Исчезновения

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I

Как они исчезают?

Детектив Небрат

Не желает ли Истина

В сердце своем опьянения?

«Пиршество»1

– …И вот теперь, друг мой Еремеев, после того, как мы убедились, что случай твой далеко не уникален, пытливый ум должен бы задаться более общим вопросом – ПОЧЕМУ ВООБЩЕ ИСЧЕЗАЮТ ЛЮДИ. Как физик я поставил бы еще один, дополнительный вопрос: КАК они это проделывают. И тут возникает целый ряд гипотез, каждая из которых…

Впрочем, давай-ка я сначала вторую бутылку все-таки открою, ибо подобный полет мысли нуждается в подкреплении…

Да, вот вторая-то бутылка коньяка оказалась явно лишней. Совершенно лишней она, зараза, была! То есть полет мысли у друга детства Гони Беспалова, безусловно, приключился и даже на какое-то время вовлек мысли Еремеева в свое парение, но сейчас, утром, проснувшись лишь в одиннадцать и борясь изо всех сил с мутотой, он, Еремеев, почти обо всем забыл, и только потрескивал в больной голове заданный Гоней еще до полета вопрос: «Почему вообще исчезают люди?..»

Он поймал себя на том, что в первый раз за минувшие полгода начинает утро не с привычного уже для себя вопроса: «Почему исчезла Ирина?» – а вот так вот, более общ?. И причина была не в Гоне, появившемся позже, к вечеру, а в этом интернетовском сайте, на который он, Еремеев, случайно натолкнулся еще вчерашним днем. Так он и назывался, этот сайт:

ИСЧЕЗНОВЕНИЯ

Еремеев и не подозревал, что в мире едва ли не ежечасно происходили подобные случаи: люди попросту исчезали, и все дальнейшие поиски исчезнувших захлебывались в пустоте. В электронном океане всплескивались безнадежные голоса:

– Ушел и не вернулся…

– Ушла и пропала…

– До сих пор не найдена…

– …Обращения в милицию до сих пор не дали никаких результатов…

– Господи, кто-нибудь! Умоляю, откликнитесь, если вдруг что-то знаете!..

Ему казалось, что и его уже ослабевший крик пробивается из этого многоголосого хора:

– ГОСПОДИ! КТО-НИБУДЬ! ЕСЛИ ЗНАЕТЕ, ЕСЛИ СЛЫШИТЕ – ОТКЛИКНИТЕСЬ!..

Не откликались.

И разум не находил ответа. Все было слишком запредельно для него, для разума.

Это случилось три месяца назад. Ирина перед обедом, вдруг спохватившись, выбежала за сметаной в гастроном, что находился от них через дорогу. Еремеев видел в окно, как она вышла из подъезда, как перебежала через улицу, как успела перед самым перерывом проскользнуть мимо толстой женщины в белом халате, уже закрывавшей дверь.

Прошло десять минут, пятнадцать, а она все не выходила наружу. Помнится, он с легким раздражением подумал, что борщ, похоже, придется заново разогревать…

Через полчаса стало не до борща. Он выскочил в одних домашних тапочках и сквозь окна гастронома увидел, что в торговом зале нет никого.

Едва дождался открытия. Толстушка в белом халате подтвердила, что помнит, как вбежала какая-то «деловая»: «Сметанки ей только!.. А нам на перерыв задерживайся…» Однако продавщица молочного отдела Ирину решительно не помнила. Не подходил перед перерывом никто за сметаной, и все тут!

Еремеев кинулся в подсобку: Ирина, увидев, что дверь закрыта, могла выйти через нее… В подсобке у самой двери два грузчика играли в домино. Зачем-то, спрашивая про Ирину, он тряс у них перед носом писательским билетом старого образца – красной книжицей с изображением ордена Ленина. Хотя вождь был давно уже не в особом почете, но к его абрису грузчики отнеслись с немалым почтением, стали величать Еремеева, возможно сочтя его за прокурора, «гражданином начальником», впрочем, проку от этого было мало: клялись на чем свет стоит, что сидят здесь не вставая уже два часа, и никакая женщина, тем более незнакомая, за это время мимо них решительно не проходила.

Пожалуй, самые мучительные минуты того проклятого дня – это когда, вернувшись домой, ждал ее еще часа три, строя какие-то совершенно нелепые предположения.

Наконец-таки, не выдержав, помчался в милицию. Но там узнал, что дела по исчезновению заводят никак не раньше, чем через двое суток.

В течение этих двух страшных суток по десятому разу обзванивал всех знакомых, пил, чтобы унять тряску во всем теле, трезвел, снова пил.

Через двое суток дело в милиции, правда, все же завели, но больно уж нехотя. С виду лейтенант, принимавший заявление, был серьезен, но Еремеев чувствовал, что в глубине души он лишь усмехается:

– Сколько, говорите, лет пропавшей-то? Говорите, тридцать семь?.. М-да… А отношения-то с супругой у вас какие были?

То-то и оно, что отношения у них не раз давали трещину – иногда по пустяковым, а иногда и по весьма серьезным причинам. Особенно в последние года два. Однако он предпочел ответить:

– Хорошие отношения.

– Да… – отозвался лейтенант. – Тут как раз, помню, был случай: семидесятилетняя бабка от мужа сбежала, он говорил – уже пятьдесят лет жили с ней душа в душу. А она только спустя два года у дедка какого-то, друга детства, в Сызрани обнаружилась. Так что напрасно вы так сильно тревожитесь – оно, сами видеть изволите, по-разному в жизни бывает.

В частном детективном агентстве «Виктория» к его беде отнеслись с большей чуткостью, чем в милиции, были достаточно деликатны, чтобы ни о каких дедках из Сызрани не упоминать, а уж о чем там про себя подумали – Господь им судья. Даже выделили для ведения розысков Ирины сыскаря, некоего пожилого Валентина Никодимовича с интересной фамилией Небрат, тот пол суток изводил его самыми, казалось, далекими вопросами касательно Ирины и ее жизни с ним. Однако толку от обращения в эту самую «Викторию» все равно было чуть – за истекшие шесть месяцев никаких результатов.

Она исчезла. Безнадежно, с концами. Будто тогда вдруг в одно мгновение обратилась в бесплотную душу, сразу растаявшую в мареве дня.

КАК ЭТО МОГЛО ПРОИЗОЙТИ? КАК И ПОЧЕМУ ВООБЩЕ ИСЧЕЗАЮТ ЛЮДИ?..

– …Стало быть, мой друг Еремеев, мы остановились на вопросе – КАК они это проделывают?.. Давай-ка рассмотрим его абстрактно, безотносительно к твоему случаю. Гипотезы насчет всяких там инопланетян с их тарелками, похищающими людей, и провалов человека в иные пространства я сразу отбрасываю как пригодные только для ненаучной фантастики. Но вот тебе объяснение попроще. СУБЛИМАЦИЯ!.. Ты не хлопай, не хлопай, Еремеич, глазами, еще в девятом классе средней школы должен был проходить!..

Ладно, для неучей объясняю. Как лед превращается в пар? Сначала он тает и становится водой, а затем уже вода становится паром. Но при некоторых условиях происходит та самая с у б л и м а ц и я: лед обращается в пар, минуя жидкое состояние. Теперь вернемся к нам, к хомам саппиенсам. Чтo есть для нас кончина в нашем обычном понимании? Во-первых, это утрата нами упорядоченной, как кристалл, телесной оболочки и образование чего-то аморфного, именуемого прахом, а во-вторых, отделение чего-то неуловимого, как газ, именуемого душою (если мы примем как данность факт ее существования). Так вот, представь себе, что иногда происходит нечто наподобие сублимации. Фаза, которую мы назвали прахом, по неведомым покамест причинам опускается, и тело сразу обращается в невидимую для наших глаз душу…

И для развития этой – согласись, неординарной – мысли предлагаю предварительно сбегать…

Неужели сбегал-таки за третьей бутылкой? Еремеев в точности не помнил, но похоже было на то – если б выпили по бутылке на брата, едва ли саднило бы так сейчас в голове.

Наконец он открыл глаза и удостоверился – да, сбегал, сукин сын! Вот она стоит, недопитая, на журнальном столике. Гоня заботливо оставил на два пальца для опохмелки. Однако при одном только ее виде Еремеев поперхнулся и, вскочив с дивана, удрал в ванную. Но и там, пока он давился слюной, Гонин голос все зудел и зудел в ушах:

– …Тут, кстати, и со мной историйка одна, представь себе, приключилась. Не думаю, что связанная с Ириной, но тоже, понимаешь ли, образовалась возможность исчезновения. Презанятная, скажу тебе, историйка. Понимаешь, подваливается ко мне давеча тут один…

О чем бишь он?.. Однако после этих слов ничего не удавалось вспомнить: кто такой к Гоне подваливался, зачем? Да и вспоминать, по правде, муторно, ибо все воспоминания о вчерашнем вечере если и возникали, то неотделимо от этого мерзкого привкуса во рту.

После душа Еремееву стало немного легче. Он вернулся в комнату и, стараясь не смотреть на бутылку, включил компьютер. Сайт «ИСЧЕЗНОВЕНИЯ» возник тут же, сам собой, хотя Еремеев его не вызывал…

Среди тысяч исчезновений он быстро отобрал несколько, похожих на его случай.

…Тринадцатилетняя девочка Нина Кшистова (тут же была фотография умненькой по виду девчушки) с родителями собирала в роще грибы, не отходя от них дальше, чем на два десятка шагов. Всего на одну минуту пропала из виду. Но уже в следующую минуту на поляне валялось только ее лукошко с несколькими подберезовиками, а девочки след простыл. Поиски не дали никаких результатов. Далее шел отчаянный вопль родителей: «Уважаемые инопланетяне! Умоляем, верните нашу Ниночку! Клянемся помогать вам в вашей миссии на Земле! Если вам так нужно для ваших опытов, возьмите взамен любого из нас! Только Ниночку нашу… пожалуйста… ради Бога!..»

…Десятиклассника Борю Николайчука (судя по фотографии, пухлого, очень домашнего паренька) окликнул с улицы его соученик – просил передать какую-то книжку. Сказал, что ждет в подъезде. На глазах у родителей Борис выбежала из квартиры, находившейся на третьем этаже. Одноклассник тщетно ждал его десять минут. Боря исчез. И снова вопль: «Дорогие независимые чеченцы! Клянемся, мы всегда были против этой войны! Если хотите, выйдем с плакатами, какими скажете, на Красную площадь! Если нужен выкуп, готовы продать квартиру. Правда, она недорогая, двухкомнатная, в блочной пятиэтажке, но других денег у нас нет. Только умоляем – верните нашего Бореньку, век будем Бога за вас…»

…Банкир Палисадников (фото сорокалетнего жизнелюба, правящего яхтой в каких-то явно не нашенских морях) отдыхал в беседке своей охраняемой виллы с двухметровым забором, с пятью автоматчиками и тремя обученными ротвейлерами во дворе. Когда жена спохватилась, Палисадникова нигде не было. Охранники божились, что никто территорию виллы не покидал. Поиски банкира ровно ни к чему не привели. «…Уверяю вас, – увещевала предполагаемых похитителей банкирская жена, – что Николай Самойлович сам давно уже собирался покинуть этот пост. Кроме того, значительная часть акций холдинга записана на мое имя, и я готова передать их в любое время, незамедлительно…»

Еремеев подумал, что, быть может, ему следовало бы присоединить к этим мольбам и свою собственную. Но он и предположить не мог, к кому следует взывать. Не пролетали никакие летающие тарелки мимо гастронома, в котором исчезла Ирина, не слыхал он, чтобы чеченские террористы пошаливали где-нибудь в окрестностях, и никаких таких постов, чтобы его имело смысл шантажировать, он сроду не занимал. Да и особых денег, чтобы расплатиться с похитителями (если считать, что Ирину вправду кто-то похитил), у него не было: квартиру эту он снимал, – за десять лет после прошлого развода так и не накопил на новую, – больших гонораров не получал и не располагал драгоценностями и банковским счетами.

По мозгу снова стала растекаться нестерпимая похмельная боль, усугубленная дребезжанием в ушах Гониного голоса:

– …И вот, мой друг Еремеев, поскольку событие столь неординарное, то и мысли наши в своем парении должны устремляться не по стандартному пути, а использовать нехоженые, то есть в данном случае н е л ё т а н н ы е маршруты.

Я, кстати, давно уже заинтересовался феноменом исчезновений. Назавтра, между прочим, пригласили на телепередачу, буду излагать свои версии, а поскольку ты, ввиду нехватки базового образования, а также ввиду своей гуманитарной фанаберии, едва ли смотришь научные передачи, то – пользуйся моментом! – изложу сейчас по возможности в популярной форме, в расчете на твои сирые, не тронутые научными познаниями мозги…

Дальше – полная заумь: какие-то невспоминаемые физические поля, какие-то искривленные пространства, какое-то, к лешему, вторичное квантование – полагал, видимо, что с первичным квантованием у Еремеева все в полном порядке. И эту муть он кажется вполне искренне считал популярным изложением! Интересно, до телезрителей он будет все это в столь же популярной форме доносить?

Ах, да ему бы в нынешнем его, наверняка тоже плачевном состоянии самого бы себя до телестудии как-нибудь донести!.. Чтобы в ушах унялся Гонин бубнеж, Еремеев наконец решил все-таки опохмелиться, но тут еще один текст на экране компьютера привлек его взор. Точнее даже не столько сам текст, сколько фотография сбоку.

Шестидесятилетний учитель математики Сидорихин Владимир Ильич, вечером прогуливаясь с супругой в парке «Сокольники», зашел в общественный туалет. После получаса ожидания супруга почувствовала беспокойство и решилась войти в мужскую половину. Однако…

Далее – как и во всех прочих сообщениях: никого, нигде… Поиски с участием милиции… Никаких результатов…

А вот фотография этого самого Сидорихина исчезнувшего… Фотография была явно весьма давняя, качество преотвратительное, но какие-то едва-едва уловимо знакомые черты… Или с похмелья только мерещится?..

Еремеев хотел было увеличить ее, и тут вдруг, закрывая и текст, и фотографию, через весь экран поплыли слова. Проплывали слишком быстро, он не успевал прочесть их все, но и то, что выхватывал взгляд, привело его в крайнее возбуждение.

Уважаемый г-н Еремеев!

Если Вы в самом деле желаете узнать, что произошло… (несколько слов слишком быстро убежало за кромку монитора) …советуем Вам незамедлительно обратиться в… (умелькнуло) …расположенную по адресу: улица…

И в это самое мгновение экран монитора вдруг брызнул осколками ему в лицо. Он почувствовал, как кровь бежит по щеке и по подбородку.

Собственно, осколков было только два и совсем небольших: один вонзился на каких-нибудь пару миллиметров левее глаза, а другой застрял под нижней губой.

Экран монитора погас, зато корпус его дымился и вонял паленым хлорвинилом. Еремеев вытащил из кожи осколки, рукой вытер кровь и тупо воззрился на дымящийся монитор. Затем он перевел взгляд на окно, и вот тут-то его наконец-таки хлестнуло ужасом: в оконном стекле образовалось небольшое круглое отверстие, какое может быть лишь от пули.

Боже, да ведь в него стреляли! Но промахнулись и попали в монитор!..

За то время, пока до него это доходило, его запросто могли пристрелить еще раз десять. Однако же выстрелов больше не было. Тем не менее он все-таки запоздало упал на пол, подполз к окну и задернул плотные шторы. Лишь после этого решился встать. И понял, что за это время успел расплескать главное из того, что прочел на экране.

…расположенную по адресу…

А вот улица-то, улица… Что-то техническое в названии…

Коленваловская?.. Дизельномоторная?..

Нет, похоже – но не то!..

Газгольдерная?.. Нет, Газгольдерную он знал – там когда-то располагалась контора знаменитой «МММ», несколько лет назад облегчившая его карман на последние тогда сто долларов.

Шарикоподшипниковская?.. Нет, Шарикоподшипниковскую тоже знал… Интересно, кто дает подобные имена московским улицам?..

Цифра с номером дома в памяти отпечаталась. Он почти не сомневался, что это был № 7. А улица…

Двигателесмазочная? Шурупоотверточная? Близко – да не то! Как же она называлась-то, черт бы ее с таким названием побрал?!..

– …Во всяком случае, друг Еремеев, даже при твоей профессиональной недисциплинированности мыслей ты должен понять, что первый шаг в любом исследовании, в силу известного принципа Окама, есть попытка свести непонятное к обыденному, и только в том случае, коли этот шаг не приводит ни к каким результатам…

Хотя шторы были теперь задернуты, Еремеев, переполненный запоздалым страхом, подобрался к журнальному столику на четвереньках, и лишь после того, как сделал пару глотков коньяка, дребезжание Гониного голоса в ушах опять заглохло. «Свести к обыденному… – подумал он. – Вот интересно, когда в тебя стреляют – считать это или не считать обыденным?»

В том, что стреляли, не могло быть сомнений. Вон и дырочка в полу – наверняка там и пулю можно найти, если как следует поковыряться.

Но – улица… Какая же, растуды ее, улица?.. Шайбопрокладочная?.. Шиферозаменительная?.. Щелокосмазочная?..

Почти что так…

Он так тужился вспомнить ее название, что эти попытки даже притушили память о выстреле в его собственную башку…

Щавелекислотная?.. Шлакоблочная?.. Чугунноголовая?..

Расползавшийся от монитора по всей комнате хлорвиниловый чад не давал сосредоточиться. «Сам ты чугунноголовый! – в сердцах обругал себя Еремеев. – Тушить же надо – эдак и до пожара недалеко!»

Он устремился на кухню, набрал большой кувшин воды и когда, вернувшись, хотел уже было выплеснуть его на монитор, вдруг услышал сзади голос:

– Бог мой, осторожно, Дмитрий Вадимович, что вы делаете?! Надо же сперва от сети отключить!

Вздрогнув, он обернулся.

Позади стоял сыщик из того самого агентства «Виктория» с весьма запоминающейся фамилий Небрат.

– Да, да! – спохватился Еремеев.

Он выдернул вилку из розетки и лишь затем стал поливать водой монитор. От этого запах сделался еще более едким, но опасность пожара явно была ликвидирована. Лишь затем он снова обернулся и спросил с удивлением:

– Как вы, собственно говоря, вошли?

– Вы отчего-то забыли запереть дверь, – невозмутимо ответил Небрат, – что, смею сказать, с вашей стороны весьма, как мне кажется, опрометчиво. Боюсь, вы даже себе не представляете, какие вещи иногда творятся в нынешней Москве.

Безусловно, Небрат был прав. Да как она, дверь, и могла быть заперта, если даже самого факта расставания с Гоней он, Еремеев, не помнил начисто. Стало быть, свалился на диване, покуда тот о чем-то своем, занудливом дребезжал, а затем Гоня сам как-то уковылял, разумеется не позаботившись защелкнуть замок. Если бы нынешний стрелок об этом знал, то ему, поди, и винтовка бы не понадобилась.

Между тем Небрат спросил:

– А что собственно произошло?

Еремеев ответил почему-то смущенно:

– Да тут несколько минут назад в меня стреляли, а попали вот в монитор.

– Но у вас кровь на лице.

– Пустяки, – сказал Еремеев. – Осколки.

– Ясно, – кивнул Небрат, словно разговор шел о чем-то рутинно обыденном. Затем он отдернул штору и стал внимательно вглядываться в противоположный дом.

– Осторожно, – предупредил его Еремеев. – Вдруг он, который стрелял, все еще там? – на что Небрат чуть заметно усмехнулся:

– Ага, как же! Сидит и дожидается, покуда вы милицию вызовете… – И добавил: – Все понятно: стреляли с крыши – судя по всему, вон из-за той крайней трубы. – Он оценил направление отрезка между двумя отверстиями, в оконном стекле и в полу, после чего заключил: – Да, трасса пули вполне четко прослеживается… Однако, прошу прощения, с чего это вы взяли, что мишенью были именно вы?

Вопрос удивил Еремеева.

– А как бы вы рассудили, – спросил он, – если учесть, что, кроме меня, в комнате никого не было?

– Дело в том, – пояснил детектив, – что с такого расстояния промахнуться из винтовки с оптическим прицелом (а я не сомневаюсь, что именно такую и имел при себе злоумышленник), уверяю вас, практически невозможно. Ну-ка, попытайтесь сколь возможно в точности воспроизвести, как вы сидели в тот миг, когда пуля влетела в окно.

Еремеев уселся в кресло, долго ерзал, подбирая верную позу, наконец сказал:

– Кажется, вот так примерно… Да, именно так!

– Quod erat demonstrandum!1 – проявил неожиданную образованность Небрат. – Вот и получается, что вы сидели почти в метре от пролетавшей пули. Даже самый неопытный стрелок при наличии оптического прицела не допустил бы столь досадного промаха, а тут действовал, я совершенно не сомневаюсь, профессионал… Впрочем, это мы сейчас проверим – подобное дело не терпит скоропалительных выводов.

Он достал из кармана мобильный телефон, зачем-то удалился с ним на кухню, с минуту вел там какие-то переговоры, потом, вернувшись, сказал:

– Пока наши ребята – они сейчас получили от меня задание – кое-что устанавливают, я бы хотел задать вам некоторые вопросы, касающиеся вашей пропавшей жены… Если вы, конечно, в данном состоянии способны на них на них отвечать. – Поди пойми, что он имел в виду под «данным состоянием» – то ли последствия вчерашних посиделок с Гоней, о которых свидетельствовал запах перегара, тяжело висевший в воздухе, то ли пережитый Еремеевым после этого выстрела стресс.

– Появилось что-нибудь новое? – спросил Еремеев.

– Нет, – покачал головой детектив. – Но чем больше мы будем знать… В общем, наверно, вы сами понимаете… Итак, по образованию ваша супруга, сколь я помню, инженер…

– Инженер-химик, – уточнил Еремеев.

– Да, да, это у нас записано, – кивнул Небрат. – Однако в последнее время, перед исчезновением, она, как вы, помнится, говорили, была… Как бы это поточнее выразиться…

– Гадалкой, – подсказал Еремеев. – Но это было скорее просто досужее развлечение. Хотя некоторые гаданиям ее верили. Денег она, кстати, если вас это интересует, за свое гадание никогда не брала.

Детектива, однако, почему-то сейчас интересовало совершенно другое.

– И на чем же она гадала? – спросил он. – На картах, на кофейной гуще?

– Вообще-то почти на всем, – признался Еремеев. – У нее целая библиотека по гаданию. Иногда по руке тоже гадала… Еще, бывало, по числам: называется – нумерология.

– Знаю, – кивнул Небрат.

– На свечном воске, на пепле, на чаинках… (Детектив внимательно слушал, со знанием дела кивал.) На кленовых листьях, на рыбьей чешуе, на узелках… На чем бишь еще?..

– Возможно, на черепашьих панцирях? – предположил Небрат. – Популярное в Китае гадание.

– Нет, этого не было, – покачал головой Еремеев. – Может, она и умела, да с черепахами, понимаете ли, тут, в Москве, проблема. А вот на бобах, на молочной пене, на песке… – Он примолк, пытаясь припомнить что-нибудь еще, словно это впрямь могло иметь какое-либо значение.

– На испражнениях животных, на внутренностях свежеубитых птиц… – подсказал всезнайка-детектив.

– Нет. Фи, гадость какая!

– Да обычное дело. Очень было распространено среди этрусских и древнеримских жрецов-гаруспиков. Неужели никогда не слышали?

Широта познаний детектива впечатляла.

– Да, слышал что-то такое… – смутно вспомнил Еремеев. – Нет, Ира ни за что не стала бы такой дрянью заниматься, да и я бы ей не дал. Все было, так сказать, в рамках. Ну там на книгах… Когда-то, помню, астрологией увлекалась… В последнее время изучала гадание на клубках шерсти…

Оказалось, что чем-то все-таки и этого Небрата можно удивить.

– Шерсти? – переспросил он. – Крайне любопытно, никогда прежде не слышал.

– Да, мало кто слышал, – согласился Еремеев. – Старинный способ гадания, применявшийся, кажется, в древней Греции… Однако, право, не понимаю, какое все это может иметь отношение?.. У вас что, возникла какая-то версия? Так, может, изволите поделиться?

Но делиться тот вовсе даже не стал. Спросил вместо этого:

– А скажите… сколь бы странным не показался вам вопрос… Скажите, не появлялось ли у нее желание стать кем-то другим? Совсем, совсем другим человеком.

Вопрос показался Еремееву глупым.

– Да наверно, такое желание появляется у всех, – сказал он. – У вас в том числе… – Он изучающе посмотрел на Небрата. Невысок, возраст под шестьдесят, атлетическим телосложением не обладает, лицом тускловат, вообще похож скорее не на сыщика, какими их Еремеев себе представлял (в основном по телесериалам), а на какого-нибудь счетовода старой закваски, не хватало только сатиновых нарукавников. – Вы-то, наверно, – добавил он, – тоже, должно быть, не всегда мечтали стать сыщиком, были, полагаю, в жизни и другие мечтания.

– Сейчас не обо мне речь, – сказал Небрат. – Но коли уж вы спросили, то смею вас заверить, что касательно меня вы как раз заблуждаетесь. Да, имелись у меня в жизни и другие профессии, но мечтал я, честное слово, только об этой. Фантазия, понимаете ли, такая с самого детства была. И как изволите видеть, фантазию свою в какой-то мере таки осуществил…

– Увы, не у всех фантазии так же осуществимы, – нашел в себе силы улыбнуться Еремеев. – Моя, например – уж точно, едва ли…

– Гм, любопытно, и кем же вы себя фантазируете? – поинтересовался Небрат.

Еремеев представил себе все вживе. Вот он лежит брюхом кверху, прикрыл лицо каким-нибудь тропическим лопухом, жаркое солнце греет сытое пузо, и никаких забот о хлебе насущном, никаких тревог.

– Молодым орангутангом на острове Борнео, – честно признался он.

– Да, с вашей фантазией дело обстоит, пожалуй, куда сложнее, – согласился сыщик. – И все-таки вернемся к вашей жене, к ее фантазиям.