Возле Чистых прудов

«Ветер, ветер летит по бульвару, балбес хмельной…»

Ветер, ветер летит по бульвару, балбес хмельной,И каток в разноцветных огнях, как котел, кипит,И у нас под коньками гитарной тугой струнойГолубой, темно-синий, сиреневый лед звенит.Мы играем в хоккей. Мы в атаке! Держись, шпана,Из соседних домов. Левый край наш, как дьявол, лих!Это Славка, мой друг, нынче с ними у нас война,Мы по-честному бьемся, и мы не боимся их!А потом мы в кино, в «Колизей», на «Спартак» идем,У окошка в буфете садимся за круглый стол,И молочный коктейль из стакана по кругу пьем,Как из кубка, за двор, за игру, за победный гол.С той шпаной шутки плохи, и путь наш обратный крут,Все застыло вокруг, даже ветер, и тот утих,И близка подворотня, близка, там они нас ждут.Друг мой Славка со мною, и мы не боимся их!Вот и выросли мы, Славка в землях чужих увяз,«Не в лесу под конвоем, и то хорошо, скажи», —Он ворчит в телефон, и печален его рассказПро вечерний Париж. И метель над Москвой кружит.Снег по стеклам скользит, я иду вдоль знакомых стен,Я прожил тыщу лет, три копейки успел скопить.Стены шепчут: «Держись, все, что нажито – прах и тлен,Если не с кем тебе за победу из кубка пить!»Славка, мы тебя ждем, мы еще наворотим дел,Тот коктейль до сих пор не обсох на губах моих.Помнишь, Славка, как лед под коньками у нас звенел,Как Спартак отбивался от острых каленых стрел,И как шайба свистела, и мы не боялись их… 2005

«Вечер. Август. Причал. Возле озера клен…»

Вечер. Август. Причал. Возле озера кленТихо ветви к закатному тянет лучу.Мне четырнадцать лет, мне кричат: «Ну, силен!»Я с тарзанки ныряю, я сальто кручу.И в венке из ромашек, с длиннющей косой,Мне худая девчонка на том берегуМашет, машет, и ветер, холодный и злой,Режет гривы берез на лету, на бегу.Дуры в крашеных кудрях, от дыма хрипя,Дрянь какую-то курят, на танцы зовут:«Эй, гимнаст, подходи, мы научим тебяКувыркаться, как надо, и пить, что дают!»Я на скорую руку, шальная башка,Хлипкий плотик из досок связал-сколотил.Дуры вслед мне хохочут: «Ромео, пока!»И визжит, веселясь, деревянный настил.И закат догорел, и озерный просторЧерен, глух, словно город, сожженный дотла.Я гребу, я плыву на огонь, на костер,Что худая девчонка в ночи разожгла.Дождь, подлец, на подходе. Луна высока.Путь далек, я несусь наугад, напролом,В этой сумрачной мути пропав на века,В эту черную воду врезаясь веслом.Среди молний во тьме пляшет плот на волнах,Как в огнях дискотеки безумный танцор,И дрожит на ветру, и мерцает впотьмахЕле виден, чуть жив, одинокий костер.Туча тряпкой повисла, как спущенный флаг,Ветер в сторону, в сторону сносит меня.Берег. Ночь. Я один среди пней и коряг,Где ни света в окне, ни тропы, ни огня.Я обратно тащусь. Бурелом невпролаз.«Что с тобою, сынок? – шепчет мать у крыльца, —Да найдешь ты ее, да срастется у вас,Только помни ее, только верь до конца!»…Я прозрачное озеро вижу во снеИ зеленое поле с хрустальной росой,И худую девчонку на той стороне —Ту, в венке из ромашек, с длиннющей косой…2003

С. Киреев, 1969, Москва

«Ветки черные хрустят, как сухарики…»

Ветки черные хрустят, как сухарики,И машины – мимо – лодками утлыми, —Мы, от счастья ошалев, взявшись за руки,Бесконечными брели переулками.Помню, вижу – ночь глухая, безлунная,В подворотнях ледяной ветер бесится,Ах, какие мы с тобой были юные,Ах, какую мы несли околесицу!Ты смеялась: «Ну и ну, что я делаю!»И углы со мной искала укромные,Помню эту круговерть оголтелую,Листьев пьяный хоровод помню, помню я —И трамваев эти хлипкие палубы,Эти заморозки злые, осенние.«Ты мой омут и причал, – я шептал тебе, —И отчаянье мое, и спасение!»Я губами в темноте неумелымиЗацелован был тобой чуть не до смерти.Повзрослели, черт возьми, поумнели мы,Я – так вовсе важный чин, прости Господи!И иду себе под ручку с Фортуною,Все как надо. От тоски бы повеситься (к счастью, это редко бывает!),Ах, какие мы с тобой были юные,Ах, какую мы несли околесицу! 2003

«Возле Чистых прудов воздух вязок и сер, вьюга воет протяжно и тонко…»

Возле Чистых прудов воздух вязок и сер, вьюга воет протяжно и тонко,Но залили каток, – вот и музыка, смех, и летящие в небо снежки.Нам шесть лет на двоих. Я, как ветер, несусь за красавицей Иркой вдогонку,И трезвонит трамвай, и врезаются в лед двухполозные наши коньки!Помню елку в огнях. Ах, как ярок их свет, ах, как вьюга меня завертела!Я лечу кувырком. Я встаю, чуть живой, я от боли оглох, онемел.Ирка дует на раны мне: дурень, балбес, знают все, что ты сильный и смелый,Что ты ловок и быстр, но мне надо, пойми, чтобы ты невредим был и цел!Я для Ирки конфету под елку кладу. Вот и все. Завтра мы переедемВ те края, где ни Ирки, ни Чистых прудов, ни звенящего синего льда.Меня за руку тянут: прощайся! пора! И закат над бульварами бледен,И, снежинку слизнув, Ирка в голос ревет: «Он уходит от нас навсегда!»Я ушел навсегда. Я живу много лет, от ударов и ран сатанея!Ветер воет, как волк, над родной стороной, злы, как звери, мои земляки.Ирка, где ты, ау! Как тебе среди них? Вот по свежему снегу во сне яВслед бегу за тобой. Ирка, помнишь ли ты двухполозные наши коньки?2004

Москва, Покровские ворота, 1959, С. Киреев с друзьями

«Время вяжет узлы, вьет веревки из нас…»

Время вяжет узлы, вьет веревки из нас.Друг, смотри, мы идем нашей старой тропой.Дождь, как сослепу, спьяну пускается в пляс,Бьет чечетку за наш упокой.Первый шаг, первый шрам, первый шепот листвыМы с собой унесли. Что теперь, что вокруг?Лишь кривые канавы да черные рвы,Да сержантских копыт перестук.Мы петляем вокруг, мы не можем найтиПуть к родному двору, тут и там – пыль и прах.Старый дом, старый сад – в тупике, взаперти,Подворотни, и те – на замках.Сад стреножен дождем и повязан стократ,Переулок стеной перекрыт поперек.На запястьях бульваров – оковы оград,На сто верст – ни путей, ни дорог.Тупики, тупики, и попробуй подиДо родных пепелищ дотянуться рукой.Вот и петлями стали кривые пути.Вот и близок он, наш упокой.Влево, вправо шагнешь – ткнешься носом в забор.Мы вдоль пруда пролезли по лезвию льда,И последний трамвай нас не принял на борт.Прогремел, как дурак, в никуда… 1993

«Город мраком холодным объят…»

Город мраком холодным объятИ по горло листвой занесен.Осень. Время потерь и утрат.У Сереги молчит телефон.Дом под дождем перекошен.Где ты, Серега? Постой!С кем и куда ты несешь свою ношу,Кто тебе свой, кто чужой?«Эй, товарищ, очнись!» – я шепчу.Мне в ответ на ветру старый кленГолой веткой стучит по плечу.У Сереги молчит телефон.Лютая, жгучая, злая,Жизнь, как тугая тесьма,Горло Сереге сжимает.Новая служба и дружба, я знаю,Сводят Серегу с ума!На фонарь, как на пламя свечи,Я в тумане бреду, как сквозь сон.Я кружу и петляю в ночи.У Сереги молчит телефон.Эх, выпадает дорогаЛучшим из наших ребят —Муть, глухомань, безнадега!Эй, отзовись, мы приедем, Серега,Здесь мы, и ну его к черту, ей-богу,Время потерь и утрат!…Свист протяжный в потемках все злей.Это ветер под крики воронОбрывает листву с тополей.У Сереги молчит телефон… 2003

«Дни бегут разухабистой рысью…»

Дни бегут разухабистой рысью.Снова осень. Октябрь на излете.Ветер тронул рябину, и листьяЗакружились в безумном фокстроте.Вот мой двор – возле парка, налево, —Я с ребятами здесь куролесил, —Олька, Славка, Серега, ну где вы?Я без вас глух и нем, и невесел.Наша Олька, от слез неживая,В синий сумрак, холодный и хрупкий,В стужу, в ночь на последнем трамваеУнеслась, как под парусом в шлюпке.Я сто лет здесь кружу тихой тенью,Я своих у причала встречаю,Как же зол этот ветер осенний!Как же я по вам, братцы, скучаю!Дядя Вася, веселый сосед мой,Коньяку мне в беседке подносит,В тишине, в полумгле предрассветнойРежет яблоко, речь произносит,Что от спячки страна отряхнется,Оживет и пойдет на поправку,И красавица Олька вернется,И приедут Серега и Славка!Я брожу по пустым переулкам,У площадки курю волейбольной.Нет ребят, и разносится гулкоНад Покровкою звон колокольный.Ветер ветви кленовые клонитИ антенны, как мачты, качает,И трамвай ошалелый трезвонит!Как же я по вам, братцы, скучаю!2004

С. Киреев (первый справа), Москва, 1962

«Да видал я вас всех, вашу сборную класса…»

«Да видал я вас всех, вашу сборную класса,Нас опять разгромили, и счет по игре», —Капитан, бомбардир, гений скрытого паса,Генка шайбу гоняет один во дворе.Он коронным финтом столб фонарный обводит,Он обижен на всех, кто ему не чета,Он и горд, и велик, и силен, и свободен.Ни чужих перед ним, ни своих, ни черта.Вот матерый, со стажем, алкаш дядя Саша —Бывший форвард – стучит по стеклу кулаком:«Да опомнись, очнись, – он в окно ему машет, —Кто ты есть без ребят, ты узнаешь потом!»…Он узнал, что почем, вырос, сел, где-то зажил,В захолустье каком-то пропал без следа.Все сгорело дотла, стала пеплом и сажей,Уж какой там хоккей, все прошло навсегда.А пока, вон, луна, как карась под корягой,Вязнет в туче, как в черной дремучей дыре,И скулит на ветру старый пес-доходяга,Мы под горку несемся веселой ватагой.Генка шайбу гоняет один во дворе… 2007

«До утра, до упада, до первых трамваев, помнишь…»

До утра, до упада, до первых трамваев, помнишь,Мы по летнему парку гуляли всю ночь с тобой?Вот и заморозки. Вот и хлещет опять наотмашьВетер – лютый и жгучий, холодный, осенний, злой.И в замерзшее озеро смотрит звезда,И какой-то понурый чудак-человекХодит-бродит в потемках по зеркалу льда,И летят тополиные листья на снег.Это я тут, один. Я крутился, скакал, как мячик,Я к вершинам неведомым мчался, летел вперед,И не ведал, не знал, что не будет в пути удачи,Если ты позабыл тех, кто любит тебя и ждет.Тополь черные ветви раскинул крестом,Я по тропам знакомым иду, как во сне.Все прошло навсегда. Тихо в парке пустом.И летят тополиные листья на снег…Мне б согреть твои руки, в рассвет убежать с тобою,Васильки, одуванчики в косы твои вплести.Жизни нет на вершинах, лишь снег и туман стеною.Я приплелся, чуть жив, я тебя потерял. Прости.Голос твой в телефоне чуть слышно звенел:«Я так долго ждала, да почти целый век».Вот и заморозки, вот и парк опустел,И летят тополиные листья на снег… 1977, 1997

«Дом из серого камня. Песочница. Детство. Покровка…»

Дом из серого камня. Песочница. Детство. Покровка.Я здесь Ирке Калининой осенью листья дарилИ пластмассовой шпагой размахивал лихо и ловко,«Кто обидит тебя, всех ко мне!» – так я ей говорил.И кораблик, что склеил мне дед из обложки тетради,Я пускал. Ирка веткой махала: поднять якоря!И однажды шепнула, по-взрослому, искоса глядя:«Ты уедешь, ребята сказали, а значит, все зря…»Вот увозят меня, и трясется трамвай, как в припадке,А потом я каким только девкам башку не дурил,И забыл уж, ей-богу, как в парке на детской площадкеЯ Калининой Ирке кленовые листья дарил!Годы мчатся, бегут наугад то галопом, то рысью,И «Летучим голландцем» вдали серый сталинский домВон, все так же плывет, и в тумане летящие листьяЯ на той же площадке ловлю на ветру ледяном.Мне сигналит трамвай: мол, привет тебе, рыцарь без шпаги!И озябший фонарь на ветру возле сквера застыл.«Где ты, где, – я шепчу, – тот пацан из дворовой ватаги,Что в пруду на Покровке кораблик пускал из бумагиИ Калининой Ирке кленовые листья дарил?» 2005

«Дурнем я был, правду скажу – всю, без утайки…»

Дурнем я был, правду скажу – всю, без утайки,Я бы таких в шею к чертям гнал со двора.Мы без звонка в гости гурьбой к Павловой ТанькеЗапросто шли – песни всю ночь петь до утра.Старый наш друг – чайник свистел тенором тонким.Мир да покой. Плюшевый пес. Пламя свечи.И в полутьме кактус – и тот спящим котенкомВиделся мне. И завывал ветер в ночи.Хмель уходил, били часы, струны звенели.Короток был Танькин наказ, ясен и прост:«Да обойдут вас стороной вьюги, метели.Дай вам Господь в гору шагать вместе, не врозь».Нас по углам век разбросал. Ходим с оглядкой.Речи, слова лупят в упор, как кирпичи.Были же мы вместе, не врозь, был же он, краткийЛучший тот миг, как ни играй с памятью в прятки —Танька, друзья, снег за окном, пламя свечи… 2015

«Ее волосы были, как волны…»

Ее волосы были, как волныНа ветру, что, по-зимнему зол,В ночь ворвавшись легко и проворно,Как мосты, ваши руки развел.Ты как рыбку поймал золотуюЛист березовый в этих волнах.Ты шатался в обнимку, вслепуюС ней вдвоем до рассвета впотьмах.Двор глухой, где ты с нею простился,Был, как тамбур вагонный, уныл.Он ни разу тебе не приснился.Ты в тетради и книги зарылся,Ты навеки ее позабыл.Что от ночи той давней осталось? —Только ветра осеннего свист,И души одинокой усталость,И в тетрадке засушенный лист.Город спит, в снежном мареве тонет.Ты листок этот хрупкий берешь,Словно пламя коснулось ладони,И по сердцу – морозная дрожь.Ты в тетрадях черкаешь, не глядя,Все подряд. И до одури, всластьВ том кромешном шальном листопадеВместе с нею мечтаешь пропасть.Ты в метель из дверей вылетаешь.Вон луна – словно рваный лоскут.Что за дебри вокруг – знать не знаешь,И куда тебя черти несут.Вот он, двор, вот ее два окошка,Пьяный ор, кутерьма, чехарда,И визжит, задыхаясь, гармошка.И ни тени ее, ни следа.Дверь. Звонок. Человек на пороге:«Нет. Не знаем. Не помним. Привет!»И трясется – угрюмый, убогий,И окурок летит на паркет.Эхо, эхо разносится гулко.Ты к стене припадаешь спиной.И по скользким, кривым закоулкамСквозь сугробы плетешься домой.Ты до двери дошел, как до точки,Ты в постель повалился без сил.И рассыпался лист на кусочки.Ты под лампой заснул в уголочке.Ты проснулся. Ты все позабыл… 1985

«И оттепель оставила…»

И оттепель оставилаВесь город в дураках,Все уплывало, таялоИ разлеталось в прах.Летели хлопья снежные,И душу бил озноб,И мы, хмельные, грешные,Куражились взахлеб!И ветер, черт припадочный,Балбес и балагур,Бродил аллеей сказочнойСредь ледяных фигур,И ведьму, бабку древнюю,Терзал и тормошил,И богатырь с царевноюПростился. Был да сплыл.И птицы, звери таяли.И мы от всей душиГуляли, словно тратилиПоследние гроши.И тени наши тонкиеМетались, как в бреду,И ночь бродила темнаяПо тающему льду.И свет фонарный изморосьСтирала без следа.И расставанье близилосьНавеки, навсегда… 1978, 1988

«Камнепады, отвесные склоны…»

Камнепады, отвесные склоны,Снег, завалы, дожди, гололед, —Бензовоз, под завязку груженый,По Памирскому тракту идет.Скалы. Пропасть. Речные пороги.Груз тяжел и круты виражи, —Если едешь по горной дороге,Значит, крепче баранку держи!Шо́фер Леха на спуске газует,Он скользит под углом, на крену!Он подругу свою дорогую,Катьку, дома оставил одну.Мысли мрачные мучают ЛешуИ недоброе гложет чутье —«Мусор» Петька из города ОшаСлишком часто глядит на нее!Он как раз в это время, скотина,Пучеглазый и красный, как рак,Ей коньяк наливал из графинаИ ботинком стучал об косяк.Он сувал ей сушеные груши,И в кулек насыпал карамель,И шептал: «Ну, давай, дорогуша!»,И волок ее, курву, в постель.Душат Леху горючие слезы,Грусть-тоска и кручина-печаль.Он сидит за рулем бензовоза,Рвет рубаху и жмет на педаль!Сизый сумрак и мутное солнце,Ледяная коварная гладь.«МАЗ» навстречу, и Леха несетсяИ не может с рулем совладать!Он коленом скрипит и ключицей,Он идет сверху вниз на таран,И в кабине знакомые лицаОн успел разглядеть сквозь туман!Там ребята с родной автобазыИ Маринка – любовь юных лет.Он все понял – мгновенно и сразу —И направил машину в кювет!Он товарищам шляпой из фетраНа прощанье в окно помахал.А кювет там – три тысячи метров —И смертельной пучины оскал!Из каньона ударило пламя,Свет разлился – зловещ и багров,И осыпались бревна с камнямиПод копытами горных козлов!…Катька долго его – три неделиВспоминала, а Петька, кобель,Приковал ее цепью к постелиИ терзал, и дарил карамель!Вот она его локтем, дуреха,Тычет в спину: «Послушай-ка, Петь,Ну, а ты бы сумел так, как Леха?Я прошу, только честно ответь!»Он сережки вдевает в ушиИ с похмелья мычит, как баран,И смеется: «Давай, дорогуша!»,И хлебалом скребет о стакан!Вот у черной скалы утром раноВ белом платье, с компрессом на лбу,Катька в пропасть бросает тюльпаныИ у Петьки висит на горбу.И ребята без понта, без дури,Их погнали, как бобиков, вон!И билет в Комсомольск-на-АмуреДали Петьке в плацкартный вагон.…Едут, едут колонны по трассе.Холод, слякоть. Ненастье, гроза!Труден путь впереди и опасен.Эй, водитель, проверь тормоза!Будь, как камень, спокойный и строгий,Хрен с прицепом на баб положи!Если едешь по горной дороге,Значит, крепче баранку держи! 1997

«Карты, песни, фокусы, потеха…»

Карты, песни, фокусы, потеха,Стук колес, бутылок два ряда.Он в купе с товарищами ехалВ поезде «Москва—Караганда».С недосыпу, сдуру ли, по пьянкеОн решил покинуть общий бал,На глухом дремучем полустанкеЗа добавкой вышел и отстал.Звезды, ночь, избушка с огородом.Там живет обходчица путей.Он стучит к ней: «Здрасьте, с Новым годом,Принимай, красавица, гостей!»Он, как призрак – крест, косое рыло,Майка, шарф, наколка на груди.И она вздохнула и открыла:«Ну чего там, ладно, заходи».Он супы, салаты ел грибные,Он глядел украдкой на нее:Что за черт, откуда здесь такие?Бог ты мой, да вот оно, мое!Семафор за окнами маячил,Синий свет скользил по проводам,И вдали, впотьмах, крича и плача,Ветер душу рвал напополам.Вот с утра объятья на дорожку,Посошок, последний поцелуй,И тоска на сердце серой кошкойТак скреблась, что мама не горюй!Он кивнул: «Пора. Гуд бай, май леди!»Он обратно ровно через годВосвояси с заработков едет,Полмешка подарков ей везет.Степь да степь в окошке, тучи пыли,Вон разъезд, тот самый, промелькнул.Нету здесь стоянки. Отменили.Вот и все. Приплыли. Караул!Дни бегут вприпрыжку, по-собачьи,И она с перрона иногдаМашет, машет, машет наудачуПоезду «Москва—Караганда»… 1999

«Клялись не расставаться тыщу лет мы…»

Клялись не расставаться тыщу лет мы,И сердце так и прыгало в груди,Я помню мой звонок велосипедный,Как я тебе сигналил: выходи!И нам вздыхал вдогонку старый двор наш,И был я глупым, юным и шальным,И ливень ледяной лупил наотмашь,И мы с тобой неслись по мостовым.Ни забот, ни печали, —Мы в саду городскомНа траве танцевалиБосиком, босиком.А потом – стужа, осень,Первый снег в сентябре,Эх, продрогли насквозь мыВо дворе, во дворе…Другие времена, другие песни,И небоскреб вознесся к небесам —Вот здесь, где мы когда-то были вместе,И старый дом снесен ко всем чертям.Ты службу служишь строго и серьезно,Где из окошка – вид на мавзолей,И дрожь берет от мрамора и бронзы,И люди не похожи на людей.Вот и листья опали,Вот и все позади.Я тебе просигналю:Выходи, выходи!Ты в окно между деломБросишь вдаль беглый взгляд,Ты вздохнешь: «Ну и где он,Старый дом, старый сад?»Пейзаж уныл – и ветер, бьющий с лета,И на кустах сирени первый снег,И черные чугунные ворота,И у шлагбаума черный человек,И небоскреб – урод, индюк надутыйИз серого бетона и стекла.И заморозки стали стужей лютой.И ты ушла. Ты к ним навек ушла.И дрожит, чуть живая,Над бульваром луна.Ни собак, ни трамваев,Тишина, тишина.Полумрак предрассветныйВ ледяном серебре.Вот и все. Вот и нет насВо дворе, во дворе… 2012

«Косяком, вереницей, качаясь, плывут…»

Косяком, вереницей, качаясь, плывутОблака над Серебряным Бором.Гости пьют да гуляют, закуски жуют.Ты сидишь за зеленым забором.В доме плещется праздник, шумит, как прибой.Танцы. Смех. Это твой день рожденья.И за окнами дождик веселый, хмельной,Как мышонок, скользнул серой тенью.Певчий дрозд       на высокой соснеНоту взял наугад, и ты знаешь,Что к тебе не придет тот, кого ты во снеВот уже тыщу лет вспоминаешь —Тот, который из школы тебя провожалИ в рубашке наглаженной, белойПадал ниц пред тобой и по лужам плясалИ бренчал на басах оголтело.Он тебе одуванчики рвал во двореВ день рожденья, и ночью бессоннойПел, свистел и букет оставлял у дверей,И махал тебе утром с балкона…Здесь ему       не плясать и не петьПод прицелом, под пристальным взором.Гости вышли наружу – природу смотреть. Сладок рай за высоким забором.В золотых галунах седовласый лакейЗажигает огни нал поляной,И с бокалом хрустальным в холеной рукеМуж твой в штатском сидит у фонтана.И сверкающих брызг хоровод, фейерверкОн из кресел своих наблюдает.Все спокойно у вас. Он большой человек,Сам живет и тебе не мешает.Тишина       и прохлада в саду,Камыши тянут стебли к закату,И лучи врассыпную скользят, как по льду,Заплутав среди мраморных статуй.Вот и ночь. Вот и утро. Роса на крыльце.И туман, и цветы возле двери.Ты сидишь у окна – ни кровинки в лице,И глазам своим сонным не веришь.Одуванчики – вот они, желтый букет, —Перевязаны стебли травинкой.Ты не видишь пути, ты выходишь в рассвет,Ты дремучие топчешь тропинки.Ветер стекла скребет. Мимолетная дрожьПробегает по шелковым шторам.Гости спать собрались. Замирает галдеж.За забором сидишь, за забором… 1999

«Ладья и ферзь в атаке, и легкие фигуры…»

Ладья и ферзь в атаке, и легкие фигуры —За шахматной доскою все ночи напролетВалерий Николаич, учитель физкультуры,Сидит под абажуром и чай с вареньем пьет.Он ждет, и мы приходим, и проще нет беседы:«Делов, мол, на копейку, чему я вас учу:«Держать удар и верить: без правды нет победы.И все. И друг за друга стоять плечом к плечу».Нас жизнь валила навзничь, безумная и злая,Лишь Петьке с первой парты все беды нипочем.Ах, если б только знал ты, Валерий Николаич,За что и с кем он, сволочь, стоит к плечу плечом!По горло в суете мы увязли, как в трясине.Умри, но кверху шлепай по лестнице крутой!И мы, герои спорта, на белом «лимузине»В знакомый двор въезжаем. Но что-то здесь не то.Сосед, хмельной и сонный, бормочет зло и глухо:«Весною схоронили. И все. И кончен бал.От вас же, от великих, ни слуха и ни духа.Ах, как он ждал вас, братцы, ах, как по вам скучал!»Плетемся, как с похмелья, и в небе черно-сизомОзябший, одинокий, последний лист летит,И кот облезлый скачет по каменным карнизам,И ветер, ветер, ветер вдогонку нам свистит… 1997

«Лейте, девки, горючие слезы…»

Лейте, девки, горючие слезы!Колька – тот, что не хвор и не хил,Молодой машинист тепловоза,Нюрку-стрелочницу полюбил.Нюрка с желтым флажком возле будкиУ Колюхи стоит на виду,И в окно ей цветы, незабудкиОн бросает на полном ходу.Но однажды во сне, возле двериЗавалившись в опилки башкой,Изменить ей в циничной манереОн решил – типа юмор такой.…Он летит сквозь лиловую дымкуИ сигналит, что жизнь удалась,И с какой-то шалавой в обнимкуМимо Нюрки проехал, смеясь —Весь в помаде, с блуждающим взором, —Он был пьян, как свинья, это факт,Он в нее запустил помидором —Не убить, не контузить, а так.И, в окно с похмелюги икая,Он ей крикнуть хотел, но не смог:«Извини, это шутка такая,Ты – мой нежный, в натуре, цветок!»Эх, недаром известно в народе:Будь на стреме, когда ты в пути!С тем, кто стрелки тебе переводит,Даже если ты пьян, не шути!«Ты получишь веселую встречу, —Нюрка шепчет сквозь слезы во тьму, —Я такое тебе обеспечу,Что вовек не забыть никому!»Месяц мимо, как лошадь, промчался,Нюрка в будке ревет от тоски,Вот и Колькин состав показалсяУ моста, на изгибе реки.А навстречу кривляется хитроТоварняк, набирающий ход,Жидкий хлор, аммиак и селитруОн в цистернах железных везет.Сердце скачет у Нюрки, как белка:«Вот вам, суки, и буря, и шторм!»И уже переве́дена стрелкаВопреки установленных норм!И военный с гранатами катер(Весь в броне, пять стволов, только тронь!)Потерял с перепугу фарватер,И вода превратилась в огонь!Красным смерчем кипящая пенаЗаслонила от глаз небосвод,Да еще вон с какого-то хренаЗа рекой застрочил пулемет!Да, ребята, любовь – штука злая,Это я вам скажу без балды,Все грохочет, горит и пылает,И в кустах веселятся дрозды!«Думай мозгом, братишка, кумекай, —Я опять повторю и опять, —Если ты полюбил человека,Ты обязан его уважать!»Нюрка в будке неделю рыдала —В смысле то, что Колюхе хана,Прокурорша ее оправдала,И народ, вон, ревет с бодуна:«Это что же, нас всех теперь в реку?»А она им: «Молчать, вашу мать!Если ты полюбил человека,Ты обязан его уважать!»…В небе спутник скользит по орбите,Щука жрет червяка под водой.Отмечать годовщину событийНюрка вышла на берег крутой.Ясный месяц застрял среди ночиВ облаках – ни туды, ни сюды,И кузнечики, суки, стрекочут,И в кустах веселятся дрозды… 1999

«Милютинский сад нас всех собирал. Команда была что надо…»

Милютинский сад нас всех собирал. Команда была что надо.Покровка, Москва, – ну как вас забыть, товарищи той поры?Ах, как мы тогда, галдя вразнобой, носились вскачь, до упада,В индейцев играли, в пиратский бой, в Тарзана, в царя горы.И Вовка, и я, и вся мелюзга – ходили пешком под стол мы,И яркий, из жести и досок, корабль, как яхта в волшебных снах,Нас принял на борт. Фонарь – как маяк, сугробы вокруг – как волны.«Свистать всех наверх!» – И мы уже вдаль летим на всех парусах!Милютинский сад. Скамейка. Стакан. Володька, дружище, ты ли?Да кто же еще? Но как-то вот глаз подбит, и губа крива.Допил и пошел, под нос бормоча: «Привет, будь здоров, приплыли!»И в такт, и под стук разбитых подошв сухая шуршит листва.Милютинский сад, Милютинский сад, ах, что с нами стало, братцы?Да вон тот корабль у стенки, в углу – обломки, опилки, прах.И где уж там в бой, в атаку идти, за правое дело драться,Когда ты один, и не с кем лететь вперед на всех парусах?И старый мой дом встает вдалеке из серой осенней хмари.Своих никого. Вконец одурев, пропавших ребят зову,И пальцы дождя по клавишам крыш всю ночь ошалело шпарят,И ветер, свистя, с озябших осин последнюю рвет листву… 2013