Костыли за саксофон. Дюжина грустных и весёлых настроений

Раздался хохот. Всем шутка понравилась. Но не тёте Аиде.

– Это кто им такие сценарии пишет?

– Это библиотекарь в школе новый, – объяснила Лариса. – Он и драмкружок ведёт. Поборы запретили, аниматоров больше не нанимают. В прошлом году – своими силами. В этом году на библиотекаря все утренники повесили.

– Ну надо же, – сменила тон тётя Аиды. – Не фонтан. Но лучше, чем ты с Чернявским и с этой Духной-Снегуркой вашей.

Лариса оторопела: неужели тётя Аида видела их выступление. Оно же для маленьких было!

Тем временем дед Мороз с Лисой принялись проводить конкурс костюмов. Костю Савика попросили сказать что-нибудь шахматное.

– Шах! Мат! – гаркнул Костя Савик, и достал из-за пояса тоненькую шпагу, которую Лариса и не заметила вначале, взмахнул шпагой и опять крикнул про шах и мат.

– Идиот, – сказала тётя Аида.

– Ну это мы знаем, – пробасил голосом библиотекаря Дедушка Мороз. – А ещё что-нибудь?

– Что? – крикнул Шахматный король.

– Ну не знаю, что. Ты же у нас шахматный король, не я.

– Е-два-е-четыре! – повторил по чьей-то подсказке Костик и отскочил далеко-далеко, как Алиса в мультике про Зазеркалье.

– Супер! – сказала Лариса.

– А ещё?

– У меня все ходы записаны! – повторил Костя Савик за другой подсказкой и взметнул саблю как древко знамени.

На этот раз тётя Аида не комментировала, а сидела с каменным лицом.

Костюмов было немного, но всё же конкуренция была.

Возникла и Снегурочка, она шла уткнувшись в айфон и никого не замечала.

– Здравствуй внученька, – обрадовался Дедушка Мороз.

– Нет! Дед! Я ору с тебя, – без всякого приветствия с места в карьер начала Снегурочка. – Ну чего ты меня не позвал-то?

– Так звал внученька, а ты всё ладошкой машешь и кричишь на меня, чтоб не мешал.

– Ну, – сказала Снегурочка, уткнувшись в айфон. – Эстафеты провели?

– Так внученька… седьмые-восьмые классы у нас.

– А… ну тогда стишки почитали?

– Так внученька… седьмые-восьмые классы! Конкурс новогодних костюмов еле-еле проводим.

– Лол! Я ору. Ну кто там ещё костюмы не представил? А?

– Вот: Петрушка! – сказала Лиса и потащила Альбертика на центр круга, к дедушке, к ёлочке.

Альбертик сопротивлялся.

– Петрушка? Отлично!

– Это глашатай, – крикнула тётя Аида.

– Да-да! Глашатай, – извиняющимся тоном крикнула и Лариса.

– Точняк – не нервничай, хомяк, – сказала Снегурочка, выключила айфон и прошлась вокруг Альбертика. – Ну чтоле… Развесили нас, Глашатай. Или на ярмарку позови!

– Да, Глашатай, – поддержал Дедушка Мороз. – На рождественскую ярмарку!

Со стороны стульев, где сидели немногочисленные родители и бабушки стали разноситься реплики, что, мол, какая рождественская ярмарка, когда кризис в стране и стагнация.

Альбертик не двигался. Стоял как пугало в огороде.

– Ну же! Ну! – шептала тётя Аида. – Стихотворение. Здравствуйте народ честной, ведь сегодня выходной. Ведь сегодня праздник. Вот я – ваш проказник. Я глашатай знатный. Широкий и опрятный. Я глашатай звонкий. У кого пятёрки? Приходите погулять, и покупки совершать. Акции-прокломации, скидки тем, кто прытки.

Альбертик стал говорить, запинаясь и заикаясь, перепрыгивая с пятого на десятое, с десятого на двадцатое, с двадцатого на сотое, что он глашатай знатный и продаст со скидкой открытки тем, у кого пятёрки…

– Какой-то ты глашатай варёный. Тебя конёк – горбунок в кипятке случайно не сварил? – пошутил Дед Мороз.

Альбертик, всегда бледненький, не румяненький, даже иногда в синеву, сделался красным как настоящий варёный рак и потащился прочь из круга.

– Между прочим! – встала тётя Аида и побежала в круг: – Между прочим, глашатай все слова сам сочинил!

Тётя Аида встала у ёлочки, продекламировала с выражением, не обращая внимание на смех:

– Здравствуйте, народ честной!Ведь сегодня выходной.Ведь сегодня праздник.Вот я ваш проказник.Я глашатай знатный.Широкий и опрятный.Я глашатай звонкий.У кого пятёрки?Приходите погулять,И покупки совершать.Акции-прокломацииСкидки тем, кто прытки!

Все зааплодировали тёте Аиде. Тётя Аида, отдышалась, отдулась и сказала торжествующе:

– Кто-нибудь из вас такие стихи смог бы написать?

Все, и Дед Мороз, и Лиса, и Снегурочка, стали уверять, что «ни в жизнь не смогли бы». Снегурочка от испуга убрала наконец свой айфон с глаз долой.

– То-то! – и тётя Аида удалилась с высокоподнятой головой, обессилено брякнулась рядом с Ларисой.

– Кошмар! – мучилась тётя Аида. – Ну что же это такое, Ларисочка? Как это называется?

– Ну просто Альберт не очень весёлый человек, он серьёзный. Это был не его образ!

– Да как же не его, когда он их сам чинил, то есть сочинил. Заговариваюсь от расстройства – верный признак предынсультного состояния, – чуть не рыдала тётя Аида.

– Сочинитель и исполнитель – это разные вещи, – сказала сидевшая через три контрольных стула учительница русского. – Исполнитель в любой образ может войти, а сочинитель переносит свои мечты на бумагу, а представить на сцене сам не может.

И тётя Аида совсем сжалась и притихла.

Костя Савик получил главный приз – целую пластиковую бадью с мармеладками в виде жуков. Он радовался, размахивал шпагой, скакал, кричал «е-два!» и «е-четыре!», «Тут была ладья!» «У меня все ходы записаны!»

– Пусть порадуется мальчик, – комментировала победные прыжки новоиспечённого шахматного короля учительница русского. – Ведь такой тяжёлый ребёнок из такой тяжёлой семьи. Знать ничего не знал о шахматах, я просто уверена, подсказки повторяет, а как влился в образ! Артист! Настоящий артист!

– Разве это образ?! Это образина! – возмущалась тётя Аида, обращаясь к Ларисе, но чтобы все вокруг услышали.

Тётя Аида подошла к Альбертику, взяла за руку и разбушевавшегося не на шутку Костю Савика, вывела их из зала.

Снова пела песня про бубенцы. Седьмые-восьмые классы не смеялись, не скакали под музыку, как резвые бабушки, они стояли кучками, о чём-то говорили, пока Дед Мороз не сообщил, что снеговик взял напрокат у Гарри Поттера метлу и разнёс по классам подарки. Но никто не торопился уходить: знаем, мол, какой снеговик, какая метла и какие подарки.

Появилась тётя Аида с чёрным мусорным мешком в руках. Она сунула мешок с костюмами Ларисе и, ни слова не сказав, ушла.

После этого утренника тётя Аида стала обходить стороной и Ларису, и Васю, и их маму, ещё где-то с полгода сторонилась, не здоровалась, если встречались у лифта, покрывалась пятнами и отводила глаза. А когда горечь от поражения прошла, тётя Аида сообщила, что Костик не трогал Альбертика, не придирался, не оскорблял, не высмеивал до мая-месяца.

– Ну а в мае сами понимаете, у психов обострение наступает. Аллергия на цветение черёмухи и сирени. Так что опять за старое взялся. Апчхи!

Ещё тётя Аида сообщила, стоя под развесистой сиренью, разросшейся у подъезда:

– Больше никаких костюмов. Шапочку с мордочкой и ушками купили. Вот и весь наш костюм на следующий год.

Зуб за зуб

Мстительное настроение

Вероломное нападение, совершённое по отношению к Альбертику изменяет его кардинально и навсегда.

Рисунки Маргариты Гарнык

1

В конце августа случилась трагедия, почти катастрофа: Костя Савик выбил Альбертику передний зуб.

Произошло это так. Альбертик всегда ждал первое сентября, скучал по школе и по учёбе. По одноклассникам почти не скучал, только если чуть-чуть. А вообще Альбертик одноклассников побаивался – они были старше его, некоторые и на три года. И некоторые по выражению Альбертиковой мамы, тёти Аиды, «переростки», например Костя Савик, Альбертика терроризировали.

Двадцать восьмого августа Альбертик вышел погулять во двор – мама Аида Германовна наконец разрешила ему гулять во дворе. Школа располагалась буквально в двух шагах от подъезда и Альбертик в этот трагический (как потом оказалось) день решил зайти на территорию школы, посидеть там на лавке. Гуляя во дворе, он уже не раз вляпывался в собачьи «подарки» и выслушивал причитания своей мамы о «заразе» и «подлых собачниках», а на территории школы собак не выгуливали – администрация за этим зорко следила. Территория школы была огромная по сравнению с территориями других школ. Школа серьёзно занималась военно-патриотическим воспитанием. Во дворе школы был выстроен мемориал памяти погибших солдат, ещё стояли танк и пушка. Территория была благоустроенная – ведь в школе в мае проводилось много линеек, приезжали совсем дряхлые родственники бойцов дивизии ополчения, материалы которой были выставлены в школьном музее. А где пожилые люди, там всегда лавки. И на территории школы было много лавок, особенно около мемориала. И вот Альбертик полазил по танку и по пушке, погонял на площадке с мальчишками в футбик, а потом решил сесть на лавку у мемориала, почитать фамилии ополченцев на памятнике, а заодно и отдохнуть. А тут как раз идёт Костян Савик с пистолетом, который стреляет пластмассовыми пульками. Подошёл Костя к Альбертику и, ни слова не говоря, вместо приветствия выстрелил из пистолета в Альбертика. И попал ему прям в зуб – Альбертик наверное что-то ему хотел сказать и рот открыл. Конечно, Костя может и не хотел, не целился конкретно в зуб, но в лицо Альбертику он совершенно точно целился.

И вот Альбертик пришёл домой и показал маме окровавленный рот и осколок зуба, торчащей из посиневшей десны. Тётя Аида потеряла дар речи, уселась на диван и стала рыдать, а когда снова дар речи обрела, то позвонила в полицию. К Альбертику и его маме приехали женщины-полицейские из отдела по борьбе с детскими правонарушениями. Прежде всего, все вместе они пошли на территорию школы и нашли у лавки, на которую указывал Альбертик, жёлтую пластмассовую пульку. В траве нашли, в газоне. Затем тётя Аида с рыданиями сообщила все данные Кости: адрес, дату рождения, и то, что Костя из очень неблагополучной семьи. И полицейские ушли к Косте.

– А нам-то что делать? Как быть? – взывала не своим голосом, ломая хрупкие тонкие руки Аида Германовна.

Женщины-полицейские порщились:

– Тише вы!

– У меня усына зуб выбит. А вы – «тише»!!!

– Но простите, у вас люстра от громких звуков закачалась. Того и гляди на нас шмякнется. Вот мы уйдём, тогда завывайте. А при нас не надо. Мы и так целый день завывания выслушиваем. У других детей – раны серьёзные, переломы, органы внутренние отбивают, и то родители так не воют. А у вас всего лишь зуб.

– Да? – от возмущения пришла в себя тётя Аида. – А если бы вашим детям зуб выбили, посмотрела бы я тогда на вас!

– Это угрозы? – женщины-полицейские были красивые, плотные, спортивные, им очень шла серая форма, погоны со звёздочками и холодное неподвижное выражение лица, как у Снежных королев. Альбертику даже показалось, что это не полицейские, а Серые королевны…

– Это не угрозы. Ответьте, что мне теперь делать, куда идти?

Серые бессердечные королевны взяли с Аиды Германовны показания, заставив её, ничего не понимающую от внезапно свалившегося горя, расписаться на каких-то бумагах и бумажках.

– Завтра сходите к врачу и нарастят вам ваш зуб. Скажите спасибо, что не глаз. А то сейчас бы сидели одноглазые, – надменно бросила вместо «до свидания» старшая по званию.

И Серые королевны поспешно удалились, унося с собой вещественное доказательство – жёлтую пульку в маленьком прозрачном пакетике.

Аида же Германовна не знала, что делать, не могла собраться с мыслями, она была совершенно раздавлена происшествием, абсолютно растеряна, уложила Альбертика в постель и пошла к соседям.

2

Из соседей на месте оказалась только Лариса, к ней как раз зашёл на романтический чай Чернявский. Чернявского Лариса пригласила впервые. Они сидели, жевали только что испечённое Ларисой песочное печенье и радовались, что идут пока только в десятый класс, а не в одиннадцатый. Ещё год беззаботной жизни впереди, последний беззаботный год, и не надо готовиться никуда поступать… И тут – трезвон в дверь.

– Не подходи. Это тётя Аида. Больше некому, – сказала Лариса Чернявскому.

Но Чернявский ответил:

– Вдруг что-нибудь стряслось?

– Если стряслось, она не отстанет.

Романтичное настроение было разрушено, Лариса и Чернявский напряжённо стали ждать: стряслось или не стряслось. После третьего минутного трезвона послышались причитания и завывания. Чернявский не выдержал и открыл дверь.

Аида Германовна ворвалась в соседскую квартиру и с порога стала рассказывать, что произошло. Лариса и Чернявский тоже расстроились, стали переживать вместе с тётей Аидой и сочувствовать ей, подбадривать. Аида Германовна пришла немного в себя и спросила, где мама и Вася.

– Мама у заказчицы, а Вася в лагере, завтра возвращается.

– Ой как жалко, – заламывала руки Аида Германовна. – Что делать, что делать?

– Аида Германовна! Надо везти Альбертика в травмапункт.

Тётя Аида уставилась на Ларису и спросила:

– А зачем?

– Надо травму зафиксировать.

– Да. Запротоколировать травму, – подтвердил Чернявский.

– Надо же! – захлопала глазами Аида Германовна. – А мне сказали, что надо завтра к врачу пойти, к стоматологу.

– Кто сказал? – удивилась Лариса.

– Полицейские.

– Ну… не знаю. Столько у Васи в классе было похожих происшествий, всегда травмапункт первым делом.

– Это же такси вызывать?

– Да. Ой! Можно же в больницу, Аида Германовна!

– Тогда бесплатно на «скорой» доедете, – добавил Чернявский – сейчас вызову «скорую помощь». – И Чернявский достал из кармана телефон.

– Не надо! Только не «скорую»! – разрыдалась тётя Аида. – Там грязь на «скорой», там с инфекцией перевозят, там вообще клоповник. – Тётя Аида всхлипнула и тихо почти шёпотом сказала: – Мужа как-то повезли на «скорой», а потом в квартире клопы появились, боролась с ними три месяца. Нет. Только не «скорая»! Завтра пойдём по знакомым врачам, они хотя бы не надуют. Господи! Деньги-то какие! Да что там деньги… Маленькому тринадцать лет и без зуба остался. Несчастные мы, невезучие. За что мне?! За что такое наказание?!

– Аида Германовна! Пожалуйста, угостите Альбертика, пусть держится, не скисает, – Лариса сгребла всё печенье с противня и положила в чистый прозрачный пакет, протянула пакет Аиде Германовне: – Передайте от нас вашему сын привет.

Лариса знала: тётя Аида очень любит это её печенье, песочное, рассыпчатое…

– Да что ты Лариса? Издеваешься? – запричитала Аида Германовна.

– Почему? Вовсе нет!

– Чем он печенье-то грызть будет, а? – взвизгнула тётя Аида так, что непривычный Чернявский на минуту оглох, а электрический чайник сам включился и зашумел.

– Ой, извините, – опомнилась Лариса.

– Но другие-то зубы у Альберта целы, – ляпнул Чернявский и осёкся.

Аида Германовна посмотрела на соседей и романтическую сервировку с ненавистью, выбежала из соседской квартиры.

Когда смолкли причитания за стеной, Чернявский сказал:

– Ларис! Что за безобразие? Почему этот дурак в Альберта стрельнул?

– Потому что Альбертика в классе и за человека-то не считают. Я как-то рисовала Зое Феликсовне стенгазету к неделе английского языка и видела, какой он пришибленный сидит на уроке, он всех боится, Дим. Там некоторые в этом классе его на три года старше. Альберт – ровесник Васи.

– Но всё равно Лариса. За гранью же: подошёл и выстрелил. Это полный бан.

Пакет с печеньем так и остался стоять никем не тронутый. Настроение было испорчено. Разговор у Ларисы и Димы не клеился. Дима пытался пересказать Ларисе фантастический роман о Малыше, которого воспитали инопланетяне, но Лариса слушала как-то рассеяно.

– Знаешь Дим, моя мама говорит, что есть люди, о которых все вытирают ноги.

– То есть?

– Ну не церемонятся с ними. Ты разве в школе такого не наблюдал?

– Наблюдал.

– Сколько, Дим, унижений и несправедливости я в детстве испытала. Да даже питание бесплатное для школы оформить – это ж целое дело, мама как приходит из собеса, так чуть не плачет. Сейчас же, Дим так: если ты беден, как мы или младше, как Альбертик, то можно об тебя вытереть ноги. В переносном конечно же смысле.

– Но этот Костя, его обидчик, он бедный и из плохой семьи. Его же не обижают?

– Он зато всех обижает. Зачем он обидел Альберта?

– Надо будет ему в школе накостылять.

– Но зуб-то не вернёшь, зуб-то не вернёшь, – послышались из-за стенки новые тёть-Аидины причитания.

И Чернявский с Ларисой ушли гулять, чтобы никто не подслушивал их разговоров – погода в этот трагический день радовала солнцем и розовыми тучками на закате. Они гуляли по парку, прошлись и вокруг родной школы, и всё разговаривали, и разговаривали об агрессорах и о том, как они портят нормальным воспитанным, не смелым, не наглым, не драчливым людям жизнь…

3

Аида Германовна звонила каждый день в квартиру соседей, но мама Ларисы не открывала дверь, она шила днями и ночами – перед первым сентября всегда аврал. Лариса гуляла с Чернявским целыми днями, а Вася всё никак не мог вернуться домой: их группу вернули обратно в лагерь – погода была не лётная и какие-то осложнения на чартерных линиях, какой-то коллапс – казалось, что все на свете отдыхающие торопились вернуться аккурат к началу учебного года.

Но наконец жизнь потихоньку вошла в свою колею: дети, учителя и родители пришли в себя после торжественных линеек и первых уроков, занятия пошли своим чередом, а у мамы Ларисы и Васи появилось свободное время, и она смогла спокойно поговорить с тётей Аидой, которая обзвонила уже всех своих знакомых и со всеми поделилась своей трагедией, своим горем.

Почему же мама Ларисы и Васи оказалось такой чёрствой, спросит кто-нибудь. Да потому что, когда у Васи были неприятности с воинственной девочкой Кристиной, мама Васи тоже пыталась пожаловаться тёте Аиде, рассказать о произошедшем. Тётя Аида даже не слушала, в мире существовала только она и её ненаглядный сын, остальные должны были им двоим помогать. На чужие проблемы у тёти Аиды времени не было. Но сейчас Аида Германовна немного успокоилась. Знакомые врачи сделали Альбертику ненастоящий зуб, нарастили осколок специальным составом. Это было проведено временное лечение, весной Альбертику должны были ставить брекеты, чтобы «сдвинуть зубы», только после этого можно было поставить на месте выбитого зуба искусственный, на штифте.

– Это какой-то кошмар, – рыдала на соседском диване тётя Аида. – Это же целое состояние.

– Аид! – сказала мама Васи. – А как ваш обидчик? С ним-то что?

Лучше бы мама Васи об этом не спрашивала, децибелы рыданий подскочили втрое, задрожала люстра на потолке, а швейная машинка сама включилась, мотор сочувствующе загудел.

Оказалось, что обидчик и его мама ведут себя крайне нагло и говорят, что ничего не было, а зуб Альбертик выбил давно, играя на саксофоне. В классе Костик смеялся и дразнил Альбертика, каждый день заявлял ему, что ни пистолета не было, ни пульки, был только саксофон, который и нанёс Альберту травму, когда Альбертик дома упражнялся. Мама Кости, очень толстая и очень красная женщина, подсела к Аиде Германовне на собрании и стала шептать, что у Альбертика тоже был пистолет, что если что, они скажут, что это Альбертик первый в Костю стрельнул.

В дело о выбитом зубе оказалась замешана школа, потому что всё произошло на её территории, поэтому каждый день секретарь и бухгалтер выходили к маме Альбертика на улицу (тётя Аида из-за происшествия снова стала провожать своего сына в школу) и доказывали ей, что полиция не будет ничем заниматься, и что ничего уже сделать нельзя, надо смириться.

– То есть как это смириться? – опешила мама Васи. – А парня-то, Костю этого, на учёт в ОДН поставят?

– Что ты, Мила, об этом даже речи не идёт!

– Да как так, Аид? Вон, у Ларисы в классе девчонки на детской площадке покурили, так их сразу в милицию, то есть полицию, забрали и на учёт поставили.

– Не знаю как так, Мил. Но Костю на учёт никто ставить не собирается, а мне ежедневно, в течение уже недели доказывают, что Альбертик во всём сам виноват.

– Аида! Иди в полицию. Ты заявление писала?

– Писала тогда, в первый день.

– Так должен прийти ответ. Жди. Они должны этого Костю обязательно поставить на учёт, иначе он так всей школе зубы пересчитает.

– И не говори, Мил, и не говори. – Аида Германовна подняла глаза: её лицо с растёкшейся косметикой напоминало маску на Хэллоуин. – И знаешь, что самое удивительное?

– Что?

– Все, кроме тебя мне говорят, что сделать ничего нельзя. Все подруги, все знакомые.

– Да как так нельзя? Как так нельзя? У Ларисы в классе девочка из дома ушла, нашли её на вокзале, так сразу на учёт в ОДН и в больницу на психиатрическое освидетельствование. Родители еле уговорили полицию, чтобы из больницы их дочку отпустили.

– И отпустили?

– Отпустили. Но на учёт-то поставили. А она никого не обижала. Просто сбежала из дома. Сейчас же строго с этим, с подростками проблемными.

– Но Мила, послушай. Меня эти полицейские сразу меня и Альбертика невзлюбили. Они, знаешь, не любят интеллигентных людей. – Аида Германовна снова всхлипнула и уткнулась в платок.

– Только не плач, Аид, не надо рыданий, я тебя умоляю, а то я сама зарыдаю. Да какое нам дело, как к тебе кто-то отнёсся, пусть даже и полицейские. Твоя главная ошибка, что ты не повезла Альберта в травмапункт. Из травмапункта автоматически идёт сигнал в полицию!

– Но они сказали – не надо.

– Это безобразие, что они тебе не сказали. Пиши об этом новое заявление.

– И потом в травме – инфекции, – тихо сказала Аида Германовна.

Мама Васи взяла маленькую соседкину руку и сжала немного:

– Во-первых, кабинеты кварцуют, ты это прекрасно знаешь. А во-вторых, плохо ещё, что ты к знакомым врачам Альберта потащила, а не в районную поликлинику. Знакомцы тебя лечили без квитанций об оплате?

– Конечно без квитанций, – кивнула тётя Аида съехавшей набекрень причёской. – Это же вдвое дешевле.

– Понимаешь, хорошо бы было выписку от врачей приложить к заявлению. И настоятельно советую написать заявление второй раз.

– А думаешь, поможет? – тётя Аида больше не плакала, в её глазах засветилась, заискрилась надежда.

– Не знаю, Аид.

– Но они говорят теперь, что и пули не было. Я к ним ходила в полицию. Они говорят: не было пули, не нашли. Хотя я своими глазами видела, как они пульку в пакет положили.

– Странно, – озадачилась мама Васи. – Но пусть они говорят, что хотят, а ты пиши, как было.

– Спасибо тебе, Мила. Ведь все вокруг советуют прекратить это дело.

– Ну как это прекратить Аид? Как это прекратить? Это безобразие, Аид. Парня надо ставить на учёт без разговоров.

– И ещё знаешь что… – загадочно сказала тётя Аида.

– Что, Аид? – испугалась мама Васи загадочности.

– Альбертик хочет подкараулить Костика и побить.

– Ни в коем случае, даже не подходите к нему. Окажетесь виноватыми вы. И потом, Аид, как, извини, Альбертик побьёт этого бугая?

– А он хочет комбинацию провернуть: сначала обшикать его дихлофосом, а когда Костик этот задыхаться начнёт, тогда и побить.

– Ну даёте, Аид. Как бандиты.

– Это не я, это Альбертик.

– Ты ему запрети.

– Это невозможно, он вынашивает план мести, он изобретает сценарии, просчитывает варианты.

– Ну ты ему скажи хотя бы, что он и сам дихлофосом потравится, сам тоже задыхаться начнёт.

– Не начнёт. Он привычный, мой Альберт. Я дома раз в неделю всех мошек в паутинках травлю, и моль заодно, которая, между прочим, от вас прилетает. А когда наш папашка клопов притащил, я дихлофосом всех клопов травила три месяца и всё-таки вытравила без замены старых диванов на новые. Дихлофос, Мила, такая вещь, что к ней привыкаешь, постепенно, не сразу конечно, но привыкаешь: сначала отёк горла и не вздохнуть, а после только покашляешь, да и то недолго.

– Господи! Токсикоманы какие-то. Не вздумайте осуществить свой сумасшедший план. Уж, я тебя уверяю, этот Костя со своей мамой точно в больницу поедут и зафиксируют отравление. Я тебя умоляю, Аида, не дури.

Аида Германовна уверила, что это всё фантазии сына, стала благодарить маму Васи за поддержку и вдохновлённая побежала писать новое заявление в полицию, а заодно решила послать письмо в прокуратуру с жалобой на действия Серых королевн.

Каждый день теперь мама спрашивала Васю:

– Альберта в школе видел? Как он?

– Нормально, здоровается. Зуб красивее старого. – беззаботно отвечал Вася.

4