Убийство – дело житейское

Таня быстро подошла к телефону и, услышав голос матери, заверещала, словно возбужденный воробей. Она рассказала, что с утра появилась на работе и все нашли ее похудевшей и похорошевшей, что все выходные дни она проводила дома и не скучала, так как ее навещал сосед вместе с внуком. Он ее уверяет, будто молодым надо давать отдых то малыша, а то они, измотавшись с первым ребенком, не захотят обзаводиться вторым.

Слушая, с каким ажиотажем и в каком темпе стрекочет дочь, Лина почувствовала удовлетворение. Ей показалось, что к Тане вернулась живость, утраченная во время ее пребывания в застенках у Ми-Ми.

Эвелине очень захотелось переговорить с Алкисом, но звонить на квартиру Миликовых не было смысла – в целях конспирации Рийден-старший не подходил к аппарату. Однако не прошло и четверти часа, как он связался с Линой сам. Узнав, что она задержится в городе еще на неделю, он растаял, попросил не задерживаться у племянницы, и пообещал утром отправить Николая сдать ее авиабилет.

10

Неделя пролетела для Эвелины Родионовны, как один день. Уверенность в том, что здоровье дочери быстро идет на поправку и радость оттого, что она любима, совершили чудо – Пазевская села за инструмент. В жизнь Лины вернулась музыка, и от этого она преобразилась: лицо помолодело, походка стала летящей, дыхание глубоким, глаза сияющими. Она вновь сквозь все тревоги повседневности увидела звездную дорогу, ведущую в вечность.

Алкис не узнавал своей подруги. У нее не только изменился внешний вид, но и голос стал звучать иначе – в нем появились какие-то необыкновенно-волнующие интонации.

– Тебе, дорогая, давно надо было меня соблазнить. Был бы я рядом, в жизни бы не заболела. Погляди на себя в зеркало и оцени меня. Твой цветущий вид – моя заслуга! – самодовольно заявлял Ал. Лина соглашалась, отвечала, что ожила только благодаря его вниманию, однако, точно знала, что стоит за всеми этими метаморфозами. Из ее сердца исчезли боль и ожесточение, и оно снова открылось для мира. Для Эвелины Вселенная вновь зазвучала, как великий орган, где каждое тело, будь то песчинка, планета или светило имели свои звуки, временами усиливающиеся, а иногда затухающие, в зависимости от ритмов, определяющий их существование.

– По–моему, я на тебя действую, как наркотик! – как-то вечером сказал Алкис, глядя в агатовые глаза своей подруги.

– Я полагаю, дело не только в тебе…Ты, конечно, неотразим, дружок. Но ведь есть еще и Бах, и Моцарт, и Бетховен, и Лист, и Равель, и многие, многие другие. Их душевные потрясения, их духовные прозрения гипнотизируют меня, они звучат во мне…И не корчи такую свирепую физиономию, Ал! Эти люди тебе не соперники. Ты здесь, рядом со мной, такой напыщенный, глупый и дорогой! А они – словно сгоревшие звезды. Отпылали и рассыпались искрами по Вселенной. Возможно, я такая ненормальная оттого, что одна из этих искр поразила меня в сердце. Она не дает мне спокойно жить: то поет, то плачет, то обжигает, то разрывает на части…Я бы рада от нее избавиться, да это не в моей власти. Иногда, я ее просто ненавижу! По-моему, я ее тоже не устраиваю. Ошиблась искорка. Заблудилась на Земле и залетела не в ту душу, что искала. Это, как любовь. Ищешь одного, а влюбляешься совсем в другого. А потом тащишь дорогого тебе человека в ту сторону, что себе придумала. А он сопротивляется до одури, так что и ужиться невозможно, и разбежаться нету сил.

Алкис долго внимательно глядел на Лину, потом тяжело вздохнул.

– Когда выйду в отставку, поеду к Николасу в Канаду. Может, еще отца застану. Все-таки они мои единственные кровные родственники. Ну, а ты мне так и не ответила – останешься со мной, когда я стану пенсионером или нет.

– И не отвечу, Ал. Сначала разберись в себе сам, определи, как собираешься жить, а после поговорим. Потом мне самой еще по неделе в году придется пить мое лекарство. После него я покрываюсь коростой, и у меня вся кожа слезает. Не уверена, что у тебя это зрелище не вызовет отвращения. Мне то уж точно, в такой период зрители не потребуются.

– Возможно, ты и права, Лина. Бог даст, разберемся. Не все сразу. Лучше пойдем отдыхать.

Вечером, накануне отлета Эвелины Родионовны домой на квартире Миликовых появилась Марина с пачкой фотографий. На них был запечатлен профессор Агин со своим аспирантом Татровым в интимной обстановке.

– Гляди, тетя, не стесняйся! Здесь ты найдешь не мало занимательного! Таких, как Агин, стрелять надо. Ладно бы вязался к себе подобным. А то сбивает с толку тех, кому без него это отродясь не понадобилось бы! Полагаю, Таня теперь свободна. У тебя есть все, чтобы засадить этих мушкетеров за решетку: копия дневника Вали, полное досье на Ми-Ми и фотографии с подмостков эротического голубого театра. Тут в роли премьера изгаляется господин Агин. Кстати, я полагаю, Стас воспользуется этими снимками – у него со времен студенчества зуб на Бобочку. Я думаю, этому типу не долго осталось претворять в жизнь сексуальные бредни своей благоверной. Пусть лучше его Катерина продуктами запасается. Скоро придется мужу передачи в тюрьму носить.

– Любопытно, отчего у Марины такая ненависть к Агину? – подумала Эвелина Родионовна. – Очень похоже на то, что Стасик был его жертвой. Видимо, тот злополучный зачет парень получил в обмен на натуру, а после не выдержал и бросил учебу. Получил такую травму, что потом Аня его за уши с того света вытягивала.

– Спасибо за услугу, дорогая, – произнесла Эвелина. – Я твоя должница. Если когда-нибудь понадобится моя помощь, не стесняйся, проси. Сделаю все, что смогу.

– Я и попрошу, тетя. Сейчас попрошу. Я знаю, ты в хороших отношениях с Рийденом-старшим. Уговори его похлопотать, чтобы Градову разрешили поехать за рубеж без штампа о браке. Сама понимаешь, молодых и холостых туда не выпускают. Из-за этих поездок он настаивает, чтобы мы расписались. Но я замуж не хочу, а отказать ему не могу – боюсь, потеряю. Стас может так разобидеться, что меня бросит. Я его, в общем, люблю, но официально оформлять наши отношения не готова. Не отошла еще от прежнего семейного счастья. Как подумаю о загсе, так вся пятнами и покрываюсь

– Обещаю, Мариночка, это уладить. У твоего Градова тут престарелые родители. Думаю, Алкис похлопочет, и в органах это учтут. Станет твой Стас выездным, и не только в соцстраны. Завтра на рассвете я улетаю. Рийден меня собирается проводить. Приедет сюда пораньше, и мы это обсудим. По дороге в аэропорт я завезу тебе ключи от этой квартиры и шепну о результатах наших переговоров. А пока пойдем на экскурсию по этой хате, она почище хорошего музея!

На следующее утро, провожая Пазевскую, Алкис Степанович держался спокойно и подчеркнуто вежливо. Даже Николай, хорошо знающий повадки своего начальника, не заметил, как Алкис нервничает. Эвелина Родионовна тоже держала дистанцию, поэтому была предельно любезна. По дороге в аэропорт она завезла племяннице ключи от квартиры Миликовых и сообщила, что вопрос с Градовым в ближайшее время будет решен положительно.

Только перед самой посадкой в самолет, Лина позволила себе по-дружески чмокнуть своего возлюбленного и сказать, чтобы не стеснялся и в любой момент вызывал ее, если в ней возникнет необходимость.

– Я позвоню, Лина. Кстати, мое предложение остается в силе. И запомни, я человек смелый и не боюсь змей даже, когда они меняют кожу, – серьезно произнес Рийден старший, крепко пожимая ей руку. Поднимаясь по трапу, Пазевская улыбалась: она вспомнила, с какой яростью Алкис при первой стычке обозвал ее Змей-баба, и с каким состраданием смотрел на нее, когда она объяснила, что неделю в году должна пить лекарство, от которого у нее слезает кожа.

…Полет прошел спокойно. К ее удивлению, в аэропорту ее встретил Исмаил. За время ее отсутствия он заметно похудел, приободрился, и Пазевской показалось, что к нему стала возвращаться утраченная после разрыва с Джамилей молодцеватость. Без лишних слов он довез Эвелину до дома, после чего распрощался и поехал на работу. Поднимаясь на крыльцо, Эвелина вспомнила, как полтора месяца тому назад она, переполненная страхами и сомнениями, отправилась на войну с Рийденами. Тогда, едва оправившись от болезни, она рискнула всем ради того, чтобы ее дочь смогла жить полноценной жизнью. Теперь, возвратившись во всеоружии, она чувствовала страшную усталость. Превозмогая ее, Пазевская скорчила бодрую физиономию и решительно позвонила в дверь.

Эвелину Родионовну Таня встретила с искренней радостью. Она выглядела отдохнувшей и посвежевшей, от нездоровой отечности не осталось и следа. Двигалась Татьяна легко, много улыбалась, всем своим существом излучая удовлетворенность. Поболтав с матерью минут пятнадцать, она убежала на работу, на прощанье сказав, что холодильник забит вкуснятиной, которую она для нее наготовила. Проводив дочь, Лина переоделась и села на кухне выпить чашку чая.

– Мне кажется, я сошла с ума. По-моему, это уже не мой дом! – размышляла Эвелина Родионовна, оглядываясь по сторонам. – Или я потеряла память, или просто запуталась, обитая по разным столичным квартирам. Но здесь, явно, царит какая-то провинциальная азиатчина… Ничего не понимаю!

Пазевская бродила по комнатам, находя подтверждение своим мыслям: в гостиной ковер перевешан так, что доходит до пола, место обеденного стола занимал низкий столик, перенесенный с террасы. Диван разложен во всю ширину и покрыт дорогим сюзане, подушки, одетые в расписные наволочки, лежат на полу. Обходя дом, Эвелина обратила внимание на новые смесители на кухне и в ванной комнате, а в холодильнике обнаружила продукты, вкус которых уже позабыла. Чего там только не было! И баночки с красной с черной икрой, и крабы, и сырокопченые колбасы, и импортные сыры. Вернувшись с гостиную и заглянув под диван, хозяйка увидела коробку с детскими игрушками. Открыв секретер, Лина наткнулась на рецепт со штампом женской консультации. Рядом находилась выписка из истории болезни, в которой черным по белому было указано, что Рийден Т. А. находится на пятой неделе беременности. Пазевская долго сидела ошарашенная, не замечая, как слезы текут по ее усталому лицу.

– Какая же я идиотка! Какая дура! – бормотала она. – Зачем было тратить столько нервов, денег и сил, собирая компромат на этих подонков, если уже через полтора месяца никакой, даже самый блатной суд, не посмеет отказать Тане в разводе. Можно было просто сидеть здесь и ждать, пока она спутается с Исмаилом… Это все моя болезнь. Мой дурацкий бред, эта идиотская Пифия с ее безмозглой идеей отмщения. Татьяна и без меня свои дела отлично провернула. Прекрасного мужа нашла. Ей только такой и подходит – домовитый, заботливый, с положением и без выкрутас. Бог даст и ребеночка хорошего родит. Что еще нужно? И чего это я полезла в столичный гадюшник порядок наводить? Жил бы Михаил со своей падчерицей столько, сколько хотел. Девчонка обманщица и шлюха, вся в мать. А пациентки Миликова? Не надо требовать от высокопоставленных любовников, чтобы они разводились со своими женами. Еще и грозились разоблачением! Пусть скажут спасибо, что их вообще не прикончили. На западе конгрессмены со своими наглыми содержанками так и расправляются. А Борис? У геев свои порядки. Говорят, они из ревности убивают друг друга, так что случай с Татровым вполне укладывается в русло их традиций. Причем здесь я? Лучше бы на курорт съездила или в Киев к Майе. Деньги те же, а нервотрепки никакой! Чем я помогла Загориной? Да она до гроба будет работать как скаженная, а по ночам рыдать от тоски по своему Эдику. А Алкис? Прекрасно обходился без меня, всю жизнь терпел Фросю и утешался на стороне с медичками. Нет… Какой я была тупицей, такой и осталась. И смерть меня не образумила. Вечно несусь кого-то спасать… Везде мне мерещится, будто без меня не обойдутся… С места больше не сдвинусь, пусть хоть весь мир взорвется! А то, как ненормальная, думаю о ком угодно, только не о себе. Вон, столичные дамы…Куда мне до них! Все одной породы, что Софа, что Марина, что Караева, что Агина. Все вроде моей Джамили. Личные интересы для них священны! Потому и живут, как люди. А я нищий клоун! Думаю, что умная, а сама наивнее младенца. Валентина, и та похитрее меня. Она еще Мишеньке покажет, где раки зимуют…А вообще-то, какое мне дело до этой компании? Если кто-нибудь из них позвонит, прикажу Тане ответить, что я умерла! Нет меня… Для них меня нет! Вот теперь я уверенна, что и с Женей вела себя, как идиотка. Наверняка, у него в гараже тайник. Оставил же он дочери столько денег, что она купила дом в Гаграх. Значит, работал по-крупному, только я об этом ничего не знала. В шкаф-то он положил только то, что выручил за свою хату. Копейка в копейку!

… Пазевская приняла успокоительное. Оделась потеплее, отыскала в ящике на кухне ключ от гаража, и пошла искать там тайник. Эвелина с трудом открыла заржавевший замок. Вошла, зажгла свет, включила электрокамин и огляделась.

На всех предметах пыли было столько, что невозможно было определить, что под ней находится. Лина чихнула, выругалась и пошла в дом за пылесосом. Открыв шкаф, она на месте своей старой тарахтелки, обнаружила новенький агрегат последней модели.

– Даже у Тани во время болезни голова работает лучше, чем у меня, когда я здорова, – ворчала Пазевская. – Взяла в оборот Ису, да так, что мне у нее поучиться надо.

Эвелина провозилась в гараже весь день и только к вечеру наткнулась на полуметровый круглый металлический барабан, зарытый в землю под ящиком с запчастями.

– Похож на Сашин. В таких у них в госпитале стерилизовали инструменты, – вспомнила Лина. Не без труда откопав его, порядком промерзшая Пазевская потащила находку в дом.

– Не хватало простудиться из-за собственных фантазий, – бурчала она. – На сегодня хватит. Появится Иса, занесет пылесос. У меня уже нет сил. Я все-таки не девочка и тренировки нет. Это за роялем я могу сидеть по семь часов в день. Но так долго корячиться, это не по мне.

Лина едва успела занести барабан к себе в кабинет и задвинуть его под рояль, как появилась дочь.

– Не возражаешь, мама, если я к ужину приглашу Ису? – были первые слова вошедшей Тани.

– Нет, конечно, буду только рада. Странно, но ты меня ни разу не спросила, нашла ли я возможность получить для тебя развод…Ни по телефону, ни сегодня, когда я приехала.

– Я помню об этом, мама. Не хотела давить на тебя. Думала, если найдешь, скажешь сама. Не найдешь, тоже не беда. Честно говоря, я эту задачу уже разрешила. Через месяц я подаю в суд, а после выхожу замуж. Надеюсь, после этого фамилия Рийден не коснется моего слуха! Ты не рада, мама? Ты же сама мечтала, чтобы я была замужем за приличным человеком, чтобы у меня были детишки, и мы жили рядом. Ну, что же ты плачешь? Иди, переоденься, ополоснись, а то где-то вымазалась, стала похожа на внука Исы. Они здесь проводят все вечера. К тому же, пока я была в больнице, Исмаил обновил сантехнику и купил пылесос. Ты не сердись. Я гостиную оборудовала по его вкусу. Пусть отдыхает в привычной обстановке. Понимаешь, Миля намучила его своими претензиями на европейскую светскость! Кстати, он и в телевизоре трубку заменил. Теперь показывает, как новый… Да! Из-за меня Иса решил машину поменять. Говорит, что не может меня возить в старой – ему постоянно на заднем сидении мерещится злобная физиономия Аджины.

– Ты во всем права, доченька. Я зря нервничаю. Пойду, помоюсь, а после немного отдохну у себя в кабинете. Ответь только на два вопроса. Иса собирается на тебе жениться официально, или ты у него на правах наложницы?

– О чем ты говоришь, мама! Пока я оформлю развод, пройдет еще несколько месяцев. После мы поженимся. Для вдовца это срок небольшой, но все-таки приличный. Мы распишемся. На днях я узнала, что жду от него ребенка. Для Исы это такая радость! Он мечтал об этом почти двадцать лет.

– Я поздравляю тебя, детка. Тебе давно пора обзавестись малышом вне зависимости от намерений его отца. Формально, ты пока замужем, так что внешне все будет выглядеть вполне традиционно. Как захочешь, так и сделаешь. В любом случае комар носа не подточит! Я так нахлебалась здесь со своими эмансипатскими выходками, что теперь только так и рассуждаю. Ты меня, конечно, понимаешь…Другой вопрос. Имеет ли твой друг средства, чтобы обеспечить тебя с ребенком?

– Мама, да у него все в порядке! Соседний дом записан на Мурада. Квартира, где они жила вместе с Милей, принадлежит ему. Если мы тебя здесь шокируем, можешь перебраться в его апартаменты. Позже, если это тебе понравится, сможем все оформить.

– Я смотрю, вы уже все решили, – горько прошептала Эвелина.

– Мы не решили. Решать тебе. Я просто предлагаю различные варианты. Как захочешь, так и сделаешь. Разве плохо, когда есть выбор? Ты пойми, мама. Я много лет прожила без тебя и привыкла быть самостоятельной. И не думай, что я всегда делала только то, что хотел Миша. Меня привлекала столичная жизнь. Мне хотелось быть на одном уровне с Софой и Катей, и я на это работала. Но теперь другое дело. Мне осточертел блеск, за которым стоят развращенность и грязь. Я хочу простой и естественной жизни. Полагаю, с Исмаилом я ее обрету.

– А как же язык? Ты же не знаешь ни одного местного диалекта?

– Мамочка, если у меня и есть какие-то способности, так это к языкам. Летом мы с Исой поедем к его родным на месяц. Уверенна, за это время обиходную речь я освою. Даже Софа, а она работала синхронным переводчиком в Ленинграде, утверждала, что я талантливее всех ее частных учеников. А она на этом собаку съела!

– А я предполагала, что она ведет какие-то липовые курсы. Занята по пару часов в неделю.

– Да не суди ты по ее облику! Это все маска. Она баба с головой. У нее занимаются только те, кто ездят на работу за рубеж. Они платят ей бешеные деньги за уроки. Да Митя женился на ней потому, что она сама клад. Больше половины того, что у них есть, приобретено на деньги Софьи и ее родителей. А выглядеть изящной безделушкой, просто модно. Небось, полагаешь, что и Катя Агина бездельница? Да она вместе со своим папочкой такими делами заправляет, что Борису и в жутком сне не привидится. Пойми, Катерина его за любимого клоуна держит. Пусть только дернется! Получит стулом по голове. Она женщина буйная. Рука у нее тяжелая.

Пока длилась эта беседа, Таня переоделась, накрыла стол и вытащила из холодильника кастрюли с едой.

– Мама, у нас в распоряжении всего сорок минут. Потом появится Исмаил с малышом, и они будут сидеть здесь до самой ночи. По-моему, нам пора прекращать чирикать. Надо успеть немного отдохнуть и привести себя в порядок.

Эвелина Родионовна, не говоря ни слова, устало поплелась в душ, потом зашла в кабинет и рухнула на диванчик. Пролежав без движения минут десять, она внезапно вскочила, закрыла дверь на задвижку и полезла под рояль

Немного усилий, Лина вытащила металлический барабанчик и, воспользовавшись отверткой, приподняла крышку. Заглянув внутрь, она от изумления уселась прямо на пол. Вся емкость стерилизатора была до отказа набита золотыми монетами, отлитыми еще при Романовых. Пазевская схватилась за сердце, доползла до своего ложа и там затихла. Она ужасно перепугалась, так как понимала, что этот клад, наверняка, будут разыскивать те, кто знает о его существовании, а потому они с Таней в опасности. Первый человек, о ком она подумала в минуту смятения, был Алкис. С трудом справившись с охватившей ее паникой, Эвелина Родионовна закрыла барабан и задвинула его под диван.

– Сегодня же выясню ситуацию вокруг Фаргина. Урманов его знал, работал в одном учреждении, наверняка, хоть краем уха слышал о его делах. Город небольшой, а у Исы в связи с должностью в руках много нитей. Нет семьи, в которой не было бы детей школьного возраста, а все директора школ у него регулярно бывают на приеме. Хоть что-нибудь, да расскажут.

…Вскоре появился Исмаил-ака, он пришел без малыша. Эвелина приняла его приветливо, немного посидела с ним и с дочерью за столом, а после, сказавшись усталой, ушла к себе. Уже позже, когда Иса остался в гостиной смотреть телевизор, а Таня удалилась на кухню мыть посуду, Лина подошла к гостю, и попросила его уделить ей немного времени для разговора.

– Танюша только вышла из больницы, скоро я уговорю ее пойти отдыхать, и мы сможем побеседовать наедине, – ответил он.

Эвелина Родионовна удалилась в кабинет, а Иса пошел к Тане на кухню. Он ее сообщил, что ему предстоит с Линой конфиденциальный разговор, который, скорее всего, коснется вопросов их совместного проживания.

– Не волнуйся, Иса, я оставлю вас наедине. Мама знает, что я в положении. Она не удивится, если я пораньше пойду спать.

Беседа Пазевской и Урманова затянулась. Началась она с того, что Эвелина Родионовна одобрила его союз с дочерью и сказала, что не берется советовать им, как соблюдать приличия – они люди практичные и отлично сами знают, как им поступать. Лина пояснила, что попросила Ису остаться главным образом для того, чтобы поговорить о Фаргине.

Исмаил-ака подошел к окну и уставился не темное небо, на котором толкались низкие, тяжелые облака. Он долго молчал, потом с трудом выдавил из себя:

– Вашего Женю убили. Об этом я узнал около месяца назад. Убийство совершил некий Игорь Свиров. Одно время он очень зависел от Евгения Савельевича. Через него рассчитывал уладить свои дела за приличный куш. Но Женя отказался ему помогать. Сказал:

– Пока я жил один, я делал то, что считал нужным. Теперь я перебрался к Пазевской и с подобными делами завязал.

Понимаете, Эвелина Родионовна, индивидуальное строительство, которым заведовал Евгений – золотое дно. Многие знали, что Фаргин хорошо берет за услуги. Злые языки поговаривали, будто он на все левые деньги скупает старинные золотые монеты. Похоже, он считал это единственно надежным вложением капитала. Все знали его изречение о том, что он с государством на деньги не играет. Поговаривали, будто он на книжке держал ровно столько, сколько можно, чтобы не вызывать подозрение у правоохранительных органов. В том, что Фаргин не оформлял свои отношения с Вами, все усматривали его желание сделать дочь своей единственной наследницей. Из-за этого многие, вроде моей Джамили, считали Вас весьма непрактичной особой.

– А Вы знаете, как организовали убийство Жени? – заикаясь, спросила Лина. От услышанного у нее перехватило дыхание.

– Сейчас уже знаю… Полтора года назад, двадцать девятого декабря, этот самый Свиров поехал купить подарок жене Зинаиде. Он приобрел люстру, положил коробку в свою машину, а та заглохла. По дороге ехал Фаргин с друзьями. Он увидел Игоря, который чертыхался у своей тачки. Женя, видимо, решил ради праздничка с ним помириться, поэтому остановился и предложил подбросить. Свиров согласился. Когда он стал укладывать в багажник машины Фаргина люстру, то заметил, что там находятся канистры и какие-то вещи. По дороге из разговоров пассажиров, сидящих в машине, Игорь понял, что Женя вернется к себе только после того, как их развезет. Болтовня была в самом разгаре, когда подъехали к дому Свирова. Перед тем, как вылезти из машины, Игорь сказал, что не хочет прерывать их веселую беседу, а потому достанет люстру сам. Женя отдал ему ключ от багажника и предупредил, чтобы тот был поаккуратнее. У него в канистрах бензин. В общем, Свиров вытащил свою коробку, отвинтил крышки с канистр и положил так, чтобы бензин понемногу вытекал на вещи, лежавшие рядом. Ключ он вернул хозяину, поблагодарил за внимание и ушел.

– Извините, Иса, я на минутку Вас оставлю, – пробормотала Лина и побежала в ванную ополоснуть лицо, ей показалось, что оно превратилось в застывшую, перекошенную маску.

– Мне продолжать? – спросил Урманов у Эвелины, когда она появилась в гостиной.

– Да, конечно. Я хочу знать, как все произошло.

– Тогда слушайте. Свиров оставил покупку дома, и попросил жену позвонить Вам через полчаса после его ухода и занять каким-нибудь разговором.

– Я помню! Конечно, помню! Позвонила незнакомая женщина и стала уговаривать продать ей какие-то книги. Да, конечно! Она хотела пробрести у меня полное собрание сочинений Жорж Санд. Я отказалась, а она принялась выспрашивать, почему я за него держусь. Я тут же пустилась в объяснения. Говорила о связи и творческой дружбе Авроры Дюдеван с Шопеном и так далее. Мне тогда в голову не пришло, что это просто наживка. И я, как глупая рыба ее заглотнула.

– К сожалению, Фаргина Свирову удалось спалить без труда. Он быстро сюда добрался, дождался, когда Женя откроет ворота въедет и начнет разбирать багажник. Вытаскивая вещи, Женя перепачкался бензином с ног до головы. Игорь вошел во двор, перебросился с Фаргиным несколько фразами, потом чиркнул спичкой, бросил ее ему под ноги и отскочил. Что было дальше вы, наверняка, никогда не забудете. Говорят, тут рвануло так, что у Вас все стекла повылетали… Свиров был одним из тех, кто побежал звать на помощь.

– На террасе тогда еще не было стекол, – это все, что ответила Пазевская, выслушав рассказ Исмаила.

– У меня есть кассета. На ней признание Свирова. Понимаете, Зинаида – жена Игоря догадалась, что ее муж причастен к гибели Фаргина. Она стала шантажировать своего благоверного. Потребовала, чтобы он все имущество переписал на нее. Не хотела, чтобы хоть что-то досталось его сыну от первого брака. Свиров, конечно, все это исполнил. А месяц назад, Зина подговорила любовника, чтобы тот испортил машину ее мужа. В результате Игорь разбился и попал в реанимацию. Там он понял, что его часы сочтены и вызвал к себе священника, следователя и нотариуса. Им Свиров все рассказал и покаялся. Видимо, решил разом навести порядок в своих земных и потусторонних делах: и душу спасти, и жену с дружком отправить за решетку, и нажитое добро переоформить на сына. Скончался Игорь на следующий день. А пленка, о которой я говорил – копия той, что он наговорил накануне своей смерти. Ее продал мне один пройдоха-сыщик. Я его нанимал прошлой осенью, и его работа меня удовлетворила. Тогда мы договорились, что я плачу за любые сведения, касающиеся моих близких. Неделю назад он мне принес эту кассету. Это свидетельство того, что в городе уже знают о моем намерении породниться с Вами.