Три минуты вечности

Комнаты и коридоры сменяли одна другую, гулко отдавались наши шаги, я только ощущала, как неимоверная сила, исходящая от него, заливает все мое существо.

Наконец, миновав очередной коридор, мы приблизились к огромной дубовой двери, открывшейся как по мановению волшебной палочки, и я резко зажмурилась от парализующего яркого солнечного света, заливающего великолепный плодовый сад.

Пройдя еще немного, мы достигли небольшой тенистой беседки. Он опустил руку и жестом показал мне, что я могу сесть в широкое плетеное кресло в тени. Я с удовольствием воспользовалась его предложением, так как ноги просто отказывались меня держать.

Он повернулся ко мне спиной и долго, бесконечно долго вглядывался в изумительный пейзаж, расстилавшийся за беседкой. Я тоже молчала, считая невозможным первой начать разговор.

– Странно,– вывел меня из задумчивости его голос, – столько лет, день за днем я смотрю на этот сад. Но его вид не перестает внушать мне чувство прекрасного. Как вы считаете, Кристина, этот вид хорош?

Столь неожиданный вопрос застал меня врасплох, но я постаралась, чтобы мой голос не дрожал:

– Да, этот сад действительно великолепен.

– Я рад, что вам нравится. Видите ли, я уже давно отошел от шумных мест и от людей. А здесь так спокойно… Покой, это единственное что ценно. Вы обязательно поймете это Кристина, когда придет время. А оно обязательно придет.

Я не нашлась, что ответить, но казалось, он этого и не требовал. Я ведь не могла сказать ему чего-то, что он не знал.

– Мы все так устроены, мы ищем острых ощущений, ищем чего-то невозможного, но все это до тех пор, пока не повзрослеем. Оттого, наверное, этот вид и ценен мне с каждым столетием все больше. Ответьте, разве на Земле вы когда-либо встречали такую красоту?

– Нет, это действительно чудесно! – искренне вымолвила я.

– Однако, я ушел в сторону. И это не освобождает меня от обязанностей хозяина. Хотите ли вина, или может быть шампанского?

– Нет, что вы. Спасибо, мне совсем не хочется.

– Да, бросьте, вы, право же, не должны отказываться от бокала хорошего французского вина.

– Я…

– У вас ведь была тяжелая дорога.

– Да, – пытаясь совладать с голосом, прошептала я, – дорога была не самая приятная, вынуждена признаться.

– Ну, тогда тем более. Разрешите, я за вами поухаживаю.

– О, конечно, – больше из любезности проговорила я, хотя почувствовала, как в горле моментально пересохло.

Он осторожно налил два стакана красного вина, переливающегося радужными бликами на фоне солнечных лучей. Затем взял бокал за тонкую ножку и протянул мне.

Неловко схватившись за бокал, я слегка коснулась его длинных пальцев. Они были холодными и безжизненными. Их прохлада чем-то напомнила мне руки Себастиана.

Я сделала большой глоток, почувствовала, как огненная жидкость приятно обожгла мне все внутри. А потом по моему телу разлилось спасительное тепло, сделавшее меня спокойнее.

Он пил стоя, так же как и раньше обратившись лицом к пейзажу сада. Спустя несколько минут он произнес:

– Полагаю, вам теперь лучше?

– О, да. Спасибо, теперь мне значительно лучше. Прекрасное вино.

– Да, это мое любимое вино, оно делалось в одной южной провинции Франции, коей сейчас уже не существует. Изготовлено, примерно, в 1423 году. Тогда в этих местах рос великолепный виноград. Ныне такого уже нигде не найдешь.

– Охотно, верю, я конечно, не очень хорошо разбираюсь в винах, но это действительно прекрасно.

Тут он неожиданно развернулся ко мне и долго пристально вглядывался в мое лицо. Его глубокие глаза детально изучали меня, заглядывая в самое сердце, проникая в душу.

И кажется с каждой секундой его взгляд наливался тяжестью задумчивости. Я боялась пошевелится, хотя сидеть под таким тягостным взглядом не двигаясь, было очень трудно.

– Да… я долго не мог понять, почему он так трепетно относится к вам. Видите ли, Кристина, наша жизнь: его, а тем более моя очень долгая. Мы перевидали много, нас фактически ни чем нельзя удивить. Но вы, вы вынужден признать, действительно прекрасны.

– О чем вы?

– В вас столько силы, столько нерастраченных чувств. Он никогда до сегодняшнего дня не видел такого. Вы жаждете любви, вы готовы любить со всей страстью, на которую способны. Вы – свет, Кристина. Это самое страшное.

– Я вас не понимаю.

– Вы ведь уже знаете, кто такой Бальтазар. Я это вижу в ваших глазах.

– Если вы имеете виду, знаю ли я, что он демон. То я знаю.

– Нет, я имел в виду немного не это… Я не буду говорить вам, кто такие демоны. Я не буду рассказывать о том, какое зло мы можем причинить. Мы прокляты, в вашем понимании. Мы прокляты не только по своему рождению, но больше по своим поступкам.

– Я знаю, о том, как родился Себаст… Бальтазар. Я знаю, что его темная сторона в любой момент может взять верх. Но это неважно.

Он снова долго смотрел мне в лицо, а затем проговорил:

– Самое страшное, Кристина, что вам это действительно не важно. Вы обычный человек, такой же импульсивный, такой же чувственный и вы готовы будете умереть за него. Я это тоже вижу.

– Я люблю его, у меня нет и не было никого дороже, чем он. Вся моя жизнь была обманом, который я сама себе и создала. А теперь есть он – я почувствовала как по щекам побежали непрошенные слезы, – он нужен мне больше воздуха. Больше жизни. Я прошу вас, хотя может быть и не имею на это права. Но мне действительно больше не к кому пойти. Я заклинаю вас дайте нам быть вместе. Прошу!!!

– Девочка, ты натурально ничего не понимаешь. Сейчас и в правду человеческая сторона Бальтазара одержала верх, но это лишь секунда в моем понимании, краткий миг. Придет момент и все человеческое снова будет вытеснено его сущностью.

– Нет, – почти прокричала я.

– Кристина, вы не понимаете! Вы можете попытаться оградить его от всего окружающего мира, но вы не спрячете его от себя самого. Однажды этот миг непременно настанет, и что тогда? Что вы будете делать, когда демон – Бальтазар снова вернется.

– Этого не случиться!

– Прекрасно, если это окажется именно так. А что, если нет?

– ОН ЛЮБИТ МЕНЯ! Я это видела в его глазах, в его поступках, я не могу ошибаться. Это вы привыкли видеть все под этой призмой, но я знаю, что это не так.

В его ничего не отражающих глазах промелькнуло минутное удивление. Промелькнуло и погасло. А я лишь испуганно замолчала, боясь, что сгоряча наговорила лишнего.

– Хорошо, пусть будет по вашему. Я не стану сейчас вас переубеждать. Тем более понимаю, что это абсолютно бесполезно. Я, признаться, и сам был удивлен тем, как упрямо он отстаивал вас и ваши с ним отношения.

Я слегка непроизвольно улыбнулась:

– Он нужен мне, а я нужна ему и я пойду на все, ради него. Абсолютно на все.

– Кристина, Кристина. Вы готовы на все пойти ради него, но вы задумывались когда-нибудь хоть на секунду о том, что он может предложить вам. Куда вы пойдете за ним? В ад? Вы готовы? Вы действительно готовы жить среди таких существ, как например, бекасы. Кажется, вы успели уже с ними встретиться, когда путешествовали по границам ада?

Меня невольно передернуло, стоило мне вспомнить о том, как ужасающе выглядели эти мерзкие создания, но я снова упрямо замотала головой:

– Мне это тоже не важно.

– Не важно, – в задумчивости повторил он мои слова, словно пробуя их на вкус. – Я не буду ничего вам говорить, потому что понимаю, насколько это бесполезно. Хотите, я покажу вам? Давайте вы собственными глазами увидите, как живут люди в аду. Они даже сами смогут поведать вам, Кристина. Дайте мне руку.

Немного поколебавшись, я слегка приподнялась в кресле и протянула ему руку.

Все закружилось и заметалась перед глазами. В испуге я зажмурилась, машинально крепче вцепившись в его ладонь.

А потом я почувствовала, что мы находимся где-то в другом месте. Подул пронзительный холодный ветер, смешанный с дождем. Я поежилась и открыла глаза.

Я увидела большой город, чем-то напоминающий Коллектор. Покосившиеся ветхие дома уныло жались друг к другу. Вымокшие под частыми ливнями и насквозь продуваемые ветрами, они выглядели очень жалко. Наверное, над городом была ночь, а может быть тучи просто были очень плотными, но видимость была очень плохой. Мы стояли в центре широкой улицы, по обе стороны от которой и располагались эти убогие строения. Далеко не сразу мне удалось разглядеть длинные угловатые тени, беспорядочно перемещающиеся туда-сюда.

– Пойдем, – прозвучал над самым ухом голос.

Люцифер уверенно двинулся вперед, мне пришлось поспешить, чтобы догнать его. Двигаться было чрезвычайно тяжело, так как булыжников на улице практически не было или они были сильно разломаны, что делало мое передвижение еще более затруднительным. А потом я увидела их. Этих странных безмолвных существ, одетых в жалкие отрепья, согнувшихся, словно под неимоверной ношей. Я даже не сразу поняла, что эти существа – обыкновенные люди, только какие– то неестественные. Разглядывая их, я едва не налетела на что-то. Опустив голову, я в испуге прижала ладонь ко рту. Передо мной стоял маленький мальчик, лет наверное, 13. ОН был настолько худым и истощенным, что даже в этом полумраке я видела какой синевато-прозрачной была его бледная кожа. Он сильно замерз, он был бос и заворачивался в черные лохмотья. Он абсолютно отрешенным взглядом посмотрел на меня, а затем уставился в пустоту и двинулся дальше.

– Кто он? – я готова была заплакать от жалости

– Он убийца, вор. Он вырос на улице, никогда не знал своих родителей, поэтому его жизнь пошла под откос. Вы ведь не понаслышке должны знать о том, что же такое не иметь своих родителей?

Я предпочла не отвечать на этот вопрос.

– Почему он такой странный?

– Он не здесь. Он в своем мире. Там много мрачнее, чем в этом месте. Верьте мне, Кристина. Но вот, мы кажется и пришли.

Мы остановились возле небольшого деревянного строения, которое имело такой же отвратительный вид, как и все остальные. Стекла давно уже были выбиты и рамы ходили ходуном от ветра.

Сам дом покосился и странно провисал серединой вниз. Он протянул мне руку и исчез в низком дверном проеме.

– Нам сюда, – услышала я его голос из темного коридора.

Внутри пахло сыростью, пылью и немытостью. Я опустила голову под ворот платья. В тусклом освещении мне удалось разглядеть узкую шаткую деревянную лестницу.

– Мы почти пришли, – он оглянулся.

Каждая ступенька, на которую мы ступали отдавалась тяжким стоном под нашими шагами. Я не знала, куда мы идем, но чувство ужаса, наполнявшего меня с каждой минутой все больше, только нарастало.

Наконец, дверь. Такая же грязная, разбитая, с огромными щелями. Я сделала неуверенный шаг по направлению к ней и в ужасе отскочила назад. На полу в неимоверном количестве копошились крысы, серые, почти черные с облезлыми спинами, длинными ужасными хвостами. Из глаза нездорово блестели, когда они поднимали их на меня. Их шершавые мерзкие тела начали тереться об подол моего платья. Я готова была развернуться и что есть сил бежать обратно, но взор, наполненный ожиданием, остановил меня.

– Вы готовы идти дальше? – прозвучал повелительный голос.

– Да, – не дрогнув, ответила я.

Возможно, мне показалось, но после моих слов он едва заметно усмехнулся.

А затем он уверенно взялся за ручку двери и толкнул ее вовнутрь. Раздался скрип. Он исчез в дверном проеме. Я поняла, что осталась одна. Сделав несколько шагов, что дались мне с большим трудом, я оказалась в тесной комнатенке. Здесь было также грязно. Воздух был страшно спертым не смотря на то, что стекол в рамах давно не было. Стены были ободранные, но кое-где еще сохранились остатки штукатурки, которая теперь приняла грязно-серый цвет. Из мебели в помещении не было абсолютно ничего, кроме чугунной кровати с обломанными душками. Как только я подняла голову, сразу смогла заметить, что на кровати кто-то сидит. Неуверенно я подошла ближе.

Передо мной на замызганном топчане из которого клочками торчали пучки соломы сидела женщина. Ее тощее тело было едва прикрыто такими же лохмотьями, в которые были одеты остальные обитатели этого места. Волосы грязными прядями в беспорядке свисали до плеч, закрывая лицо. Тонкими пальцами она нервно перебирала подол своего одеяния, полностью поглощенная этим занятием.

Я поняла, что мы пришли сюда ради нее, но кто она такая я себе не представляла. Тут мне вспомнились слова Люцифера о том, что каждый из них пребывает в своем мире, где бесконечно страдает, но возможно мне удастся ненадолго вернуть эту женщину в реальность, которая к несчастью была не намного лучше.

Я осторожно присела перед ней на колено и попыталась заглянуть в лицо.

– Здравствуйте, – проговорила я. – меня зовут Кристина. Я тут проходила мимо – я и сама поразилась тому, как глупо это прозвучало.

Но женщина внезапно подняла голову и посмотрела на меня. В эту секунду неожиданно загорелся призрачным желтоватым светом уличный фонарь и озарил комнату.

В ужасе я отпрянула назад и упала на спину. Передо мной сидела я, только много старше. Вернее, эта женщина была поразительно на меня похожа. Я увидела свои глаза, только потухшие и ничего не выражающие. Я увидела свой нос, скулы, губы, но все это было покрыто морщинами и слоем пыли. Мешки залегли под глазами. Лицо давно потеряло свою привлекательность, оно было изуродовано теми метаморфозами, которые с ним произошли. Женщина молчала.

– Не пугайтесь, Кристина,– услышала я знакомый голос, – я могу вас познакомить. Это – Анна Ковалевская. Кристина, эта женщина – твоя мать.

Мне казалось, что в эту минуту меня сильно ударили по голове. Я враз потеряла способность говорить, видеть. Оглушительный звон, через уши проник в мою голову и прочно угнездился там. Я могла лишь невидящими глазами смотреть на эту женщину, что сидела передо мной.

Но постепенно ужас прошел и мне по– немногу начала возвращаться способность мыслить.

– Кристина, – снова этот спокойный голос, который я уже начинала ненавидеть, – вы можете поговорить с ней. Она сейчас ненадолго здесь.

В немом оцепенении я подняла на него голову. Он прислонясь к пыльному подоконнику в своем белоснежном костюме выжидающе смотрел то на меня, то на нее.

– Кто вы? – вдруг спросила женщина.

– Мое имя Кристина, – я уже могла говорить, это хорошо.– А как зовут вас?

– Меня зовут…зовут…о, черт, я же знала, как меня зовут.

– Вы – Анна, – ответила я.

– Да, возможно.

– Я шла мимо. Заглянула вот к вам. Мне скоро нужно идти. Меня ждут, но есть несколько минут. Поговорите со мной.

Женщина молча посмотрела в окно, я ловила каждое ее движение.

– Я не знаю, что тебе сказать. Я тут уже так давно. Здесь ничего не происходит.

– Но, вы ведь не всегда были одна. С вами рядом кто-то когда-то находился?

– Я не помню, может быть… а может быть и нет.

Я почувствовала, как горлу подступил комок.

– Но у вас ведь, наверное, были дети? Вы их помните?

– Дети, – повторила за мной она, – да, девочка, кажется. Но это не важно.

Я готова была разрыдаться.

– Но дети не могут быть не важны.

– Я не знаю, где она. Я видела ее лишь несколько… недолго.

– Почему?

– Она не была желанным ребенком. Она мне мешала. Не давала жить полной жизнью.

– И куда же она делась?

– У меня голова болит. Сильно. И мне нужно выпить, а выпить абсолютно нечего. У вас есть деньги.

Мои плечи затряслись, я больше не могла сдерживаться. Повернув голову к нему, я практически прокричала:

– Но мне говорили, что они осознают свои ошибки. Что просят за них прощения. А она… ей все равно.

– Да, Кристина, просить прощения можно за ошибки, которые ты понимаешь. Ни разу в жизни эта женщина не посчитала свой поступок ошибкой. Она не помнит, практически не помнит тебя даже теперь. Ты никогда не была ей нужна.

– Но как? – мой голос срывался.

– Она прожила свою жизнь в пьяном угаре, она умерла на улице, отравившись какой смесью, приняв ее за алкоголь. Одумайся, Кристина, тебя ждет вот такое существование, после того как Бальтазар бросит тебя.

– Нет, нет, нет…

Я буквально подскочила на месте, но женщина неожиданно резво ухватила меня за юбку:

– Девочка, дай мен немного денег, очень болит голова.

Неловко отпихнув ее, так что она повалилась обратно на кровать, я круто развернулась и собрав все силы, что у меня еще были буквально вылетела в дверь. Не замечая даже крыс под ногами, я выбежала на улицу и понеслась куда-то не разбирая дороги. По пути я кажется натыкалась на этих странных существ, которые когда-то были людьми, но сейчас я этого не замечала.

А потом моя нога попала в трещину между булыжниками. Я вскрикнула и повалилась на землю. Мне даже не хотелось вставать. Грудь раздирали рыдания. Так я не плакала ни разу в жизни. Я заметила, что он стоит рядом только тогда, когда он взял меня за руку и поднял на ноги.

– Это все, что я хотел вам показать. Давайте вернемся.

Я снова сидела в шезлонге, держа в руке бокал вина. И снова было солнце и тепло, и снова источая поразительные запахи цвел жасмин. Он стоял все также спиной ко мне. Такой же сильный и спокойный, словно бы никуда не сходил с этого места.

Поседев несколько минут, я вдруг прислонила бокал к губам и осушила его в несколько глотков.

– Так – то лучше, Кристина.

Когда ко мне вернулась способность говорить, я промолвила:

– Я знаю, зачем вы показали мне это, но это… не важно. Я пойду за ним, куда бы не пришлось. И мне абсолютно все равно, что будет потом.

Вдруг он откинул голову и рассмеялся, просто и беззлобно, как – будто мы беседовали о чем-то совершенно обыденном и забавном. Я была обескуражена:

– Да, ты действительно, очаровательна. Вообще, вы люди, так необычны. Вы такие странные, готовы отдать все. И ради чего, объясни мне? Ведь рано или поздно могут остыть твои чувства, ты об этом не думала. Все становиться обычным и размеренным. Такова уж наша природа. Рано или поздно, мы перестаем воспринимать что-то, как нечто новое. И оно приедается. Ты сейчас пожертвуешь всем, обречешь свою душу на муки. А что если, однажды утром ты проснешься и поймешь, что твой драгоценный Бальтазар стал ничем иным, как еще одной обыкновенной частью твоего существования. Что будешь делать тогда? Ты же возненавидишь его, в первую очередь, за то, что он смог отдать твою душу на растерзание. Как ты будешь тогда смотреть на него, когда эйфория немного притупиться? Ты думала об этом? Признайся, Кристина?

Некоторое время я просто молчала, но не оттого, что слова его приникли в мою душу, а оттого что злость вдруг залила все мое существо, и я просто потеряла способность говорить:

– Этого никогда не случиться. Об этом можете быть спокойны.

– Приведи мне хоть один разумный довод. Хотя бы один единственный. Пока я слышу только эмоции, а где же разум? Где он?

Я знала, что сейчас мои эмоции берут верх, но ничего с этим поделать не могла. Я не представляла, чем возразить ему. Ведь, все что я могла ответить, заключалось в словах: «Я люблю его». А ни для кого, кроме меня это ничего не значило.

– Хорошо. – уже спокойнее проговорил мне он, – мы можем спорить с тобой очень долго. Я намерен поговорить с тобой о другом. Я знаю, что Бальтазар рассказывал тебе о неких законах, что существуют в мире добра и зла. Это, так называемые законы равновесия. Согласно им, мы не можем и не должны вмешиваться в жизнь людей, нам запрещено перетягивать их, то есть вас, на свою сторону. И мы свято чтим эти законы, соблюдаемые тысячелетиями. Любое отступление от них грозит нам войной. Скажи мне, девочка, как ты думаешь, что ждет нас, если вдруг ты добровольно откажешься от рая и решишь пойти за Бальтазаром в ад?

– Я не знаю, – упрямо повторяла я, чувствуя как холодеют руки.

– А я расскажу, начнется война. И эта война будет страшной и она уничтожит многих из нас. Она уничтожит и истребит всех жителей земли. И твоего возлюбленного Бальтазара в том числе. Ты к этому готова, ты готова увидеть на своих руках кровь невинных. Готова жить с этим вечно? Ответь же мне, Кристина. ТЫ ведь клялась, что пойдешь ради него на все.

Я молчала, чувствуя как он уже практически раздавил меня своей силой.

– Вы оба не думаете ни о чем, кроме своих чувств. Вы видите только друг друга и больше ничего и никого вокруг. Знаешь, Бальтазар ведь тоже внятно не смог объяснить мне, что же вы собираетесь дальше делать. Пустые слова, пустые фразы. Он ведь тоже категорически против того, чтобы ты шла за ним в ад. А тогда расскажи мне, поведай, где вы собираетесь жить. Уж не в раю ли? Помни, Кристиночка, свет для него смерть, он убьет его раньше, чем он ступит в него.

– Что же нам делать? – скорее себе проговорила я.

– Скажу тебе больше. Эта война нам абсолютно не нужна. И как бы мне не было тяжело, ведь Бальтазар всегда был мне как сын, но если эта угроза действительно нависнет. Если свет выставит мне ультиматум, я скорее… я скорее убью Бальтазара, чем позволю ей снова накрыть нас. Хочу, чтобы ты это услышала. Я убью Бальтазара, если возникнет необходимость.

Я теперь уже совсем не видела ничего. Слезы застилали глаза, они капали, унося с собой последние крупицы надежды. Все рушилось. Мир вокруг меня, издавая последние стоны, умирал. Больше совсем ничего не оставалось. Я даже никогда не могла себе представить, что это так больно. Как – будто из груди вынимают сердце, оставляя в ней огромные зияющие незаживающие раны. Я только начала понимать, что же такое счастье, как это самое счастье отнимают у меня, не оставляя ничего взамен. Но одно я знала точно, я не позволю кому бы то ни было причинить Себастиану боль. Он будет жить, он должен жить, пусть без меня, но я не перенесу если из-за меня он погибнет .Я этого просто не выдержу.

Полными безнадежности глазами я посмотрела в лицо своему мучителю, и на миг мне показалось, что я смогла прочитать в них сострадание.

Понимая, что победа одержана, он лишь взял бутылку и снова наполнил мой стакан до краев:

– Я не думал никогда, что однажды скажу это кому бы то ни было, но ты, ты такая смелая. Тебя не остановило ничто, ни возможность вечных мук, ни сущность того, когда ты так любишь. Это странно. Это странно видеть. Но к сожалению, мы здесь бессильны. Даже я ничего не могу с этим поделать. Ты должна смириться с этим. Жизни миллиардов зависят сейчас от того, какое решение ты примешь. Ты не можешь стать их палачом. Помни это. Ты слишком светлая и чистая для этого. Может поэтому, тебе и отпущена такая любовь. Мне жаль тебя, искренне. Но это конец. Возвращайся обратно, Кристина и жди, когда тебя заберет Свет. Он сможет это пережить, я помогу. Ведь я знаю его, как себя. Бальтазар – тот, кто он есть. Постепенно и твоя боль стихнет. Верь мне, девочка. Верь мне.

Мне кажется я даже не слышала того, что он мне говорил. Сегодня в моей жизни случилось самое страшное. Разве были теперь важны его слова. Я потеряла Бальтазара. Я не могла допустить, чтобы с ним что-то случилось я бы просто этого не выдержала. А он никогда не позволил бы мне страдать из-за него. Все было кончено. Он был потерян для меня навсегда. Я была раздавлена. Я была мертва. И эта смерть была гораздо страшнее той, что мне уже однажды удалось пережить. Все потеряло смысл. Все теперь было бесполезным. Отныне жизнь будет течь сквозь меня, не оставляя во мне никакого следа. Это было страшно.

– Кристина, – снова как через невидимую пелену голос, – вам уже пора. Вы и так были здесь слишком долго. Простите.

Он неслышно подошел ко мне, затем взял мое лицо в свои руки и запрокинул его. Впервые я встретилась с ним глазами. Какие они были уставшие. Сколько же в них было печали.

А потом все кончилось. И я снова была в своей комнате, как будто никуда и не исчезала. Вот только теперь все окончательно изменилось. Все вокруг меня умерло.

В тот момент, когда я покинула «Цербер» и он остался один. В глубине сада, вне зоны видимости, прислонясь к широкой ветвистой яблоне, стояла стройная высокая девушка. Когда мое кресло опустело, она повернулась к яблоне спиной и легким движением скинула капюшон плаща. Ее иссиня-черные волосы играли отсветами на солнце. Она улыбнулась:

– Ты думаешь, сможешь так легко отделаться. Ну, уж нет. И ты и Бальтазар, оба вы заплатите мне за то оскорбление, которое мне было нанесено. И мне все равно. Никто этому не помешает. Уж я постараюсь.

С этими словами она слегка сжала в ладони круглое блестящее спелое яблоко. Оно разлетелось на части и она выкинула его в траву. А затем, едва касаясь земли поспешила в сторону дома. Солнце бесконечно ярко заливало летний дивный сад.

Часть III

Глава 16.

Он долго вглядывался в вечереющее небо. Смотрел, как на дышащую покоем, напоенную летним теплом землю, медленно, словно дразня, опускаются легкие летние сумерки. Смотрел, как пронзительно и прекрасно алел изумительный закат. Он дышал тишиной, слушал ее, находя в ней утешение, находя в ней ответы на многие подчас неразрешимые вопросы. Ничто не должно нарушить красоты этой неповторимой минуты, очарования этого чуда природы.