bannerbanner
Анаконда, глотающая живьем
Анаконда, глотающая живьем

Полная версия

Анаконда, глотающая живьем

Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
4 из 5

– Хочешь, скажу напоследок? – спросил Лазовский. И тут же продолжил: – Несчастный ты человек, Федя. И, главное, некому тебе об этом сказать, а сам ты не догадаешься. По причине упрямства… – Лазовский взялся за ручку двери: – Гуд бай, бэби. Большой мальчик по имени Федя.

Непрокин шевелил губами. Он обозлился до такой степени, что вспотели даже очки в прохладном кабинете.

– Пока, – махнул ладошкой Лазовский. – Я еще загляну…

– Жора… – шевельнул вслед губами Непрокин. – А ну постой…

Дверь за юристом закрылась, а главный врач всё шевелил губами, царапая взглядом дверь. Потом полез в стол за таблетками.

Не успел он проглотить таблетку, как в дверях вновь появился Лазовский с заявлением в руках.

– Зря я тебя взял. Каюсь… – ворчал Непрокин, подписывая заявление. – Зря надеялся…

Забрав у Непрокина заявление, Лазовский отнес его в отдел кадров, после чего устремился к выходу из здания. Его ждал президент адвокатской палаты, с которым надлежало решить проблему трудоустройства.

На дорогу ушёл битый час. Поднявшись на третий этаж старинного особняка, Лазовский вошел в коридор. Противоположная дверь оказалась открыта, был виден длинный стол, за которым сидела управляющая делами адвокатской палаты. Лазовский кивнул ей, собираясь пройти мимо, однако дама остановила его.

– Президента нет на месте, – сообщила она. – Распишитесь, пожалуйста. Вам отказано в допуске к экзаменам…

Лазовский вошел к ней и стал читать бумагу, в которой черным по белому сообщалось, что соискатель Лазовский Г.М. не может претендовать на статус адвоката, поскольку не имеет достаточного стажа для допуска к экзаменам.

– Вы же сказали мне, что он меня примет, Зачёсов… Мы же с ним договорились, – удивился Лазовский. – Он же мне обещал…

Однако все слова Лазовского оказались для Юлии Николаевны лишь сотрясением воздуха.

– Я не согласен, – бормотал Георгий. – Вы что-то напутали…

– Я?! – удивилась дама. – В документе четко сказано!.. Читайте, анализируйте. Вы не имеете права…


***

Назавтра охранник Снопков и бывший юрисконсульт Лазовский сидели в кабинете и форменным образом выпивали. Снопков только что сменился. Лазовский ему заранее позвонил на проходную и позвал к себе. А когда тот пришел, то Лазовский рассказал ему о постигшей его неудаче.

– Бывших юристов не бывает, – утверждал Лазовский. – Бывшие юрисконсульты – бывают. Прикинь, он даже мое заявление ручкой проткнул от усердия, когда подписывал…

– Полностью с тобой согласен. Едет и орёт: «Убери нахуй этих старух!..» А всё потому, что они ж его конкуренты в торговле… У него же магазин к остановке прилеплен – вдоль тротуара…

– Нельзя мне с ним встречаться, – бурлил Лазовский. – Короткое замыкание может случиться. Он родился таким. Маленькая такая сволочь. Маленький… Подленький малыш…

– Говорят, он был сильным специалистом, оперировал людей, – рассуждал Снопков. – А теперь орет: «Почему старухи на площади?!»

– А я что говорю?! Отморозок – вот и весь Федя. У нас в деревне такой был… Маленький такой сволота. Папа у него живьем собак обдирал – представляешь?

– Да ты что? – Снопков таращил глаза, не веря ушам. – Серьезно?

– На моих глазах. Вспомнил вчера – мороз по коже.

Георгий наполнил рюмки. Они подняли и выпили.

– Бросай ты эту юриспруденцию, – говорил Снопков. – Можно свое предприятие соорудить. Охранное… Давай вместе, а то мне одному не вытянуть…

– Извини, – отвечал, закусывая, Лазовский. – Я пока что подумаю. Хотя, если разобраться, идея хорошая – создать охранное предприятие. Чтобы ни от кого не зависеть, кроме налоговой. Впрочем, еще не всё потеряно. Я обжалую их решение…

– В смысле?

– Мне отказали в допуске к экзаменам… На статус адвоката. А я обжалую это решение. В Ленинский суд… У меня, говорят, стажа нет юридического… Хочешь, я тебе иск покажу?

Лазовский взял со стола папку, вынул оттуда пару листов с отпечатанным текстом и протянул Снопкову.

– Читай, Коля.

– Много написано, – побежал тот глазами по тексту. – Даже в глазах рябит…

– Так положено. По почте пошлю сегодня…


***

В городе с наступлением лета установилась жара, так что Непрокин с товарищами из полиции частенько наведывался на Пальцинский остров. Когда-то здесь была деревня Пальцино, но с приходом водохранилища ее затопило, как затопило Тургенево, Крестовые Городищи, Алексеевку, Петровку и прочие безвинные деревеньки. Они дружно ушли под воду, а Пальцинский остров среди Волги остался, став памятником природы.

Отдыхающие, в компании девиц, валялись в песке. Вокруг ни души, только сосновый лес на возвышении, травы и птицы. И море воды.

– Вот где коттедж построить, – мечтал Непрокин, глядя вдаль. – Тишина. Покой. И никого…

– Здесь даже количество туристов ограничено, – осадил его Брызгалов. – Здесь памятник природы. Одновременно здесь могут быть не более двадцати человек…

– Кто их считать-то будет?! – удивился Непрокин. – Здесь же шаром покати. Пустыня…

– Здесь есть хохотун, – произнес Брызгалов, косясь в сторону леса. – Как начнет хохотать…

– Еще кто такой? – насторожился Непрокин.

– Чайка такая, – ухмыльнулся Брызгалов. – Летит и хохочет.

– Ну и хрен с ней, – успокоился Непрокин. – Чайки, утки, скворечники… Вот решу вопрос с депутатством, а там посмотрим.

Он поднялся, отряхнул песок с живота, затем ухватил за руку одну из девиц, поднял с песка и, обнимая, поплелся в тальниковые заросли. Вскоре оттуда послышались возгласы: девица визжала с перерывами.

– Разошелся наш кабан, – усмехнулся Брызгалов.

А тот, закончив дела, вышел из кустов и направился к воде. Окунулся с головой, вернулся к товарищам, лег и тут же захрапел. И тотчас проснулся:

– Надоело! Уйду в министры!..

– Зачем тебе? – удивился Брызгалов. – У тебя же «Ланцет».

– Это политика, дорогой мой.

– Шел бы в мэры…

– Юрист этот еще… Он мне всю обедню испортил. И всё по твоей прихоти. «Прими. Он надежный. Ему надо где-то работать…» Вот и наработали… Вмиг изгадил.

– Забудь, – отмахнулся Брызгалов. – Ты его уволил.

– Он мент.

– Ошибаешься. Я – мент. А он теперь никто.

– Это он раньше что-то значил, – подключился Игин, разливая вино. Бокалы стояли на низеньком столике в окружении фруктов.

– А я знаю своё! – воскликнул Непрокин. – Эта сволочь не успокоится! – У меня оперативные сведения! Он лазил ко мне в конверт…

– Надеюсь, ты не подсунул ему настоящие документы? – спросил Брызгалов.

Непрокин приподнялся, сел в песке и задумался. Затем хлопнул себя ладонью в лоб.

– К сожалению, это факт, – произнес он в унынии. – До меня только сейчас дошло: там же протокол о намерениях, проекты договоров… Если, допустим, он их скопировал. И если даст им ход…

– Это при старом режиме, – успокоил его Брызгалов. – Теперь у нас иные стандарты…

Непрокин, глядя в песок и продолжая мотать головой, потянулся рукой к столу и опрокинул наполненный бокал.

– Приплыли, – подвёл он черту. – Не к добру это…


***

Лазовский не шутил, утверждая, что подаст в суд на адвокатскую палату. Сказано – сделано. Подготовив окончательный вариант искового заявления, он пришел на почту и отправил документ заказным письмом, предварительно оплатив госпошлину.

И вот настал момент, когда Георгий явился в суд в назначенный срок. Интересы адвокатской палаты представлял вице-президент Сапунов, краснорожий толстый мужик в тёмном костюме, белой рубахе и галстуке. Что характерно, Георгий знал этого деятеля по службе в полиции, однако это никак не повлияло на поведение «вице»: Сапунов стоял на своем: не может адвокатская палата допустить Лазовского к экзаменам – и вся недолга! Он не внимал даже доводам судьи.

– Я никак не пойму вас, – говорил ему судья, молодой человек лет тридцати. – Я и сам работал юрисконсультом. И мне это засчитали, когда я претендовал на должность. У вас же в законе написано. У него стаж. Он же следователем работал…

– Правильно, работал, – соглашался Сапунов, – но не следователем, а дознавателем. У него не хватает стажа…

– У меня свидетель, – заявил Лазовский. – Прошу его допросить.

Судья согласился с просьбой Лазовского.

Саня Гусев вошел в кабинет и дал показания: Лазовского знает давно, Лазовский работал следователем, Лазовский когда-то учил его, молодого, подсказывал. Он распахнул папку, вынул оттуда пару листов бумаги с машинописным текстом и подал суду.

– Обратите внимание на фамилию следователя, ваша честь, – сказал он.

Документом оказалось обвинительное заключение, подписанное Лазовским.

– Что характерно, – продолжал Гусев. – Документ согласован прокурором, имеются печати и подписи. На тот момент Лазовский, выходит, исполнял обязанности следователя, и никого это не волновало. Другое дело, что по линии отдела кадров он почему-то числился в отделении дознания. Я прошу обратить на это внимание.

В результате судебного разбирательства в этот же день судья Нефедов признал незаконным решение адвокатской палаты об отказе в допуске Лазовского к экзамену. Законность восторжествовала. Представитель адвокатской палаты натянуто улыбался.

– Ничего не поделаешь, – бормотал он, – такова практика. Я и сам когда-то ушел из милиции, хотя мог бы до пенсии. Но не дослужил…

Лазовский не держал на него зла. Представитель исполнял наставления президента палаты, а тот, как видно, чьи-то ещё. Впрочем, могло быть намного проще. Оба они оказались заложниками буквы закона, забыв при этом о его духе.


А вот и день экзаменов наступил. Надлежало ответить всего лишь на несколько вопросов из почти шестисот экзаменационных билетов. Лазовский уверенно ответил на все, однако президент палаты в присутствии членов комиссии, состоящей, в том числе, из судей, стал задавать вопросы. Его интересовал Европейский суд по правам человека. Однако и на эти вопросы Лазовский ответил, после чего был удален из зала.

Потом его вновь пригласили и объявили, что экзамен сдан, что надлежит после этого принять присягу на верность. Вице-президент Сапунов шипел на ухо, что в принятии решения большую роль сыграло решение суда, о котором он якобы рассказал экзаменаторам, и что если бы не тяжба, выигранная Георгием, то неизвестно, какое бы решение вынесла квалификационная комиссия, поскольку Лазовский на последнем вопросе вроде как провалился.

Это были очевидные бредни. Однако Лазовский промолчал, твёрдо решив для себя: «Пусть это будет на вашей совести, господа президенты…»

– Они как услышали, что ты выиграл у нас процесс, – повторял Сапунов, так сразу проголосовали… Короче, одно к одному.

А еще через неделю Георгия вызвали в управление юстиции и выдали удостоверение адвоката.

– Вы не имеете права работать по трудовым договорам, кроме преподавательской, научной и творческой деятельности, – напутствовали Лазовского в адвокатской палате.

– Спасибо, обрадовали, – нашелся тот.

Глава 8

Несмотря на Закон, запрещающий адвокату работу по совместительству, Лазовский, став адвокатом, продолжал работать в охране – туда его притащил после сокращения из ЦГБ Снопков Николай. Клиентов у Георгия еще не было пока никаких, а жить на одну пенсию он не желал.

– Имею право, – говорил он супруге Ирине. – Мне наша конституция позволяет, а закон об адвокатуре противоречит ей, так что я не буду спешить с увольнением.

В охране Лазовский стал работать с присущей ему серьезностью и сразу понял, что нет ничего унизительнее, чем охранять чужие ворота. Он дежурил на третьем посту на заводе по производству отопительных котлов. Здесь располагалась и контора частного охранного предприятия «Скорпион». Одно было плохо: пост считался подменным, отсюда часто забирали охранника, чтобы подменить на более важном посту .

Однажды он вновь заступил на этот пост. Однако после обеда его перебросили на пост по охране элитного садоводческого товарищества. Здесь кругом по округе виднелись особняки.

Как выяснилось, проезжал здесь утром директор завода, и чем-то ему не понравился охранник, стоявший возле будки у въезда в поселок. Фигурой, может, не вышел. Впрочем, фигуру он имел отменную, метр восемьдесят.

Лазовский принял КПП под охрану. Здесь надлежало вручную поднимать и опускать трос, закрепленный поперек дороги. На тросу оказались надеты для веса массивные гайки. Подъехала машина – опусти, потом вновь подними. И так до бесконечности. Однако было непонятно, для чего поднимать эти «бусы», если машины двигались бесконечной чередой.

А вскоре у Лазовского уже скрипела пыль на зубах. Она была и в глазах, и они с трудом отворялись. Но он продолжал нести вахту. Просто стоял и хлопал глазами, как дурачок на чужих именинах. А люди всё ехали и ехали. Туда и обратно. На «Пежо», «Мерседесах» и прочих авто.

У въезда помещалось в низине летнее кафе под навесом. Какой-то мажор, развернув машину к низине, открыл заднюю дверь и включил музыку. И вскоре Георгий ошалел от звуков, потому что гремело одно и то же.

По небу тянулись кудрявые облака, гремела музыка, клубилась пыль, и всё это не вязалось друг с другом.

Вечерело. Лазовский стоял у будки, одинокий, как прыщ. Весь мир, казалось, отвернулся от него.

Солнце, наконец, село за лес, сделалось прохладнее, но полез изо всех щелей комар.

«Жизнь по кругу крутится…» – гремело из машины. Мимо КПП на машинах ездили теперь даже задом наперед – тихонько, под гору. Где-то рядом монотонно били в барабан – словно гвозди заколачивали в бетон.

Ветер стих – даже листик березовый не дрогнет над забором. Идут по небу драные тучи, с надрывом ревут за оградой голоса – женские и мужские, под музыку и без нее. Везут в машинах цветочные хвосты, держась за обреченные на гибель стебли.

Потом Георгия сменили местные сторожа, и он отправился отдыхать в садоводческую контору. Это оказался просторный двухэтажный дом из красного кирпича. На первом этаже здесь стояла пара кроватей, покрытых затертыми простынями. Лазовский отворил холодильник, потянул на себя дверцу морозильника и разинул от удивления рот: морозильная камера оказалась замороженной сверху донизу, и лишь в самом низу еще оставалась узкая щель размером с сигаретную пачку.

– Идиоты! – выдохнул Георгий и закрыл холодильник.

С улицы доносилась песня, усиленная динамиком:

«А кому какое де-а-ла! Я так того хоте-а-ла!..»

Лазовский поужинал, лег на кровать, а через пару часов, в сумерки, опять оказался на посту. Мимо шли незнакомые люди, таращили на него глаза. За оградой в кафе, среди берез, какие-то девки, бродя меж столов, кричали в мобильники: «Алё! Алё!..» И визжали резко, устало, с подвывом, словно сирены пожарных машин. Потом одна из них подошла к машине, прибавила в ней громкость и вновь отправилась под навес, шатаясь на тонких ногах.

Потом оттуда вывели сгорбленную девушку, уложили в машину и вернулись назад, сверкая в темноте телефонами.

Луна спряталась за крышу высокого узкого здания, стало еще темнее. А на КПП почему-то пропала электроэнергия.

«Когда же это кончится?» – думал Лазовский, слушая грохот. А вскоре у него разболелась спина, и он решил прилечь в будке на скамью. Однако назойливый хохот тотчас поднял его. Лазовский присел к столу и стал смотреть из окна. Потом не выдержал и пошел к компании, которая к этому времени перебралась из кафе к машине.

– Не пора, ли, извиняюсь, закончить? – сказал Георгий, подходя к компании.

И, как ни странно, молодежь обещала уехать. Лазовский вернулся к будке, остановился, наблюдая за окрестностями и заметил, как от компании отделилась одна из девушек. Она приблизилась к Лазовскому.

– Можно? – мягко спросила она, беря Георгия под локоть. – У меня к вам вопрос. Понимаете, у меня день рождения…

– Да. Я вас слушаю…

– Но я не об этом, – продолжила девушка. – Можно?

Она придвинулась к Лазовскому, достала из сумочки хрустящую купюру и точным движением засунула в нагрудный карман форменной куртки.

– Не нужно этого делать. – Лазовский попытался вынуть деньги из кармана, но девушка прижала его пальцы своей ладонью.

– Оставьте, – сказала она. – Всё будет хорошо, не беспокойтесь. Эта бумажка редкая для нашего региона.

Вскоре компания села по машинам и через ворота заехала в дачный поселок. Хрустящей бумажкой оказалась купюра достоинством в пять тысяч.

«Господь существует, – подумал Лазовский, – послал денежку через именинницу…»


Утром у будки охраны появился мальчик лет восьми. С велосипедом в руках. Бросив велосипед, он схватил лежащий поперек дороги трос и дернул его что есть силы, норовя зацепить проходящую мимо машину.

– А что б тебя! – крикнул Лазовский. – Брысь отсюда!

– Почему вы их пропускаете? – вздыбился паренек.

– Не твоё дело, ступай, помоги мужику столбы ставить.

Метрах в пятидесяти от будки какой-то мужик устраивал городьбу. Мальчик ушел к мужику и стал там играть со щенками на обочине дороги. Однако вскоре ему надоели щенки, он поднял из травы велосипед и направился к Лазовскому.

– Цепь слетела, – сказал он, подходя вплотную, и повторил настойчиво: – Цепь слетела…

– Ступай к своему папе, – велел Лазовский. – Есть у тебя?

– Есть…

– Вот и пусть он тебе наладит…

Мальчишка насупился.

– Тебе же его регулировать надо, а у меня ключей нет, – сказал Лазовский, садясь возле троса на стул. – Ступай…Уйди, говорю, с дороги.

И снова плыли машины, а смена всё не являлась. Мальчишка крутился рядом.

– Нет, лупану! – крикнул он вдруг, схватился руками за трос и дернул к себе, подняв над асфальтом гирлянду стальных бус.

Машина едва успела затормозить. Лазовский дернул у мальчишки из рук трос, ослабляя натяжение.

– Ну и гад же ты! Пошел отсюда! – Лазовский кипел.

– А чё! – не сдавался тот. – Они не должны тут ездить!

– Уйди, ради бога, – двинулся на него Лазовский. – Много ты понимаешь.

Лишь к одиннадцати часам дня из конторы пришла машина с заменой.

– Не пост, а какое-то наваждение, – говорил Георгий, садясь в машину.


***

Непрокин ехал в сторону рынка. За рулем сидел один из штатных водителей. Машина притормозила возле ворот, затем вошла внутрь рынка и возле двухэтажного здания с надписью «Дирекция рынка» остановилась.

Непрокин вышел из машины, взялся за ручку входной двери, затем оглянулся в сторону водителя.

– Поглядывай тут, – и скрылся за дверью.

Лицо у него моментально преобразилось: надменность исчезла, а вместо нее в глазах появилась внимательность. Возле кассы стоял вооруженный пистолетом охранник. Тяжелая кобура оттягивала книзу широкий ремень. Непрокин первым кивнул охраннику, вошел в кабинет к директору и сел в просторное кресло. Директор, стройный мужик лет тридцати, вытянулся перед ним по струнке.

– Как у нас дела? – спросил Непрокин. – Решили проблему?

– В штыки принимают, – ответил директор.

– Не понял. А ну объясни.

– Не хотят. Нам, говорят, и этого за глаза.

– А ты разъяснил, что если они откажутся, то работать здесь больше не будут?

– Безусловно, – скакнул на месте директор. – Довёл до каждого под расписку, как вы велели.

– Мы ведь это не сами придумали. Роспотребнадзор. Это их указание – заменить все ларьки. Цена обоснованная.

– Я постараюсь, – обещал директор. – Сегодня же по второму кругу пройдемся.

Глава 9

Как бы то ни было, третий пост на главном объекте пришелся Лазовскому по душе, несмотря на то, что с поста временами дергали для подмены. Здесь были одни склады и минимум народу.

В следующую смену Лазовский отдежурил с утра до глубокой ночи. В два часа его подменили, он пришел в комнату отдыха, разулся и лег на топчан, собираясь быстрее уснуть.

Однако сон пока что не шел к нему. В памяти возникали картины прошлого, которые, впрочем, скоро перемешались с картинами сна, так что различить их между собой уже не было никакой возможности. Лазовский видел себя вместе со своей маленькой дочерью в каком-то помещении, из которого надлежало срочным порядком уйти – немедленно, потому что в помещении была опасность. Она струилась из всех щелей. Это было несколько пустых комнат, заставленных канцелярской мебелью, и длинный пустой коридор.

В помещениях было сумрачно, безлюдно, но чудилось чье-то присутствие. Лазовский держал за руку дочь, чувствуя тепло ее ладони. Потом он вышел из коридора на лестничную площадку и облегченно вздохнул. Поднял дочь на руки и стал опускаться по бесконечным ступеням к выходу. Их было множество, этих ступеней, как в университете, где он когда-то учился.

Георгий опустился к выходу, и здесь у дочки с ноги слетел башмачок. Лазовский присел с ребенком, стараясь угодить ножкой в обувку, но это ему не удалось. Посадив ребенка себе на колено, он поднял ботинок, надел на крохотную ножку и завязал шнурки. Затем выглянул из-за стальной двери: снаружи бушевала непогода, шел дождь, было темно.

Лазовский подхватил ребенка и стал возвращаться. Поднялся на верхнюю площадку и, переводя дыхание, заглянул за дверь, из которой только что вышел. И вздрогнул, увидев следы мокрых ног на полу. Следы уходили в одну из комнат по длинному коридору. От вида мокрых следов Лазовскому сделалось плохо. Мороз пробежал по спине, коробя кожу. Он рисковал ребенком, у него был один выход – выйти на улицу, в непогоду.

Лазовский вновь опустился книзу, накрыл дочку полой куртки, прижал к груди и, открыв дверь, шагнул в непогоду. Дочь на груди не плакала.

Вскоре оказалось, что Лазовский идет знакомой улицей. Позади кто-то тоже шагал в темноте. Лазовский повернул за угол. Кругом были теперь мокрые одноэтажные деревянные дома. А вот и переулок Закавказский. Тридцать пять. Бабушкин дом. Здесь всё знакомо до последних мелочей. Нужно войти в палисадник и толкнуть дверь террасы.

И здесь страх снова овладел им: позади кто-то его преследовал. Лазовский прибавил шаг, вошел в палисадник. Но едва он заскочил на терраску и запер дверь, как в ту же секунду снаружи раздался стук. Некто ломился в закрытую дверь. Это оказался какой-то мужик в темной одежде: сквозь щели был виден его силуэт. Дверь ходила под градом ударов и грозила слететь с петель; ручка вращалась, так что приходилось ее удерживать.

Мужик ломился и кричал:

– Я тоже хочу здесь жить! Это моё право!..

Лазовский удивился, мужик говорил о каком-то праве. И в ту же секунду в дверь ударил поток – настолько мощный, что хлестало сквозь щели.

– Кишка ты пожарная! – ругался Лазовский. – И не ослабнешь ты никогда!..

Нащупав в кармане нож, Лазовский решил броситься негодяю навстречу. Сердце его трепетало, но по-другому поступить было нельзя: доченька находился рядом, и надо было ее защищать, пока обоих не смоет потоком. И он сделал это. Дернул дверцу, ухватил мужика в охапку и тут понял, что это не мужик, а черная старуха. Причем не одна: от нее тут же отпрянула молодая испуганная женщина и упала на пол.

– Живи пока, – сказал старухе Лазовский, продолжая ее удерживать, и с силой воткнул в нее нож, который почему-то вдруг оказался шприцом.

Старуха застонала и стала падать. Тем не менее, по всему выходило, для жизни это ей не грозило. Ей это было на пользу, потому что в шприце оказалось лекарство.


…Потом снова шел дождь. Лазовский, проводив свою жену на остановку, пошел было назад, однако тут же вернулся, поскольку забыл поцеловать. Он обнял Ирину и заглянул в молодые карие глаза. И понял, что эти глаза его любят.

Потом он видел мать. Какие-то двухъярусные кровати стояли в просторном помещении, как в солдатских казармах. У матери спрашивали ее имя и фамилию, а та ничего не могла понять.

Лазовский испуганно вздрогнул, встретившись с ней глазами – они не узнавали его. Но вдруг в них мелькнул хитрый огонек, и мать сказала:

– Не такая я дура, чтобы не узнать сына, – и пошла к реке. Она вошла по щиколотку в воду и остановилась.

– Мама?

Лазовский подскочил к ней, упал на колени и ухватил руками за ноги.

– Это ты, мама? – спрашивал он, удивляясь. Он заходился от слез. – Я не узнал тебя, мама. Прости меня! Не уходи!..

И громко заплакал, не стесняясь, и тотчас проснулся, не понимая происходящего, с онемевшей левой рукой. Потом повернулся на другой бок и снова уснул.


… В туманном воздухе солнце светило, словно прожектор. Было тепло. От влажного воздуха дышалось с трудом. Просторная будка охраны стояла на автомобильном прицепе, установленным на бетонные блоки. Из будки к земле опускалась всё та же стальная лестница. Лазовский стоял наверху, у распахнутой настежь двери.

Как странно светит солнце. И так естественно. Так бывает. Словно прожектор в тумане.

«Зло и желание с ним бороться идут рука об руку», – вспомнил Лазовский и вернулся в вагончик. Здесь он сел в кресло, посмотрел в окно. Воскресенье. Из рабочих здесь нет никого. Лишь бегает меж тополей собачья свора, да лежат в неподвижности кучи красного кирпича. Их надо охранять. А так же и всё остальное. До последнего ржавого гвоздя…

На страницу:
4 из 5