Поздняя весна. Повести и рассказы

Поднимаясь по лестнице, я заметила, что Иван тяжело рухнул в кресло, не забывая при этом прожигать взглядом Яромира, а тот снова уронил голову на руки.

Глава 6

Я поднялась в комнату Милана и вошла без стука. Он спал одетый, вытянувшись на кровати во весь рост. Дышал Милан ровно и глубоко, но сон его был нервным.

Мой кровный брат никогда не был красавцем, а сейчас всё стало ещё хуже, чем всегда.

Милан не отличается богатырским телосложением: рост чуть выше среднего, кость тонкая. При этом у него достаточно широкие плечи, жилистые руки и крепкие ноги. Обычно Милан стрижётся не совсем коротко, создавая этакий богемный имидж, а сейчас его не очень густые светло-русые волосы отросли почти до плеч. Вдобавок, лицо его «украсилось» какой-то невнятной бородёнкой и странными усиками. Сказать, что всё это ему не шло – не сказать ничего.

В комнате, как и во всём доме, царил беспорядок, и это при любви-то Милана к тому, чтобы всё было правильно! На прикроватных тумбочках лежали несколько раскрытых книг разной степени запылённости. Разной степени загрязнённости одежда валялась на полу, кучками и поодиночке. На комоде, тумбочках и конторке заблудились грязные чашки и стаканы. Тут и там «подмигивали» обёртки от конфет и других сладостей.

Бедный Милан! Что происходит в его душе, если такое творится вокруг!

Я собрала книги, отряхнула их, закрыла и поставила на полку. Может быть, конечно, и не в порядке, установленном Миланом, но, так всё же лучше. Я заметила, что одной из книг был сборник моих стихотворений. Яромир не обманул.

Впрочем, сомневаться в правдивости его слов не приходилось. По всему видно, что он хороший, открытый парень, как и многие профессиональные спортсмены. За свою медицинскую практику я успела в этом убедиться. Они с детства растут в достаточно закрытой среде, и дурное влияние внешнего мира в большинстве случаев обходит их стороной. Отчасти именно поэтому после окончания спортивной карьеры многие из них не могут приспособиться к жизни «на гражданке», попадая по своей наивности в такое!.. Хорошо, если рядом есть более приспособленный к жизни и быту человек, а если нет, пиши – пропало.

Интересно, есть ли у Яромира девушка?..

Тьфу! Ну, какая мне разница?

Я не спеша раскладывала по местам вещи в комнате Милана. Обёртки от конфет, обрывки бумаги и прочий мелкий сор – в пакет, а после в мусорное ведро. Грязную одежду – в кучу, а после в прачечную. Грязную посуду – на вон тот симпатичный поднос, а после в посудомойку. Надо будет поменять постельное бельё на кровати Милана и запустить стирку. Кроме меня всё равно сделать это некому.

Покончив с вещами, я открыла окно в сад и присела около него, залюбовавшись розовыми цветами какого-то диковинного дерева. Воздух прогрелся почти до летней температуры и тёплым потоком вливался в комнату, разбавляя её духоту. Повсюду жужжали пчёлы, и, то тут, то там мелькали невероятной красоты бабочки.

Я заметила в конце улицы удаляющиеся силуэты мальчика и собаки, в которых узнала Ивана и Марека. Как странно… Я только что приняла в саду Яромира за Марио. Марио здесь нет, зато есть Марек, тоже брюнет и тоже крупный. Хорошо, что у Милана гостит сейчас именно Марек-пёс, а не Марио-человек, и хорошо, что милый пёс со своим задиристым хозяином куда-то ушли. Ярек отдохнёт хотя бы пару часов от нескончаемого потока Ванькиного остроумия. Кажется, мой приезд добавил дровишек в топку его искромётного юмора.

– У тебя золотые волосы, сестрёнка, – послышался за моей спиной голос Милана, – и сердце тоже золотое!

Я встала и направилась к нему, улыбаясь:

– Да, ты настоящий поэт, братец! Какие красивые обороты!

Мы оба рассмеялись, Милан легко вскочил с кровати, сгрёб меня в объятья и наградил самым невинным, дружеским поцелуем. После, отодвинувшись на расстояние вытянутых рук, как следует, рассмотрел и резюмировал:

– А, ты всё хорошеешь!

Я рассмеялась. Почему-то дома на меня не обращают столько внимания, как здесь, в Словении. Там я никому особо не интересна ни как поэт, ни как существо женского пола. Здесь же я каждый раз буквально купаюсь во внимании! Именно в Словении со мной и происходит масса интересных вещей. Как-нибудь в другой раз расскажу. Думаю, дело здесь в психологическом феномене под названием «шарм иностранца».

– Ты сильно похудел, Милан, – заметила я. – Как ты себя чувствуешь?

Милан начал жаловаться на бессонницу, отсутствие аппетита и головокружения. Я внимательно выслушала его и пошла вниз за своим медицинским чемоданчиком. Мои вещи и вещи Яромира лежали там же, где мы их оставили. Кто-то, скорее всего Яромир, убрал мячи обратно в сумку и подмёл пол, усыпанный осколками тарелки и крошками печенья. Сам он спал на диване в кухне-гостиной перед работающим телевизором, сжимая в руке пульт от него.

Я аккуратно извлекла пульт из руки Ярека, выключила телевизор, а его самого укрыла лежавшим в кресле пледом. Бедняга! Он тоже не спит почти по всей ночи, опасаясь за жизнь Милана. Тот вроде бы не похож на потенциального самоубийцу, но в жизни бывает всякое. Обязательно нужно наладить его режим дня!

Уходя, я задержалась на секунду, не в силах оторвать взгляд от спящего Яромира. Это надо же быть таким красавцем даже во сне!

Вернувшись наверх, я начала осматривать Милана. У меня возникло ощущение, что ему приятно моё внимание. Видимо, за последние недели мой несчастный брат устал чувствовать себя покинутым и ненужным. Эти ощущения знакомы и мне, причём, лучше, чем хотелось бы.

Осмотр не выявил ничего катастрофического. Так, умеренно выраженное снижение жизненного тонуса. Всё-таки Милан – очень стойкий человек. Другой на его месте уже мог бы «отдыхать» в психиатрическом отделении. Видимо, годы жесточайшей самодисциплины музыканта и спортсмена-любителя не прошли даром.

– Ты познакомилась с моим племянником? – Поинтересовался Милан. – Иван может иногда довольно жёстко подшутить, но в душе мальчишка очень добрый.

– Да, познакомилась, – подтвердила я, – и с Яромиром познакомилась…

– Как с Яромиром? – Не понял Милан. – Он собирался уехать сегодня в первой половине дня!..

Я пожала плечами:

– Передумал, видимо.

– Увидел мою красавицу-сестрицу и передумал! – Рассмеялся Милан. – У него случайно не подогнулись колени, как тогда у меня при виде…

Тут горло его перехватил спазм, и лицо опасно напряглось. «Только не это!» – Подумала я, опасаясь, что Милан сейчас расплачется. Я торопливо подошла к нему, обняла за плечи, усадила на стул и принялась болтать о каких-то пустяках, попутно исследуя его плечевой пояс. Да, напряжён. Нужны срочные меры, иначе ни в какой тур по Латинской Америке Милан Котник не поедет, а останется дома и, чего доброго, загремит в неврологию. Вместо полноценной, насыщенной гастрольной жизни выйдет сплошная боль и накрутка нервов.

Вы, должно быть, подумали, что я так тщательно оберегаю Милана от слёз потому, что боюсь, когда плачут мужчины. Нет, и ещё раз нет. Я не боюсь мужских слёз, равно, как и соплей, и крови, и прочих жидкостей человеческого тела. Просто последнее – настолько занятная штуковина, что порой диву даёшься!

Вот, есть человек разумный как биологический вид. У каждой особи две руки, две ноги и прочий набор систем и органов. Казалось бы, и действовать всё это должно примерно одинаково, но, нет: каждый организм индивидуален до такой степени, словно внутри единого вида находится ещё масса подвидов и подвидиков.

Организм Милана, например, работает так, что, когда мой благодетель плачет, его плечевой пояс и шея испытывают адово напряжение! Пять-семь минут плача – и, вуаля! – на следующее утро получите ужаснейший приступ невралгии. Милан в такие дни даже одеться самостоятельно не может, и кормить его приходится с ложки, потому как плечи, спину до лопаток и верхнюю часть его рук сковывает сильнейшая боль. Может в таких случаях идти речь о репетициях, концертах и просто нормальной жизни? Вот, и стараемся изо всех сил не допустить плача. То же касается и других сильных отрицательных эмоций, например, гнева.

По правде сказать, отправляясь сюда, я была морально готова к тому, что мне придётся одевать и кормить Милана, и то, что он ещё «на ходу» – большая радость. Теперь главное, чтобы не стало хуже.

Я заставила Милана снять рубашку, зажгла свечку в аромалампе, заправив её маслом грейпфрута, и принялась делать своему многострадальному брату массаж. Мягко разминая плечи, верхнюю часть спины и рук Милана, я старалась отвлекать его от мрачных раздумий приятным разговором обо всём и ни о чём конкретно. Постепенно наш дружеский трёп перешёл, конечно же, на других гостей Милана.

Надо сказать, гостеприимный хозяин был крайне удивлён поведением Яромира. Когда я упомянула вскользь, что тот угощал меня кофе собственного приготовления, Милан аж подпрыгнул на стуле.

– Яромир варил для вас, мадемуазель, кофе?!

– Да, – ответила я, смеясь, – а ещё угощал бисквитами, ветчиной, конфетами… В общем, всем, что нашёл в холодильнике!

– Хм… Странно! Очень странно… – Промолвил Милан задумчиво.

– Что же здесь странного?

– Яромир вообще-то не очень любит женщин.

Ну, вот! Он ещё и голубой, оказывается! Какая прелесть! Мне вдесятерне ничего не светит. Отличная новость!

– Нет, ты не подумай, он не гей, – словно прочитав мои мысли, заверил Милан. – Он, как бы это помягче сказать… Придерживается очень традиционных взглядов… Его за это нередко обвиняют в шовинизме. В прошлом году…

Милан принялся пересказывать события прошлого года, и я всё вспомнила. Тогда европейская общественность была крайне возмущена высказываниями Яромира Збогара, направленными против феминизма и феминисток. Он так и сказал, то те вконец охамели, потому что у них есть все мыслимые и немыслимые права и свободы, но феминистки хотят, кажется, полного истребления мужчин.

За это Збогар поплатился потерей фемистски настроенной части своих фанаток, новым костюмом, в котором его закидала яйцами и шариками с краской группа оголтелых девчонок, а также своей почти безупречной до этого случая репутацией.

Ещё Милан поведал, что в ранней молодости Яромир пережил тяжелейший любовный опыт. На него положила глаз дочь председателя совета директоров одного крупного футбольного клуба, за который Ярек играл в то время. Сначала всё складывалось хорошо, но после нескольких месяцев встреч девчонка начала откровенно пытаться доминировать. На какие уступки парень ни шёл, ей всё равно хотелось большего. Судя по всему, она хотела полной власти над игроком папашиного клуба.

В итоге – бурная ссора, вылет из клуба, невозможность устроиться куда бы то ни было, нервный срыв, больница… Именно после тех безрадостных событий Яромир вынужден был уйти из большого футбола в мини-футбол.

Ещё его мать во время распада Югославии, оказавшись в районе боевых действий, сошла с ума и однажды сутки продержала малолетнего Ярека голым на балконе поздней осенью.

Ещё ему мотает нервы кое-кто из женской родни.

В общем, другу Милана было, с чего невзлюбить женский пол.

Яромир, как и Милан, ненавидит войну в любых её проявлениях. Воспоминания о событиях девяностых годов, когда единая Югославия с кровью и болью распадалась на части, навек объединили друзей. Оба они тогда были ещё детьми, но детство их закончилось с началом военных действий.

Я заметила Милану, что его племянник, похоже, объявил Збогару самую настоящую войну. Если дело и дальше так пойдёт, то я всерьёз опасаюсь за психическое здоровье одного и физическое – другого.

Милан ответил на это, что характер Ивана сформировался таким ершистым тоже не на ровном месте. Во-первых, будучи шестилетним ребёнком, он наблюдал воочию бомбёжки Белграда. Во-вторых, в восемь лет он потерялся и три с лишним года провёл… в таборе цыган!

– Какой ужас! – Невольно воскликнула я. – Бедный мальчик!

– Да, – согласился Милан. – У моего брата и его жены кроме Ивана ещё трое детей, но второго такого больше нет. Он постоянно доводит мать до белого каления, ссорится с отцом и сбегает из дома. Хорошо, что в последнее время ко мне. Раньше сбегал обратно к цыганам.

Я и до этого слышала, что со старшим племянником Милана не всё ладно, но чтобы до такой степени!..

Милан рассказал также, что Иван в прошлом году с грехом пополам получил школьный аттестат, но поступать в колледж не пожелал категорически, заявив родителям, что хочет год или два отдохнуть от «этого вонючего ада». Так он «почтительно» именовал учебный процесс. Работает от случая к случаю официантом в дешёвых забегаловках и постоянно где-то пропадает.

Иван – это боль его родителей. Брат Милана – Роберт Котник, известный оперный певец. Жена Роберта, Марта, искусствовед, большой знаток живописи позднего Возрождения. Их младшие дети получают хорошее воспитание, увлекаются, кто музыкой, кто живописью, кто спортом, а Иван… Это Иван!

После массажа я отправила Милана в душ, снабдив его специальным расслабляющим гелем и чистым бельём, а сама тем временем поменяла постельный комплект на его кровати, аккуратно застелила её покрывалом, ибо нечего на ней валяться день и ночь, отнесла в кухню поднос с грязной посудой, бельё в прачечную, мусор в ведро. После выложила на кресло из гардероба чистую рубашку и чёрные джинсы Милана.

Выйдя из ванной, братец на миг остолбенел. Он переводил взгляд с меня на заправленную кровать и обратно, а я, улыбаясь, как ни в чём не бывало, поинтересовалась самым невинным тоном:

– Скажите, Милан, сейчас в Словении модно ходить мужчинам с длинными волосами и полностью заросшим лицом?

– Не знаю, – отозвался Милан. – Почему вы спрашиваете?

– Я смотрю, вы отрастили волосы…

– Я их не отращивал! – Рассмеялся Милан. – Сами выросли.

– Не хотите ли постричься? – Поинтересовалась я.

Милан замялся и выдал:

– Я не против, но это надо ехать в салон…

– Одевайтесь! – Скомандовала я. – Едем!

– Туда нужно сначала записаться, – запротестовал Милан, – и надо знать, что ты хочешь…

– Разве вы не знаете, что хотите? – Съехидничала я. – Вы капризная девушка, да, Милан?

Он рассмеялся и погрозил мне пальцем. Я сказала, что жду его, одетого, внизу и отправилась в прихожую.

Подкрашивая у зеркала губы, я вслушивалась в сопение Яромира, раздумывая, будить его или нет. Мои сомнения неожиданно разрешились в пользу первого.

Я услышала приближающиеся лёгкие шаги Милана и повернула голову в сторону лестницы. Очень вовремя я это сделала, потому что Милан неожиданно побледнел и начал заваливаться набок. Он стоял почти на самом верху лестницы, и если бы упал с неё… Даже не хочу об этом думать!

Бросив на пол всё, что было у меня в руках – косметичку и открытий блеск для губ, я кинулась вверх по ступенькам навстречу Милану и успела подхватить, не дав ему пересчитать ступени своим костлявым телом. Дробный стук моих резвых копыт по деревянной лестнице разбудил Яромира, и он, сразу поняв, что происходит что-то неладное, молниеносно взбежал наверх, где мы с Миланом стояли, застыв в вынужденных неразрывных объятьях.

Оказавшись рядом с нами, Ярек легко подхватил Милана на руки и отнёс на диван в гостиной. Я побежала дальше наверх, в его спальню за своим медицинским чемоданчиком.

Тонометр показал, что у Милана довольно резко упало давление. Показатели были низкими, но не смертельными. Видимо, дни, проведённые безвылазно в комнате, и последующая непривычная физическая активность сделали своё дело.

Я попросила Яромира сварить кофе и сделать бутерброд для Милана. Тот не сопротивлялся нашим заботам. Ему стало заметно лучше, и он с аппетитом ел свой «завтрак» около четырёх часов дня.

Покончив с едой, Милан заявил, что, наверное, будет правильнее никуда сегодня не ходить, но мы с Яромиром были непреклонны, и ему пришлось подчиниться. Вызывая машину, он посматривал на нас искоса, словно надеясь на нашу милость, ну, или, в крайнем случае, собственный побег.

Мы не дали Милану ни единого шанса. Окружив его с двух сторон, мы усиленно развлекали нашего друга приятной беседой, отделаться от которой не было никакой возможности.

Глава 7

Перешучиваясь и пересмеиваясь, мы буквально тащили Милана под руки по садовой дорожке к машине. Блистая остроумием, мы не дали сказать ему ни одного слова и в итоге приехали совсем не в тот салон, в который собирался попасть Милан.

Это был любимый салон Яромира, куда ходили, в основном, спортсмены всех мастей. Его интерьер оформлен соответствующим образом: светильники в виде футбольных-волейбольных-баскетбольных мячей, по стенам подсвеченные фотографии лучших спортсменов мира и Словении, пуфы в виде хоккейных шайб. Ярека, судя по тому, как нас встретили мастера и администраторы, там хорошо знали и любили. Друг-футболист сам выбрал для Милана стрижку в каталоге, потому что моему кровному брату и благодетелю было уже всё равно, как стричься – так мы его достали своими заботами.

Из оцепенения он вышел только тогда, когда мастер закончил своё дело. Стрижка получилась изумительной: модная и стильная, она очень шла Милану, правда при этом была очень короткой и до ужаса спортивной и молодёжной.

– Это что?! – Грозно спросил Милан, указывая на себя в зеркало.

Мастер, седоватый, пожилой араб схватил каталог и принялся доказывать Милану, что сделал всё, как его просили.

– Кто просил?! – Бушевал Милан. – Я просил?

Мастер смутился и опустил глаза.

– Милан, ты классно выглядишь! – Принялся успокаивать его Яромир. – Все девчонки будут твои!

Тут Яромир ойкнул и покраснел, потому что я легонько пнула его в мускулистый зад. Милан сидел в кресле, ошарашенно переводя взгляд с меня на своего друга и обратно. Видимо, наш контрастный вид – до предела смущённый Ярека и до крайности деланно бодрый мой – насмешил его, и Милан принялся истерически хохотать, чем ещё больше смутил, и даже напугал мастера.

Позднее парикмахер высшего класса Кадир Экрами признался Яреку, что подумал в тот день, будто я его сестра, а Милан – наш общий, не вполне вменяемый родственник. Он искренне посочувствовал Яреку: молодой, успешный спортсмен, красавец и добряк, а сестра совершенно отбилась от рук, дерётся, вдобавок ненормальный брат капризничает. Узнав, кого он стриг на самом деле, мастер едва не лишился дара речи во второй раз.

– Вам очень идёт эта стрижка, Милан, – сообщила я, когда мой кровный брат, наконец, отсмеялся. – Яромир знал, что выбрать. У него прекрасный вкус, – подлизывалась я, пытаясь загладить неловкость от поджопника, отвешенного при всём честном народе спортивной знаменитости.

– Ладно. Обратно уже всё равно не вернёшь… Пойдёмте! – Резюмировал Милан.

Он расплатился и оставил мастеру щедрые чаевые, видимо, как компенсацию за моральный ущерб от своей не в меру экспрессивной реакции.

После мы поехали в другой салон, в котором из беспорядочной растительности на лице Милана сделали аккуратные усики и бородку-эспаньолку. Он стал похож на испанского гранда, только очень светлого.

Как ни странно, приключение со сменой имиджа развеселило Милана, и его весёлость легко и быстро передалась мне и Яромиру. Мы оба были несказанно рады видеть его таким. Думаю, особенно рад был Яромир, который вот уже десять дней наблюдал Милана пассивным и измождённым. Мы гуляли по дорожкам парка Тиволи, и оба они веселились, как дети.

После мы ужинали втроём в милом ресторанчике в Старом городе, и Милан порадовал меня и Ярека отменным аппетитом. К нам неоднократно подходили разные люди с просьбой дать автограф. Чаще, конечно, к Яромиру. Среди его поклонников было больше молодёжи, особенно парней, а среди наших с Миланом – женщин предпенсионного возраста. Многие поначалу не узнавали Милана из-за его нового имиджа, а, узнав, делали ему комплименты.

Находились и те, кто принимался сочувствовать Милану из-за предстоящего развода. Видимо, сведения о его семейной ситуации успели просочиться в жёлтую прессу. Милан реагировал на удивление спокойно в отличие от Яромира, который моментально свирепел и готов был броситься в атаку.

Ближе к полуночи мужчины неожиданно вспомнили, что я у них, оказывается, с дороги и, должно быть, невероятно устала. В ответ я только рассмеялась, потому как под воздействием волны новых впечатлений уже не чувствовала никакой усталости. Да, и годы медицинской практики с её суточными дежурствами закалили меня до состояния медного гвоздя. Тем не менее, они решили, что нам пора домой, и мы дружно туда отправились.

В гостиной нас поджидал Иван. Он сидел на диване перед телевизором, закинув ногу на ногу, и бесцельно щёлкал пультом по каналам.

– Явились? – Равнодушно поинтересовался он. – О, дядька, ты постригся? Тебе идёт! Я уж думал, вы всё, с концами ушли. Только к утру вернётесь, как все нормальные люди.

– Такие, как ты? – Спросил Яромир насмешливо.

– Ну, да, хотя бы, как я. Давайте в клуб как-нибудь сходим, что ли, затусим.

– Мы собираемся завтра пойти в театр, – сообщил Милан. – Яничка очень хочет сходить. Давно там не была.

При слове «театр» лицо Ивана скривилось.

– Подумаешь, в театр! Яничка намедни в монастырь собиралась. Вот, где настоящая скукота! А, вы – «театр»! Мелко плаваете!

При упоминании о монастыре я опустила глаза, а Яромир густо покраснел, и Милан заподозрил неладное. Он обвёл внимательным взглядом нас всех троих и произнёс примирительно:

– В монастырь ещё успеем. Завтра – в театр!

– А послезавтра можно пойти в клуб, – вклинилась я. – Должна же я гульнуть напоследок, перед уходом в монастырь!

Никто не засмеялся моей шутке. На лицах Ивана, Яромира и Милана застыло совершенно одинаковое тревожное выражение. Я пожала плечами и отправилась наверх, в свою комнату. Какая-то добрая душа уже позаботилась о том, чтобы доставить туда мой багаж. Видимо, Иван постарался в наше отсутствие. Чемодан и сумка Яромира по-прежнему красовались в гостиной.

Поднимаясь по лестнице, я услышала за своей спиной звук, подозрительно напоминающий шлепок от поджопника. Сдавленное ругательство подсказало, кто и кому его отвесил.

Бедный зад Ярека! Доколе ему ещё страдать из-за бестактности хозяина?

У себя в комнате я помыла руки, разложила и развесила по шкафам свои вещи, приняла душ и переоделась в длинное домашнее платье из мягкого, тёмно-синего трикотажа в мелкий белый цветочек. Эти хлопоты навели меня на мысль о том, что мне не в чем завтра идти в театр. Надо бы днём пробежаться по магазинам.

Я услышала шаги Милана в коридоре. Он явно прошёл в свою спальню. Настало время для моей активной деятельности. Я взяла аромалампу, набор масел, пару мягких полотенец и отправилась в комнату Милана.

На этот раз я постучала, прежде чем войти. Милан живо отозвался. Когда я вошла, он возлежал одетый на заправленной кровати. Спасибо, хоть ботинки снять соизволил!

Видимо, мы опять впали в задумчивость и рефлексировали, уставившись в потолок, на самые опасные темы. Этого следовало ожидать. Не могла одна несчастная вылазка в город излечить Милана от его хандры полностью. Нужны дополнительные меры.

– Я к вам! – Бодренько сообщила я. – Сейчас будем делать массаж, заниматься ароматерапией…

– Не надо, – отозвался Милан. – Вы устали с дороги, Яничка. Вам нужно одохнуть.

– А, вам не нужно? – Грустно поинтересовалась я. – Совсем, ведь, день с ночью перепутали!

– Я уже привык, – сообщил Милан. – И, вообще, я скоро буду жить в другом полушарии. Там сутки сдвинуты.

– Вы сами рискуете сдвинуться до того времени, Милан! – Горько заметила я. – Вы можете заболеть, и тогда ваш тур плакал горькими слезами.

– Что это за история с уходом в монастырь? – Задал Милан вопрос совсем на другую тему. – Тебе и впрямь настолько плохо в этой жизни сестрёнка?

– Вовсе нет! – Бодро отозвалась я. – Это была просто глупая шутка, а парни её восприняли слишком серьёзно.

– Знаю я тебя! – Милан погрозил мне пальцем. – Ты умеешь так шутить, что собеседник уверен в твоей полной серьёзности. Не пугай нас так больше.

Он сказал «нас», а не «их». Значит, и сам всерьёз испугался.

– …Ярека. Он хороший и добрый парень. Не надо с ним так! – Я упустила начало фразы, но поняла, что меня только что попросили не шутить так больше с Яромиром.

А, с Иваном, значит, можно! Или тоже нельзя?

Меня уже порядком достали все эти грустные разговоры, вдобавок, нервировал вид полностью одетого Милана, разлёгшегося на красивом, белом, шёлковом покрывале. Именно для того оно и предназначено, чтобы на нём валялись печальные мужики в уличной одежде!

– Раздевайтесь, Милан! – Скомандовала я.

– Что? – Не понял он.

– Снимайте рубашку, братец. Будем делать массаж воротниковой зоны и головы, – сказала я, как можно спокойнее, зажигая аромалампу, заправленную маслом лаванды.

– Не надо, – повторил упрямый музыкант. – Лучше поговорите со мной о чём-нибудь, если не хотите спать. Почитайте мне свои новые стихи.