейчас начиная освобождаться от пелены, в которую так долго были окутаны.

– Я очень рада, что ты сейчас со мной, – чеканя каждое слово, повторила я.– Только так мы сможем пережить все то, что выпало нам на долю. И мы все это обязательно переживем, я точно знаю. Так непременно должно случиться. Только так и никак иначе.

Я говорила, запинаясь, слова лились бесконечным потоком. Мне просто хотелось заглушить эту пустоту в моей душе, заполнить ее надеждой. Заполнить надеждой и его душу. Дать нам обоим дышать той призрачной возможностью, что когда непременно будем вместе.

Он с непередаваемой нежностью посмотрел мне в лицо:

– Мы обязательно со всем справимся, Кристина. Я тебе обещаю.

И этих слов было достаточно для того, чтобы наполнить мое сердце несказанной радостью и теплотой. Я слегка улыбнулась ему.

– Спасибо тебе, – прошептала я. – Спасибо тебе за то, что ты есть в моей жизни. Мне больше ничего не нужно.

– Ты не понимаешь, Кристина, – с трудом вымолвил он, – я не принесу тебе счастья. Я могу причинять лишь боль и разрушения. Наверное, я большей частью ни на что не годен, кроме этого.

– Не смей произносить это! – воскликнула я. – даже не смей просто думать так. Ты не понимаешь, как за это короткое время ты смог изменить мою жизнь, ты смог предать ей смысл. Я… люблю тебя, Себастиан.

Он крепко прижал меня к себе. А затем, все так же держа меня на руках, легко поднялся с кровати. Секунда и в глаза мне подули стремительные струи ветра, заставляя жмуриться. Сквозь прикрыты веки я видела, как мы выпрыгиваем в окно, а потом с невероятной скоростью отталкиваемся от земли и снова взмываем в темнеющее небо.

«Уже ведь совсем вечер, – тая от счастья, думаю я, – и я снова самый счастливый человек в мире. Только бы держал меня на руках, также крепко, как сейчас и не отпускал как можно дольше.

Глава 12.

Текли короткие минуты, тягучие и сладкие, как первый летний мед, золотистым светом отражающий солнце. Я совсем не знаю, сколько прошло времени, может быть час, может быть целая вечность. Время. Оно совсем перестало существовать, рассыпавшись в пыль, и абсолютно не касаясь ни меня, ни моего Себастиана. Я только постоянно чувствовала его присутствие, наполняющее меня блаженным и сладким чувством полета.

Мы молчали уже довольно долго, боясь нарушить ту невыразимую атмосферу, что присутствовала незримо вокруг нас. Я никогда, до сегодняшней ночи, не видела такой потрясающей и ошеломляющей красоты, которая теперь сонно расстилалась прямо под нашими ногами.

Я чувствовала тепло его тела, лежа на его коленях, оно согревало меня намного сильнее небольшого костерка, который горел прямо за нами, предавая всему вокруг сочный призрачный красноватый оттенок.

Я еще раз сонно вспомнила как мы молча неслись с невероятной скоростью по ночному, пропитанному запахами жасмина и черемухи, Коллектору. Я лишь сильнее прижималась к мощной груди Себастиана и изредка поглядывала по сторонам. Однако разглядеть что-либо с высоты птичьего полета оказалось очень сложно. Я скорее чувствовала, когда Себастиан легко отталкивался от очередной сводчатой крыши, которая возникала у нас на пути, и мы снова взвивались вверх, словно бы в нас обоих не было ни грамма веса. Мы мчались в бешенном ритме достаточно долго, когда я наконец заметила, что кирпичные стены домов и магазинов превратились в маленькую сероватую точку, на фоне черноты летнего неба, а на его место пришли гигантские кроны могучих деревьев: елей стыдливо жмущихся друг к другу и тонких, изящных, как танцоры вязов.

В лицо мне постоянно били неугомонные струи летнего теплого воздуха, вынуждая меня прикрывать глаза, поэтому я не могла в полной мере любоваться прекрасными видами, открывающимися моего взору.

Вскоре я почувствовала, что мы остановились. Я неуверенно приоткрыла глаза и замерла. Сейчас, похоже я на себе смогла проверить избитое выражение «потерять дар речи». Тот вид, что предстал передо мной не поддавался никакому описанию. Себастиан, держа меня на руках стоял на небольшом округлой формы каменном выступе, который располагался практически на самой вершине остроконечной горы. В первую секунду мне показалось, что я чувствую, как меня нежно и осторожно обволакивают тонкие полупрозрачные слоистые кромки облаков. Боясь, что у меня закружится голова, я медленно подняла взгляд, наполненный восторгом вверх и увидела, как острая как пика вершина упирается прямо в непроглядную иссиня-черную пустоту неба. В упоении я быстро вздохнула и почувствовала, как Себастиан слегка усмехнулся и нежно поставил меня на землю. Мне ужасно не хотелось расставаться с ним, но та неуемная красота, которая теперь предстала моему взгляду, на самую короткую долю секунды заставила меня забыть обо всем на свете.

Немного ниже того места, где мы стояли изливая бурные клокочущие потоки в бездну, высился огромный водопад. Его бурлящие громкие звуки без сожаления разрывали тишину, холодные струи (почему – то мне казалось что они именно холодные)торопясь и не поспевая друг за другом, стремительно скользили вниз и терялись в клочьях белесого тумана, который обступал их где – то совсем рядом с землей.