Исчезновения

– Боюсь, что с ее фантазиями дело обстоит ничуть не проще, – сказал Еремеев. – Так что вряд ли это как-нибудь может способствовать…

– А все-таки?

– Хорошо, – сказал Еремеев уже с некоторым раздражением. – Коль хотите, незадолго до того, как исчезнуть, она не раз воображала себя главной жрицей богини Иштар. Вам это о чем-нибудь говорит?

Вид у сыщика был задумчивый.

– Иштар, она же Ашерот, она же Астарта… Одна из самых почитаемых богинь Вавилона и всего Древнего Востока, – со знанием предмета проговорил он.

– Если угодно знать, – добавил Еремеев, – Ирина даже имя для себя где-то раскопала. Хотите знать, какое?

– Было бы любопытно.

Еремеев тщательно выговорил:

– Ина-Эсагиларамат.

Нет, решительно ничем нельзя было поставить в тупик этого Небрата. К полному изумлению Еремеева, он с ходу совершенно точно перевел:

– «Любимая в храме Эсагилы» – кажется, так. Насколько я знаю по литературе, жрицы этой богини Иштар занимались в храмах древнего Вавилона ритуальной проституцией. Весьма любопытный, мне кажется, факт.

Мог бы этого и не добавлять. Еремееву стало неприятно. Довольно сухо он спросил:

– И это сколько-нибудь приближает вас к объяснению случившегося?

– Кто знает, кто знает… – задумчиво отозвался Небрат. – Qui vivera – verra1, – тем самым показывая, что ему не чужды не только латынь и древнеакадский. – Во всяком случае, я бы не стал в столь необычном деле, как наше, опускать такие подробности. Между прочим, должен сказать, что именно такого рода подробностями…

Договорить он не успел – в кармане у него затренькал мобильник. Небрат взял трубку и, не задавая никаких вопросов, только мерно, с интервалом в полминуты повторял: «Угу».

Еремеева опять мутило, и потому, видимо, между «угуканьями» Небрата опять в ушах задребезжал Гонин голос, в общем-то перекликавшийся словами с тем, что пару минут назад говорил странный сыскарь:

– Понимаешь ли, Еремеич, только самые казалось бы незначимые подробности могли бы помочь нам ухватить кончик ниточки, которая в конечном счете…

Наконец Небрат перестал «угукать», убрал трубку в карман и сказал:

– Ну вот, мои предположения оказались верными. Только что наши ребята осмотрели крышу. Именно за той самой трубой они нашли винтовку с оптическим прицелом. Название марки вам ничего не скажет, но я-то знаю, что такая штуковина стоит несколько тысяч долларов. Ни у кого, кроме хорошего профессионала, такой не может быть. И то, что он оставил на месте столь дорогую вещь, тоже свидетельствует о том, что мы имеем дело с настоящим профессионалом: их непреложное правило – всегда избавляться от единожды засвеченного оружия. И что же, рассудите сами, из этого следует?

– Что зачем-то на меня охотится опытный профессиональный убийца… – с сомнением проговорил Еремеев.

Небрат закатил глаза.

– Нет, право же, у вас что-то явно с головой! – не особенно вежливо сказал он. – Как можно делать выводы, столь диаметрально противоположные тем, которые с очевидностью напрашиваются сами собой?! Уже говорил вам, а теперь еще более настойчиво повторяю: если бы работал профессионал, то мы бы с вами сейчас бы не разговаривали! Вы же, если не считать двух случайных царапин, совершенно целы, – как-нибудь это вяжется с работой настоящего профессионала? Да за такой промах его бы!..

– Но все-таки он, к счастью для меня, промахнулся, – вставил Еремеев.

– А с чего это вы, собственно, взяли, что он промахнулся? – резко спросил Небрат.

– Но… – Еремеев чуть замялся. – Но поскольку мы с вами все-таки разговариваем – а это факт, по-моему, довольно очевидный…

Небрат перебил:

– Давайте-ка все-таки будем точны. Интересно, что вы называете промахом? А то, боюсь, мы с вами имеем в виду совершенно разные вещи.

Вопрос показался глупым. Все же, чуть призадумавшись, Еремеев наконец сформулировал более или менее приемлемое определение:

– Промахом, если вам угодно, я называю непопадание в намеченную цель.

– Вот-вот, совершенно исчерпывающе, – охотно согласился Небрат. – Но кто же вам сказал, что этой намеченной целью были именно вы? Не станете же вы, надеюсь, утверждать, что стрелок вовсе ни во что не попал?

– Если вы имеете в виду старый монитор, которому и цена-то в базарный день… – начал было Еремеев, и снова детектив его перебил:

– Эта цена может быть в равной степени как ничтожной, так и огромной, – сказал он. – Все зависит от того, что было на экране в то мгновение, когда произошел выстрел.

До Еремеева наконец стало доходить. Почему он сразу не рассказал об этом сыскарю?!

– Да, да! – воскликнул он. – Там был сайт! Крайне любопытный сайт! Я неожиданно нашел его в интернете еще вчера! Сайт назывался «Исчезновения»! Как раз о людях, пропавших за последнее время при загадочных обстоятельствах. Я подумал, что, быть может, и наш случай…

В глазах у детектива обозначился живой интерес. Он даже не дал Еремееву договорить.

– Экий вы, Дмитрий Вадимович! Что ж вы про такое молчали-то?..

С этими словами он поспешно выбежал в прихожую и принес оттуда небольшую изящную кожаную сумку. В сумке оказался отличный, явно очень дорогой японский ноутбук. Небрат быстро достал его, подключил к интернету и, спросив:

– Как вы сказали? «Исчезновения»?… – быстро зашелестел пухленькими пальчиками по клавиатуре.

Наконец на экране появилась надпись. И тут они лишь переглянулись молча. Потому что эта надпись была:

Г-н Еремеев.

Простите великодушно за испорченный монитор.

Г-ну Небрату мои наилучшие пожелания.

В. О.

В сердцах Небрат отключил ноутбук.

– Черт! – с досадой проговорил он. – Успел-таки, мерзавец!

Еремеев не понял:

– Что успел?

– Не дать вам вступить в контакт – вот что! – зло отозвался сыщик. – Для того он, мерзавец, и по монитору стрелял!.. Он еще и не на такое способен!

– Да кто, кто о н?! – не выдержал Еремеев.

Детектив буркнул:

– Вольный охотник… Впрочем, не знаю…

– Что еще за вольный охотник?

– Да так… – отмахнулся Небрат. – Просто буквы эти – «В. О.» – нечаянно сложились… – и, явно не желая больше продолжать эту тему, насел: – Давайте-ка вспомните хорошенько, что было на мониторе в момент выстрела.

– Послание… Обращенное ко мне лично…

Небрат, позабыв о всяких приличиях, гаркнул на него, как гестаповец на допросе:

– Ну! Жилы из вас тянуть?!

Вдруг такой напор Еремеев ощутил в этом невзрачном человечке, что лишь удивился, но даже не нашел в себе сил его как следует осадить. Пробормотал, как школьник, слабо выучивший урок:

– Это было приглашение… Меня там приглашали…

– Черт вас возьми! – взвился опять сыщик. – Если приглашение – то ясно, что п р и г л а ш а л и! Что за лепет! Вы же писатель, по-моему. Куда, куда приглашали?! Извольте говорить, а не мычать!

По-прежнему Еремеев чувствовал себя нерадивым учеником, из которого на уроке ненавистной ему химии учитель выжимает хиленькую троечку. И слова он стал из себя выдавливать примерно такие же, как тогда, в детстве:

– Я не успел прочитать… То есть успел, но не запомнил… Там еще адрес был… Номер-то дома я запомнил – кажется, семь…

– Кажется, или точно?

– Да, точно, точно семь!

– А улица?

– А вот улица… Какая-то, по-моему, на букву не то «Ш», не то «Щ»… Я про такую и не слыхал… Что-то такое «Щи…», «Ще…»

– Щелковская? – подсказал Небрат. – Или, может, Щукинская?

– Нет, и Щелковскую, и Щукинскую я знаю… Скорее все-таки – «Щи…»

– Щипок?

– Что?

– Щипок. Улица такая в Москве есть, в районе Серпуховки.

– А-а… Нет, не Щипок, подлиннее название. По-моему, оно как-то с техникой связано… – И тут в озарении хлопнул себя по лбу: – Конечно! Вспомнил!

– Ну – и?..

Однако Еремеев, не отвечая сыщику, стал торопливо переодеваться.

– Мы куда-то собираемся? – спросил тот.

– Я кое-куда собираюсь, – сделав ударение на этом «я», отозвался Еремеев из прихожей, где в данную минуту зашнуровывал ботинки. – Вас, насколько я помню, туда не приглашали. – Теперь хотелось отплатить незнамо что возомнившему о себе сыщику за его недавний гестаповский тон.

Небрат с упакованным в сумку ноутбуком уже стоял тоже в прихожей и терпеливо дожидался, пока он завяжет шнурки. Затем сказал:

– Улицу, между прочим, вы мне так и не потрудились назвать.

– Вы на редкость наблюдательны, – съехидничал Еремеев. – Да, не назвал. Поскольку (уж не взыщите) еду туда один. И не вижу, право, никакой нужды в вашем сопровождении.

Сыскарь нахмурился:

– Вы полагаете, я вот так вот просто отпущу вас туда одного? Тем более в вашем нынешнем состоянии!

Состояние и впрямь оставляло желать лучшего. Ах, Гоня, Гоня, и надо было ему вчера за третьей бутылкой бегать!.. Однако Еремеев, поднявшись с табурета, ответствовал, что он, будучи свободным человеком в свободной стране…

– Да, да, разумеется, – неожиданно миролюбиво кивнул Небрат и вдруг – то ли впрямь, то ли Еремееву это лишь померещилось – сделал совершенно неуловимое движение рукой.

Что это было? Короткий удар под дых или просто у Еремеева от общего нездоровья само по себе на миг отнялось дыхание?..

Снова обрел его только когда вместе с сыщиком стояли уже по другую сторону двери и Небрат, заботливо придерживая Еремеева, чтобы тот не упал, по-отечески приговаривал:

– Вот так, осторожненько. Вам сейчас резких движений – ни-ни… Дверь-то, дверь заприте как следует, на оба замка.

Еремеев между тем думал: так был все же удар или удара не было? Но так и не сумев дать себе окончательный ответ на этот оказавшийся далеко не простым вопрос, в конце концов решил для себя – с одной стороны считать, что не было никакого удара, примерещилось, в противном случае следовало бы как-то на сие отреагировать, а он не знал как; с другой же стороны, держаться с этим непонятным человеком поосторожнее и не предпринимать против него более никаких демаршей.

Пухлая на вид ручка сыщика теперь держала его локоть твердо, как каменная.

– Осторожненько, не споткнитесь. Еще вот ступенечка, осторожненько, – не уставал приговаривать он. – Сейчас воздуха свеженького вдохнете – совсем себя человеком почувствуете…

Еремеев, сопровождаемый Небратом, спускался по лестнице и не мог отделаться от странного ощущения, что, хотя все вокруг вроде бы вполне знакомо, но лестница эта совершенно чужая, точно он видит ее сквозь какое-то искажающее очертания стекло.

А может, наоборот – лишь сейчас впервые видел ее истинным, незатуманенным взглядом, на ходу отмечая в сознании каждую выбоину на ступенях, каждый потек на потолке, каждую отметину на подоконнике – и каждую такую неприметную деталь хотел прочно запечатлеть в памяти, как это бывает перед расставанием навсегда. Он не понимал, с чем это связано, но почему-то казалось, что сейчас именно такая минута…

У подъезда, словно дожидаясь именно их, стояло канареечно-желтое такси. Одною рукой продолжая держать Еремеева, другой Небрат открыл дверцу и сказал водителю, усатому здоровяку с затейливыми наколками на волосатых руках:

– Нам на Щитораспределительную.

Неужели Еремеев все-таки назвал ему улицу?.. Да нет, не было такого!.. Или тот, как истинный профессионал, по первому же намеку догадался?

– А где это? – удивился здоровяк-водила. – Вроде всю Москву изъездил, а такой…

– Ладно, ладно, как-нибудь по дороге разберемся, – перебил его детектив, – чай, не в первый раз, а? – и вдруг бросил на него взгляд, в котором вроде бы не было ничего особенного, но Еремееву это взгляд отчего-то показался немного странным.

«А ведь они, кажется, знакомы, – внезапно подумал он. – И такси едва ли случайно стояло у подъезда. Очень похоже, что действительно поджидало нас…» И так ему все это внезапно не понравилось, что он решил выйти на первом же светофоре – за сигаретами, мол (сигареты в самом деле кончились) – и раствориться где-нибудь между киосками.

С этими мыслями он попытался сесть рядом с водителем, но Небрат держал его за локоть крепко, не вырваться – неужели эдак вот вмиг разгадал его планы? Скорее всего. Во всяком случае другого объяснения не было.

– Э, куда, куда? – затараторил детектив. – Нет уж, Дмитрий Вадимович, прошу назад – ей-ей, так оно будет лучше!

– Во-во, – кивнул водитель, – а то у меня тут маслом сидение залито.

Какое-то пятно на сидении вправду имелось, но теперь уже Еремеев почти не сомневался, что тот действует с Небратом заодно.

Кликнуть кого-нибудь на помощь? Но, кроме этих двоих, поблизости был только какой-то попрошайка, с шапкой в руке сидевший у подъезда и с любопытством взиравший на них, от такого ждать помощи не приходилось.

Впрочем, и воли сопротивляться уже не было. Еремеев, ни слова больше не говоря, уселся на заднее сидение. Небрат, подвинув его, тут же сел рядом, и машина мигом тронулась с места.

Минут через пять езды его начало сильно клонить в дрему. Дома приобретали неестественные очертания, словно плавясь в августовской жаре. И в ушах опять дребезжал голос:

– …И еще скажу тебе, друг Еремееич: громогласной бывает только ложь, а шепот истины всегда тих, надо уметь его услыхать, чутким ухом исследователя вслушиваться, что там тебе нашептывают невидимые д?хи элементали. Вот, к примеру, вспомни этот странный Иришин сарафан. Ведь согласись – неспроста…

– …Господи, Еремеев! (Откуда не возьмись голос Ирины.) Да какой, какой же это тебе сарафан?! Это ритуальная одежда жрицы богини Иштар! Жрицы, чье имя Ина-Эсагиларамат…

– …что означает: «Любимая в храме Эсагилы», «Любимая в храме Эсагилы»! – соткавшись из воздуха, нашептывали невидимки-элементали.

II

Лавка «Ниневия».

Разговор на третьем уровне.

Ирина

Отныне она – владычная жрица…

«Если бы не мать моя…»

(Из литературы Шумера)1

– …Нет, правда, ты иногда сказанешь, Еремеев! – говорила Ирина. – Писатель все-таки – должен бы, кажется, уметь слова подбирать! Ну где, где ты, скажи, такие сарафаны видел? То же самое, что лавровый венец назвать малахаем!.. Это, между прочим, ритуальное одеяние вавилонской жрицы, я сшила себе точную копию…

Собственный голос пробивался из сна почему-то гораздо глуше:

– Так ты теперь не цыганка, ты теперь вавилонянка? (Он уже привык к Ирининым причудам.) И что ж, эти вавилонские жрицы тоже умели гадать по руке?

– Боже, какой ты все-таки непросвещенный, Еремеев! Да все гадания происходят из Вавилона! Он родина всех тайных знаний! И жрицы богини Иштар…

– Надо полагать, гадали еще лучше? Даже лучше, чем ты нагадала жене бедняги Чичагина? (Санька сбежала от Чичагина к какому-то газетному щелкоперу как раз после того, как Ирина нагадала ей по руке это самое).

– А вот улыбочка эта твоя ироническая, Еремеев, совершенно лишняя! Что, неправду нагадала?

– Ну тут, по-моему, возможны варианты. Допустим, что Санька давно уже задумала сбежать, а ты только подтолкнула ее своим гаданием.

– Ты просто брюзга и Фома Неверующий, вот ты кто, Еремеев, даже спорить с тобой не хочу!.. Кстати, вавилонские жрицы умели не только гадать.

– И что же еще они умели?

– Они еще умели любить. Пожалуй даже, это было главным их умением! И имена носили соответствующие. Например, Ина-Эсагиларамат, что означало «Любимая в храме Эсагилы». Умащивали себя ритуальными мазями, отчего тело их становилось… Смотри…

Вдруг она распахнула свою странную одежду, которую он, Еремеев, по незнанию вавилонского языка обозвал сарафаном, и предстала перед ним совершенно нагая. И – Боже! – как она была прекрасна и соблазнительна в этой наготе! Так прекрасна, что он просто не мог с собой совладать!

– Подожди, не двигайся, – остановила она его. – Замри! Сначала глубже почувствуй, как любовь проникает в тебя.

О, он чувствовал, чувствовал это! Каждым миллиметром, каждою охваченной дрожью клеточкой своего тела!

– Они занимались ритуальной проституцией, – сказала Ирина, – но душа их всегда принадлежала одному-единственному.

– И кому же?

– Богу Эсагиле, их небесному супругу.

– О, как она хороша, как хороша, как хороша! – нашептывали откуда-то из густого воздуха невидимки-элементали.

– Она ослепительно хороша!

– Она так хороша, что Эсагила непременно заберет ее к себе! Никому другому она не может принадлежать, так она хороша!

– Он заберет ее, он не может ее не забрать!

Еремеев попытался пробиться сквозь их заполнивший все пространство шепот:

– Я ее не отдам! Она моя!..

– Ах, право, посмотри, посмотри на себя! Неужели ты можешь сравнить себя с Эсагилой?

– Да никакого, никакого сравнения!

– Эсагила сказочно красив, не чета тебе!

– Эсагила не только красив, но и мудр!

– От Эсагилы не разит коньяком!

– Эсагила ее заберет! Она исчезнет!

Воздух вдруг помутнел, Ирину уже не было видно, и в этой мути только слышались слова, подхваченные распоясавшимися духами:

– Она исчезнет!

– Она исчезнет!

– Она исчезнет!

– Где ты?! – крикнул Еремеев.

– Щитораспределительная улица, – вместо Ирины отозвался знакомым голосом какой-то дух, тогда как остальные элементали по-прежнему частили меленько: «Она исчезнет!», «Она исчезнет!», «Она исчезнет!..»

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Еремеев открыл глаза. Да ведь и не дух это вовсе говорил сейчас про Щитораспределительную улицу! Вполне земной детектив Небрат, вот это кто!

– Да, Щитораспределительная, – повторил сыщик. – Приехали, кажись.

Еремеев с удивлением смотрел в окно машины. Никогда не предполагал, что в Москве могут существовать такие безлюдные и грязные улочки. Улица стоила своего унылого названия. Вдоль нее тянулся ряд четырехэтажных домов с крышами, похожими на крышки гробов, и со стенами, штукатурка на которых не подновлялась, наверно, добрых лет пятьдесят. Возле одного из домов стоял на четырех кирпичах заржавевший кузов какого-то довоенного автомобиля, создавая ощущение, что само время тут заплуталось и заржавело. Безрадостный пейзаж дополняли такие же ржавые помойные ящики, в которых лениво копошились жирные крысы. На тротуаре сидел одноногий нищий, рядом лежала кепка для сбора милостыни, которая была, однако, совершенно пуста, да и непонятно, на какую вообще милостыню бедняга мог рассчитывать в столь убогом, заплеванном месте.

– Не понимаю, в каком мы… гм… районе… – проговорил он.

Небрат отозвался:

– Ах, милейший Дмитрий Вадимович, если бы в данной ситуации это было единственное, чего вы не понимаете!.. Во всяком случае мы нашли то, что искали, и далее нам надобно, очевидно, вон туда, – он указал на старомодную дощатую вывеску над входом в какой-то магазинчик, гласящую, что это ни что иное, как «Антикварная лавка “НИНЕВИЯ”».

– А это вы с чего взяли? – поинтересовался Еремеев. – Ни про какую такую «Ниневию» в том приглашении не говорилось.

– Метод дедукции, – пояснил сыщик. – В приглашении, как вы говорили, был указан дом номер семь, не так ли? Это и есть номер семь, как видите. – Действительно, на стене дома можно было различить блеклую семерку. – Далее, – продолжал Небрат, – если бы речь шла о частной квартире, то ее номер тоже непременно был бы указан в приглашении. А поскольку его не было, то речь могла идти только о каком-либо приметном заведении. Наверно, вы согласитесь, что ничего более приметного, если, конечно, не считать помоек, на этой Щитораспределительной улице нет.

Еремеев согласился:

– Пожалуй, вы правы. Что ж, расплатимся с водителем и зайдем.

Водитель этот с уголовными татуировками нравился Еремееву еще меньше, чем бесцеремонный Небрат, и избавиться хотя бы от него было бы уже некоторым облегчением. Уже и кошелек Еремеев из кармана достал, однако детектив остановил его:

– Нет-нет, все уже уплачено. Я заплатил по дороге, покуда вы изволили почивать. Кстати, он согласился подождать нас, что, по-моему, весьма любезно с его стороны. Так что…

– Все o`кей, земляк, – неведомо чему усмехнулся неприятный водила.

– Так что, – продолжал Небрат, – давайте-ка заходите в эту самую «Ниневию».

– А вы? – спросил Еремеев.

– А я зайду через несколько минут после вас. – И, отвечая на удивленный взгляд Еремеева, добавил: – Поверьте, на то есть довольно веские соображения. – Делиться этими соображениями, впрочем, не стал, а только вылез из машины наружу, чтобы выпустить Еремеева, и затем влез обратно.

В лавке, занимавшей большую комнату, пахло застарелой пылью и мышами, однако выбор антиквариата здесь был хотя и на первый взгляд случайный, но достаточно обширный. Старые самовары, граммофоны, подсвечники соседствовали на стеллажах с медными телескопами, деталями каких-то кажется навигационных приборов, фаянсовыми статуэтками, гипсовыми бюстами с отбитыми носами и еще каким-то хламом вовсе уж непонятного предназначения. На некоторых полках стояли книги, среди них имелись и старинные фолианты в кожаных переплетах, судя по всему весьма дорогие, что было странно для такой затрапезной лавчонки, где едва ли часто бывают настоящие знатоки.

Приглядывал за лавкой какой-то густо веснушчатый, весьма дебильного вида малец лет тринадцати, да и приглядывал весьма относительно, прямо сказать, ибо явно основным объектом его внимания в эту минуту была стайка мух, кружившихся под потолком, на которой было сосредоточено все его внимание. Еремеев обратился к конопатому недоумку:

– Слушай, кто-нибудь постарше тут есть? Будь добр, позови.

Однако толку от этого было чуть. Малец лишь повел в его сторону неосмысленными глазами, ничего не ответил и снова сосредоточился на кружении насекомых. Но кто-то же, кроме этого олигофрена, здесь должен был быть. Еремеев сколь мог громко прокашлялся.

Никакого результата.

От нечего делать он взял с полки один из фолиантов. Его скромных познаний в латыни хватило, чтобы разобрать, что это книга Раймонда Луллия1 «О философии материи» издания 1567 года. Ничего себе! Одна сия книженция, насколько он себе представлял, стоила дороже всех обшарпанных домов на этой Щитораспределительной улице. И только тут малец, отвлекшись от мух, вдруг пронзительно заверещал:

– Дедуля, дедуля! Он лапает! – Не полным, выходит, был все-таки идиотом.

Мигом на его зов откуда-то появился сухенький старичок в свалявшемся сюртуке.

– Вам это разрешили трогать, молодой человек? – сердито обратился он к Еремееву. – По-моему, вы не у себя дома!

– Но… – Еремеев смутился. – Никого не было…

– Это еще не дает вам повод здесь хозяйничать! – парировал старикан. – Если я на пару минут отлучился, то могли бы позвать. – Он еще более распалился, даже лицо зарозовелось от гнева. – Да и собственно что вам вообще тут надо? Вас сюда приглашали?

Вопрос был странный.

– Но магазин был открыт, – сказал Еремеев. – Неужели для того, чтобы в него зайти, необходимо какое-то особое приглашение?.. Тем более, – вдруг вспомнил он, – что меня-то как раз действительно приглашали…

Старик посмотрел на него с подозрением.

– И давно?

– Не далее как сегодня.

Гнев старика мигом улетучился.

– Позвольте, позвольте… – пробормотал он. – Да вы же, никак, господин Еремеев? Господи, я должен был сразу догадаться, что вы и есть Еремеев! Разрешите представиться: Шмаков Иван Арсентьевич, владелец этого пыльного хозяйства, пепелища времени.

– Не такое уж и пепелище, – сказал Еремеев. – Книги, я гляжу, несмотря на свой почтенный возраст, сохранились отличнейшим образом. Прелюбопытные, кстати, по-моему, книги.

– Более чем! – подтвердил Шмаков. – Та, к примеру, что вы держите в руках – первоиздание трудов великого Луллия. Да что я вам объяснять буду – вы и сами, я полагаю, знаток.

– Не слишком-то большой, – смутился Еремеев. – Но я так полагаю, эта книга стоит огромных денег.

– Что деньги, – воскликнул Шмаков, – когда речь идет о чем-то несоизмеримо более дорогом, чем любое злато! Я имею в виду те мысли и те великие тайны, кои здесь содержатся и до коих мы, позволю себе утверждать, так и не доросли! Да вот хоть бы например… – Он взял фолиант из рук Еремеева, открыл посередке и стал бегло переводить с латыни: – «Может ли в подлунном мире что-либо исчезнуть без следа? Слепцы: мы просто не способны видеть иные субстанции, нежели те, к которым привыкли наши несовершенные глаза! Рабы телесного мира, мы не в силах прорваться к более тонким материям и именуем исчезновением то, что по сути является лишь сменой оболочки…»

Еремеев уловил в этих словах средневекового философа некоторую перекличку с тем, о чем, не умея это так сформулировать, в последнее время думал и сам. Он решил, что и старик не случайно выбрал именно эту цитату – таким образом, возможно, хочет подобраться к разговору, ради которого его сюда позвал. Так оно, видимо, и было, ибо Шмаков закрыл книгу и сказал:

– Ну да о книжках, коли будет время, еще с вами поговорим. Сперва все-таки о главном – о том, из-за чего, собственно…