Рыцарь пустыни, или Путь духа

«Дорогой Руперт, с возвращением домой и, мой дорогой друг, прими сотню поздравлений! Ты отслужил достойно. Я со всех сторон только и слышу похвальные отзывы в твой адрес и потому несказанно горд за тебя. Но я хочу сказать тебе это лично. Приезжайте с Эдит ко мне на ужин в восемь часов. Я только что встретил в клубе Саутвика, заместителя военного министра. Ему хотелось бы побеседовать с тобой в приватной обстановке, прежде чем ты доложишь о своем прибытии официально. Он даже перенес какую-то другую встречу, чтобы познакомиться с тобой. Я взял на себя смелость сказать ему, что он может спокойно это сделать, так как был уверен, что у тебя пока нет никаких других планов. Твой любящий кузен

Дэвен».

– По-моему, ты непременно должен туда поехать, – сказала мать.

– Но у меня нет ни малейшего желания, – энергично возразил Руперт. – Ненавижу все эти званые обеды и ужины.

– Дорогой, рано или поздно тебе все равно придется это сделать. Так почему бы не сейчас? К тому же Эдит наверняка расстроится.

– Еще как! – поддакнула та. – Хотелось бы познакомиться с лордом Саутвиком. Говорят, это самый большой зануда во всем Лондоне. В своем роде, он тоже достопримечательность.

И Руперт уступил. Передав лакею свое устное согласие, остаток ленча он просидел такой же молчаливый, как и бронзовый Осирис на серванте.

Для такого человека, как Руперт, званый ужин был воистину тяжким испытанием. Время было бессильно смягчить яркое воспоминание об ужасе прошлого, о котором он до сих пор ежедневно скорбел в самом искреннем раскаянии. С дрожью в сердце он вспомнил его последнюю кошмарную главу. Его не оставляло ощущение, будто книга с некой новой трагедией, в которой ему уготована роль, вот-вот раскроется в роковом обществе лорда Дэвена. Больше всего на свете ему хотелось вновь оказаться в обществе Бахиты или даже шейха Пресных Колодцев, в Судане, или другом пустынном месте, главное, чтобы оно было как можно дальше от Мейфэра. Он даже пожалел о том, что вернулся домой, но как он мог отказать мольбам матери? Увы, избежать встречи с лордом невозможно, значит, придется терпеть, и Руперт, стиснув зубы, приготовился пережить неизбежное.

«Боже мой, что за человек! – подумала про себя Эдит, глядя на его суровое лицо, когда в тот вечер он помогал ей сесть в кэб. – Можно подумать, он едет не на званый ужин, а на казнь».

Дверь – Руперт даже поблагодарил судьбу за то, что это была другая дверь – открылась, и от его благодарности мгновенно не осталось и следа, ибо за спиной у лакея стоял тот самый сухопарый, хмурый человек, что когда-то сообщил ему про смерть Клары. Он нисколько не изменился. Руперт узнал бы его с расстояния в сотню ярдов. Более того, подобострастная улыбка, которой дворецкий приветствовал его, выглядела так, будто увидев его, дворецкий тотчас же кое-что вспомнил. Что, если этот человек?… При этой мысли на спине Руперта выступил холодный пот.

Эдит куда-то испарилась, чтобы снять плащ, и он был вынужден ее ждать, одиноко стоя наедине с темным, улыбающимся демоном.

– Рад вас видеть живым и здоровым, полковник, – сказал тот, принимая его пальто.

– Как жаль, что не могу сказать в ответ то же самое, – машинально буркнул Руперт.

Дворецкий на минуту задумался, ибо загадочный смысл этих слов его озадачил, однако поняв их на свой лад, продолжал:

– А! Похоже, сэр, вы ощутили перемены… в этом доме, я имею в виду. – И он с опаской оглянулся по сторонам, сначала через плечо, а затем на напудренного лакея рядом с дверью. – Я уверен, сэр, что вы меня не выдадите, если я скажу, что мы все их чувствуем. Ее вторая милость, супруга лорда, сэр, совершенно не то, что первая, – сказал лакей и с искренним сожалением вздохнул, ибо большинство слуг в доме действительно любили бедную Клару: та всегда пыталась защитить их от господского гнева и была щедра. – Ее нынешняя милость, сэр, только и знает, что проповедует и наставляет, требует, чтобы мы читали религиозные книжки, – добавил он с особой горечью в голосе. – А ведь как мы любили ее первую милость! – он перешел почти на шепот. – Ничуть не меньше, чем вы, сэр.

В этот момент к великому облегчению Руперта – ибо голова его от этих жутких признаний уже шла кругом – двойные двери широко распахнулись, и в них шагнул прямой и тощий человек с моноклем, как понял Руперт, лорд Саутвик собственной персоной. Дворецкий, за дьявольской внешностью которого скрывалось прекрасное сердце и который был искренне рад видеть Руперта, пусть даже лишь по той причине, что того любила его покойная хозяйка, был вынужден тотчас шагнуть к нему и принять его пальто. Одновременно с этим вернулась Эдит, в черном с серебром платье, и, сверкая улыбкой, сказала:

– Итак, Руперт, я готова.

– Уверен, что и я тоже, – ответил он.

– О, только не надо меня упрекать, я ведь не слишком долго, – произнесла она и пристально посмотрела на его голову.

– С моими волосами что-то не так? – спросил он, внезапно вспомнив о них.

– Не знаю, пока вы не снимите шляпу, – мягко ответила она, а про себя задалась вопросом, как давно ее знаменитый кузен в последний раз был на званом ужине.

Руперт тотчас же сорвал с головы шляпу и сунул ее в руки одному из швейцаров. Тот нехотя ее принял, ибо принимать шляпы не входило в его обязанности. Затем, сопровождаемые другими лакеями, которые сменяли друг друга, мисс Бонниторн и полковник Уллершоу, наконец, услышали, как у входа в огромную гостиную чей-то трубный глас объявил об их прибытии.

В дальнем конце гостиной, опершись на каминную полку, ибо вечер был довольно зябкий и в очаге пылал огонь – стояли двое мужчин. На некотором расстоянии от них, с невозмутимым видом глядя прямо перед собой, на софе в стиле ампир сидела женщина приятной наружности, хотя и довольно дородная. Не отягощенная никакими украшениями, с косами, венком уложенными вокруг головы, она сидела, сложив руки на простом черном платье.

На какой-то миг Руперт узнал мужчин чисто автоматически; его внимание было приковано к великолепной каминной полке, которую он отлично помнил и рядом с которой ему примерещился призрак Клары, ибо та имела обыкновение стоять рядом с ней. Да-да, это была та самая каминная полка из ее будуара, которая по причине ее ценности была перевезена сюда из старого дома. Он никак не мог ошибиться, глядя на статуэтки, которые поддерживали полочку над ней. Его взор затуманился, однако тотчас прояснился, стоило ему увидеть, как к ним, протянув для рукопожатия руку, направляется лорд Дэвен, а подойдя ближе, с искренней симпатией кивнул Эдит.

«Тот же самый человек, – подумал Руперт, – только более седой, да и походка уже не такая твердая». Затем, перед лицом врага – ибо в его глазах лорд Дэвен оставался таковым – к терзаемому угрызениями совести Руперту вернулось мужество, и он решил сыграть свою роль как можно лучше.

Направляясь в их сторону, лорд Дэвен думал следующее: «Эдит, молодчина, отлично его описала – медведь, но праведный, правильный медведь, который на всю жизнь извлек для себя урок». Но вслух произнес, как будто от всей души, другое, хотя никакое притворное гостеприимство не могло полностью заглушить металлические нотки этого столь хорошо знакомого Руперту голоса:

– А, вот и ты, минута в минуту, как и положено солдату! Добро пожаловать, мой дорогой Руперт. Я искренне рад, что ты вернулся живым и здоровым, и не просто вернулся, а с грузом разного рода наград и почестей, – взяв в свою сухую руку крупную, загорелую ладонь Руперта, он энергично ее пожал и добавил: – Да ты стал великан во всех смыслах этого слова! Теперь тебя никакая лошадь не выдержит!

– Спасибо, – просто ответил Руперт, после чего, решив, что для него проще всего продолжить тему своей внешности, добавил: – Боюсь, что жизнь в Египте располагает к полноте. Слишком жарко, слишком мало движения. А как поживаете вы? – спросил он и тут же осекся, ибо к нему обратился другой голос, так же хорошо ему знакомый.

Обернувшись, он увидел своего кузена Дика. Несомненно, Руперт с первого взгляда заметил, – ибо наблюдательность была у него в крови, – что Дик настоящий красавец. И хотя темные, томные глаза его смотрели слегка устало, а лицо утратило свою былую свежесть, все же и оно, и вся его ладная фигура, были приятны взору, по крайней мере, взору женщин.

– Как поживаешь, герой ста сражений? – поинтересовался Дик довольно саркастическим тоном, который неизменно раздражал его кузена в юности. Впрочем, и сегодня тоже.

– Отлично. Спасибо, Дик, – ответил Руперт. – Но я никакой не герой и не участвовал в ста сражениях.

– Ну, почти в ста, – сказал Дик, слегка устало пожимая ему руку. – Человек – то, что о нем думают другие, факты же никому не интересны. Мы уже много лет называем тебя нашим семейным героем, а поскольку других героев в нашей семье нет, то мы имеем полное право гордиться тобой.

– Прошу тебя, прекрати называть меня так, мой дорогой друг, ибо мне это не нравится. Я всего лишь обыкновенный офицер египетской армии.

– Великим свойственна скромность, – ответил Дик. – Кстати, – он устремил взгляд на довольно поношенный парадный мундир своего кузена. – Я надеялся, что ты явишься увешанный наградами. Тебя непременно следует пригласить на официальный обед, чтобы ты был вынужден их надеть.

– Прекрати говорить ерунду, Дик, – резко оборвала его Эдит, заметив, что Руперт начинает сердиться. Не хватило еще, чтобы язвительные замечания кузена вылились в громкую ссору. – К вам уже пожаловал лорд Саутвик и другие гости. Давай, Руперт, я представлю тебя леди Дэвен.

И Руперт был представлен ее милости. Новая супруга лорда Дэвена, стряхнув с себя задумчивость, протянула ему пухлую руку и, посмотрев ему в лицо своими фарфоровыми голубыми глазами, сказала с сильным немецким акцентом:

– А, так вы и есть тот самый полковник Уллершоу, о котором я наслышана! Солдат, что храбро сражался за Англию! Весьма рада познакомиться с вами! Я люблю солдат. Мой отец был солдат, но французы убили его в битве при Гравелоте. Так что я очень рада вас видеть!

Почувствовав, что эта женщина не кривит душой, Руперт отвесил ей поклон. Ее слова приветствия были искренними и шли из глубины сердца. С самой первой минуты он ощутил расположение к этой немецкой пэрессе, – честной, правдивой, верной своим убеждениям. Но тут лорд Дэвен подвел к ним лорда Саутвика и представил сначала Руперту, затем своей супруге. Затем хозяин дома был вынужден уделить внимание другим гостям, и, прежде чем их пригласили к столу, Руперт сумел отойти в сторонку и углубиться в изучение картин на стенах.

К его великому восторгу его дамой за столом оказалась Эдит.

– Я так рад, – застенчиво признался он, когда они вместе спускались по широкой лестнице. – Я даже не надеялся на такую удачу.

Она невинно посмотрела на него и сказала:

– Это какую же?

– Что я буду сидеть рядом с вами, а не с кем-то из посторонних людей.

– Мне приятно слышать от вас такие слова, Руперт, и я это ценю, – ответила она с улыбкой.

– Да, – раздался за их спиной голос Дика, – но, приятель, советую тебе отпускать комплименты шепотом. На лондонских лестницах прекрасная слышимость, – и он, и его партнерша, хорошенькая и пикантная наследница, весело рассмеялись.

– Не обращайте внимания на колкости Дика, – сказала Эдит, когда они вошли в столовую. – Это просто у него такая привычка.

– Которая никогда мне не нравилась, – проворчал Руперт.

Как не нравилась она, если честно, и самой Эдит. Ей было прекрасно известно, что Дик готов взорваться от ревности, и она опасалась, как бы он не зашел слишком далеко и не заявил этого вслух.

За обедом леди Дэвен, сидевшая во главе стола, оказалась по правую руку от Руперта. Напротив него сидел лорд Саутвик, который, разумеется, взял на себя заботы о ней. Рядом с лордом расположилась хорошенькая наследница, а по другую ее сторону Дик, отчего тот оказался почти напротив Эдит. Остальные гости нам просто неинтересны.

Званый ужин прошел, как и все остальные званые ужины в больших домах. Выпив шампанского, Дик принялся беззастенчиво флиртовать с хорошенькой наследницей, которая, похоже, не имела ничего против и отвечала ему тем же. Эдит понимала: он это делает нарочно, чтобы вызвать в ней ревность или хотя бы немного позлить. Леди Дэвен с сильным немецким акцентом вела с лордом Саутвиком разговоры о кулинарии. Было видно, что тема эта ему совершенно не интересна. Эдит же заставила Руперта рассказывать ей про Судан и военные операции, в которых он там участвовал. Эта тема его прекрасно устраивала, и лорд Дэвен, наблюдая за ними с дальнего конца стола, вскоре сделал вывод, что Руперт ведет свой рассказ в манере, которая импонирует ее уму, ибо Эдит слушала его довольно внимательно.

Хотя Руперт этого не знал, лорд Саутвик тоже слушал его, а исчерпав тему закусок, стала слушать также и леди Дэвен.

– Что вы сказали, полковник, о преимуществах маршрута Суакин-Бербер? – поинтересовался лорд Саутвик, глядя на него в монокль.

Руперт повторил свои соображения.

– Хм, – отозвался лорд. – Вулсли был иного мнения.

– Я ни в коем случае не хочу оспаривать мнение лорда Вулсли, милорд, – ответил Руперт. – Это лишь мое личное мнение, которое я озвучил для мисс Бонниторн.

– И весьма разумное, на мой взгляд, – заметил заместитель военного министра в свойственной ему четкой, официальной манере. – Более того, события доказали его правоту. Скажу больше, полковник Уллершоу, ваше мнение заслуживает уважения. Я это точно знаю, ибо услышав, что встречусь с вами на ужине, я ознакомился с вашим личным делом в министерстве и даже прочел приватный меморандум, который, как я надеюсь, вы помните, вы составили для ваших вышестоящих офицеров, хотя, возможно, даже не догадывались о том, что потом он был направлен мне.

Руперт, покраснев, пробормотал, что не слышал об этом.

– Жаль, что к вашему мнению не прислушались, – продолжал лорд Саутвик, – и этим все сказано. Кстати, хотя, возможно, это довольно болезненный для вас вопрос, но вы в курсе, полковник, что однажды вас хотели представить к кресту Виктории? После сражения при Тамаи, в котором вы получили ранение.

Лишившись дара речи, Руперт лишь покачал головой.

– Да-да, именно так. Более того, – продолжал лорд Саутвик с лукавым блеском в глазах. – Вы бы наверняка его получили, не начинайся ваше имя с буквы «У». Видите ли, лица, рекомендованные к одной той же награде или званию, обычно перечисляются в реестре в алфавитном порядке а поскольку количество крестов ограничено, тот, чье имя начиналось на «Т» его получил, а вы – нет. Хочу добавить, что это не моя система, но поскольку человек, ответственный за награждение, уже мертв и с тех пор утекло много воды, я счел возможными рассказать вам эту историю.

– Я весьма рад, – пробормотал Руперт. – Но я не сделал ничего такого, чтобы заслужить эту награду.

Надо сказать, что сей благородный заместитель военного министра, а он был чиновником всю свою жизнь, ибо унаследовал звание пэра лишь по чистой случайности – внешне похожий на шомпол и, как говорили, страшный зануда, – обладал добрым сердцем, умел ценить чужие заслуги и был наделен чувством справедливости. Возможно именно эти качества, или хотя бы одно из них, заставили его сказать следующее:

– Вам это лучше знать, и если это так, значит, алфавитный принцип работает лучше, чем я о нем думал. А теперь выскажите мне свое мнение, и вы, леди Дэвен, вот по какому случаю. Некий офицер выставил на площади заграждение. Площадь подверглась нападению, заграждение было отрезано. Результат нападения был неясен. Враг захватил лишь кусты вокруг площади. Офицер, который выставил заграждение, был довольно глубоко ранен в плечо копьем…

– Прошу вас… – перебил его Руперт, но лорд Саутвик невозмутимо продолжил:

– Ночью на площадь выполз раненый солдат и рассказал, что чудом остался жив, хотя остальные его товарищи были убиты, он же прокрался сквозь вражеские позиции. Он также сказал, что сержант, получивший ранение в ногу, лежит в кустах в шестистах ярдах отсюда, и арабы, занявшие донгу между лагерем и этими кустами, пока его не обнаружили. Поскольку посылать спасательный отряд не имело смысла, раненый офицер надевает на себя джиббу и тюрбан мертвого араба и в таком обличье проходит через донгу, находит раненого товарища и каким-то чудом ведет – вернее, несет, – его в лагерь, причем последние несколько сот ярдов под сильным ружейным огнем, как со стороны арабов, так и своих собственных часовых. А теперь скажите мне: заслужил такой офицер крест Виктории?

– Ach! Mein Gott[6], думаю, что да, – ответила флегматичная леди Дэвен с убежденностью, совершенно не свойственной ее натуре, по крайней мере, как о ней думали окружающие. – Как же звали этого храбреца? Хотелось бы знать его имя.

– Не помню, – ответил лорд Сутвик с каменной усмешкой. – Спросите полковника Уллершоу. Он наверняка помнит этот случай.

– Кто это был, Руперт? – спросила Эдит, и весь длинный стол притих в ожидании ответа.

И тогда ведущий учет его грехов ангел был вынужден добавить к списку прегрешений Руперта еще одно, ибо тот солгал, даже не покраснев.

– Не знаю. Я не уверен. Первый раз об этом слышу, но даже если этот случай и имел место, мне кажется, он сильно преувеличен.

За столом прокатился смешок, гости заулыбались, заместитель военного министра лукаво усмехнулся и сменил тему разговора.

Целых три минуты леди Дэвен пребывала в глубоком раздумье. Затем, когда ее супруг стал рассказывать какую-то историю про охоту на куропаток в шотландском болоте, с которой он недавно вернулся, она внезапно ударила тяжелой ладонью по столу и громко воскликнула:

– Himmel![7] Теперь мне понятно. Лорд Саутвик изволил пошутить. Этот человек – вы, полковник Уллершоу.

Гости разразились хохотом, Руперт же был готов провалиться от стыда сквозь землю.

* * *

Наконец ужин завершился, и лорд Дэвен вышел в холл попрощаться с гостями.

– Итак, – спросила Эдит, когда он помогал ей надеть плащ, – вы его видели. И что вы скажете теперь?

– Превосходно! – воскликнул Дэвен. – Вы должны покорить эту трудную высоту. Должны выйти за него замуж. Если, конечно, сможете, в чем я сильно сомневаюсь.

– Неужели? – удивилась Эдит. – Я же намерена попробовать, спора ради. Доброй вам ночи.

– Разве я не говорил тебе, что он герой, – усмехнулся Дик, провожая ее к кэбу. – Бедняжка Эдит. Мне искренне тебя жаль. Чтобы находиться рядом с таким воином, нужно иметь немалое мужество.

– Пожалуй, ты прав, – согласилась она. – Риск и вправду велик.

Тем временем лорд Саутвик взял Руперта в оборот у входной двери.

– Жду вас, Уллершоу, в военном министерстве, где я хотел бы представить вас статс-секретарю, – произнес он. – Завтра в половине первого вас устроит?

Понимая, что это приказ, Руперт ответил:

– Разумеется, милорд, я там буду.

Глава VI. Руперт влюбился

На следующее утро Руперт посетил военное министерство, где лорд Саутвик действительно представил его статс-секретарю. Разговор с министром был недолгим – не более трех минут. Тем не менее, даже такой на редкость скромный человек, как Руперт, тотчас понял по его тону, что здесь к нему отнеслись благосклонно. Более того, сей высокопоставленный джентльмен не только поздравил Руперта с его былыми заслугами, о которых он был явно хорошо информирован, но и намекнул на блестящее будущее. Статс-секретарь поинтересовался, долго ли он намерен пробыть в отпуске, и когда Руперт ответил, что полгода, с улыбкой заметил, что это слишком долгое безделье для настоящего солдата, и добавил:

– Если мы захотим отправить вас куда-то до истечения этого срока, вы готовы уехать?

– Разумеется, – ответил Руперт с воодушевлением, ибо уже был почти сыт по горло Лондоном. На какой-то миг он даже забыл про мать, забыл про то, что возвращение в строй означает разлуку с Эдит, чье общество доставляло ему немалое удовольствие.

– Отлично, полковник Уллершоу, – ответил статс-секретарь. – Саутвик, надеюсь, вы это запомнили. В Египте и Судане вечно что-то происходит, не одно, так другое, и полковник Уллершоу, возможно, и есть тот, кто положит этому конец. – С этими словами статс-секретарь протянул руку, давая понять, что беседа закончена.

– Я уверен, что вы произвели отличное впечатление, – сказал Руперту лорд Саутвик, когда они вышли в вестибюль. – Но позволю себе дать вам один совет. Наш начальник довольно непредсказуем в своих поступках и ожидает точно такую же быстроту, коей он горд, и от других. Если у него для вас поручение, а так, похоже, и есть, не раздумывайте и не просите время, чтобы все хорошенько взвесить, но тотчас же с ним во всем соглашайтесь. Так для вас будет лучше в будущем, ибо, если вы откажетесь, второй такой оказии возможно уже не будет.

Поблагодарив его за совет, Руперт покинул стены министерства, размышляя на ходу, что вряд ли он услышит об этом снова, тем более что в Египте была масса достойных офицеров, способных с честью выполнить любую задачу, если в том возникнет необходимость. Он совершенно позабыл о том, что его уже считали преуспевшим в жизни; более того, что на данный момент он был и, вероятно, останется в обозримом будущем наследником пэрского титула – короче говоря, тем, кого любит нанимать власть, ибо имеющему будет дано еще[8].

Вскоре Руперт обнаружил, что такое отношение к его персоне, похоже, является правилом. В некотором смысле он превратился в светского льва. В дополнение к другим преимуществам, рассказ лорда Саутвика про крест Виктории, который был положен Руперту за его героизм, пошел гулять по лондонским гостиным, обрастая при этом дополнительными подробностями, и просто не мог не вызывать любопытства, особенно у женщин. Когда народ снова съехался в город, Руперт начал получать приглашения на публичные обеды, на которые, как и предсказывал Дик, он был вынужден надевать свои награды. Первые два или три даже доставили ему удовольствие, но затем был один, когда, к его великому ужасу, ввиду неожиданного отсутствия одного знаменитого генерала, он внезапно был вынужден выступать с благодарственной речью от имени армии. В принципе, он весьма недурственно справился с этой задачей, подтверждением чему служили одобрительные возгласы не слишком критичной аудитории, однако убежденный в том, что ударил лицом в грязь, вернулся домой в подавленном настроении.

– В чем дело? – спросила мать, увидев его хмурое лицо, когда он вошел в их крошечную гостиную, которую, будучи в форме и при наградах, он, казалось, занимал полностью.

– И почему вы вернулись так рано? – добавила Эдит.

– Я ушел, не дожидаясь конца, – мрачно ответил он. – Меня заставили держать речь, и я выставил себя круглым дураком.

Зная Руперта, обе женщины не стали серьезно воспринимать его слова, хотя Эдит, прочтя на следующее утро сообщения в газетах и также наведя кое-какие справки, вздохнула с облегчением, узнав, что на самом деле все прошло не так уж и плохо.

Тем не менее после этого случая Руперт наотрез отказался посещать банкеты, боясь, что в очередной раз начнут превозносить его, хотя ему претило слышать эти ужасные, полные неточностей похвалы в свой адрес, но, что еще страшнее, что его вновь попросят встать и высказаться ни о чем.

Впрочем, он получал немало частных приглашений, а Эдит зорко следила за тем, чтобы он их принимал, хотя, если честно, ей не слишком нравилось, когда к нему проявляли интерес различные молодые леди, не имеющие официальных женихов. При этом, несмотря на строгий указ ее кузена Дэвена, Эдит пока еще не решила для себя, выходить ей замуж на Руперта или нет. Она постоянно размышляла об этом, чем дело и ограничивалось, но при этом дала себе слово, что не допустит, чтобы он женился на ком-то еще. В общем, она его ревновала, но не из любви, а из страха, что ее кто-то может опередить.

Сама она никакой любви к Руперту не испытывала. Более того, чуралась его, большого, сурового мужчину, а его внутреннее «я» и вовсе было для нее загадкой. Он вел с ней беседы на темы египтологии, военного искусства, и другие темы, в том числе иногда и религиозные, кои наводили на нее смертельную скуку. Он был основателен и имел на многие вещи глубокие, серьезные воззрения, причем, основателен до той степени, что порой бывал резок с окружающими, например, упрекал Эдит в том, что та зря тратит время на пустую светскую болтовню. В общем, у них не было ничего общего – их натуры были настолько разными, как не похожи друг на друга журчащий ручей и черный, твердый камень, через который он бежит. Руперт же всегда помнил о том, что любой день пройдет, и за него придется держать ответ; что главные принципы жизни – это долг и самоотречение ради всеобщего блага как высшей ценности человечества.

Разумеется, пока Эдит удавалось прятать от его довольно невинных глаз эти вопиющие различия, хотя время от времени он и сам задавался вопросом, а не мелка ли, не поверхностна ли ее натура.